Погоня, долгая и упорная, привела всадников в унылую холмистую местность с почвой цвета выцветшей кости, известную под наименованием Бледных Промоин. Наконец, чтобы сбить с толку преследователей, Кугель применил удачный трюк: спрыгнув с седла, он спрятался за скальными выступами – враги с топотом промчались мимо, вдогонку за лишившимся наездника конем.

Кугель таился в укрытии, пока злобно ругавшиеся и спорившие всадники не вернулись по дороге в Каспару-Витатус. Выйдя из укрытия, Кугель погрозил кулаком и прокричал несколько проклятий вслед удалявшемуся за горизонт отряду, после чего повернулся и продолжил путь на юг через Промоины.

Его окружала местность бесплодная и мрачная, как поверхность остывшей звезды, что позволило Кугелю не опасаться встречи с такими сообразительными хищниками, как синдики. шамбы, эрбы и виспы; хотя бы это обстоятельство приносило ему какое-то печальное удовлетворение.

Шаг за шагом мерил расстояние Кугель, выставляя вперед одну длинную ногу за другой – вверх по склону, чтобы бросить взгляд на бесконечную последовательность пустынных покатых возвышенностей, а затем снова вниз по склону, в овраг, где время от времени просочившаяся вода позволяла существовать чахлой растительности. В таких местах Кугель находил черемшу, дурнишник и вопляк, а иногда и саламандру, что позволяло ему не умереть с голоду.

День тянулся за днем. Холодное и тусклое Солнце всплывало по темно-синему небосклону, то и дело подергиваясь синевато-черной пленкой, после чего медленно заходило, как громадная пурпурная жемчужина. Когда темнота делала дальнейшее продвижение практически невозможным, Кугель заворачивался в плащ и спал в какой-нибудь ложбинке.

Вечером седьмого дня Кугель, прихрамывая, спустился с холма в заброшенный сад. Там он нашел и поглотил несколько сморщенных ведьминых яблок, после чего направился по едва заметной тропе, оставшейся от древней дороги.

Примерно через полтора километра тропа вывела его на утес, возвышавшийся над обширной равниной. Внизу, прямо под утесом, река огибала небольшой поселок, после чего устремлялась на юго-запад и постепенно исчезала в дымчатых далях.

Кугель обозревал ландшафт с настороженным вниманием. Равнина напоминала мозаику из ухоженных огородов идеально квадратной формы и одинаковых размеров; по реке дрейфовала рыбацкая плоскодонка. «Мирная картина!» – подумал Кугель. С другой стороны, поселок был застроен причудливыми архаическими зданиями, причем скрупулезная равномерность распределения строений вокруг центральной площади позволяла предположить такую же методичную скрупулезность характера местных жителей. Сами по себе здания были не менее единообразны; каждое представляло собой группу из двух, трех, а иногда и четырех установленных один на другом и уменьшавшихся с возрастанием высоты грушевидных модулей, причем нижний был неизменно выкрашен в синий цвет, второй – в темно-красный, а третий и четвертый – в темноватый горчичный и черный цвета, соответственно. Навершием каждому зданию служил прихотливо искривленный чугунный стержень той или иной длины. Гостиница на берегу реки выглядела не столь чудаковато-канонической, ее окружал радующий глаз – по меньшей мере издали – цветущий сад. Дорога вела вдоль реки на восток, и теперь Кугель заметил движущийся по ней караван из шести фургонов на высоких колесах. Его опасения рассеялись – в поселке очевидно допускали присутствие чужеземцев; Кугель стал с уверенностью спускаться с холма.

На окраине поселка Кугель остановился и открыл сумку, все еще державшуюся у него на поясе, хотя уже существенно потрепанную. Изучив ее содержимое, Кугель нашел пять терциев – сумму, вряд ли способную удовлетворить его потребности. Поразмышляв, Кугель набил сумку небольшими окатышами, подобранными на обочине, что позволило придать ей внушительные вес и полноту. Стряхнув пыль с одежды, он поправил на голове зеленую охотничью кепку и направился в поселок.

Пока он шел по улице, никто не пытался преградить ему путь; никто даже не обращал на него никакого внимания. Пересекая площадь, Кугель задержался, чтобы рассмотреть сооружение еще более причудливое, нежели окружавшие его произведения местных архитекторов: большой и глубокий каменный очаг. В очаге ярко пылали поленья, его окружали пять фонарей на чугунных опорах. В каждом фонаре горели пять фитилей, а над фитилями были устроены сложные конструкции из зеркал и линз, предназначение которых оставалось для Кугеля непостижимым. За этим сооружением прилежно ухаживали два молодых человека, очищавших от сажи двадцать пять фитилей, ворошивших горящие поленья и регулировавших винты и рычажки, в свою очередь контролировавшие положение зеркал и линз. Молодые люди носили, по всей видимости, принятые в этих краях костюмы: голубые шаровары до колен, красные рубахи, черные жилеты с бронзовыми пуговицами и широкополые шляпы. Взглянув на Кугеля без всякого любопытства, они вернулись к своим занятиям, а Кугель прошествовал к гостинице.

В примыкавшем к гостинице саду две дюжины местных жителей сидели за столами и с очевидным аппетитом поглощали какие-то блюда и напитки. Кугель понаблюдал за ними пару минут – их учтивая изящная жестикуляция напоминала манеры, преобладавшие в далеком прошлом. Люди эти были так же непривычны Кугелю, как их строения: бледные и тощие, яйцеголовые и длинноносые, они отличались выразительными темными глазами, причем у каждого из были так или иначе, по-разному, обрезаны уши. Лысины мужчин – а они все были совершенно лысыми – блестели в красных солнечных лучах. Женщины разделяли волосы пробором посередине, а по бокам коротко стригли их «под горшок», так, чтобы они не достигали ушей примерно на сантиметр; Кугелю такие прически показались непривлекательными. Пиршество жителей поселка болезненно напомнило Кугелю о качестве пищи, благодаря которой он выжил в Бледных Промоинах – о терциях он больше не помышлял. Кугель зашел в сад и уселся за стол. К нему приблизился дородный субъект в синем переднике; разглядев потрепанную одежду Кугеля, он нахмурился. Кугель тут же вынул из сумки два терция и протянул их человеку в переднике: «Возьмите это на чай, любезный, чтобы мне не отказывали в самом проворном обслуживании. Я только что закончил долгий и трудный путь и страшно проголодался. Вы могли бы принести мне примерно такое же блюдо, каким угощается господин за соседним столом, и бутыль вина. Попросите также владельца гостиницы приготовить для меня удобный спальный номер». Кугель беззаботно снял с пояса сумку и шлепнул ее на стол так, чтобы стук произвел желаемое впечатление: «Мне потребуются также ванна, чистое белье и услуги брадобрея».

