Глава V. В Восточном экспрессе

Сначала они все втроем забились в купе Мэри и Дианы. Оно было сейчас в своем дневном виде, с одним длинным сиденьем, развернутым по ходу поезда. Жюстина бросила на него сумку с новой Дианиной одеждой.

– А где же мы будем спать? – спросила Диана.

– Видишь доску наверху? – показала Мэри. – Это сиденье – одна полка, а когда доска откидывается, получается вторая.

– Тогда, чур, я сплю на верхней! – Диана уселась на сиденье и попрыгала. – Неплохо. А в маленькой комнатке что? – Она открыла дверь в умывальную. – Ого, это же ватерклозет! В поезде! Интересно, куда же все это дерьмо стекает…

Вдруг раздался свисток. Мэри чуть было не подскочила от неожиданности. Послышался вибрирующий стук, и Восточный экспресс тронулся с места. Путешествие в Вену началось!

– Можно, я возьму… сама знаешь что? – сказала Мэри Жюстине.

– Что такое? – переспросила Диана. – О чем это вы?

Жюстина порылась в сумке, висевшей у нее на плече, и вытащила револьвер Мэри.

– Ого! – сказала Диана. – А эта штука заряжена?

– Нет, конечно, – сказала Мэри. – Я же не идиотка. Но заряжу, когда приедем в Вену. Я решила, что лучше быть готовой ко всему.

Жюстина протянула револьвер Мэри.

– Пули тебе пока не нужны?

– Нужны, хотя не думаю, чтобы нам грозила какая-то опасность в Восточном экспрессе. В конце концов, никто даже не знает, что мы едем в Вену и зачем. Едва ли доктор Сьюард следит за нами – скорее уж наоборот. Он почти и не знает о нашем существовании, только о человеке с разными глазами, сбежавшем от него в Перфлитской лечебнице, и о какой-то никому не известной мисс Дженкс. Вот интересно, кстати, что сейчас поделывает Кэт? Узнала она еще что-нибудь или нет?

– Если узнала, то, наверное, пошлет телеграмму в Вену, – сказала Жюстина.

Мэри: – Ну и откуда, по-твоему, наши читатели должны знать, кто такая мисс Дженкс? Она упоминается только в первой книге.

Кэтрин: – Пусть вернутся назад и прочитают первую книгу. Она стоит всего два шиллинга в привокзальных книжных киосках. Я уже упоминала об этом, но ты же сама сказала, что не нужно больше рекламы!

– А почему у меня нет револьвера? – Диана снова плюхнулась на сиденье, нахмурилась и скрестила руки на груди.

– Так ведь и у меня тоже нет, – сказала Жюстина. – Это не предмет первой необходимости, знаешь ли.

– Ты-то и голыми руками убить можешь, – сказала Диана.

– Что? Только этого мне еще не хватало! – возмутилась Жюстина.

Мэри промолчала: было бы невежливо и нечутко напоминать Жюстине, что она уже убила несколько человек этим самым способом.

Мэри раскрыла чемодан и начала доставать одежду на ночь: свою ночную рубашку, пижаму Джастина Фрэнка, которому предстояло делить купе с другим мужчиной, незнакомым. Ее это тревожило – хотя ведь он, конечно, не догадается, что Джастин – женщина. С Жюстиной ничего не случится, правда же? А если и случится, она способна за себя постоять. У Дианы ночной рубашки не было – значит, придется ей спать в нижней сорочке. Диана тем временем молча смотрела на Жюстину, вскинув брови.

– Я имею в виду – я никогда не стала бы убивать умышленно. Тот человек на улице в Корнуэлле, человек-кабан у Мэри дома – все это вышло случайно. У меня никогда не было намерения кого-то убить.

Вид у Жюстины был такой, будто она вот-вот заплачет.

– Конечно, – сказала Мэри. – Мы знаем, что ты никогда бы такого не сделала. Тебе еще что-нибудь нужно? Пижама и халат вот, но лучше сразу взять что-нибудь, чтобы переодеться завтра. А где же твои тапочки? Диана, бога ради, будет от тебя хоть какая-то польза или нет? Ты же ближе к чемодану.

– Нет, – был ответ. – Тут повернуться негде. Вы с Жюстиной все купе заняли.

Тут послышался стук в дверь. Мэри открыла. Мужчина в форменном кителе Compagnie Internationale des Wagons-Lits сказал:

– Pardon, mademoiselle. Я Мишель, проводник в этом вагоне. В вагоне-ресторане у нас есть кофе и десерты на выбор. Если желаете, я тем временем приготовлю вам постели.

Он поклонился и исчез.

