Глава 2
«Полуподводная» лодка
На одном из совещаний вице-адмирал Октябрьский посетовал, что снабжать Севастопольский фронт становится все сложнее. За время обороны Севастополя было потеряно очень много судов вспомогательного и торгового флота: транспортов, госпитальных кораблей, буксиров, сухогрузов, самоходных барж.
Одна из самых крупных потерь вспомогательного советского флота произошла 10 июня 1942 года. Тогда в Севастопольской бухте под бомбами гитлеровских самолетов погибло госпитальное судно «Абхазия». Красавец-теплоход был построен в 1927 году. До войны он ходил по Черному морю вместе со своими пятью «собратьями». А во время Великой Отечественной войны «Абхазия» стала плавучим госпиталем. На судне под красным крестом разместили 400 койко-мест, операционную и четыре перевязочных. Здесь работали девять врачей, почти три десятка медсестер и около ста санитаров.
«Абхазия» выполнила в общей сложности тридцать шесть эвакорейсов, вывезя из Одессы, Севастополя, Феодосии, Ялты более тридцати двух тысяч человек.
Поздно ночью 10 июня транспорт «Абхазия» в охранении эсминца «Свободный», тральщиков и сторожевых катеров прибыл из Новороссийска в Севастополь. Судно доставило в город-крепость 287 бойцов пополнения, 261 тонну боезапаса, 100 тонн авиабензина, тринадцать авиационных моторов, 168 тонн продовольствия и 90 тонн цемента. Все это было крайне необходимо осажденному городу.
Разгрузка продолжалась до утра, рассвело. В этот летний день гитлеровцы сбросили на Севастополь около 5500 бомб, обрушили около 4500 снарядов.
Несколько бомб взорвались в трюмах и каютах, а потом – под корпусом транспорта «Абхазия». На корме вспыхнул сильный пожар, выключилось освещение. Еще несколько бомб взорвались в районе кают первого класса, первой дымовой трубы, второго и третьего трюмов. Судно приняло много воды и начало заваливаться на правый борт. Когда крен на правый борт достиг пятнадцати – двадцати градусов, перестали действовать малокалиберные зенитные пушки и тяжелые пулеметы «ДШК». Командир «Абхазии» – лейтенант Михаил Белуха отдал приказ «покинуть корабль».
Вместе с «Абхазией» на дно пошли 263 тонны невыгруженного боезапаса и 96 тонн продовольствия. По данным Министерства Морского флота, погибли восемь моряков из экипажа.
Правда, уже на следующий день после гибели транспорта с помощью водолазов частично достали боезапас и некоторое количество провизии.
* * *
Но самой страшной трагедией, которая затмевает даже катастрофу печально знаменитого «Титаника», является гибель однотипного с «Абхазией» госпитального судна «Армения». Трагедия произошла 7 ноября 1941 года.
А до того с 10 августа 1941 года «Армения» превратилась в санитарный транспорт на 400 койко-мест, с операционной и перевязочными. Капитаном судна был Владимир Плаушевский, главным врачом плавучего госпиталя назначили военврача второго ранга Петра Дмитриевского, уроженца Одессы.
Практически сразу же «Армения» стала эвакуировать беженцев из Одессы, гитлеровцы уже стояли у ворот «жемчужины у моря». Потом санитарный транспорт приступил к вывозу раненых из Севастополя. Уже к началу октября 1941 года госпитальное судно перевезло на Большую землю около 15 000 человек.
В свой последний рейс 4 ноября 1941 года «Армения» вышла из порта Туапсе в Севастополь с пополнением и припасами на борту. До главной базы флота она дошла благополучно. Там капитан Плаушевский получил предписание эвакуировать не только раненых, но и личный состав всех госпиталей Черноморского флота, а также часть медперсонала Приморской армии.
Это распоряжение вице-адмирала Октябрьского оказалось явно поспешным, поскольку уже 7 ноября 1941 года была получена директива Ставки Верховного Главнокомандования. В ней говорилось: «Севастополя не сдавать ни в коем случае и оборонять его всеми силами».
Но вот до седьмого ноября подобных распоряжений из Москвы еще не было, и потому «Армения» принимала на борт медперсонал и не только его. На борт поднялись актеры местного Театра имени Луначарского, руководство и сотрудники пионерлагеря «Артек» и многие другие. Никаких точных списков тех, кто поднялся на борт «Армении», никто не вел.
Капитан Плаушевский получил еще один приказ: после погрузки в Севастополе зайти в Ялту, где принять на борт беженцев и местный партийный актив.
Но уже после отхода из Севастополя пришло дополнительное распоряжение: зайти в Балаклаву и забрать некий «спецгруз». Ящики на борт были доставлены в сопровождении сотрудников НКВД. Возможно, это было золото или ценности из музеев Крыма.
