Под флагом «хиномару»
На японских кораблях и не подозревали, что бой уже идет. Если адмирал догадывался, почему самолеты неприятеля их не атакуют, то боевые расчеты зенитных автоматов нетерпеливо смотрели на таких же недоумевающих командиров. Примитивные радары прошлого века по-прежнему не видели удаленных надводных целей.
Несмотря на представление о возможностях оружия современных подводных кораблей, офицеры с эсминцев эскорта, не в силах сломать вбитые в голову стереотипы, отдали команду, и десятки матросов всматривались в неспокойные воды, выискивая вражеский перископ. Хуже всех было, наверное, матросам машинных отделений. Уже зная, что враг их обнаружил и самолеты стервятниками кружат над эскадрой, не имея возможности оторваться от выполнения боевой задачи и подняться наверх по многометровым лестницам бронированных левиафанов, они томились неизвестностью в металлическом нутре. Тем не менее по «матросскому телеграфу» от человека к человеку информация о происходящем с запозданием доходила и до них – враг не решался напасть, явно чего-то выжидая. Многих первоначальное напряжение с объявлением боевой тревоги уже даже отпустило, когда к привычному шуму и вибрации машин добавились новые тревожные звуки.
Японские летчики выстреливаемых катапультами F1M2 понимали, что фактически они смертники – даже если они выйдут победителями в неравной схватке с самолетами англичан, приводниться при такой высокой волне и не разбить машину практически нереально.
И если уцелеть – сумеют ли их подобрать корабли эскорта? Они готовились умереть и считали, что это их последний полет. Многие садились в кабины, не пристегивая парашюты.
Четыре архаичных биплана ринулись в атаку на врага. Остальные рассыпались в поисках вражеского авианосца. Одному из пилотов не повезло – слишком снизившись, он чиркнул крыльевым поплавком о гребень волны, потерял скорость и, подняв тучи брызг, неуклюже рухнул в воду.
Японцы слишком переусердствовали со скрытностью самолетной атаки – британские летчики все ровно засекли их старт, а один биплан был уже бездарно потерян.
Старший полетный офицер, внимательно следивший в бинокль за вражескими реактивными машинами и получавший доклады радиоперехвата (обнаглевшие англы порой совершенно не заботились о скрытности радиообмена), прокричал в эфир новую команду. Выжигая топливо, выдавая все 875 лошадиных сил, пилоты бипланов тянули машины на максимальную высоту.
Все события уложились буквально в минутный интервал: небо прочертили пунктиры трассеров, заставив заволноваться и крепче схватиться за ручки управления британских летчиков.
Вышли на боевой режим «Гарпуны» с американских эсминцев и фрегатов.
По команде прыснули в разные стороны японские эсминцы и легкие крейсера, дымя сжигаемым топливом и пороховым выхлопом, окрашиваясь плевками зенитных орудий.
А чуть ранее затерялись в водных просторах суда снабжения, уже давно отстало госпитальное судно, не имеющее возможности соревноваться по быстроходности с боевыми кораблями японской эскадры, набирающими полных ход.
ГСН «Гарпун» наводились индивидуально. Между ними не было никакого согласования по распределению целей. Каждый мини-компьютер в головке наведения выбрал самую большую мишень. Точнее, их было два, самых крупных отраженных сигнала, вернувшихся в возбужденную близостью цели головку самонаведения ракеты.
В последний момент, наблюдая за воздушными эволюциями вражеских самолетов, видя бесполезность стрельбы на таком весьма удаленном расстоянии, ведомый лишь интуицией, вице-адмирал Ибо Такахаси, резко повернувшись к командиру линкора, бросил:
– Прикажите задрать стволы зенитных орудий и пулеметов вверх. Наблюдателям – все внимание на низколетящие скоростные объекты.
Команда была немедленно продублирована.
Понимая озадаченность старшего офицера, адмирал спросил:
– На ваш взгляд, чем они по нам пальнут?
Тот быстро сложил в уме два и два:
– Борта у нас толстые. Менее защищены оконечности. Главная палуба слабее. «Гарпун» сверху?