– Кофе? – сказала Диана. – Кофе – это чудесно! Идем.

– Хорошо, – сказала Мэри. – Странно, почему у них нет чая?

Придется, наверное, привыкать к континентальной привычке пить кофе. Там, куда они едут, возможно, трудно будет найти хороший английский чай.

– Вы идите, а я устроюсь у себя в купе и тоже приду, – сказала Жюстина.

Мэри кивнула. Теперь, на ближайшие два дня, это их дом. Она оглядела купе. Маленькое, но чистое и со вкусом обставленное. В целом Восточный экспресс пришелся ей по душе. Жаль только, что придется делить купе с Дианой…

Диана: – Все лучше, чем с Кэтрин! Ей бы наверняка снились кошмары, и она бродила бы по купе во сне. А то еще и укусила бы тебя нечаянно!

Кэтрин: – Что ж, риск всегда есть. Я все-таки пума.

– Идем, – сказала Мэри. – Ты ведь не хочешь остаться без десерта?

– Ну уж нет! – сказала Диана и соскочила с сиденья. Джастин был у себя в купе – знакомился с месье Вальдманом. Мэри слышала их неразборчивые голоса из-за закрытой двери.

Столовая оказалась изысканной, как в отеле: скатерти на столах, приличные столовые приборы, фарфоровые кофейные чашки и… да, чайник! Мэри облегченно вздохнула. Они нашли столик у окна, заказали напитки и подошли к буфету, у которого не было ни души. Сам вагон-ресторан был не пуст, но и не переполнен: должно быть, август не слишком популярный месяц для путешествий через весь континент. Большинство пассажиров возвращались с отдыха домой – где бы ни был их дом. Мэри выбрала кусочек малинового торта и несколько миндальных бисквитов (почти не хуже тех абрикосовых улиточек, которыми их угощала сегодня мадам Корбо), села у окна и стала смотреть, как убегают вдаль парижские предместья. Диана с жадностью умяла свой кусок gâteau au chocolat и принялась за второй.

Мэри чувствовала, как теплый чай согревает ее изнутри. Это был отличный улун, он напомнил ей чай в гостиной на Парк-Террейс, 11. До чего же она устала. Столько всего произошло сегодня. Еще утром она была в Лондоне, и вот уже несется по французским полям к Вене, а оттуда – неизвестно куда. У Дианы вид был вполне бодрый, но это же Диана, она всегда такая. Ее словно бы ничто не способно утомить, она идет по жизни, не слишком задумываясь ни над тем, что было, ни над тем, что будет. Иногда Мэри хотелось быть такой же беззаботной.

Диана: – Меня тоже можно утомить. Например, меня утомила твоя привычка мной командовать.

И Жюстина, кажется, была во Франции как дома – Мэри так никогда не суметь. Тогда, в ресторане, она по-французски заказала еду для всех. Конечно, она одна из них троих бегло говорит по-французски, да и вообще – она же мистер Джастин Фрэнк. От него по умолчанию ожидается, что он, как мужчина, будет решать за всех. Будет распоряжаться всеми финансовыми операциями и во всем играть главную роль, за исключением каких-то несущественных моментов, когда галантность требует отдать женщине первенство – скажем, пропустить ее вперед в дверях. Мэри должна была признать, что Жюстина играет мужчину безупречно: она выдвигала стулья для Мэри и Дианы, снимала шляпу именно тогда, когда Джастину полагалось ее снимать. Мэри взяла чашку в ладони и вдохнула поднимающийся от нее аромат. Это было так по-английски, что она даже смутилась.

– Вижу, вы нашли столик. Мэри, ты не возражаешь, если Генрих Вальдман присоединится к нам? Он мой сосед по купе. Генрих, это мои сестры, Мэри и Диана.

Джастин выдвинул стул рядом с Дианой и сел, подогнув под столом длинные ноги. Ее старший брат Джастин, напомнила себе Мэри и еще раз мысленно повторила их легенду. Она взглянула на месье Вальдмана и с удивлением увидела, что это один из тех студентов, что были на пароме. А потом он стоял перед ней в очереди к кассе, пока не отошел вместе с другом что-то обсудить.

– Надеюсь, я не помешал, – сказал он. По-английски он говорил хорошо, но с акцентом. – Если это доставит вам какие-то неудобства, я с удовольствием пересяду куда-нибудь.

Он был высокий, светловолосый, с ярко-голубыми глазами.

– Нисколько. Садитесь, пожалуйста. Мы уже поели, а вы оба, конечно, голодны. Десертов еще осталось сколько угодно.