В Ялте госпитальное судно ждали толпы беженцев. Вначале грузили раненых, потом пустили гражданских. Билетов никто не проверял, и на трапе началась давка. Самые отчаянные лезли на судно по вантам. В суете с борта скидывали чемоданы, вещи.
В тот момент те, кто все-таки попал на борт «Армении», казались счастливчиками. Но на самом же деле все обстояло в точности наоборот.
На госпитальном судне оказалось от трех до десяти тысяч человек. Вероятнее всего – более семи тысяч. При том, что бывший грузопассажирский теплоход «Армения» был рассчитан всего на 950 человек.
Из ялтинского порта «Армения» вышла около восьми часов утра в сопровождении двух катеров – «малых охотников». В небе над госпитальным судном барражировало воздушное прикрытие – пара достаточно устаревших истребителей-бипланов «И-153» «Чайка». Конечно, выходить в море в светлое время суток – смертельный риск. Но и оставаться у причала было не менее рискованно: Ялта – не Севастополь, порт не имел зенитного прикрытия, а мотомеханизированные части Вермахта вошли в город уже через несколько часов после того, как «Армения» оставила порт за кормой…
Около полудня транспорт «Армения» настиг одинокий бомбардировщик-«охотник» «Хейнкель-111» из авиагруппы «I/KG28». Пузатый двухмоторный самолет с широкими крыльями и полностью стеклянным носом сбросил две торпеды. Одна прошла мимо, но зато вторая ударила в носовую часть советского госпитального судна.
Огромный теплоход «Армения» длиной почти 108 метров, высотой более восьми метров и водоизмещением 5770 тонн затонул всего за четыре минуты. Из нескольких тысяч несчастных спасти удалось всего восемь человек…
* * *
После этих несчастий и катастроф снабжение Севастополя, освобожденной Евпатории и керченской Малой Земли обеспечивали военными кораблями – эсминцами, дидерами и крейсерами. Даже подводными лодками умудрялись перевозить в осажденный Севастополь снаряды и патроны, провизию и медикаменты, эвакуировать раненых. Но эсминец или крейсер много припасов на борт не возьмет. Конечно, защита у него гораздо лучше, чем у обычных транспортов, но гонять по морю большой военный корабль все же неоправданно рискованно и довольно дорого.
Шли переговоры, Алексей слышал, с американцами о приобретении лицензии на строительство судов снабжения класса «Либерти». Но это было достаточно долгим процессом.
* * *
Тогда Алексей в очередной раз воспользовался своей уникальной «памятью попаданца» и предложил вице-адмиралу Октябрьскому оригинальный, хотя и рискованный, проект.
Дело в том, что в конце XX и в начале XXI века крупные торговцы наркотиками стали использовать «самодельные» подводные лодки для незаконной перевозки больших партий кокаина из Колумбии в США.
Впервые такая «субмарина» была перехвачена береговой охраной США в 1993 году. Идея получила развитие, и вскоре Карибское море стали бороздить сотни кустарно сделанных подводных лодок.
Вообще-то, строго говоря, «наркосубмарина» все же является полупогружным судном. Конструкция из дерева и стеклопластика на основе скоростной рыбацкой лодки герметизируется эпоксидной смолой. Мощный дизельный двигатель снабжается трубой-шнорхелем для работы под водой с помощью атмосферного воздуха. Большую часть двадцатиметровой посудины занимает грузовой отсек, в нем помещаются от пяти до пятнадцати тонн кокаина. Ближе к корме располагается жилой отсек.
Капитан, он же часто и штурман, находится в небольшой рубке, выступающей над поверхностью моря. Из всего небольшого экипажа он единственный знает, где нужно принять и сдать «веселый груз». Иногда в экипаже присутствовал отдельно штурман или старший помощник, но чаще все же на команде экономили. Был еще инженер, который следил за работой двигателя и заполнением балластных цистерн, и трюмный матрос – он следил за грузом и выполнял подручную работу.
В принципе, такая подлодка кустарного производства окупалась за один рейс. Капитан получает примерно двадцать тысяч долларов за один рейс, длящийся до десяти суток. Команда – вполовину меньше. При том, что один грамм кокаина в США стоит двадцать пять долларов.
Но в 2001 году Береговой охраной США был перехвачен настоящий подводный «наркокрейсер». Его длина составляла тридцать метров, а обводы корпуса подлодки были выверены настолько, что ее и не отличить от боевой серийной субмарины. Большая и прочная рубка увенчана высоким «шнорхелем» с видеокамерами дневного и ночного видения.