– Даже если противник изучил наши слабые стороны, думаю, ракеты будут метить, выбирая центральное направление. «Томагавки» будут грызть наши борта в районе цитадели. Будем надеяться, что броня выстоит. А вот «Гарпун»… совершенно верно – бо́льшую опасность представляет удар сверху, – адмирал ткнул пальцем в подволок рубки. – Вы не помните, этот проклятый «Гарпун» в режиме атаки на какую высоту делает «горку»? Именно в это время ракета наиболее уязвима. Необходимо установить точные углы наводки орудий и время установки взрывателя снарядов.
Видя, что старпом не в силах вспомнить, Такахаси схватил папку формуляра, лихорадочно перелистывая, выискивая нужную страницу:
– Стоп! Наводчики-операторы «поста 94» стопроцентно прорабатывали этот вариант. Срочно свяжитесь со старшим офицером боевой части 94.
Отданный в последний момент приказ помог лишь отчасти. Наблюдающие с биноклями за водной гладью самые зоркие матросы увидели приближающиеся ракеты всего лишь за шесть секунд до их выхода в режим атаки. Хоть и успели указать общее направление…
Артиллерия ПВО по возможности укрыла небо над линкором хлопками разрывов зенитных снарядов, максимально нашпиговав его осколками и шрапнелью.
Изменить траекторию полета ракет – бешеное стремительное пикирование, и уж тем более остановить неприцельным пушечно-пулеметным огнем было невозможно. Попадания зенитных снарядов несли исключительно случайный характер. И все же… Десять воздушных торпед, пикируя с минимальным интервалом, окунулись в череду разрывов зенитной преграды, с визгом проскальзывая меж осколков и летящих навстречу снарядов и пуль скорострелок. Лишь две ракеты не достигли цели. Одна, пройдя в метре от разрыва 127-мм снаряда, с изорванной в хвосте обшивкой, фонтанируя вбок из прорехи раскаленными газами, выписывая в воздухе кренделя, встряла в воду в паре десятков метров от корабля, выдав облако пара.
Вторая поймала 252 грамма трассирующего снаряда со скорострелки левого борта линкора, чиркнувшего неглубокой бороздой по зализанной головке самонаведения – получившие сотрясение (эдакий баллистический шок) электронные мозги ракете уже были не нужны. Не потеряв общего направления, тем не менее отклонившись на метры, «Гарпун» разорвался у борта, подняв фонтан воды, не причинив вреда толстому металлу.
Как ни норовили ГСН ракет целиться аккурат в центр крупной, вытянутой на 263 метра мишени, двадцать семь узлов полного хода, попытка маневрирования тяжелой махиной, и все те же частые белые бутоны разорвавшихся зенитных снарядов, долбящих ударной волной и баллистическими встрясками по курсу пикирующих огнехвостых сигар, внесли некоторый разброд в концентрированный удар.
Первое попадание пришлось в переднюю мачту-надстройку, обильно напичканную мостиками, рубками и переходами. Воткнувшись ниже артиллерийского поста, ракета, проявив внутренний дефект, не взорвалась. Изрыгая вверх факел горящего топлива, неумолимо и медленно толкающего ее вниз, она вгрызалась в металл параллельно шахте лифта, словно пиранья в мясо жертвы, пока окончательно не застряла. Высокий огненный факел поджаривал заднюю стенку верхнего мостика, успев лизнуть правое «ухо» 15-метрового дальномера, однако старший дивизиона смог вовремя увернуть всю конструкцию от прямого огня.
Второй «Гарпун» попал за дымовой трубой ближе к левому борту в районе 138-го шпангоута. Имея полубронебойную боевую часть, ракета прошила две палубы, встряла в монолитный агрегат во внутреннем машинном отделении и взорвалась.
Следующие три ракеты вошли в широко расходящуюся за полубаком палубу по левому борту, пробивая внутренние перекрытия. Одна вызвала пожар в матросском кубрике, вторая разнесла в щепки всю мебель в жилом помещении, провоцируя затяжной пожар. Третья врезалась буквально в пяти метрах дальше по ходу к корме, тоже продырявив две палубы, взорвалась, чиркнув по броневой цитадели, не причинив, однако, большого вреда.
Поскольку вся команда находилась на боевых постах, в жилых помещениях незваные гостьи никого не застали. Пожарные команды тушили последствия взрывов и выработки несгоревшего топлива ракет, порой самоотверженно теряя людей в жестокой схватке с огнем.
Очередной взрыв произошел в глубине линкора в районе 136-го шпангоута, уничтожив обслугу в отсеке гидромашин, соответственно приведя последние в негодность.