– Весьма вам благодарен, мисс Фрэнк, – сказал Вальдман, усаживаясь рядом с ней. – Я сам есть не хочу, но с удовольствием выпил бы чашечку кофе.

– И я тоже, – сказал Джастин. – Генрих сказал мне, что он швейцарец и возвращается из Англии, с каникул. А я ему рассказал, что учился когда-то в его стране, неподалеку от Женевы. Там я и выучил французский, на котором англичане обычно не говорят, а вот немецкий, боюсь, очень поверхностно. Генрих-то, конечно, говорит на обоих языках.

Ага, Жюстина дополнила их историю новыми деталями! Добавила подробность насчет учебы в Швейцарии. Молодец. От швейцарца не укрылось бы ее превосходное знание французского. Правда, она и по-английски говорила с французским акцентом, но очень легким – можно надеяться, что иностранец не заметит. На миг Мэри вспомнилась гостиная на Парк-Террейс – как они сидели с Кэтрин и обдумывали, что сказать, если кто-нибудь спросит, кто они и куда направляются. «Держитесь как можно ближе к правде, – говорила Кэтрин. – Правду говорить всегда легче, чем врать, если ты не Диана, конечно».

– Да, мой брат учится на художника, – сказала Мэри. – Уверяю вас, я не погрешу против истины из родственных чувств, если скажу, что он необычайно талантлив. Мы едем в Вену, чтобы он мог изучать искусства в музее – знаете, в том, большом.

– А, Kunsthistorisches Museum, – сказал Вальдман.

– Gesundheit, – сказала Диана. – Я возьму еще торта.

– Хватит с тебя, – сказала Мэри, но, не успела она еще договорить, как Диана уже исчезла.

– А вы что изучаете? – спросила Мэри, обращаясь к Генриху Вальдману. Генрих – это ведь, кажется, немецкое имя? Она знала от Жюстины, что Швейцария – это отчасти Франция и отчасти Германия. Он был похож на немца, или, во всяком случае, на расхожее представление о типичном немце. Глаза у него, как она заметила, были очень ярко-голубыми.

– Я студент-медик, изучаю медицину в Ингольштадтском университете. Я тоже еду в Вену, где мне нужно побывать в музее pathologische anatomie… впрочем, это неподходящая тема для беседы с дамами… а потом вернусь в университет. Иначе я бы сошел в Мюнхене, это гораздо ближе. Я путешествовал с товарищем, тоже студентом, – кажется, я припоминаю, что вы стояли за нами в очереди к кассе, мисс Фрэнк, и тут я сглупил: забыл, куда положил бумажник! Очень обрадовался, когда все-таки нашел его в другом кармане. Но, к несчастью, в последний момент мой приятель заболел и не смог ехать дальше, и теперь, как видите, я один. Но я очень рад, что ваш брат оказался моим соседом.

– Очень жаль, – сказала Мэри. – Я хочу сказать – жаль, что ваш друг заболел.

– О, он скоро поправится. – Вальдман улыбнулся ей. – Но с вашей стороны очень мило побеспокоиться о нем, фройляйн.

– И как теперь идут дела в Швейцарии? – спросил Джастин. – Я там не был уже много… то есть несколько лет.

Пока они беседовали, он жестом подозвал официанта и заказал кофе для себя и для Вальдмана.

– Да как вам сказать, – ответил Вальдман, откидываясь на спинку стула. Дальше начались рассуждения о политике и философии, в которых Мэри скоро совершенно запуталась. И почему в Швейцарии такая сложная государственная система – все эти кантоны, хартии… или конституции? Вскоре, незаметно для себя, Джастин с Вальдманом перешли на французский, затем опять на английский, а затем стали то и дело перескакивать с одного языка на другой, в зависимости от предмета обсуждения. Мэри сидела у окна (тем временем уже спустились сумерки, и в вагоне-ресторане зажгли газовые лампы), пила свой чай, слушала их непонятные разговоры и отчаянно тосковала по Англии.

Когда проводник подошел сказать, что в их купе все готово ко сну, Мэри оглянулась, ища глазами Диану. Куда это она запропастилась?

– Прошу прощения, – сказала она и встала. – Мне нужно найти нашу сестру.

Мужчины тоже привстали и поклонились ей, а затем снова уселись и продолжили разговор. Вальдман достал сигарету из портсигара, лежавшего в нагрудном кармане – несомненно, на тот случай, когда дамы удалятся и можно будет покурить. В очереди в буфет Дианы не оказалось. Мэри обшарила глазами весь вагон-ресторан и увидела ее в самом дальнем конце. Она сидела рядом с женщиной в таком замысловатом костюме, какого Мэри еще никогда не видела: он был такого розовато-лилового оттенка, какого в природе наверняка не найдешь, а шляпка так сдвинута вперед по последней моде, что, казалось, вот-вот сползет на глаза.

