Глава 33

Генрих по-прежнему много времени проводил среди своих картин. Правда, Машу он теперь не звал, да она и сама не хотела спускаться в мрачное подземелье и встречаться там с хвостатыми натурщицами. Если раньше супруги вместе читали, Генрих много рассказывал жене о финских писателях, нравах финских обывателей, о местных обычаях, то теперь все чаще они проводили время в отчужденном молчании. Аглая Францевна, пытаясь скрасить унылость таких молчаливых вечеров, часто играла на фортепиано. Новым музыкальным увлечением баронессы стало творчество модного композитора Сибелиуса. Его «Грустный вальс» частенько звучал под старыми сводами «Сиреневой виллы». Играла она превосходно, с чувством. Маша любила музыку ей нравилась игра баронессы. Но это относилось только к музыке, ибо все прочее оказалось обманом, в том числе и милые подарки, якобы от мужа, на самом же деле Маша теперь прекрасно понимала, что изысканные безделушки, со вкусом выбранные платья, меховое манто – это все дело рук вовсе не Генриха, а его матери. Это она угадывала все ее желания и преподносила подарки, как знак трогательного внимания сына. Сам же Генрих, погруженный в непрестанную борьбу с безумием, просто был не способен на такое, хотя страстно этого желал. Он в самом деле любил Машу. Присутствие Маши и впрямь оказывало на него благотворное воздействие! Он пожирал ее взором, упивался ароматом, прикосновениями к нежной шелковой коже. Генрих готов был часами слушать голос жены, да только она теперь все молчала.

Однажды он попытался возобновить их супружеские отношения. Барон пришел к жене, когда она уже собиралась лечь спать. Кайса, помогавшая госпоже расчесывать волосы перед сном, при виде молодого господина тотчас же покинула спальню барыни. Генрих приблизился к супруге и стал покрывать ее шею и открытые плечи неистовыми поцелуями. Он думал, что ему удастся вновь пробудить в Маше прежнюю чувственность. Но она оставалась недвижима. Поцелуи мужа казались прикосновениями жабы. Сжимая жену в объятиях, Генрих хотел запечатлеть неистовое лобзание и на ее устах. Он приблизился к ее лицу и встретил холодный, злой, отстраненный взгляд. Она не закрыла глаза, как обычно. Генриха точно облили ледяной водой. Если бы она плюнула ему прямо в лицо, наверное, он не был бы так потрясен. Он закричал, застонал, затряс ее, как тряпичную куклу, и выбежал вон. Маша закуталась в одеяло и накрыла голову подушкой, чтобы не слышать стенаний супруга, разносившихся по всему дому. Нет, она не была жестокой. И откровенно говоря, ей все же было его жаль. Если бы не Колов, она, наверное, за долгие годы привыкла бы к мужу, притерлась. И может быть, полюбила. Самую малость. Может быть. Если бы не Михаил…

Весна уже вступила в свои права, но яркое тепло дня сменялось все еще холодными вечерами и ночами. Маша по-прежнему много гуляла, находиться под одной крышей с мужем ей становилось невмоготу. Все чаще она перебиралась по изогнутому мостику на соседний остров. И там, среди плодовых деревьев, кустов смородины и крыжовника, у нее возникало иллюзорное ощущение оторванности от Корхонэнов. Ах, если бы случилось чудо, поднялась невиданная буря, оторвала бы и остров, и мостик и унесла прочь, за тридевять земель!

В тот день Маша прогуливалась недалеко от дома. Навстречу ей быстрым шагом шла Кайса, неся в руке легкое суконное пальто.

– Кайса, я и так тепло одета, а ты еще несешь мне пальто, – рассмеялась Маша.

– Вы ведь собирались пройтись у воды, а там прохладно, ветерок.

– Я собиралась пройтись вдоль моря? – удивилась Маша и внимательно посмотрела в лицо горничной. Они обе знали, что их слова могут быть услышаны, что за ними наблюдает из окна всевидящая баронесса.

– Как же, вы же сами сказали нынче утром, что пойдете к заливу. – Кайса перешла почти на шепот. – За маленьким мыском, у старой пристани. Где высокие камыши.