Очередной «гостинец», прошив три палубы в районе 70-го шпангоута и снова в стороне многострадального левого борта, рванув, вызвал пожар в нескольких кладовых.
Последняя из пикирующих, зацепив хвостовым оперением за высокую пагода-образную надстройку, всего лишь кинетическим ударом покончив сразу с тремя прожекторами и их постом управления, упала уже плашмя, изрыгая гейзер из сопла, детонировала на открытой палубе, разметав два зенитных автомата в районе дымовой трубы.
Все это были ракеты, настроенные операторами на выполнение «горки» перед ударом. Следующая серия извергающих огненный хвост снарядов атаковала с горизонтали на высоте от двух до пяти метров. Они словно голодные железоедные хищницы набросились на желанное блюдо, пытаясь пробить борта, скосы и переборки.
Лишь парочке удалось «прогрызть» дырки в носовой оконечности за броневым поясом, добравшись до 300-мм траверза, рвануть, но так и не всковырнуть толстой сталюки.
Какая-то одиночка, нарушая полетную программу, подскочив выше борта, попробовала на свой полубронебойный зуб башню главного калибра. При этом в своем рвении высокого полета зацепила самый стык верхней и боковой бронированных плит, по инерции расплескав огонь своего взрыва вытянутым в бок факелом, снеся два зенитных автомата на крыше башни. Остальные почти бестолково бились, гнули и жгли, и снова бились высокими технологиями в примитивное, но упрямое железо.
После того как команда, оперативно раскатав пожарные шланги, сбила струей воды лоскуты пламени, а санитары унесли раненых, можно было сказать, что в целом линкор не особо и пострадал. Повреждения от ракетного удара, на удивление, были весьма умеренными и сами по себе не повлияли на боеспособность корабля, хотя из внутренних отсеков продолжал валить густой дым.
Однако прошло не меньше часа, прежде чем команде удалось погасить все источники огня.
Корабли уже двадцать минут никто не обстреливал. В небе лишь иногда из низких облаков вываливались вражеские истребители, с ревом и свистом проносясь в отдалении, наседая на букашки-бипланы.
Вице-адмирал Ибо Такахаси, выйдя на открытую палубу, наскоро оценил повреждения линкора: несколько опаленных шрамов и пробоин в палубе, лохмотья зенитных автоматов, полностью выгоревший артиллерийский пост на топе мачты.
«Поразительно, – подумал вице-адмирал, – даже ни одного доклада о затоплениях!»
Потом направил бинокль на крейсер, отстающий на правой раковине в двух милях от головного корабля.
Линейный крейсер «Конго» горел.
Ему и ракет досталось по странному стечению обстоятельств больше.
Ему и в предыдущем боестолкновении основательно перепало: полностью развороченная палуба и орудийная башня на корме, не считая мелких повреждений.
Сейчас же зенитчики крейсера не успели получить приказ (по большому счету бесполезный) о ведении какого-либо заградительного огня. Ко всему, еще головки самонаведения ракет, словно выискав самые слабые места корабля, донесли свои боевые части до важных механизмов и – самое существенное – погребов боезапаса.
«Конго» пылал. Жаркое яркое пламя выбивалось из-за густого черного дыма. Был заметен крен на левый борт (дался ракетам этот левый борт).
Крейсер медленно терял ход, постепенно уходя с курса. Впрочем, тонуть не собирался.
Адмирал отметил мельтешение фигурок экипажа на палубе, косые струи воды – экипаж боролся за живучесть судна. Порой дым сносило резкими порывами ветра, и можно было увидеть, как с развороченного борта, словно изломанные руки, торчали погнутые стволы орудий. Это было жуткое, жалкое и одновременно завораживающее зрелище.
Ближе к носовой части, куда не доходил броневой пояс, корпус корабля щерился безобразными пробоинами, выставив наружу изломанный металл внутренних переборок. В тех местах, где боевые ракеты встревали в легкобронированные участки, почерневшее железо торчало рваными клочьями, внезапно расцветая аляпистыми бутонами оранжевого пламени – где-то внутри происходила детонация снарядов.
– «Конго» обречен? – Рядом обозначился Тосихиро Иногути. – Будем принимать экипаж к себе на борт?
– Интересно, почему не повторилась ракетная атака? – проигнорировав вопрос командира корабля, спросил адмирал. – Или эти британские самолеты? Почему они не атакуют? Не думаю, что наши гидропланы им как-то могут помешать – мы уже потеряли пять машин, а они, по-моему, ни одного самолета.