Но самодельные подлодки используют не только наркодельцы, но и контрабандисты на Средиземном море – для перевозки в Европу нелегальных мигрантов с Ближнего Востока.
В общем, у Алексея были достаточно серьезные основания «творчески переработать» проект «наркосубмарины» XXI века и представить его на рассмотрение компетентной комиссии во главе с вице-адмиралом Октябрьским. Конечно, инициатива какого-то майора береговой службы могла и затеряться. Но все же Золотая звезда на груди и слава командира батареи, уничтожившего знаменитую 800-миллиметровую «Дору» – жуткое детище заводов Круппа, позволили ему «пробить» свой проект у командования Черноморским флотом.
* * *
Конструкция представляла собой полупогруженную лодку водоизмещением сто пятьдесят – двести тонн. Она строилась из дерева, стыки тщательно промазывались смолой, герметизировались. В корме располагался дизельный двигатель. За ним к носу – небольшая рубка управления. Там располагались перископ и труба-шнорхель, которая давала воздух команде и двигателю. Резервный шнорхель мог выдвигаться непосредственно из моторного отсека.
С внешней стороны крепкого деревянного корпуса по бокам располагались две сигарообразные стальные балластные цистерны. Система трубопроводов, клапанов и вентилей была достаточно примитивной, но надежной. Для экстренного всплытия могли быть использованы пороховые аккумуляторы давления – специальные патроны, которые воспламенялись и вытесняли сгоревшими газами воду из цистерн, превращая их в поплавки.
Всю носовую часть полупогружного судна занимал грузовой отсек на сто тонн. Его особенность заключалась в том, что крышка трюма была съемной. После загрузки, что называется, «под завязку», крышка опускалась и завинчивалась на специальные массивные «барашки» с резиновыми уплотнителями. А потом швы заливались кипящей смолой и тщательно герметизировались.
В таком виде полупогружной транспорт выходил в море. Окрашенный в серый, «шаровый» цвет, он был почти незаметен. Только рубка выступала из воды. На ходовом мостике наверху надстройки монтировалась турель с пулеметом. Но это была скорее психологическая мера, чем действительно защитная. Скрытность оказалась лучшей защитой.
Такие полупогружные транспорты строились за считаные недели с использованием достаточно примитивной промышленной оснастки. В кратчайшие сроки удалось насытить флот дешевыми и достаточно надежными плавсредствами.
Такие суда выходили караваном в сумерки, чтобы к рассвету достичь Севастополя или другого пункта назначения. Деревянная конструкция, несмотря даже на некоторую примитивность, оказалась весьма крепкой, а сами необычные плавсредства оказались достаточно надежными. Они без особых потерь переживали штормы и приходили в порты назначения, доставляя такие нужные Севастопольскому фронту грузы.
* * *
Конечно, бывали и аварии, и катастрофы, неуклюжие деревянные «почти субмарины» тонули, унося с собой на дно морское и отчаянную команду, и ценный груз. Особенно это касалось первых полупогружных транспортов, еще «сырых», с неотработанной конструкцией и различными производственными дефектами. Но постепенно качество и надежность увеличивались пропорционально накопленному опыту постройки.
Интересно, что сначала команды для «полуподводных лодок» набирались из проштрафившихся моряков – получился своеобразный «подводный штрафбат». Обычно краснофлотцев списывали на пять рейсов на полупогружных транспортах. После чего совершившие дисциплинарный проступок, а то и более тяжкое преступление оказывались списанными. И команда возвращалась обратно с незапятнанной репутацией – служить на свой корабль.
Но были и вольнонаемные экипажи из мобилизованного гражданского флота. За каждый рейс им платили огромные деньги, выдавали усиленный паек и «наркомовские» сто граммов водки. На отчаянный риск шли самые что ни на есть сорвиголовы, но те, кто выживал в этих опасных путешествиях, становились настоящими морскими волками.
* * *
Как только не называли эти неладно скроенные, но крепко сбитые деревянные полупогружные суда! И калошами, и коломбинами, и корытами. Но самым коротким и емким названием стало – «Алешкины гробы». Неведомым образом морская молва прознала об авторстве командира Тридцать пятой бронебашенной батареи и нарекла его именем его же неуклюжее, но оказавшееся надежным и незаменимым детище.
Теперь Алексей был твердо уверен, что обессмертил свое имя не только военными подвигами, но и флотским фольклором. А память моряцкая – ее ничем не перешибешь! «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» Ага, из дерева и металла, с задыхающимся дизелем в корме и командой, которая вынуждена по несколько дней, а то и по неделе-другой скрючиваться в три погибели. И вести свои полупогружные посудины туда, где их ждут с нетерпением, где каждый грамм перевозимого «Алешкиными гробами» груза – на вес золота.