«Я – владелец гостиницы, – отозвался человек в синем переднике. – Сейчас же прослежу за тем, чтобы ваши желания были выполнены».

«Превосходно! – сказал Кугель. – Ваше заведение производит на меня положительное впечатление – возможно, я останусь у вас на несколько дней».

Хозяин гостиницы благодарно поклонился и поспешил проследить за приготовлением ужина для Кугеля.

Кугель плотно подкрепился, хотя второе блюдо – раки с холодцом, приправленным нашинкованным пунцовым мангонилем – показалось ему излишне пряным и жирным. Жареная птица, однако, не вызвала у него никаких нареканий, а вино настолько понравилось Кугелю, что он заказал вторую бутыль. Майер, владелец гостиницы, сам принес эту бутыль, а похвалы принял как должное: «В Гундаре нет лучшего вина! Конечно, оно обходится недешево, но вы – человек, умеющий ценить удовольствия жизни!»

«Вы совершенно правы, – подтвердил Кугель. – Садитесь, выпейте со мной пару бокалов. Должен признаться, ваш необычный городок вызывает у меня любопытство».

Владелец заведения охотно принял предложение Кугеля: «Меня удивляет то, что вы находите Гундар необычным. Я прожил здесь всю жизнь, и наш поселок кажется мне ничем не примечательным».

«Могу обратить ваше внимание на три обстоятельства, на мой взгляд вызывающих интерес, – возразил Кугель, у которого вино вызвало некоторую словоохотливость. – Во-первых, напоминающие луковицы или груши этажи местных построек. Во-вторых, устройства из зеркал и линз над очагом в центре площади – согласитесь, любому чужестранцу хотелось бы узнать их назначение. И в-третьих, тот факт, что на голове всех мужчин в Гундаре нет ни единого волоска».

Майер задумчиво кивнул: «Местные архитектурные особенности, по меньшей мере, легко поддаются объяснению. Древние гунды жили в гигантских тыквах. Когда часть стены растрескивалась или прогнивала, ее заменяли деревянным щитом – и в конце концов обитатели тыкв оказывались жильцами домов, полностью изготовленных из дерева, но оформленных в том же стиле. В том, что касается огня и прожекторов – разве вам не известен распространившийся по всему миру Орден солнечных эмосинариев? Мы стимулируем жизнеспособность Солнца; пока испускаемый нами луч симпатической вибрации регулирует внутреннее сгорание Солнца, оно никогда не погаснет. Такие же станции существуют и в других местах – в Синем Азоре, на острове Бразеле, в окруженном неприступными стенами городе Мунте, а также в обсерватории Великого Звездохранителя в Вир-Виссилисе».

Кугель с сожалением покачал головой: «Насколько мне известно, многое изменилось. Остров Бразель погрузился в пучины вод. Дистропы снесли Мунт до основания уже тысячу лет тому назад. Я никогда ничего не слышал о Синем Азоре и о Вир-Виссилисе, хотя обошел и объездил много стран. Возможно, здесь, в Гундаре, вы – последние солнечные эмосинарии, оставшиеся на Земле».

«Плохие новости! – воскликнул Майер. – Значит, заметному ослаблению солнечной активности нашлось объяснение. Возможно, нам следует удвоить число поленьев под регулятором».

Кугель налил еще вина себе и собеседнику: «В связи с чем возникает вопрос. Если, как я подозреваю, в Гундаре продолжает функционировать последняя станция эмосинариев, кто регулирует Солнце ночью, когда оно заходит?»

Владелец гостиницы покачал головой: «Не нахожу ответа. Может быть, в ночное время Солнце просто отдыхает – спит, если можно так выразиться – хотя, конечно, это не более, чем предположение».

«Позвольте мне выдвинуть другую гипотезу, – рассуждал Кугель. – Вполне возможно, что угасание Солнца достигло уровня, не позволяющего больше как-либо регулировать его светимость, в связи с чем усилия гундов, ранее похвальные и полезные, больше не оказывают желаемое воздействие».

Майер растерянно воздел руки к небу: «Подобные сложности превосходят мое понимание! Постойте-ка – к нам пожаловал нольде Гуруска! – хозяин гостиницы обратил внимание Кугеля на крупного субъекта с грудью колесом и щетинистой черной бородой, остановившегося у входа. – прошу меня извинить, я сейчас вернусь». Поднявшись на ноги, Майер подошел к Гуруске и несколько минут обсуждал с ним какой-то вопрос, то и дело указывая на Кугеля. В конце концов чернобородый субъект решительно махнул рукой, прошествовал по саду к столу Кугеля и произнес гулким басом: «Насколько я понимаю, вы утверждаете, что на Земле не осталось других эмосинариев, кроме гундов?»

«Я не выступал с безапелляционными утверждениями, – осторожно возразил несколько уязвленный Кугель. – Я лишь позволил себе заметить, что посетил много стран, и что нигде, кроме Гундара, мне не приходилось слышать об Ордене солнечных эмосинариев, в связи с чем я осмелился предположить, что какие-либо другие станции, регулирующие солнечное излучение, больше не существуют».

«В Гундаре „невинность“ рассматривается как положительное свойство, а не просто как не заслуживающее внимания отсутствие вины, – заявил Гуруска. – Мы не такие тупицы, как могли бы предположить иные потасканные бродяги».

Кугель сдержал замечание, готовое сорваться с языка, и удовольствовался пожатием плеч. Майер отошел в сторону вместе с Гуруской, и они побеседовали еще несколько минут, нередко поглядывая на Кугеля. Наконец чернобородый обладатель баса удалился, а владелец заведения вернулся к столу Кугеля: «У гундарского нольде не слишком любезные манеры, – признался Майер, – но в целом и в общем он человек весьма компетентный».

«Мне не подобает высказывать какие-либо мнения по этому поводу, – сказал Кугель. – Но в чем, по существу, заключаются его обязанности?»