Помогая хозяйке надеть пальто, она легонько, незаметно подтолкнула Машу. При этом лицо горничной оставалось непроницаемым. И если кто-нибудь и наблюдал эту сцену со стороны, то он ровным счетом ничего не мог заподозрить. Маша поблагодарила Кайсу и, развернувшись к морю, пошла медленно, степенным шагом. Но едва она удалилась от дома на достаточное расстояние, припустилась почти бегом. Несомненно, это некий сигнал. Но каким образом Кайса его получила? И так удачно, что вокруг не оказалось ни души! Но зачем же она принесла пальто? Маша на бегу сунула руку в карман и нащупала там сверток. Документы, деньги, Машины драгоценности, завязанные в тугой батистовый платочек. Кайса, умница моя!

С этой мыслью Маша примчалась к заросшему берегу. Желтая прошлогодняя осока и новая молодая трава – все это образовывало около воды непроходимые заросли. Маша приподняла подол юбки и осторожно двинулась вперед. Оголенные корни деревьев, серые, гладкие, отполированные приливами, цеплялись за ее ноги, не давая пройти. В какой-то миг ей снова почудилось, что похожие на змей корни пришли в движение и со злобным шипением пытаются удержать беглянку.

– Прочь! – закричала Маша. – Я все равно убегу отсюда!

В это мгновение раздалось приглушенное шуршание, легкий треск и всплеск весла. Маша похолодела. Она вспомнила, как ей привиделось длинношеее чудовище, когда они плавали с мужем прошлым летом на лодке. Неужели к ней вернулись все прежние страхи и галлюцинации? Неужели свекровь опять стала тайно поить ее своим зельем? Но ведь в последнее время, зная о беременности Маши, она перестала приносить ей опасное питье.

В зарослях показалась небольшая легкая лодка. В ней стоял и правил веслом, как багром, высокий человек. Михаил все же вернулся за ней. Он не оставил ее!

Маше хотелось кричать от восторга, но она вовремя сдержалась. Как только лодка приблизилась, Маша как могла быстро перебралась в нее. Колов сильным движением оттолкнулся от берега, и они тихонько двинулись вдоль камышей.

– Мишенька! – прошептала Маша, глядя на возлюбленного счастливыми глазами. – Слава богу, Мишенька, любимый, ты вернулся за мной! Я верила, я ждала тебя! Но почему так долго? Так долго от тебя не было вестей?

– Ангел мой, Маша! Твой муж стережет тебя как цербер! Невозможно было ни подобраться, ни передать записку или условный знак. По лесу не пройти. Везде посты выставлены из людей Корхонэнов. Все дороги перекрыты. Я тут кружил коршуном, чтобы до тебя добраться. Вот надумал, что единственный способ уйти – так это по воде. Тихонечко пойдем вдоль камышей, с берега нас не видать, а потом уж, когда отплывем подальше, выйдем на открытое пространство и доберемся до одного из островов. Там переночуем, и дальше, дай бог ноги. То есть весла! – засмеялся Колов, блестя глазами.

Маша устроилась на корме лодки, поджав под себя ноги. Они любовно разглядывали друг друга. Она отметила про себя, что Колов, несмотря на радостное выражение лица, выглядел усталым и измученным. Лодка почти бесшумно скользила вдоль берега. Высокая трава действительно почти полностью скрывала беглецов.

Они тихонько переговаривались. Маша подробно рассказала, почему не удался ей первый побег. Колов же поведал о том, как мучительно долго он ждал ее в наемном экипаже в тот злополучный день. Как потом отчаянно метался, пытаясь найти хоть какую-нибудь лазейку в поместье. И вот, наконец, ему улыбнулась удача. Напялив на себя какие-то обноски и водрузив на спину короб со старыми тряпками, он прибился к нескольким финским крестьянам, которые на телеге ехали в поместье, везя свою нехитрую провизию. Причем телега та не подъезжала к самому дому, а остановилась поодаль, у хлева и риги. И надо же было случиться, что именно там проходила горничная Маши. Колов узнал ее по описанию, скорее даже почувствовал, что это она. Он поковылял к ней, предлагая продать ему старую одежду. Кайса отмахнулась от мнимого старьевщика, нету, мол, ничего. Тогда, может, что-то найдется у молодой госпожи Марии Ильиничны? Кайса замерла. Откуда старьевщик знает имя молодой хозяйки? И тут записочка оказалась в руке горничной, Колов и сам не понял, так быстро и незаметно все произошло. Передав записку, Михаил присоединился к своим попутчикам, завершившим свои дела.

Так, наперебой делясь впечатлениями, захлебываясь от переживаний, они уходили все дальше и дальше, прочь от «Сиреневой виллы».