– А, вот и ты. Я-то думала, когда ты наконец заметишь, что я пропала, – сказала Диана, когда Мэри подошла к столику. – Герцогиня, это моя сестра Мэри. Мэри, это герцогиня. У нее такое длинное имя, что я даже выговорить не могу.

– Очень рада знакомству, – проговорила герцогиня высоким, хорошо поставленным голосом – холеным, будто оранжерейные растения, неспособные выжить под открытым небом, которые выносят на воздух только в самую благоприятную погоду. На щеках у нее было слишком много румян. – Зовите меня Ифигенией. Мы же здесь все des amis, в Восточном экспрессе, верно?

– Да, конечно, мэм, – сказала Мэри, несколько озадаченная. Как обращаются к герцогиням, помимо «Ифигении»? Наверняка что-то вроде «ваша светлость». До сих пор ей как-то не приходилось сталкиваться с европейскими герцогинями. – Боюсь, что моей сестре пора идти спать.

– Моя сестра вечно портит людям все удовольствие, – отозвалась Диана. Однако встала, сказала: «Пока» и зашагала вслед за Мэри к выходу из вагона-ресторана. Проходя мимо Джастина и месье Вальдмана, Мэри заметила, что они все еще заняты оживленной беседой, и что последний успел закурить свою сигарету. Почти все женщины уже ушли. Еще немного, и вагон-ресторан превратится в анклав курящих мужчин. Ей и самой не очень-то хотелось тут оставаться. Сейчас ей хотелось только одного – в постель, пусть хоть на полку в купе, лишь бы на свою собственную. И все же эта мысль вызвала у нее досаду. Женщинам вечно приходится уступать территорию.

Беатриче: – Вот именно. Поэтому мы и должны бороться за свободу и равенство.

Кэтрин: – И за юбки-брюки.

Беатриче: – Можешь насмехаться сколько хочешь, но свобода женского тела так же важна, как и свобода женского ума. Имея право голоса и контроль над рождаемостью…

Кэтрин: – Беатриче! Ты хочешь, чтобы эту книгу запретила цензура, особенно в Америке с ее пуританством? О некоторых вещах нельзя говорить вслух.

Беатриче: – А нужно, чтобы стало можно! Это как раз то, чего я хочу добиться.

В купе все было превосходнейшим образом приготовлено ко сну. Мэри тут же переоделась в ночную рубашку.

– Слава богу, наконец-то можно выбраться из этого наряда, – сказала Диана. – Меня от него блевать тянет, честное слово.

– Только не здесь, – сказала Мэри. Она нашла свой бедекеровский путеводитель по Австрии, улеглась на нижнюю полку и снова принялась читать про Вену и изучать приложенные карты города. Отыскала Рингштрассе – главную улицу Вены, огибающую полукругом центр. Затем нашла Принц-Ойген-штрассе – улицу, где жила Ирен Нортон. Это была южная часть Кольца, а рядом, насколько можно было понять, тянулась длинная полоса парка. Когда они доберутся до Вены, нужно будет взять кэб, чтобы он отвез их к этому дому. Кэбы в Вене стоят недорого, если верить Бедекеру. Миссис Нортон ответила на телеграмму Холмса, но его письмо с подробным описанием обстоятельств дела она наверняка не успеет получить до их приезда. Мэри надеялась, что она сумеет им помочь. Но сейчас не было смысла лежать без сна и думать о том, что им предстоит сделать, или о том, что может произойти. Нужно постараться заснуть. Диана уже похрапывала на верхней полке.

Мэри встала, убрала Бедекера, а затем достала револьвер и патроны из поясной сумки, куда положила их раньше. Погасила газовую лампу и, перед тем как лечь, сунула револьвер и кожаный мешочек с патронами под подушку. Револьвер был не заряжен – она не рискнула бы спать с заряженным оружием под головой. В критической ситуации он будет не слишком полезен – разве что по голове кого-нибудь стукнуть. Но все-таки его тяжесть под подушкой как-то успокаивала.

Интересно, Жюстина так и сидит в вагоне-ресторане и беседует с Генрихом Вальдманом? А он довольно красив, этот Вальдман, – голубоглазый, светловолосый, с мальчишеским лицом. Полная противоположность… не будем говорить кому.