«В Гундаре точности и методичности придается огромное значение, – пояснил Майер. – Мы считаем, что отсутствие порядка способствует беспорядку, и должностным лицом, ответственным за пресечение всевозможных капризов и отклонений от нормальности, является нольде… О чем мы говорили раньше? Ах да, вы упомянули об очевидном отсутствии волос у гундарских мужчин. Не могу предложить какое-либо неоспоримое объяснение этого факта. По словам наших мудрецов, полное облысение следует считать окончательным усовершенствованием человеческой расы. Другие, однако, больше доверяют древней легенде. Пара чародеев, Астерлин и Молдред, соревновались, стремясь заслужить благорасположение гундов. Астерлин обещал наделить их сплошным волосяным покровом, чтобы они никогда больше не нуждались в одежде. Молдред, напротив, предложил гундам облысение – со всеми сопутствующими преимуществами – и, разумеется, гунды отдали ему предпочтение. По сути дела, Молдред стал первым гундарским нольде, занимая ту должность, на которую теперь назначен Гуруска». Владелец гостиницы поджал губы, глядя куда-то в пространство, за пределы своего сада: «Гуруска – человек недоверчивый. Он напомнил мне о неукоснительном правиле – я обязан просить всех временно останавливающихся у нас гостей ежедневно расплачиваться по счетам. Разумеется, я заверил его в вашей добропорядочности, не вызывающей никаких сомнений – но просто для того, чтобы умиротворить нашего градоначальника, утром я предъявлю вам счет».

«Это равносильно оскорблению! – высокомерно заявил Кугель. – Неужели мы обязаны униженно потакать любым прихотям Гуруски? Только не я, могу вас заверить! Я рассчитаюсь с вами так, как это обычно делается».

Хозяин заведения моргнул: «Могу ли я поинтересоваться, как долго вы намерены оставаться в Гундаре?»

«Я хотел бы отправиться на юг кратчайшим путем – насколько я понимаю, в данном случае мне лучше всего спуститься по реке в какой-нибудь лодке».

«Караван может довезти вас через Лирр-Эйнг до Лумарта за десять дней. Река тоже протекает мимо этого городка, но плавание вниз по течению не рекомендуется в связи с наличием поблизости от берегов трех нежелательных районов. Болота Лалло кишат жалящими насекомыми, древесные карлики из леса Сантальба забрасывают проплывающие мимо лодки нечистотами, а Отчаянные пороги разбивают лодки в щепы и ломают кости тонущим».

«В таком случае мне придется ехать с караваном, – заключил Кугель. – Тем временем я останусь в Гундаре – если, конечно, преследования со стороны Гуруски не станут нестерпимыми».

Облизав губы, Майер оглянулся через плечо: «Я заверил Гуруску, что буду неукоснительно следовать заведенным правилам. Боюсь, что, если я это не сделаю, нам грозят большие неприятности…»

Кугель отозвался великодушным жестом: «Принесите сургуч и печать! Я запечатаю сумку, содержащую драгоценные опалы и квасцы. Мы разместим ее в сейфе, и вы можете хранить ее в качестве залога. Против этого не возразит даже Гуруска!»

Майер в ужасе всплеснул руками: «Я не могу взять на себя такую ответственность!»

«Не беспокойтесь! – доверительно понизил голос Кугель. – Я защитил сумку заклинанием. Если грабитель вскроет сумку, драгоценности тут же превратятся в гальку».

Майер продолжал сомневаться, но согласился принять сумку Кугеля на хранение. Они вместе проследили за тем, чтобы она была запечатана сургучом, после чего ее поместили в сейф владельца гостиницы.

Кугель удалился к себе в номер, где он выкупался, воспользовался услугами брадобрея и переоделся в предоставленный ему новый костюм. Поправив кепку на голове так, чтобы она залихватски сидела набекрень, он вышел прогуляться на площадь.

Конечно, он не преминул подойти к станции солнечных эмосинариев. Так же, как прежде, два молодых человека прилежно работали вокруг очага – один поддерживал огонь и регулировал оптические приборы пяти фонарей, тогда как другой постоянно следил за тем, чтобы передающий стимулирующую вибрацию луч был точно направлен на заходящее Солнце.

Кугель рассматривал станцию со всех сторон, и в конце концов юноша, подкидывавший поленья в очаг, спросил его: «Не вы ли тот самый путешественник, который недавно выразил сомнения по поводу эффективности системы эмосинариев?»

Кугель осторожно выбирал слова: «Беседуя с Майером и Гуруской, я высказал следующие замечания: доподлинно известно, что остров Бразель погрузился в Мелантинский залив – о его существовании уже почти забыли. Известно, что окруженный крепостными стенами город Мунт давно разрушен завоевателями, от него остались только безжизненные руины. По поводу Синего Азора и Вир-Виссилиса я ничего не знаю и никогда о них не слышал. Больше я не выражал никаких мнений».

Молодой хранитель очага раздраженно подбросил в огонь охапку поленьев: «Тем не менее, нам сказали, что вы считаете наши усилия бесполезными».

«Я не делал столь далеко идущих выводов, – вежливо возразил Кугель. – Даже если другие станции эмосинариев заброшены или разрушены, вполне возможно, что гундарского регулятора достаточно. Кто знает?»

«Вот что я вам скажу! – заявил хранитель очага. – Мы трудимся безвозмездно, а в свободное время валим деревья, пилим их и перевозим сюда поленья. Это тяжелая и скучная работа».

Юноша, регулировавший направление луча, генерируемого станцией, тоже пожаловался: «Гуруска и старейшины ни черта не делают, только приказывают нам вкалывать – приказывать легко и удобно! Молодежь – в том числе Джанред и я – не такие простаки, как может показаться. В принципе, мы отвергаем любые догматические учения. Лично я считаю обслуживание системы солнечных эмосинариев бесполезной тратой усилий и времени».

«Если другие станции заброшены, – рассуждал Джанред, подбрасывавший поленья, – кто или что регулирует светимость Солнца, когда оно скрывается за горизонтом? Вся эта система – полнейшая чепуха, враки!»

Оператор зеркал и линз заявил: «И я могу это продемонстрировать, освободив всех гундов от неблагодарного рабского труда!» Он повернул рычаг: «Извольте заметить! Луч регулятора больше не направлен на Солнце. Смотрите! Солнце светит, как прежде, нисколько не нуждаясь в нашем вмешательстве».

Кугель посмотрел на Солнце; действительно, судя по всему, оно светило по-прежнему, время от времени морщась и подрагивая, как старик, страдающий подагрой. Юноши наблюдали за дневным светилом с таким же интересом и, по мере того, как минута проходила за минутой, стали удовлетворенно бормотать себе под нос: «Вот и доказательство! Солнце не погасло!»