* * *
Адмирал не знал, что в данный момент велась острая перепалка между союзниками.
Британцы настаивали, отговаривая американцев от применения ракетного оружия. Из-за его непредсказуемости. Обрабатывался видеоролик, переданный с борта одного из самолетов. Оценивалась эффективность действия ракет против бронированных японских кораблей.
Пилоты «Харриер» пока так и не получили приказ нанести бомбово-ракетный удар, и единственное, что действительно их волновало, так это малый запас топлива. Информация об ограничении нахождения в воздухе, мигая лампочками предупреждения, неумолимо поступала на приборную панель, заставляя их ускорять события. Может, поэтому, планомерно уничтожая ракетами «воздух-воздух» японские бипланы, англичане умудрились сами хватануть ответных, можно сказать, шальных пуль. Одна подраненная реактивная машина, слегка дымя и вереща аварийной сигнализацией, тянулась к родной авиаматке.
Получил пару дыр в плоскостях и «Харриер» флай-лейтенанта Бенсона. И не подозревая о таковых – ничего важного или имеющего контрольные датчики японские пули не повредили, а обзор на короткие стреловидные крылья из выдвинутой вперед к самому носу самолета кабинки был несколько затруднительным.
* * *
Темные тучи выплюнули два тарахтящих поршневыми движками самолета. По звуку и визуально было видно – летчики ведут машины на возможном пределе: изорванные, дырявые плоскости, у одного перебои в работе двигателя, у другого трепещущее лоскутами на встречном потоке воздуха, измочаленное близким взрывом все хвостовое управление. Пойдя над линкором со стороны кормы, гидросамолеты намеревались приводниться по курсу корабля, в надежде, что их подберут на борт. Сунувшиеся было за ними вдогонку реактивные истребители, не рискуя напороться на белые шапки разрывов зенитных снарядов, свечой взмыли вверх.
Один из гидросамолетов неудачно врезался в накатывающуюся с пенным барашком волну, от удара сорвало центральный поплавок, самолет зарылся носом в воду, взбивая пену пропеллером. Второй, более везучий, уже качался на неспокойной длинной волне.
С момента первых взрывов БЧ ракет на японских кораблях прошло не более тридцати минут.
* * *
Тридцать минут назад пилот «Харриера GR.9a» флайт-лейтенант Элфи Бенсон, подставив крылья набегающему потоку воздуха, взмывая вверх, нащупал локатором переднего обзора в непроницаемой для глаз темной пелене облаков летающий объект. Автоматическая запросная система «свой-чужой» не опознала его как собрата «Харриера». Флайт-лейтенант, не сомневаясь, чей это самолет, после взведения ракеты «воздух-воздух» в боевой режим, захвата ею цели, спустил охотника-убийцу с пилона.
Заваливаясь набок, совершая разворот, летчик следил на информативной панели приборов за совмещением двух точек, отраженных локаторной подсветкой. Эфир привычным фоном потрескивал помехами идущей с севера грозы, шуршал дыханием далеких звезд. Поверху накладывались уверенные и четкие голоса на знакомом наречии операторов боевого информационного центра, команды командира авиаотряда и всего воздушного крыла.
«Харриер», увешанный аппаратурой слежения, уже отвалил на авианосец, спеша полнее удовлетворить любопытство военных спецов.
В командном центре британцев наскоро просмотрели запись ракетной атаки и признали неэффективность подвесного оружия истребителей против тяжелых кораблей.
Два оставшихся над японской эскадрой «Харриера» должны были скинуть свои бомбы на крупных подранков.
Клюнув носом истребителя, Бенсон вывел самолет ниже плотных туч, оказавшись над открытым пространством океана. В восьми милях по курсу дымили пожарами два бронированных монстра прошлого века. В мутной полосе горизонта мелькали силуэты рассеявшейся вражеской эскадры. Пилот покрутил вокруг головой, увенчанной набалдашником гермошлема, только что назад не извернулся: приборы – это, конечно, хорошо и надежно, но сейчас ведется маневренный бой. Тем более что два (точно) самолета противника еще оставались целы… и еще один предположительно – каким-то образом вертлявым бипланам удалось уйти от самонаводящихся ракет.
