11. Они теперь и флирт объявят вне закона!

Историчка-феминистка Крессида Бейнз глубоко вздохнула и собрала волю в кулак. Мало у кого кишка не тонка закатывать публичные скандалы – натура и воспитание Бейнз шумно восставали против. Серьезно, она не хотела устраивать все это, но чувствовала, что выбора у нее нет. Этот вечер должен стать масштабным шагом в ее самопровозглашенной кампании исправления исторического гендерного неравновесия и призыва патриархата к ответу за былые грехи. Прежде ее активизм почти целиком сводился к лоббированию в сети и вежливым сессиям вопросов-ответов на всяких литературных фестивалях, но теперь Крессида Бейнз решила перенести свою борьбу на физическую общественную арену.

– Дамы и господа! – обратилась она к многолюдному театральному фойе. – Спектакль, на который вы сегодня пришли, – не более чем чествование откровенного сексуального хищника! Призываю вас пересмотреть совершенный вами выбор и присоединиться к моему протесту.

Звезда спектакля, против которого протестовала Крессида Бейнз, находился за кулисами у себя в гримерке и понятия не имел, что его жизнь того и гляди переменится.

Родни Уотсон отвел взгляд от зеркала. Нельзя смотреть. Нельзя смотреть.

Они тебе за это устроят. Ой устроят, будь уверен. Они тебе хештег прилепят, глазом моргнуть не успеешь. Хешнут тебе твой блядский тег.

До чего ж скучно. Как же уныло. Как же безрадостно.

Он тосковал по тем денькам, когда можно было не только пялиться на груди своей гримерши, пока она поправляет на нем парик, но и комментировать их. “Как пить дать, твой парень ценит эти твои штуки, моя миленькая!” или “Чуть не забыл – надо прикупить дынь”.

Им это нравилось. В те времена девчонки были закаленнее. Чего ж чуток не позубоскалить. В шутку же всё.

А теперь ему нельзя даже смотреть.

Нельзя жадно смотреть на отражение этих обтянутых футболкой грудей, что чиркали ему по уху, пока ему в волосы вцеплялись зажимы, или обводить взглядом очертания бюстгальтера под тканью. Выискивать намек на сосок. “Ого! Холодина снаружи, моя миленькая? На этих вон можно пальто со шляпой повесить”.

Нельзя теперь. Уже нельзя.

Приходится глазеть в потолок. Только так. Иначе за тебя возьмутся. Эти современные девочки-“снежинки” с их #ЯТоже, #ВремяВышло и #НеОттенок-блядь-Серого. Они тебя размажут одним твитом.

Его размышления прервал стук в дверь.

– Пять минут до выхода, мистер Уотсон, – послышался голос помощницы режиссера.

– Спасибо! – отозвался Родни. – Доделываю лицо, кисуль.

Это ладно. Обращаться к девушкам “кисуля” позволялось, потому что здесь театр, а в театре люди зовут друг дружку кисулями испокон веку.

Родни давал своего “Пипса”. Свой прославленный спектакль одного актера – простите! спектакль одной персоны – о знаменитом госслужащем и хроникере XVII века. О гении, знаменитом отце современного флота, оставившем к тому же записки очевидца о Пожаре Лондона и Великой чуме.

“Пипса” Родни давал в промежутках между кино- и телепроектами. Краткие провинциальные гастроли или сезоны в каких-нибудь лондонских театрах помельче сближали его с живой аудиторией. Да и очень приятный небольшой заработок получался, спасибо-спасибо, кису-у-уля.

Да и вообще-то жизнь неплохая. Играешь “Пипса”. Встаешь поздно. Выбираешь, где бы славненько пообедать. После обеда – куда-нибудь в галерею или в кино (если ранних спектаклей нет), два часа тебя обожают и тебе аплодируют, а следом приятный пустяковый поздний ужин с друзьями. Конечно, было б веселее, если в антракте пытаться трахнуть свою костюмершу. Он когда-то внимательно следил за тем, чтобы ему доставалась красотка, и получалось хорошее развлечение клеить их, даже если они не поддавались. Охотничий азарт. Но, конечно, такое больше не устроишь. До чего ж уныло. До чего безрадостно. Просто забава такая, да и только. Девчонкам оно было нипочем. Всегда могли сказать “нет”, правда же?