Жюстина: – Мы к тому времени уже вернулись в купе, но не спали, разговаривали. Вальдман рассказывал о политической и экономической обстановке в Австро-Венгрии, и я решила, что лучше узнать об этом как можно больше до приезда. Не очень-то это было интересно – политика меня в тоску вгоняет. Но полезно. А потом мы заспорили о Лейбнице и просидели так далеко за полночь. Это было, конечно, поинтереснее политики.

Кэтрин: – Ну еще бы.

Жюстина: – Это был сарказм?

Кэтрин: – Нет, конечно. С чего бы мне говорить о Лейбнице с сарказмом?

Жюстина: – Вот теперь совершенно ясно, что это сарказм!

Диана: – А кто такой Лейбниц?

Наутро они позавтракали в вагоне-ресторане, и опять в компании месье Вальдмана. Мэри ожидала, что они с Джастином опять будут говорить о политике, однако в этот раз Вальдман обратился к ней. Нравится ли ей путешествие? Как ей кажется, континентальная Европа сильно отличается от Англии? Ему самому очень понравились каникулы в ее стране. Они с другом бродили пешком по Озерному краю. Знакома ли она с творчеством Сэмюэля Кольриджа? Кольридж – его любимый поэт. Он решительно предпочитает Кольриджа Вордсворту. А она? Каково ее мнение по этому важному вопросу?

Мэри призналась, что очень любит Вордсворта, а стихов Кольриджа читала слишком мало, чтобы судить, но оба они стоят в ряду величайших английских поэтов. Намазывая булочку маслом и джемом (завтрак в поезде был, что называется, «континентальный»), она пыталась припомнить, что же она читала из Кольриджа. Как жаль, что мисс Мюррей не могла позаниматься с ней подольше, чтобы она успела получить настоящее образование!

Внимание месье Вальдмана казалось ей довольно лестным. Помимо всего прочего, он был, пожалуй, ее ровесником или чуть старше. И с утра казался еще красивее. Волосы у него были чуть взлохмачены, и он чаще улыбался – особенно ей. В разговоре он слегка наклонялся к ней, словно они делились какими-то тайнами. Он казался таким прямым и открытым, не то что некоторые другие, которых она могла бы назвать.

Теперь он рассказывал о своей учебе:

– Больше всего меня интересуют инфекционные заболевания, мисс Фрэнк, – говорил он. – Я хочу выявить их причины и способы заражения. В последнее десятилетие в этой области проделана огромная работа – в частности, мы сократили число вспышек холеры и тифа. Но еще столько всего нужно сделать.

Утром глаза у него были еще голубее и казались очень искренними. И стремления у него благородные, правда ведь? Избавить человечество от таких бедствий?

После завтрака, когда их купе уже было приведено в свой дневной вид, он зашел к ним – в сопровождении мистера Джастина Фрэнка, разумеется, – и сел рядом с Мэри. Мужчины стали обсуждать новейшие научные открытия и их философский смысл, однако на этот раз и Мэри участвовала в разговоре. Диане же было смертельно скучно, о чем она не преминула доложить:

– Я пойду подышу, – сказала она и исчезла – кто ее знает куда! Перед вторым завтраком Мэри пошла ее искать и нашла уже в вагоне-ресторане: она сидела за столиком с турецким торговцем коврами, венским шоколатье и своей подругой-герцогиней. Несколько часов подряд они играли в какую-то карточную игру. И, очевидно, на деньги, потому что Диана выиграла десять франков.

– Откуда у тебя деньги, чтобы играть? – свирепым шепотом спросила Мэри, когда утащила Диану назад в купе.

– У тебя украла, конечно, – сказала Диана. – Ой! Пусти руку, больно. Тебе бы радоваться надо – украла-то я всего пять, а теперь у нас есть десять!

После обеда Мэри принялась изучать свой немецкий разговорник. «Danke schön». «Wie viel kostet das?» «Wo ist das Museum der Kunst»? Джастин лег вздремнуть после обеда у себя в купе. Должно быть, вчера допоздна заговорился с месье Вальдманом. Интересно, куда этот месье Вальдман подевался. Должно быть, покурить вышел?

– Он с тобой флиртовал, – сказала Диана. – Хотела бы я знать зачем!

– Да, конечно, со мной никто не может флиртовать просто так, без каких-то тайных целей, – недовольно отозвалась Мэри. – Я же такая сдержанная, рассудительная и все такое прочее.

– Ой, да брось ты! Только не говори, что купилась на всю эту чепуху про Кольриджа и Вордсворта. Какой мужчина станет заводить разговоры о стихах? Разве что под пытками.

– Что значит – чепуха? И почему мужчина не может говорить о поэзии? Тем более что он швейцарец. В Швейцарии молодые люди наверняка очень отличаются от англичан.

