Так появился «Глобус». В свое время его считали самым роскошным из всех лондонских театров. Судя по его названию, он претендовал на звание театра мирового масштаба, и он имел на это право, поскольку именно на его сцене впервые поставили «Отелло» и «Короля Лира», «Макбета» и «Юлия Цезаря». Предполагали, что плотник и зодчий Питер Стрит, обдумывая план постройки, следовал предписаниям Витрувия. Книга Витрувия Architectura была в то время доступна в Англии, но маловероятно, что Стрит когда-либо заглядывал в нее. Наглядным образцом ему скорее послужила арена, на которой устраивали травлю животных; он и его современники отчетливо представляли себе это сооружение. Тем не менее общий план здания напоминал античный амфитеатр или священные каменные круги первобытной Британии. Предполагалось, что округлая форма символизирует материнскую утробу или объятие материнских рук. Она также напоминала о магическом круге, в котором появляются сияющие видения. Но ни одно деревянное здание в шестнадцатом веке не могло иметь правильную цилиндрическую форму. В сущности, это был многогранник, вероятно, с четырнадцатью сторонами, тремя галереями, окружавшими сцену, и открытым двором, или «ямой».

«Глобус» строили из дерева, используя готовые дубовые столбы (некоторые длиной более 30 футов), покрывали плетеной сеткой из прутьев, нанося на нее раствор из глины с соломой, а снаружи стены покрывали белой штукатуркой. Крышу крыли соломой. Возможно, штукатурка имитировала каменную кладку, чтобы здание театра выглядело более привлекательно. Театр имел 100 футов в диаметре и был рассчитан примерно на 3300 зрителей. На каждой из двух нижних галерей помещалось по тысяче человек. Другими словами, это сооружение елизаветинской поры, плотно набитое зрителями, в два или три раза превышало размерами современный лондонский театр. В самом деле, здешняя атмосфера скорее напоминала футбольный стадион, нежели театр. В ней преобладал элемент балаганного веселья.

Предположительно в «Глобусе» над сценой или, возможно, над главным входом висела его «эмблема»: это было бы вполне типично для елизаветинского Лондона. В редких свидетельствах упоминается, что изображался на ней Геркулес, державший на плечах земной шар. Исследователь Шекспира Эдмунд Мэлоун утверждает, что над входом в театр или внутри помещения висел еще и девиз — «Totus mundus agit histrionem», что можно перевести как «Весь мир лицедействует». Интерь­ер ярко расписали классическими сюжетами. Повсюду расставили скульптуры, выделявшиеся на фоне росписей и декоративных деталей. Судя по другим интерьерам, с сатирами и гермами, с изображениями богов и богинь, в елизаветинскую эпоху очень любили яркие узоры и причудливые линии. Ничто не казалось слишком вычурным или нелепым. В «Глобусе» деревянные элементы были раскрашены под мрамор или яшму, разнообразные драпировки и гобелены подчеркивали псевдоклассическую роскошь. Насыщенные цвета, обилие позолоты и блеска производили впечатление продуманного великолепия. Ведь театр — это искусственно созданный мир, тесно связанный с обрядовой культурой, в высшей степени выразительной. По части церемоний и прочих пышных действ театр мог соперничать с королевским двором. В нем воплотилось искусство производить впечатление.

Ширина самой сцены доходила до пятидесяти футов. Сцену располагали так, чтобы на нее не попадал прямой солнечный свет; во время дневных спектаклей она оставалась в тени. Но когда актер выступал вперед, на край сцены, лицо его освещалось, что подчеркивало значительность момента. По обе стороны сцены были устроены проходы, а между ними находилось пространство с занавесом, где персонажи спали, или лежали как мертвые, или работали; оно могло по мере надобности изображать рабочий кабинет или могилу. Над самой сценой был устроен навес, опиравшийся на два деревянных столба и имитировавший небесный свод: по темно-синему фону были разбросаны звезды и планеты. Именовался этот навес «небесами»; опорные столбы отделяли «переднюю сцену» от «задней». Такое простое устройство сценического пространства, идущее от Античности, предполагало постоянное присутствие актеров на сцене. На небольшом возвышении располагался балкон с музыкантами; иногда на нем устраивали привилегированных зрителей. Балкон порой использовался как часть сцены — например, когда по сюжету генерал поднимался на крепостной бастион или любовник взбирался в спальню к возлюбленной. Под сценой находился так называемый «ад» — помещение, куда актеры могли спускаться через специальный люк или же неожиданно оттуда появляться; там же, внизу, хранился реквизит. Следует заметить, что в «Глобусе», судя по всему, не было никаких приспособлений для трюков вроде «полетов» над сценой. Они появились позже, когда спектакли начали ставить в театре «Блэкфрайерз».