Как бы к “я, блин, тоже” отнесся Пипс?

Да, блин, без восторга.

Пипс ого-го был проказник. Как раз такой, что Родни по душе. Ни единой юбки не пропускал. Потому что любил женщин. Родни женщин тоже любит. Обожает их. Вот во что эти я-блин-тожки не врубаются.

Вот почему играть Пипса так весело – из-за его любви к женщинам. Великий охват истории – дело хорошее, но именно потаенные записи у него в дневнике, те самые, что он зашифровывал, делали спектакль живым. Постоянно тискать служанок, заставлять дрочить ему в экипажах, откровенно выменивать профессиональные одолжения на секс. Да он был просто отпетый! Всегда готов сдать какого-нибудь парня во флот, если женушка у него хороша собой и не возражает. Такие эпизоды публика обожала – похабные эпизоды.

Жми, Пипс! Запирайте ваших дочерей!

И разумеется, Родни выпадала возможность явить свою комедию. Люди всегда удивлялись, до чего хорош он в комедии. А все оттого, что в кино он всегда играл злодеев. Только такие роли америкашки дают в наше время актерам-бриттам.

Особенно теперь, без Харви. Боже, как он скучал по Харви. Старый хрен, может, и был слегка мерзавцем тихой сапой, зато давал бриттам шикарные роли. Кто теперь в Америке станет подкармливать по-настоящему шикарное британское кино? Фильмы типа “Король говорит”, “Английский пациент”, “Влюбленный Шекспир”, “Моя левая нога”, “Железная леди” и “Королева”? И все прочие. Десятилетиями. Чуть ли не всеми “Оскарами”, которых мы получили за тридцать лет, мы обязаны Харви. Да вы гляньте на наш кинопром без него! Ха! Какой пром? Не-америкосовское англоговорящее кино утратило своего единственного кормильца, потому что единственный весомый американец, которому было не поебать на это самое кино, клеился к нескольким дурацким актрискам. Бля, вы хоть головой-то подумайте.

Именно из-за таких вот дурацких актрисок Родни вообще приходилось играть “Пипса”. Он как оскароносный актер по всем статьям мог бы выбирать себе голливудские роли. Да! Оскароносный, кис-суля! Лучший актер второго плана.

Потому что ему выпала возможность. Настоящий большой прорыв. Он получил эту роль.

Крупнейшая британская киностудия с характерно самоуничижительным пост-ироническим британским названием “Мы с вами ланчуем” взяла его в “Королевский чулан”, и сопродюсировать и распространять этот фильм собирался “Мирамакс”! Харви в игре! Господь, цитируя Мэрил Стрип, собирался пролить свой божественный свет! Лучшая новость, на какую любое британское кино вообще способно рассчитывать. И на этот раз он будет Колином, блядь, Фёртом! Хоть раз кто-нибудь помимо Колина, блядь, Фёрта сыграет Колина, блядь, Фёрта. И этим человеком будет он, Родни Уотсон! Ничто и никогда его так не воодушевляло. Его агент прислал ему магнум “Круга”.

Но следом настало то утро – 5 октября 2017 года, а с ним возникла статья в “Нью-Йорк Таймс” с подробностями “десятилетий домогательств”.

Домогательств? Хорош заливать, котики.

Хорош, бля, заливать, ум-м-моляю.

Эти девицы понимали, что делают. Неужели все было действительно так ужасно? Да он бы сам хоть отломанной ручкой от метелки в зад – ради “Оскара”-то, кис-суля.

Харви сделался “токсичным”, “Королевский чулан” так и не сняли. Без исполинского влияния Харви очередной британский фильмец об очередном мятущемся, блядь, монархе был никому не интересен.