Тут Мэри услышала стук в дверь купе. Уж не месье Вальдман ли? Но, открыв дверь, Мэри увидела герцогиню.

– Ah, ma chère Diane, – проговорила та. – Не хотите ли продолжить нашу petit jeu? Джентльмены говорят, что хотят играть.

Диана оглянулась на Мэри:

– Ну как?

– Ой, да мне-то что! – резко ответила Мэри. – Иди куда хочешь!

Она тут же пожалела об этом: все-таки у Дианы было при себе десять франков, и пять из них принадлежали ей, Мэри! Но, пока она успела открыть рот, Диана уже выскользнула за дверь.

Диана: – А на самом деле ты хотела сказать: «Иди к черту!» Но разве же настоящая Мэри такое скажет?

Мэри: – Очень сомневаюсь, что черт стал бы водить с тобой компанию.

Миссис Пул: – А я думаю, ты бы беднягу дьявола запугала до смерти!

Диана: – Даже не сомневайтесь.

За ужином к ним вновь подсел месье Вальдман. На сей раз разговор зашел о сравнительных достоинствах классической и романтической школ искусства, а также о новых методах импрессионистов. Джастин признался, что ему нравится Моне, хотя да, технически это, может быть, несколько небрежно. Но свет! Цветовая гамма! Он и сам экспериментировал в импрессионистском духе. Вальдман сказал, что предпочитает Курбе и Делакруа. Мэри чувствовала себя ужасной невеждой. И откуда Жюстина столько всего знает? Ну конечно, она ведь прожила почти сто лет, и большую их часть провела за чтением. Все же Мэри решила, что, как только вернется в Лондон, займется самообразованием. Будет ходить по картинным галереям, слушать лекции о науке и политике. Читать знаменитые книги.

Кэтрин: – Самые знаменитые книги не стоят того, чтобы их читать. В общем-то, большая часть книг не стоит.

Беатриче: – Я уверена, что ты так не думаешь, Кэтрин!

Кэтрин: – Ну, я не имела в виду мои книги. Но если смотреть реалистично – лишь очень небольшой процент всех написанных книг чего-то стоит. Взять хоть эти бульварные романчики по пенни штука!

Элис: – А мне нравится…

Посреди ужина Диана заявила:

– Вы меня извините, если я не буду тут с вами погибать от скуки?

Мэри нахмурилась и шепотом сказала:

– Иди отсюда!

Месье Вальдман перешел к новым веяниям в музыке, и Джастин признался, что в этом вопросе он очень мало разбирается.

Диана улыбнулась ангельской улыбкой, проговорила со всем доступным ей сарказмом:

– Спасибо, дорогая сестричка! – и ушла.

К концу ужина Диана не объявилась, и Мэри пошла ее искать – в купе, потом по всему коридору, потом опять в вагоне-ресторане. Наконец проводник Мишель сказал ей, что ее сестра пошла в багажное отделение – наверное, ей понадобилось что-то взять? Мэри застала ее там: она боролась на руках с помощником проводника, мальчиком примерно ее лет, в обязанности которого входило приносить чемоданы по требованию пассажиров.

Мэри выволокла Диану в коридор и велела немедленно готовиться ко сну, пригрозив иначе отобрать у нее все выигранные франки. И в любом случае пусть Диана вернет те пять, что украла. Воровать плохо, ее что, никто этому не учил? Но, собираясь уже идти следом за Дианой в купе, она увидела месье Вальдмана: он стоял в коридоре у открытого окна и курил сигарету.

Может быть, это была дерзость с ее стороны, но… она подошла к нему и сказала:

– Благодарю вас, месье, за такой интересный вечер. Боюсь, я знаю об искусстве куда меньше, чем мой брат, но мне кажется, я многое почерпнула из вашего разговора.

Он улыбнулся ей. Улыбка у него была очень обаятельная.

– Большое удовольствие – беседовать с такой умной и приятной женщиной, мисс Фрэнк. И, пожалуйста, не могли бы вы называть меня Генрихом? Надеюсь, вы позволите мне продолжить этот разговор в Вене. Мне бы хотелось нанести вам визит. И вашему брату, разумеется.

– О… ну конечно, – сказала она. Нанести визит! Умная и приятная! Мэри была и обрадована, и растеряна. До сих пор еще ни один мужчина не хотел нанести ей визит – от нее требовалось только разбирать картотеку и переписывать статьи об ушах. Но затем она вспомнила, что едет в Вену не гостить у друзей и не ходить по музеям, как сказала месье Вальдману… то есть Генриху. Она должна попытаться спасти девушку, которую, по всей видимости, похитили.