На сцене «Глобуса» актер входил в одну дверь и выходил в другую. Когда герой или герои исчезали из поля зрения, они не могли сразу же появиться вновь в следующей сцене. Это было важное правило: так создавалось впечатление непрерывности действия, которое как бы продолжалось «за сценой». У зрителей появлялась иллюзия, будто в воображаемом мире, возникшем на сцене благодаря игре актеров, плавно течет время. Действие в елизаветинской драме строилось на контрасте и симметрии, равновесии и противопоставлении тщательно выверенных сил. Сюжет мог развиваться быстро или медленно, иметь много боковых линий. Слова, вероятнее всего, произносились гораздо быстрее, чем в любом из современных спектаклей. Не было деления на акты, только сцены обозначались выходом и входом актеров. Делить пьесы на акты начали около 1607 года. После того как все актеры уходили со сцены, театральные рабочие (одетые в голубые ливреи) вносили реквизит, необходимый для следующей сцены с другими актерами. В елизаветинскую эпоху никого не смущала условность сценического действия. Никто не стремился ни к реализму, ни к натурализму в их современном значении.

Спектакль в «Глобусе» в то время строился главным образом на последовательности сцен. Они следуют одна за другой, отражая английскую склонность к вариациям на определенную тему, что придает драме скорее разнообразие, чем глубину и насыщенность. Вот почему появлению на сцене нового действующего лица всегда придавали большое значение, что особо подчеркивалось сценическими ремар­ками. «Входит Кассандра с развевающимися волосами… Входит троянец, совершенно растерянный… Входит Годфри, только что прибывший и полуодетый… Входит Чарльз с мечом, весь вымокший… Входит Эрколе с письмом…» Они сразу определяли всю сцену, давая представление о герое и его цели, так что первое движение позволяло судить о последующих действиях. Присутствие актера, его дарование были главной составляющей спектакля. Возможно, актеры иногда входили в зал со двора или через общий вход и поднимались на сцену.

Актер выступал вперед и декламировал текст своей роли перед публикой. Он не занимал определенного места на сцене и вставал так, чтобы обращаться к партнеру. В пространстве пьесы те, кто говорит, всегда стояли отдельно от тех, у кого в сцене не было реплик. Существовали сценические правила, как представлять приветствие и прощание, как преклонять колена и заключать в объятия. Скорее всего, по определенному образцу произносились реплики «в сторону» и монологи, регламентировались место на сцене и поза актера. В конце спектакля персонаж, имеющий самый высокий титул, оставался на сцене и произносил финальные слова. Публике нравились процессии, шествия, пантомимы; она любила яркие краски и зрелища. Другими словами, в этом театре важной частью постановки оставались обряд и церемония.

Действие пьесы подчинялось общей установке и разворачивалось в открытом пространстве, в котором актер и драматург проявляли полную свободу воображения. Некоторые историки театра предполагают, что о месте действия зрителей информировали специальные плакаты, но это довольно сомнительно. Актер просто мог объявить, где он находится. И конечно, о месте действия легко было догадаться по костюмам персонажей. Лесник в зеленой одежде означал, что перед зрителем лесная чаща, надзиратель со связкой ключей — тюрьма. Костюм был самым важным театральным приемом. В визуальной культуре он всегда обозначал социальную принадлежность и род занятий человека. Елизаветинским актерам и зрителям нравилось также, когда в результате переодевания возникали новые повороты сюжета. На костюмы уходило больше денег, чем на жалованье актерам и драматургам, в театральной костюмерной имелись рубашки, плащи, камзолы, короткие штаны, туники и ночные сорочки. И конечно, в театре всегда требовались доспехи. В одной из описей Хенслоу указывает совсем необычные вещи — костюм привидения и плащ сенатора, одеяние царя Ирода и наряды черта и ведьмы. Хороший театральный костюмер хранил ненужную одежду или даже ее отдельные детали, кроме того, есть основания предполагать, что театрам иногда перепадали остатки гардероба знатных вельмож, те вещи, что выходили из моды. Одежда персонажа составляла часть его характера. Были условные костюмы еврея и итальянца, врача и купца. Холщовую рубаху и штаны носили моряки, голубые ливреи — слуги. Девственницам полагалось облачаться в белое, а докторам — в алые мантии. Исполнители женских ролей часто надевали маску — подчеркнуто условный прием, при помощи коего скрывалась мужская сущность. В этом смысле постановки елизаветинских времен напоминают классический греческий и японский театр.

Декораций как таковых не было, однако в некоторых случаях использовали расписанную холстину. В театральных счетах Хенслоу встречается запись о «занавесе с солнцем и луной». Разумеется, это выглядело неестественно, тем не менее помогало создать нужную атмосферу или подсказать тему. Когда, например, представляли любовную историю, вешали полотно с изображением купидонов. В трагедиях сцену драпировали черным.

Для всякого представления требовался какой-то реквизит, например кровати либо столы со стульями. Деревьями могли служить столбы, поддерживающие навес; использовали их и в других целях. К реалистичности никто не стремился. На сцене слева стояло несколько табуреток, которые использовались во время спектакля: актер мог сесть на табуретку или замахнуться ею, угрожая противнику. Помост для виселицы по мере необходимости превращался в памятник или кафедру проповедника. Сохранился список реквизита труппы лорд-адми­рала; в нем отмечены среди прочего скала, пещера, могила, каркас кровати, лавровое дерево, голова вепря, львиная шкура, черная собака и деревянная нога. Для сцен убийства и сражений держали наготове пузыри с овечьей кровью. Подсчитано тем не менее, что 80 процентов шекспировских сцен, написанных для «Глобуса», не требовали вообще никакого реквизита. Шекспиру довольно было и пустого пространства для его драматического повествования. Это ясно указывает на то, что ему хватало собственных художественных средств.

Отправить