А потому он вернулся к “Пипсу”. Доброму старому Пипсу. К своему чудесному запасному варианту. Самолично написанному (преимущественно), самолично поставленному, самолично спродюсированному. Никаких отчислений за цитаты из дневников, потому что им четыреста лет. Блеск.

Миленький заработок – да и, блин, отличная потеха.

Пипс оставался при нем.

Парик нацеплен, вислые брыла обрамлены каскадами буклей.

– Мне вам надеть шляпу, Родни? – спросила его гримерша. – Или вы сами?

– Лучше вы, Беки, будьте любезны. – Он крутнулся на кресле, чтобы сидеть к ней лицом.

Пусть надевает спереди. Так ему достанется всё – прямо в лицо. Мило. Он уже чуял ее футболку.

Спасибо и за мелкие радости.

Опять стук в дверь.

– Я и в первый раз вас слышал, кисуль! – крикнул Родни со “звездным” раздражением.

– Вообще-то, Родни, котик, можно я войду? – Нет, это не помощник режиссера – смазливая штучка, но до чего же мрачная. Это Джайлз, управляющий театра. – Неувязка у нас, котик. Вы мне нужны на пару слов.

Джайлз вошел, а костюмерша Беки воспользовалась возможностью убраться вон.

– Вы тогда сами шляпу наденьте, Родни, – сказала она чуть ли не на бегу.

Обманутый в своих ожиданиях крупного плана ее грудей, Родни смотрел вслед удалявшейся попе. Славная попа. Он по-прежнему получал удовольствие, наблюдая, – когда мог, пусть и получалась своего рода пытка. Мелкие радости.

– Неувязка, котик? – переспросил он у Джайлза, болтавшегося в дверях.

– И крупная. Не могу открыть зал, котик. В фойе битком протестующих.

– Протестующих?

– Да, котик. Похоже, это продолжение нового хештега, начатого какой-то феминисткой-историчкой по имени Крессида Бейнз. #ПомнимИх.

– Кого помним?

– Переживших насилие в прошлом.

– В смысле, жертв Сэвила? Или Ролфа Хэрриса?

– Нет. Я имею в виду умерших переживших… В смысле, переживших, которые с тех пор уже умерли. Естественной смертью. Она призывает всех историков и вообще всех любителей истории сделать движение “ЯТоже” полностью ретроспективным. #ПомнимИх. Понимаете? Она говорит, что Пипс был сексуальным хищником, а вы его чествуете. Что ваш спектакль – апология насилия.

Родни помстилось, что это все наверняка розыгрыш.

– Сэмюэл Пипс – одна из знаменитейших фигур века! Королевский морской музей совсем недавно устраивал полную обзорную экспозицию по нему. Я присутствовал на открытии. Произносил речь. Глазам своим не поверил: вместо полноценной шампани подавали просекко.

– Похоже, как раз об этом мисс Бейнз и говорит. Не о просекко. Об этой самой выставке – и о вашем спектакле. Продолжающееся воспевание секс-чудовища. Вот против чего она выступает.

– Секс-чудовище? Сэмюэл Пипс?

– Она утверждает, что его дневник, по сути, полное уголовное признание в ежедневных нападениях на служанок, домогательствах по отношению к женщинам на улице, в театрах и церквях, а также обмене профессиональной протекции на секс.

– Ну да, все так, это правда, – согласился Родни. – Дневники эти несколько похабны. Но публике эта сторона дневников Пипса всегда казалась в своем роде… обаятельной.

– Обаятельной? Серийные половые домогательства?

– Да. Откровенность Пипса. Он писал об этом так остроумно. И он всегда так кается после. Что ни ночь – он отправляется в постель сокрушенный вдребезги, клянется, что к щелке своей служанки и пальцем больше не притронется. Это, в общем, очаровательно.

– Очаровательно?