– Может быть, если вы оставите мне свой адрес… – продолжал он.

– Мы пока еще не знаем точно, где остановимся, – сказала Мэри. – Видите ли, мы собирались жить в Вене, но, возможно, решимся выбраться за город, поэтому план нашего путешествия еще не сложился окончательно. Мой брат слышал, что австрийские деревни очень живописны.

Более правдоподобной отговорки она с ходу придумать не смогла. Но нельзя же вот так просто дать ему адрес миссис Нортон? Кто знает, какие у них там будут дела и с какими опасностями им придется столкнуться?

– Разумеется, – сказал он. – Я оставлю вашему брату свой адрес, и, может быть, вы оба навестите меня или пришлете записку? Я пробуду в Вене неделю или две, прежде чем отправиться в Ингольштадт.

Она кивнула и протянула руку:

– Доброй ночи, месье Вальдман.

– Сладких снов, мисс Фрэнк.

Она хотела закончить разговор рукопожатием, но он вместо этого наклонился и поцеловал ей руку с истинно европейской галантностью.

Она была рада темноте: щеки у нее наверняка покраснели. Мэри Джекилл с Парк-Террейс, 11, не привыкла к тому, чтобы ей целовали руки. Она развернулась и пошла к себе в купе, не совсем понимая, что только что произошло.

Диана уже лежала в постели, на верхней полке.

– Знаешь, ты иногда бываешь круглой идиоткой, – сказала она Мэри.

Пока Мэри открыла рот, чтобы спросить, что она имеет в виду и как смеет так разговаривать с сестрой, Диана уже захрапела.

Следующий день начался примерно так же: Джастин вел интеллектуальные разговоры, Диана где-то пропадала – кто ее знает, где и с кем, с помощником портье или с герцогиней. К обеду она уже успела похвастаться Мэри, что накопила за дорогу тридцать два франка. Вечером они должны были прибыть в Вену.

Месье Вальдман держался как будто немного скованно. Улыбался Мэри реже и неувереннее, реже обращался к ней в разговоре. Мэри забеспокоилась – уж не обидела ли она его чем-нибудь? Может быть, он решил, что его заинтересованность, если она была, не встретила взаимности? Мэри очень хотелось сказать ему, где она остановится и что очень рада будет увидеться с ним. Когда еще мужчина ее возраста проявлял к ней интерес? Когда у нее вообще была возможность встретить такого мужчину? Никогда. Ей было не до того: всегда нужно было за кого-то отвечать, о ком-то заботиться. А тут вдруг мужчина интересуется ею, и, кажется, искренне! В отличие от некоторых.

Сегодня вечером они расстанутся, и, вероятнее всего, навсегда. Как только Восточный экспресс прибудет в Вену, они с Жюстиной и Дианой возьмут кэб и поедут на квартиру к миссис Нортон. Время будет уже позднее, они устанут, и хорошо еще, если без затруднений найдут нужный адрес. Для месье Вальдмана времени не останется совсем.

За ужином он был необычно молчалив. Наконец наклонился к ней и сказал:

– Грустно терять такую очаровательную попутчицу.

Она не знала, что на это ответить.

А что страшного случится, если она просто скажет, где ее найти? Можно же дать ему хотя бы лондонский адрес.

Когда они снова укладывали одежду и другие вещи в чемодан, принесенный из багажного отделения, она быстро нацарапала на бумаге адрес своего дома на Парк-Террейс. Потом придумает, как отдать ему листок перед расставанием.

Мэри услышала стук в дверь. Неужели?.. Но нет, это был проводник: он пришел сообщить, что через несколько минут поезд прибывает в Вену. Взял их чемодан – он будет ждать их на платформе. Мэри кивнула и дала ему pourboire, сколько было принято. Когда проводник ушел, она проверила свою поясную сумку – на месте ли пистолет и патроны. Так, на всякий случай.

– А можно, я в Вене снова в мальчишку переоденусь? – спросила Диана. Она уже колотила каблуками по сиденью – так ей не терпелось сойти с поезда.

– Нет, – резко ответила Мэри. – Идем в коридор, подождем там.

Они обе смотрели, как поезд подъезжает к Westbahnhof. Был уже двенадцатый час ночи, но даже в это время на станции было светло от газовых фонарей. В окно Мэри видела пассажиров с грудами багажа, ожидающих прибытия поезда. Это был один из главных вокзалов Европы. Westbahnhof никогда не спит.

Едва поезд остановился, появилась Жюстина и широким решительным шагом двинулась к ним по коридору.

