Глава 39

К Аглае Францевне бегом приближался садовник. Он находился в одной из лодок, посланных на поиски. Люди с этой лодки видели, как с крутого берега острова Ловушка упали два человека. Они попытались подойти к берегу и помочь, но безуспешно. Они также видели лежащее поодаль тело. Наверное, это была Мария Ильинична, платье похожее. При этом известии Елизавета Дмитриевна громко вскрикнула.

– Вот что, сударыня. Прикажите снарядить еще лодку, дайте мне людей, я выйду в море, – решительно заявил Сердюков, обращаясь к хозяйке поместья.

На веслах он в последний раз сидел в гимназические годы, но это его не смущало. Настораживало иное. Никто из людей не желал в такой сильный шторм рисковать собой, отправиться на эту чертову Ловушку, чтобы, скорей всего, забрать там бездыханные тела. Наконец согласились садовник и конюх. Решено было, что полицейский пойдет в первой лодке, а они следом, на всякий случай, чтобы забрать по возможности всех.

Когда мыза уже скрылась из виду и страшный остров был, казалось, совсем рядом, ветер вдруг стих, как по команде. Вода успокоилась и превратилась в ровную, гладкую, как зеркало, поверхность. Константину Митрофановичу оставалось только дивиться метаморфозам природы.

– Везет вам, ваше высокоблагородие! – крикнули из соседней лодки. – Теперь подойти к берегу раз плюнуть, не то что надысь!

В полосе прибоя Сердюков увидел два изуродованных тела, которые мотало среди камней, швыряло, било. Спутники полицейского признали хозяина, барона Генриха, и Юху. Не сразу, но все же им удалось втащить тела в лодку. Маша лежала на берегу. Глаза ее были закрыты, и поначалу Сердюков решил, что она тоже мертва, но когда он наклонился к ней, то почувствовал биение жизни. Он побрызгал ей в лицо, но женщина не приходила в себя. Сердюков поднял ее на руки и поспешил к лодке.

Она открыла глаза, посмотрела на склонившееся над ней незнакомое лицо и снова потеряла сознание. И только уже в поместье, в своей постели, рядом с матерью, она пришла в себя окончательно. Увидев, что дочь очнулась, Стрельникова перекрестилась и поспешила за Сердюковым.

– Мама! – удивилась Маша. – А где… – она запнулась.

– Твой муж погиб, погиб и Юха. Полицейский следователь нашел обоих, их привезли вместе с тобой. Если бы не он, ты бы пропала.

«Если бы не Юха, Юха-Без-Уха, – подумала про себя Маша. – Царствие ему Небесное!»

Вошел Сердюков. Поздоровался, представился. Маша поспешно пошарила за пазухой и достала смятый комочек. Полицейский развернул его. Буквы почти расплылись, но кое-что еще можно было разобрать. Маша сбивчиво, волнуясь и подавляя желание разрыдаться, рассказала ему подробности побега, описала место, где они нашли останки Теодора. Теперь необходимо было снова отправляться на проклятый остров, чтобы вывезти тело барона и на месте собрать доказательства преступления Генриха.

– Вы нашли только моего мужа и Юху? – тревожно спросила Маша. – А тело Михаила Колова? Он должен быть погребен по-христиански!

– Не беспокойтесь, Мария Ильинична! Я торопился скорей доставить вас домой, боясь за вашу жизнь. Потому и не искал тела господина Колова.

Маша в изнеможении упала на подушки, слезы полились сами собой. Она снова, во второй раз переживала смерть Миши! Мать хлопотала вокруг нее. Удивительно, но после всего, что Маше довелось пережить, она тем не менее не простыла и не заболела. Но как может чувствовать себя женщина, на глазах которой погиб любимый человек и сама она была на краю гибели! Обрадованная чудесным спасением, Елизавета Дмитриевна ни на шаг не отходила от дочери.

Аглая Францевна тоже находилась рядом со своим сыном. Вместе с Кайсой они обмывали тело Генриха, одевали его и готовили к погребению. Уже послали за священником и гробовщиком. В тот миг, когда она увидела его, в ней что-то надломилось, и она точно заледенела. Кайса с опаской поглядывала на хозяйку. Чудно, единственный сын погиб, а она ни слезинки не проронила! Аглая Францевна пребывала словно во сне. В этом сне снова явилась в дом чудом спасшаяся невестка. В этом сне высокий белобрысый полицейский что-то нудно и долго говорил ей о покойном муже. Нашли тело Теодора? На острове? Прикованного к стене? Сын – убийца? Письменные доказательства? Нет, это немыслимо. Немыслимо больше терпеть всех этих людей, которые не понимают, что ей теперь все равно, кто убил мужа. Какая разница – убивал или не убивал Генрих. Ведь Генриха теперь самого нет. Генриха нет! Это невозможно! Так не должно быть!

Она с величайшей нежностью провела рукой по его изуродованному лбу. Притронулась к губам. Милый мальчик. Ты так и не познал истинной любви. Она не дала тебе того, чего ты жаждал. Плохая жена, недостойная тебя! Ты так мучился в этом негостеприимном мире. Но ничего, теперь ты успокоишься среди своих чудесных фантастических образов. Иди к ним. Они ждут тебя, и я последую за тобой. Ненаглядный мой сынок, никто не любил тебя, кроме твоей матери!

Она поцеловала его, спокойно вышла и спустилась в подвал. Все это время под ногами вертелся Лайен, скулил, стонал, подвывал, пытался встать на лапы и приблизиться к хозяину. После ухода баронессы собака замерла на полу, охраняя последний сон своего господина.

Дворник, садовник и Сердюков битый час ломали крепкую дверь подвала. За ними толпилась прислуга. Наконец одна из дубовых досок треснула, дверь подалась и со скрипом отворилась. Полицейский ворвался внутрь, освещая путь лампой. За ним поспешила и Маша. Они сразу увидели баронессу. Аглая Францевна сидела в высоком кресле, выпрямив спину и гордо подняв аккуратно причесанную голову. Ее высохшие руки, украшенные кольцами, лежали на коленях. Она смотрела вперед, и торжественное выражение ее лица поразило Машу. Ей было жаль свекровь, она смутно восхищалась этой женщиной, столь самоотверженно любившей свое безумное чадо. Аглая Францевна не подавала признаков жизни, хотя при ней не было обнаружено ни следов яда, ни смертельного укола. Складывалось впечатление, что она просто села, сложила руки и призвала смерть.

Сердюков отошел от покойной и посветил по сторонам. Со всех сторон на него глядели огромные глаза странных мистических существ. Их тела, позы, краски были неописуемы. Они жили в непостижимом и притягательном мире, где теперь очутился и их создатель и куда поспешила его мать. А со двора несся протяжный жуткий собачий вой.