– Ну, так это всегда играли. И в театре, и в кино. Стив Куган сравнительно недавно дал Пипса отлично. “Личная жизнь Сэмюэла Пипса”. Там под завязку всякого трах-тибидоха и ой-ёй-ёй, уверяю вас. Я играю его точно так же. Блистательный старый обалдуй-козлодой, который не умеет держать руки при себе, вечно по девушкам. И жену свою он любит. Это же такая трогательная часть спектакля.

– Времена, боюсь, меняются, Родни.

– Но не для Сэмюэла же, блядь, Пипса, котик! Для него время перестало меняться в 1703 году, когда он помер. Пипс – национальное достояние. И кстати о временах, Джайлз, – мы уже на пять минут опаздываем. Сколько, по вашей оценке, вам понадобится, чтобы убрать их?

– Убрать их?

– Да. Протестующих. Расчистить фойе и впустить людей. У меня в “Плюще” забронирован столик на десять пятнадцать, и если опаздываешь, они за него усаживают на отпущенные четверть часа кого-нибудь из тех, кого недавно выперли с “Острова любви”.

– Убрать их? – переспросил Джайлз. – Вы хотите, чтобы я силой выгнал законных протестующих, для того чтобы гетеросексуальный белый мужчина изображал на сцене полового преступника в виде жизнерадостного охотника до мокрощелок? Вы спятили? Не собираюсь я их прогонять. Я собираюсь отменить ваш спектакль и размежеваться с вами. Мы уже обнародовали заявление, в котором сообщаем, что ваше представление Сэмюэла Пипса никак не отражает ценностей этого театра. Мы – не таковы.

Родни Уотсон ошарашенно вытаращился на Джайлза.

– Вы отменяете мой спектакль?

– Конечно, отменяем. Пипс – долбаный насильник. Жаль ужасно, однако что тут поделать? Попробуйте взглянуть на это с моей стороны.

Вот тебе и на.

Его бросают на съедение волкам по “ятожкиному” капризу. Как и любой управленец с тех пор, как “Нетфликс” выпер Кевина Спейси, Джайлз ставил на лидера. Применяя при этом молниеносный и бескомпромиссный подход к минимизации ущерба, какой в индустрии развлечений стал теперь обычным делом.

Эта бабища Бейнз разделала его, как селедку. Родни понимал, что он себя отстоять не сможет. Пипс считался достоянием нации триста лет подряд, но с точки зрения двадцать первого века он, очевидно, – гнусный мерзавец. Вайнштейн семнадцатого века, привычно пользовавшийся собственным положением и властью для утоления своих зверских половых аппетитов. И вот стоило кому-то ткнуть в это пальцем, стало ясно, что вся торговая марка “Пипс”, на которую Родни так тяжко трудился и которая в годы, когда не было съемок, обеспечивала шампанское и шикарные обеды, в одночасье и полностью сделалась токсичной.

Как тут выкрутиться?

Воевать с этим без толку. Невозможно защитить кого бы то ни было от преступлений, за которые в наши дни загремишь в тюрьму.

Но молчание ничем не лучше. С этого мига любой поисковый запрос на его имя в Гугле приведет к #ПомнимИх. Что, в свою очередь, разумеется, приведет к #ЯТоже, #НеОК, #ВремяВышло и #ПиздецКарьере.

Вина по ассоциации. Его имя того и гляди добавится к списку, какой в прессе обычно следовал за именем Вайнштейна. Неважно, что ты натворил или в каких проступках тебя обвиняли, – если долбаным медийщикам выпадает возможность впихнуть тебя в список, начинающийся с Вайнштейна, они тебя туда впихнут.

Нужно себя отстоять. И поживее.

Никогда не подставляй зад. Вставай, борись.

– Будьте любезны, отмените спектакль по моему настоянию, Джайлз, – проговорил Родни, – и пригласите мисс Бейнз за кулисы. Я желаю обсудить с ней насущную необходимость преследовать Сэмюэла Пипса по суду.