Пока они продолжали наблюдение, однако, Солнце – возможно, совершенно случайно – болезненно померкло и, казалось, спазматически ускорило движение к горизонту. За спиной Кугеля и молодых людей раздался возмущенный рев – к ним подбежал нольде Гуруска: «Что означает эта безответственность? Немедленно направьте регулятор на Солнце! Вы что, хотите бродить на ощупь в темноте до конца своих дней?»

Юноша, поддерживавший огонь, возмущенно ткнул большим пальцем в сторону Кугеля: «Он убедил меня в том, что в нашей системе нет необходимости, и что все наши труды бесполезны».

«Как?! – впечатляющие грудь и борода Гуруски повернулись к Кугелю. – Вы появились в Гундаре всего лишь несколько часов тому назад и уже пытаетесь пошатнуть незыблемые основы нашего существования? Предупреждаю вас, наше терпение не бесконечно! Уходите отсюда и больше не приближайтесь к станции эмосинариев!»

Задыхаясь от ярости, Кугель развернулся на каблуках и промаршировал прочь.

На пустыре, где остановился караван, он навел справки о возможности поездки на юг, но прибывшая в полдень вереница фургонов должна была отправиться утром обратно на восток.

Кугель вернулся в гостиницу и сел за стол в таверне. Заметив трех человек, игравших в карты, он приблизился к ним и стал наблюдать за игрой. Гунды развлекались упрощенным вариантом рамполио, и через некоторое время Кугель сообщил игрокам, что хотел бы к ним присоединиться. «Но только в том случае, если ставки не слишком высоки, – предупредил он. – У меня нет достаточного опыта, и я не хотел бы потерять больше пары терциев».

«Ха! – воскликнул один из игроков. – Какой смысл в деньгах? Никто из нас не сможет их потратить после смерти!»

«Если вы проиграете нам все свое золото, вам не придется тащить его с собой», – пошутил другой.

«Каждому приходится учиться, рано или поздно, – заверил Кугеля третий. – Вам повезло: вы повстречались в Гундаре с тремя экспертами и можете приобрести полезнейший опыт».

Кугель испуганно отшатнулся: «Но я не хочу проиграть больше одного терция!»

«Не бойтесь! И не будьте таким скрягой – присаживайтесь!»

«Ну хорошо, – уступил Кугель. – Рискну. Но у вас потрепанные, грязные карты. А у меня есть новая, еще не использованная колода».

«Превосходно! Сыграем на славу!»

Через два часа три гунда бросили карты на стол, смерив Кугеля долгими подозрительными взглядами и, словно по сигналу, одновременно повернулись и вышли из таверны. Кугель подсчитал выигрыш: тридцать два терция и несколько старых медных грошей. Слегка повеселев, он вернулся в свой номер.

Наутро, за завтраком, Кугель заметил прибытие нольде Гуруски, немедленно завязавшего разговор с владельцем гостиницы. Через несколько минут Гуруска подошел к столу Кугеля с довольно-таки зловещей ухмылкой на лице; Майер беспокойно переминался с ноги на ногу в нескольких шагах у него за спиной.

Кугель вежливо спросил тоном, свидетельствовавшим о некотором раздражении: «Что вам понадобилось на этот раз, нольде? Солнце взошло – таким образом, вы можете убедиться в том, что я никоим образом не пытался повлиять на функционирование вашего регулятора».

«Меня интересует другой вопрос. Вам известно, какие наказания полагаются за мошенничество?»

Кугель пожал плечами: «Какое это может иметь отношение ко мне?»

«Эти наказания суровы, и я еще вернусь к их описанию. Но прежде всего позвольте спросить: вы действительно доверили Майеру на хранение сумку, якобы содержащую драгоценности?»

«Да, доверил. Должен заметить также, что мое имущество защищено заклинанием: любая попытка похитить драгоценные камни превратит их в обычную гальку».

Гуруска продемонстрировал сумку Кугеля: «Как вы можете видеть, печати не сломаны. Но я разрезал кожу и заглянул внутрь. В вашей сумке, как прежде, так и в настоящее время, – Гуруска торжествующим жестом высыпал содержимое сумки на стол, – находятся только окатыши вроде тех, какие можно подобрать на обочине!».

Кугель возмущенно воскликнул: «Мои драгоценности! Вы превратили их в мусор! Вы несете за это всю ответственность и обязаны выплатить возмещение!»

Гуруска оскорбительно расхохотался: «Если вы можете превращать драгоценные камни в щебень, вы сможете превратить щебень в драгоценные камни. А теперь Майер предъявит вам счет. Если вы откажетесь платить, я прикажу запереть вас в темнице под виселицей и содержать вас в заключении, пока вы не придумаете, как расплатиться с долгами».

«Ваши отвратительные подозрения абсурдны! – заявил Кугель. – Майер, покажите счет! Покончим с этой вульгарной комедией раз и навсегда!»

Майер приблизился и протянул Кугелю бумажку: «В общем и в целом вы должны мне одиннадцать терциев – не считая, конечно, чаевых, которые мне полагаются, если уж говорить откровенно».

«Чаевые вам не полагаются, – отрезал Кугель. – Вы всех своих постояльцев подвергаете такому непростительному обращению?» Он отсчитал и швырнул на стол одиннадцать терциев: «Возьмите деньги и оставьте мены в покое!»

Майер собрал монеты дрожащими руками; Гуруска издал нечленораздельный звук и отвернулся. Покончив с завтраком, Кугель снова пошел прогуляться по площади. Здесь он увидел бегущего подростка, служившего в таверне поваренком. Кугель попросил его задержаться: «Судя по всему, ты проворный и сообразительный парень. Как тебя зовут?»

«Обычно меня называют Зеллером».

«Надо полагать, ты хорошо знаешь всех жителей Гундара?»

«Можно сказать и так. А почему вы спрашиваете?»

«Прежде всего, – поднял указательный палец Кугель, – я хотел бы знать, желаешь ли ты использовать свои познания с выгодой для себя?»

«Разумеется – если это не привлечет внимание нольде».

«Очень хорошо. Как видишь, поблизости имеется пустующий киоск – он послужит нашим целям. Через час мы приступим к осуществлению нашего плана».

Кугель вернулся в гостиницу, и по его требованию Майер принес ему табличку из плотного картона, кисть и краску. Кугель изготовил объявление:

Кугель повесил объявление на киоске, раздвинул шторки, закрывавшие проем над прилавком, и стал ожидать клиентов. Тем временем поваренок незаметно спрятался в глубине киоска.