Подлетать ближе к стелющим черный дым, упрямо живучим бронированным кораблям майор совершенно не боялся – эффективность зенитного огня противника была чертовски низкая. Сбить его могли если только случайно, хотя командир полетной группы неоднократно разорялся в эфир, что если эта случайность произойдет, подбирать с воды будут уже их окоченевшие от холода трупы.
Вспомнив об этих предупреждениях, флайт-лейтенант лег на крыло, отворачивая с набором высоты, делая полный разворот. Снова то замигал, то стал пропадать индикатор обнаружения цели – впереди шел на бреющем самолет противника. Потянув ручку увеличения тяги, тем самым дав самолету приличный пинок вперед, Бенсон быстро нагнал биплан. Выровнял скорости, медленно сокращая расстояние.
О! Чуть правее еще одна «этажерка» – тянет, скользя над самой водой, к своим кораблям.
Еще раз быстрый взгляд на приборную панель: из оружия остались – две пушки, две бомбы, в глаза снова бросились навязчиво неприятные показания количества топлива и таймера точки невозврата. В наушниках буркнул голос напарника – он-де справа позади, идет ведомым.
«Пушками это даже интересно», – подумал флайт-лейтенант, вгоняя маневрирующий ниже беспомощный самолет в центр паутины электронного прицела. За весь сегодняшний воздушный бой он первый раз видел противника так близко. Бенсон успел даже разглядеть дыры от попаданий на плоскостях, один из самолетов слегка дымил.
«А-а-а! Получили, узкоглазые!» – превосходство и легкое злорадство, не более.
Неожиданно в задней кабине биплана заплясали оранжевые огонечки, и к британскому истребителю потянулся тоненький ручеек трассеров.
– Ах ты! – воскликнул флайт-лейтенант. – Да у него там стрелок!
Неожиданно сквозь звукоизоляцию шлема в уши ударил тупой звук – фонарь кабины впереди покрылся мелкими трещинами.
– Ничего себе! – От неожиданности потянув ручку на себя, он взвинтил истребитель вверх. И только щеки тряслись, оттягиваясь вниз от перегрузки, да внутренности запротестовали, спрессовываясь в натренированном теле.
– Седьмой, что у тебя? – голос «ведомого» в эфире.
– Фонарь поврежден.
– Выполняем приказ и уходим.
– О’кей!
Пилоты распределили цели, заходя на рубеж атаки.
* * *
«Мусаси», обильно пустив дымовую завесу, менял курс.
Наступило некое затишье, и только где-то из-за «вне пределов видимости» долетали звуки реактивных двигателей британских самолетов.
Эскадра подстраивалась под израненный «Конго», сбавив ход – с крейсера просигналили, попросив отсрочки для восстановления корабля после атаки, обещая исправить повреждения.
Воспользовавшись этим затишьем, командный состав флагмана поднялся на мостик. Именно в этот момент сигнальщики доложили, что впереди по курсу линкора наблюдают приводнившийся гидроплан.
В другой бы раз заниматься спасением экипажа поручили эсминцу эскорта…
Командир корабля, опустив бинокль, обратился к адмиралу:
– Самолет выглядит вполне целым…
– И что?
– У нас на борту не осталось ни одного. Разведчик нам не помешает… как там все в дальнейшем сложится, неизвестно.
Ибо Такахаси лишь с сомнением повел головой, со странной отстраненностью махнул рукой: де, «делайте, что считаете нужным», ничего более не сказав, покинул мостик.
Капитан 1-го ранга Тосихиро Иногути не успел еще отдать новых распоряжений, как неожиданно впередсмотрящий разглядел еще кого-то за бортом, крикнув:
– Вижу еще двух человек в воде на два румба вправо!
– Это, вероятно, экипаж с утонувшего самолета. Был еще один гидроплан, – тут же пояснил штаб-офицер, – можно и этих подобрать, но на такой скорости мы проскочим мимо.
– Машинам – стоп! Полный назад! – реакция командира была мгновенной.
Резко звякнуло устройство машинного телеграфа.
– Право на борт!
Наверное, в этом было какое-то провиденье богов или просто высшая справедливость. Идущие на выручку многотонной махиной неполные 2500 человек экипажа (минусуем погибших) к двум барахтающимся в холодной воде совершили те эволюции и маневрирования, которые вкупе с другими не менее важными факторами способствовали, возможно, общему выживанию всего корабля.
Уж по крайней мере избежать весьма серьезных повреждений.