– Наконец-то… – начала было Мэри, но Жюстина схватила ее за руку. Это было настолько необычно для Жюстины, что Мэри от неожиданности молча уставилась на нее, не зная, как реагировать.

– Идем! – настойчиво сказала Жюстина. Обычно такая мягкая, сейчас она сжимала руку Мэри, словно тисками.

– Иду, иду! – сказала Мэри. Жюстина уже тащила ее к дверям. – Осторожнее, мне же больно!

Они спустились по ступенькам на платформу. Там было не протолкнуться от пассажиров и багажа. Где же Диана? Слава богу, на сей раз эта девчонка не отстала. Она стояла рядом с Мэри, хотя и с надутым видом.

– Прости, пожалуйста, – сказала Жюстина. – Но нам нужно немедленно найти кэб! Где тут стоянка?

– Герр Фрэнк? Это вы герр Фрэнк?

Мэри обернулась на голос. Перед ней стоял молодой человек в ливрее лакея и держал табличку с надписью: «Семья Фрэнк».

– А вы от кого? – спросил мистер Джастин Фрэнк таким подозрительным тоном, какого Мэри никогда от него не слышала.

– Я из дома фрау Нортон. Она послала меня встретить вас на вокзале и описала в точности: ein Herr, очень высокого роста, и zwei Damen. Велела передать, что мистер Хольмс шлет привет. Ее экипаж ожидает вас у вокзала.

– Ясно, – сказала Жюстина. – Если вы поможете мне донести чемодан, мы пойдем за вами.

Мэри оглянулась на поезд. Из вагона как раз выходил месье Вальдман. Он оглядывал платформу, словно в растерянности или ища кого-то. Может быть, ее? Она так и не отдала ему листок с адресом. Может быть, еще можно успеть сбегать, быстро-быстро, и отдать?

Но тут ее руку вновь сжали стальные тиски.

– Идем, – сказала Жюстина, и Мэри волей-неволей пошла за ней.

Экипаж, похожий на четырехместную карету, только роскошнее, стоял у входа, и фонари в нем горели. Лакей обменялся коротким приветствием с возницей. Кони ржали и били копытами. Лакей помог сесть Мэри и Жюстине (Диана от помощи отказалась), затем погрузил чемодан и вскочил на запятки.

– Hü! – крикнул возница, и копыта зацокали по каменной мостовой. Экипаж покатил в темноте венской ночи по улицам, которых Мэри почти не могла разглядеть, среди домов, едва различимых в темноте.

– В чем дело, в конце концов? – спросила она. – У меня теперь вся рука будет в синяках. Я же только хотела…

– Прошу прощения, Мэри, – сказала Жюстина. – Но, видишь ли, я кое-что узнала. Сама не знаю, зачем – я при этом чувствовала себя какой-то воровкой, – но я заглянула в сумку Генриха, когда он вышел покурить. Какой-то он чересчур идеальный, знаешь ли. Слишком дружелюбный, слишком заботливый. Он ведь нас почти не знает, а ни на шаг от нас не отходил. И кое-какие детали, когда он говорил о Швейцарии… в них кое-что не сходилось. Я давно не видела мою родину, но есть вещи, которые не меняются даже через сто лет. Даже его французский выговор… не знаю, в самом ли деле он швейцарец? – Она достала что-то из своей сумки. Мэри почти ничего не видела в тусклом свете фонаря – он ведь был предназначен не для того, чтобы светить внутри экипажа, а только для того, чтобы дать знать другим извозчикам на дороге о его приближении. Она придвинулась поближе к окну и попыталась разглядеть загадочный предмет в свете уличных газовых фонарей. Колеса подскакивали на камнях, и ее ужасно трясло.

– Что это? – спросила Диана, наклоняясь к ней.

– Прекрати! Ты меня локтем под ребра пихаешь! Подожди минуту, сначала я посмотрю, потом ты.

Это оказалась бумага – конверт. Но он был чистый, и Мэри уже хотела спросить Жюстину, что же это значит, когда увидела на нем печать. Печать была черной, но при дневном свете, наверное, оказалась бы красной. Приглядевшись как следует, она с трудом разобрала выпуклые буквы: S.A.

Мэри: – А тебе непременно нужно так подробно все описывать в этой главе? Я тут какой-то идиоткой выхожу.

Диана: – Ты и вела себя как идиотка.

Жюстина: – Ты же не могла знать, что Генрих Вальдман связан с Société des Alchimistes.

Диана: – Ну и пусть не могла, все равно идиотка. «Ах, Генрих! Какие у тебя голубые глаза!»

Мэри: – В этот раз я определенно оказалась не на высоте.