Почти немедленно прохожие, пересекавшие площадь, стали задерживаться, чтобы прочесть объявление. Через некоторое время женщина лет тридцати подошла поближе: «Три терция – дорого! Какие результаты вы гарантируете?»

«Никаких – такова природа вещей. Я – опытный ясновидец, знакомый с магическими методами, но полученные мной сведения поступают из неизвестных источников, не поддающихся контролю».

Женщина положила на прилавок три монеты: «Если вы сможете решить мою проблему, три терция – сущая безделица. Всю жизнь моя дочь была совершенно здорова, а теперь хворает и замкнулась в себе. Все мои попытки ее вылечить не помогают. Что мне делать?»

«Одну минуту, мадам, позвольте мне погрузиться в медитацию». Кугель задернул шторки киоска и откинулся назад, чтобы расслышать шепот поваренка, после чего снова раздвинул шторки: «Я прислушался к голосу космоса, и он просветил меня! Ваша дочь, Далиана, беременна. Я могу узнать имя отца ее ребенка, но это будет стóить еще три терция».

«С удовольствием расстанусь еще с тремя монетами», – мрачно проворчала клиентка. Уплатив, она получила интересующую ее информацию и целенаправленно удалилась.

Подошла еще одна женщина, уплатила три терция и разъяснила Кугелю сущность своей проблемы: «Муж заверял меня, что спрятал жестянку с золотыми монетами – на черный день. Но после его смерти я не смогла найти ни гроша! Где он спрятал золото?»

Задернув шторки, Кугель посоветовался с поваренком и снова появился перед клиенткой: «У меня для вас плохие новости. Ваш супруг, Финистер, потратил почти все накопленное им золото в таверне. На оставшиеся деньги он купил аметистовую брошь для женщины по имени Варлетта».

Слухи о невероятных способностях Кугеля быстро распространились, и его услуги становились весьма популярными. Вскоре после полудня дородная женщина, закутанная в шаль и закрывшая лицо вуалью, подошла к киоску, уплатила три терция и спросила высоким, странно напряженным голосом: «Предскажите мою судьбу!»

Кугель задернул шторки и вопросительно повернулся к поваренку – тот не смог ничего сообщить: «Я ее не знаю. Поэтому ничего не могу сказать».

«Неважно! – заявил Кугель. – Ты только подтвердил мои подозрения». Широко раздвинув шторки, он сказал: «Предзнаменования неясны – я отказываюсь брать ваши деньги!» Кугель вернул женщине монеты: «Могу сказать только одно: вы – персона властная и уверенная в себе, но вам не хватает сообразительности. Что вас ждет? Почести? Дальнее плавание? Месть врагов? Богатство? Картина будущего искажена – вполне может быть, что я вижу не вашу судьбу, а свою собственную».

Женщина сорвала вуаль – под ней оказалась бородатая физиономия нольде Гуруски: «Господин Кугель! С вашей стороны было очень предусмотрительно вернуть мои деньги, так как в противном случае я арестовал бы вас за жульничество в публичном месте! Так или иначе, я рассматриваю вашу деятельность как мошенническую и противоречащую интересам общественности. Из-за ваших разоблачений весь Гундар раздирают скандалы, и я этого больше не допущу! Снимите объявление и будьте благодарны за то, что вы отделались так легко!»

«С удовольствием закрою предприятие, – с достоинством ответил Кугель. – Работа ясновидца быстро утомляет».

Гуруска раздраженно удалился. Кугель поделился заработком с поваренком, и оба покинули киоск с чувством глубокого удовлетворения.

Кугель полакомился лучшими блюдами кухни Майера, но впоследствии, когда он зашел в таверну, он не мог не заметить полное отсутствие дружелюбия со стороны других посетителей, и почти сразу же направился к себе в номер.

На следующее утро, пока он завтракал, в город с грохотом заехали, один за другим, десять фургонов. Важнейшим грузом в этом караване, по-видимому, была группа из семнадцати девиц, занимавших скамьи в двух фургонах. Три другие повозки служили им спальными вагонами, а остальные пять были нагружены провизией, сундуками, тюками и ящиками. Вожатый каравана, коренастый человек с лицом, казавшимся мягким и благодушным, длинными коричневыми волосами и шелковистой бородой, помог своим очаровательным пассажиркам спуститься на землю и провел их в сад при гостинице, где Майер подал им легкий завтрак – овсяную кашу, приправленную пряностями, айвовое варенье и чай.

Кугель наблюдал за тем, как девицы ели, и думал о том, что путешествие – куда угодно! – в такой компании оказалось бы исключительно приятным.

Появился нольде Гуруска, чтобы засвидетельствовать почтение вожатому каравана. Они дружески побеседовали – Кугель нетерпеливо ждал окончания их разговора.

Гуруска наконец удалился. После завтрака девицы пошли прогуляться по площади. Кугель подошел к столу вожатого каравана: «Сударь, меня зовут Кугель, и я хотел бы с вами посоветоваться».

«Пожалуйста, почему нет? Будьте добры, присаживайтесь. Не хотите ли чашку чая? Он превосходно заварен».

«Благодарю вас. Но прежде всего, могу ли я поинтересоваться, куда направляется ваш караван?»

Вожатый поразился невежеству собеседника: «В Лумарт, конечно! Я везу „Семнадцать девственниц Симнатиса“, традиционно украшающих собой Большой Карнавал».

«Я недавно прибыл в Гундар из дальних стран, – пояснил Кугель. – В связи с чем местные обычаи мне практически неизвестны. Так или иначе, я сам направляюсь в Лумарт и был бы очень рад, если бы вы позволили мне сопровождать ваш караван».

Вожатый дружелюбно согласился: «Я буду рад оказать вам такую услугу».

«Превосходно! – сказал Кугель. – Значит, дело в шляпе».

Вожатый каравана погладил шелковистую коричневую бороду: «Должен вас предупредить, что я взимаю плату, несколько превышающую общепринятую – в связи с тем, что мне приходится обеспечивать довольно-таки дорогостоящие удобства, необходимые семнадцати девственницам».

«Неужели? – поднял брови Кугель. – И сколько же вы возьмете с меня за проезд?»

«Мы проведем в пути почти десять дней, а я взимаю не меньше двадцати терциев в день, так что с вас причитаются двести терциев, не считая дополнительного сбора за вино, составляющего двадцать терциев».