* * *
Перед глазами у флайт-лейтенанта Бенсона, невольно косящегося на паутину трещин в лобовом блистере, злобно замигал маркер цели – до избранного компьютером варианта целей оставалось менее десяти километров, но он не мог атаковать: лазерная указка наведения плясала по мини-монитору, не желая четко определиться с захватом цели.
Низкая облачность, мешающая оптимальному сбросу бомб, запас топлива, испорченный фонарь кабины заставляли флайт-лейтенанта нервничать и делать ошибки.
Наконец визир гермошлема запульсировал – вот оно!
Самолет, еще пройдя секунды в горизонтали, медленно задирая нос, набирал высоту.
Возможно, он переусердствовал.
Скорей всего, уж слишком он хотел выполнить все безукоризненно и четко.
Палец уже дрожал на кнопке сброса. Истребитель-бомбардировщик слегка тряхнуло, непроизвольно пилот дернул ручку управления на себя – «ах, по нему стреляли зенитки этих допотопных самураев!», но после расколотого блистера самоуверенности в голове британца поубавилось, стало… не то чтоб совсем, но страшновато.
Перед носом самолета, совсем близко, вспухла белая шапка разрыва зенитного снаряда. Резко потянув ручку управления рулями высоты, он бросил!..
Бросил самолет с перегрузками вверх и…
…И бомбы.
– Черт побери! – Он только сейчас сообразил, что отпустил бомбы почти в режиме кабрирования. Получив лишний подскок вверх, головка наведения УАБ пыталась парировать лишнюю высоту, и ей бы это удалось, но…
Два огромных столба воды встали слева в тридцати метрах от узкого носа линкора, оседая, окатив пеной палубу корабля аж до полубака. Линкора, который, уже завертев винтами в реверсе, успел сбавить ход до неполных 8 узлов… можно сказать, ради двух летчиков.
Надрывающийся в восходящем маневре «Харриер» вдруг выдал пилоту серию предупредительных сигналов – «недопустимые нарушения конструкции».
Полученные ранее маленькие дырочки от пуль 7,7-мм калибра с оборонительной кабинки патрульного гидросамолета F1M, после ряда маневров и перегрузок, вызвали нарушение несущей конструкции. О чем, собственно, верещал бортовой компьютер.
На восходящем вираже «Харриер» стал терять стабильность – от наплыва правого крыла, получившего снизу рваную дыру, под напором встречного потока воздуха стали отлетать куски дюраля. Ему вторил обтекатель подкрыльной стойки шасси на той же плоскости и тоже с дырками в обшивке. От их совместных усилий завибрировало все крыло и попросту стало разваливаться, сначала отлетел элерон, сорвав лоскуты обшивки в хвостовой части фюзеляжа, обнажив отсек радионавигации, досталось правому цельноповоротному стабилизатору и килю. Самолет вдруг резко начало тряси и болтать с тяжелыми перегрузками, доводя пилота до обморочного состояния. Никто бы его не упрекнул за естественное и отработанное до инстинкта выживания движение к рычагу катапульты.
* * *
«Конго» преследовал злой рок…
Крейсер не менее здоровенная дура – полное водоизмещение 32 200 тонны. Заложен в 1911 году. Спущен на воду в 1912 году. Прошел ряд модернизаций.
Ударный истребитель Королевских ВВС Великобритании заходил в атаке на детище британской верфи. И опять проскользнуло что-то символическое в этом действии. Словно что-то из местечковой крылатки творения писателя одного ныне самостийного племени – «я тебя породил, я тебя и убью».
Две AGM-62, рассчитанные на пробитие бетонных укрытий, канули в густом дыму, закрывшем четкие контуры и обводы крейсера. Но педантичную электронику не обманешь – одна бездумная чушка, в основном набитая взрывчаткой и в малом электроникой, реализовала мечту бомбометов прошлого века – вошла точно в обрубок передней дымовой трубы, вторая воткнулась в упругость стали второй носовой башни главного калибра. Мгновенно корабль окутался облаком пара взорвавшихся котлов. Следом коллективно детонировали бомба и снаряды в пробитой башне. Через две минуты огонь добрался до погребов. От взрыва в нескольких местах лопнул корпус. В прорехи хлынула вода. Крейсер затонул буквально за несколько минут, водоворотом таща за собой все, что имело нулевую плавучесть.