«Это гораздо больше, чем я могу себе позволить, – уныло признался Кугель. – В настоящее время в моем распоряжении не больше трети названной вами суммы. Существует ли какой-нибудь способ, который позволил бы мне отработать стоимость проезда?»

«К сожалению, такого способа нет, – покачал головой вожатый каравана. – Только сегодня утром была открыта вакансия охранника – охранник не только едет бесплатно, но и получает небольшую мзду. Но Гуруска – нольде собственной персоной – выразил желание прокатиться в Лумарт и согласился выполнять обязанности охранника, так что вакансия заполнена».

Кугель разочарованно хмыкнул и поднял глаза к небу. Когда он, наконец, нашелся, что сказать, он спросил: «Когда же вы намерены продолжить путь?»

«Завтра на рассвете, и ни в коем случае не позже. Жаль, что мне не удастся провести несколько дней в вашей компании».

«Поверьте мне, я тоже об этом сожалею», – откликнулся Кугель. Вернувшись на свое место, он угрюмо погрузился в размышления. Через некоторое время Кугель прошел из сада в таверну, где к тому времени за несколькими столами уже началась оживленная игра в карты. Кугель пытался присоединиться то к одним, то к другим игрокам, но все ему отказывали. Помрачнев пуще прежнего, Кугель облокотился на прилавок, за которым Майер усердно распаковывал ящик, заполненный керамическими бокалами. Кугель попробовал завязать разговор с владельцем гостиницы, но на этот раз Майер не пожелал отвлечься от трудов праведных: «Нольде Гуруска отправляется в поездку на карнавал, и сегодня вечером будет отмечать это радостное событие с друзьями – мне нужно как следует подготовиться к их прощальной вечеринке».

Кугель отнес кружку пива на стол у боковой стены и снова глубоко задумался. Уже через несколько секунд он вышел с заднего хода и взглянул на открывшийся перед ним вид. Ниже текла река Иск. Кугель спустился размашистыми шагами к краю воды и обнаружил небольшой причал, к которому рыбаки пришвартовали свои лодки-плоскодонки; рядом сушились их сети. Посмотрев вверх и вниз по течению, Кугель поднялся по тропе в гостиницу и провел остаток дня, то поглядывая на семнадцать девиц, гулявших по площади, то прихлебывая горячий сладкий чай с лаймом в гостиничном саду.

Солнце зашло; сгустились сумерки оттенка старого вина, наступила ночь. Кугель занялся своими приготовлениями и закончил их довольно скоро, так как его план, в сущности, был предельно прост.

Вожатый каравана Шимиль – Кугель позаботился заранее узнать его имя – собрал своих прелестных пассажирок на ужин, после чего настойчиво проводил их к спальным вагонам – несмотря на гримасы и протесты девиц, предпочитавших остаться в гостинице и участвовать в предстоявшей вечеринке.

Прощальная вечеринка в честь отъезда Гуруски уже начиналась. Кугель уселся в темном углу и через некоторое время привлек внимание вспотевшего от беготни Майера. Кугель всучил хозяину заведения десять терциев: «Не могу не признаться, что в свое время у меня зародились неблагодарные мысли по поводу вашего нольде, – сказал он. – Тем не менее, теперь я хотел бы выразить в его адрес свои наилучшие пожелания – совершенно конфиденциально, разумеется! Как только Гуруска поднимет очередную кружку эля, ставьте перед ним следующую полную кружку, чтобы веселье продолжалось непрерывно. Если он спросит, кто заплатил за выпивку, отвечайте, что один из его друзей пожелал сделать ему приятное – только так, не называйте мое имя!»

«Все понятно – сделаю, как прикажете. Очень великодушно с вашей стороны, должен заметить. Гуруске это понравится».

Вечеринка продолжалась. Приятели Гуруски пели заздравные песни и провозглашали многочисленные тосты, причем Гуруска не пропускал ни один круг выпивки. В точном соответствии с указаниями Кугеля, каждый раз, когда градоначальник только начинал опустошать очередную кружку, у него под рукой появлялась еще одна полная кружка; в конце концов Кугель не мог не поразиться объему внутренних резервуаров почтенного нольде.

Наконец Гуруске пришлось извиниться и покинуть компанию. Пошатываясь, он практически вывалился с заднего хода и направился к каменной стене со сточным желобом под ней, предусмотренным в качестве удобства для посетителей таверны.

Как только Гуруска повернулся лицом к стене, Кугель подступил к нему сзади и набросил ему на голову рыбачью сеть, после чего ловко накинул петлю на мощные предплечья градоначальника, затянул ее и дополнительно связал ноги и руки пленника. Гуруска яростно ревел, но, к счастью для Кугеля, его вопли заглушил хор приятелей, фальшиво горланивших заздравную песню в честь нольде.

Кугель оттащил ругающуюся и дергающуюся тяжеловесную тушу к причалу и перекатил ее в рыбацкую лодку. Отвязав швартов, Кугель вытолкнул лодку подальше к середине реки, и ее подхватило течение. «По меньшей мере два моих предсказания сбылись, – сказал себе Кугель. – Гуруске отдали почести в таверне, после чего он пустился в дальнее плавание».

Он вернулся в таверну, где уже заметили отсутствие нольде. Майер предположил, что Гуруска предусмотрительно решил отойти ко сну пораньше, так как ему предстояло отправиться в путь на рассвете, и присутствующие согласились с тем, что, по всей видимости, так оно и было.

На следующее утро, за час до рассвета, Кугель уже был на ногах. Он наскоро позавтракал, уплатил Майеру по счету и поспешил туда, где Шимиль приводил в порядок свой караван.

«Гуруска просил передать, – сообщил вожатому Кугель, – что в связи с некоторыми достойными сожаления обстоятельствами личного характера он не сможет сегодня отправиться в путь, и приказал мне занять ту должность, которую вы ему предоставили».

Шимиль удивленно покачал головой: «Жаль! Вчера он с энтузиазмом ожидал возможности полюбоваться на карнавал! Что ж, каждому из нас приходится приспосабливаться к обстоятельствам. Так как Гуруска не может нас сопровождать, я с готовностью предоставлю вам должность охранника. Как только мы двинемся с места, я разъясню ваши обязанности – они достаточно просты. Вы должны будете нести ночную вахту и отдыхать днем, хотя в том случае, если возникнет опасность, естественно, вам надлежит сразу же встать на защиту каравана».

«Думаю, что моя компетенция достаточна для выполнения этой роли, – заверил вожатого Кугель. – Если вы готовы, я готов!»

«А вот и Солнце восходит! – объявил Шимиль. – В путь! Нас ждет карнавал в Лумарте!»

Десять дней спустя караван Шимиля проехал по Метьюнскому ущелью, и перед глазами путешественников открылась огромная долина – Корам. В долине блестели, постепенно тускнея вдали, излучины полноводного Иска; напротив темнела полоса Дравенского леса. Ближе радужно сверкали пять глянцевых куполов Лумарта.

Шимиль обратился к спутникам: «Перед вами, внизу – все, что осталось от древнего Лумарта. Пусть вас не обманывают купола – некогда это были храмы, посвященные пяти демонам: Йонту, Джейстнейву, Фампуну, Адельмару и Суулу; они сохранились во времена Сампатиссичских войн исключительно благодаря своей неприкосновенности.

Скорее всего, вы никогда не видели людей, подобных обитателям Лумарта. Многие из них – чародеи-любители, несмотря на то, что Великий Теарх Чаладет строго запретил применение магии в черте города. Местные жители могут показаться вам томными и апатичными, ошеломленными чрезмерной чувствительностью – и вы будете совершенно правы. Все они одержимы идеей неукоснительного соблюдения ритуалов, исповедуя доктрину абсолютного альтруизма, принуждающую их к добродетели и благоволению. По этой причине их прозвали «добрым народом». Еще несколько слов по поводу нашего путешествия, которое, к счастью, обошлось без нежелательных происшествий. Погонщики умело справлялись со своими обязанностями, Кугель бдительно охранял нас по ночам – я доволен. Так что – вперед, в Лумарт! И не забывайте о благоразумии ни на минуту!»

Караван спустился в долину по узкой колее, после чего проехал по проспекту, выложенному крошащимся камнем, и под аркой, образованной огромными черными деревьями-мимозами.

У замшелых древних ворот, ведущих на центральную площадь, навстречу каравану вышли пять высоких людей в расшитых золотом шелковых одеяниях и роскошных двойных коронах корамских тюристов, придававших им впечатляющую величественность. Все пятеро выглядели почти одинаково – стройные, с бледной, почти прозрачной кожей, тонкими горбатыми носами и задумчивыми серыми глазами. Один из них, в великолепной горчично-желтой мантии с малиновыми и черными узорами, спокойно поднял два пальца – таково было принятое в этих местах приветствие: «Друг мой Шимиль, ты привез в целости и сохранности свой драгоценный груз! Тем самым ты оказал нам большую услугу, и мы исполнены благодарности».

«По всему Лирр-Эйнгу царило полное спокойствие, так что мы почти соскучились, – ответил Шимиль. – Нельзя не упомянуть, что мне посчастливилось заручиться помощью Кугеля, так хорошо охранявшего нас по ночам, что ничто не потревожило наш сон».

«Благодарим тебя, Кугель! – провозгласил главный тюрист. – Отныне мы возьмем под опеку драгоценных девственниц. Завтра вы можете выставить счет казначею. Рекомендую воспользоваться удобствами „Приюта странников“ – он неподалеку».

«Мы так и сделаем! Всем нам не помешают несколько дней отдыха!»

Тем не менее, Кугель решил не задерживаться в Лумарте. У входа в гостиницу он обратился к вожатому каравана: «Здесь мы расстаемся – мне пора идти дальше. Альмерия еще далеко на западе, а меня там ждут важные дела».

«Как же так, Кугель? Вам еще не заплатили за охрану каравана! Подождите хотя бы до завтрашнего дня, чтобы я успел получить причитающиеся суммы от казначея. До тех пор я не смогу с вами рассчитаться».

Кугель колебался, но в конце концов согласился переночевать в Лумарте.

Через час в гостиницу зашел посыльный: «Господин Шимиль! Вам и вашим служащим надлежит немедленно предстать перед Великим Теархом! Возникло неотложное дело исключительной важности».

Шимиль насторожился: «Что случилось?»

«Мне приказали больше ничего не говорить».

Помрачнев, Шимиль провел свой отряд через площадь к лоджии перед древним дворцом, где Чаладет сидел в большом, скорее напоминающем трон кресле. По обеим сторонам трона выстроились члены Коллегии Тюристов – все они сурово сосредоточили взгляды на фигуре Шимиля.

«По какой причине нас вызвали? – спросил Шимиль. – И почему вы на меня смотрите с таким осуждением?»

Великий Теарх провозгласил громогласным басом: «Шимиль! Семнадцать девственниц, привезенных вами из Симнатиса в Лумарт, прошли обследование, и к своему вящему сожалению я вынужден сообщить, что из этих семнадцати персон лишь двух можно рассматривать в качестве девственниц. Остальные пятнадцать были дефлорированы посредством полового акта».

Шимиль не мог найти слов от возмущения. «Это невозможно! – заикаясь, выпалил он. – В Симнатисе я принял все возможные меры предосторожности. Я могу предъявить подписанные тремя экспертами документы, удостоверяющие невинность каждой из девиц. В этом не может быть никаких сомнений! Вы допустили какую-то ошибку!»

«Нет, мы не ошиблись, господин Шимиль. Факты остаются фактами – их нетрудно подтвердить».

«Невозможно и невероятно! – кричал Шимиль. – Никак иначе нельзя ответить на ваше обвинение! Вы допросили девиц?»

«Разумеется. Но они только поднимают глаза к потолку и посвистывают сквозь зубы. Шимиль, как вы объясняете это возмутительное нарушение обычаев и условий договора?»

«Я в полном замешательстве! Девушки отправились в путь в состоянии полной невинности – как если бы только что родились на свет. Это неопровержимо! Впоследствии они постоянно, ежесекундно находились в моем поле зрения. Это так же неопровержимо».

«А тогда, когда вы спали?»

«По ночам дефлорация была настолько же невозможна. Погонщики всегда отдыхают вместе, в одном вагоне. Я разделял спальный вагон с главным погонщиком, и каждый из нас может поручиться за другого. Тем временем Кугель охранял весь лагерь».

«В одиночку?»

«Одного охранника вполне достаточно, несмотря на то, что нести ночную вахту – скучное и утомительное занятие. Кугель, однако, никогда не жаловался».

«Таким образом, Кугель – очевидный виновник святотатства!»

Шимиль с улыбкой покачал головой: «У Кугеля не было времени заниматься посторонними авантюрами».

«Что, если Кугель пренебрегал обязанностями?»

Шимиль терпеливо пояснил: «Не забывайте о том, что каждая из девиц ночевала в отдельной, закрытой на замок кабинке, а Кугель находился снаружи».

«Что, если девицы открывали Кугелю двери, и он потихоньку проникал в кабинки?»

Шимиль неуверенно погладил бороду – у него зародились сомнения: «В принципе, можно допустить такую возможность…»

Великий Теарх сосредоточил взор на Кугеле: «От вас требуется чистосердечное признание. Рассказывайте все без утайки!»

Кугель возмущенно воскликнул: «Это какое-то издевательство, а не разбирательство! Как вы смеете оскорблять мою честь!»

Чаладет неотрывно смотрел на Кугеля со снисходительным, но неприветливым выражением: «Вам предоставят возможность искупления. Тюристы, передаю этого человека на ваше попечение. Проследите за тем, чтобы ему предоставили все доступные возможности для восстановления достоинства и самоуважения!»

Кугеля схватили – он ругался и вырывался; Великий Теарх игнорировал его. Сидя на возвышенном троне, Теарх задумчиво взглянул на площадь: «Нынче у нас третий или четвертый месяц?»

«Хронолог показывает, что месяц Йонта только что завершился. Начался месяц Фампуна».

«Так тому и быть. Прилежно исполняя свой долг, этот развратный бродяга все еще может заслужить наше уважение и нашу любовь».

Подхватив Кугеля под локти, два тюриста повели его по площади. Кугель дергался из стороны в сторону, но хватка тюристов не ослабевала. «Куда вы меня тащите? – кричал Кугель. – Что это значит? Вы с ума сошли! Чепуха какая-то!»

Один из тюристов благожелательно произнес: «Мы ведем тебя в храм Фампуна – и это вовсе не чепуха, уверяю тебя».

«Мне все это ни к чему! – настаивал Кугель. – Отпустите меня! Я намерен сегодня же покинуть Лумарт!»

«В этом тебе окажут всю возможную помощь».

Тюристы заставили Кугеля подняться по протертым мраморным ступеням и пройти под огромным арочным порталом в пустой, гулко отражающий звуки зал под обширным куполом, с алтарным альковом – адитоном – в противоположном входу конце. Кугеля завели в боковое помещение, освещенное большими круглыми окнами; стены помещения были обшиты панелями из темно-синего дерева. Туда же зашел старец в белой мантии и спросил: «Что у нас сегодня? Опять какой-нибудь недуг?»

«Недуг, требующий вмешательства. Кугель совершил ряд отвратительных преступлений и нуждается в очищении».

«Ни в чем таком я не нуждаюсь! – кричал Кугель. – Не предъявлено никаких доказательств! В любом случае, меня принуждали к действию вопреки любым разумным возражениям!»

Пропустив его слова мимо ушей, тюристы удалились, и Кугель остался наедине со старцем – тот проковылял к скамье и уселся. Кугель начал было снова говорить, но старец поднял руку: «Успокойся! Ты же знаешь, что мы – добрый народ, полностью лишенный злобы и мстительности. Мы существуем только для того, чтобы оказывать помощь любым разумным существам! И, если человек совершает преступление, нас потрясает щемящее, скорбное сострадание к преступнику, которого мы рассматриваем как основную жертву преступления, в связи с чем прилагаем радикальные усилия, содействуя его возрождению».

«Весьма просвещенный взгляд на вещи! – одобрил Кугель. – Я уже ощущаю прилив новых сил, вызванный регенерацией!»

«Замечательно! Твои замечания подтверждают справедливость наших принципов – тем самым ты уже завершил первый этап программы перевоспитания».

Кугель нахмурился: «Будут еще какие-нибудь этапы? Неужели это в самом деле необходимо?»

«Совершенно необходимо! Предусмотрены второй и третий этапы. Следовало бы объяснить, что обитатели Лумарта не всегда придерживались таких правил. В эпоху Великих Магов городом завладел Ясбейн Избавитель, проникнувший в пять демонических пределов и воздвигнувший пять храмов Лумарта. Ныне ты стоишь в храме Фампуна».

«Странно, – заметил Кугель, – что столь благожелательный народ истово поклоняется демонам».

«В высшей степени ложное умозаключение! Добрый народ Лумарта изгнал Ясбейна, чтобы положить начало Эпохе Любви, каковой надлежит продолжаться до окончательного затухания Солнца. Наша любовь распространяется на всех, даже на пятерых демонов Ясбейна, каковых мы надеемся избавить от их злонамеренной сущности. Тебе надлежит стать последним в длинной череде благородных людей, посвятивших себя этой цели – и в этом заключается второй этап нашей программы».

У Кугеля от испуга дрожали колени: «Я не способен на такие подвиги!»

«У каждого поначалу возникает такое впечатление, – сказал старец. – Тем не менее, Фампуну необходимо внушить понятие о необходимости снисхождения, соболезнования и добропорядочности. Приложив соответствующие усилия, ты почувствуешь прилив радости, сопровождающий искупление».

«А в чем заключается третий этап?» – поинтересовался Кугель.

«Когда ты исполнишь свое предназначение, тебя торжественно примут в объятия нашего братства! – старец проигнорировал стон отчаяния, вырвавшийся из груди Кугеля. – Посмотрим… Как раз закончился месяц Йонта и начался месяц Фампуна – пожалуй, самого раздражительного из демонов – ему досаждает болезненно чувствительное зрение. Фампуна приводит в ярость малейший проблеск света, так что тебе придется его увещевать в полной темноте. Есть еще какие-нибудь вопросы?»

«Конечно, есть! Что, если Фампун откажется исправиться?»

«Добрый народ отвергает „негативистическое мышление“. Забудь все, что тебе говорили о жутких привычках Фампуна! Решительно приступай к делу, без страха и упрека!»

Кугель воскликнул в полном отчаянии: «И как я вернусь, чтобы насладиться заслуженными почестями и наградами?»

«Не сомневаюсь, что Фампун, будучи просвещен твоей проповедью, вернет тебя в этот мир из преисподней – у него есть все необходимые для этого средства».

«Одну минуту! Мне не дадут ни еды, ни питья? Как я выживу?»

«Опять же, решение этого вопроса следует предоставить на усмотрение Фампуна». Старец прикоснулся к кнопке; под ногами Кугеля распахнулся люк – он провалился и стал скользить вниз по спиральному желобу с головокружительной быстротой. Воздух вокруг него постепенно сгустился до консистенции сиропа; Кугель наткнулся на невидимую мембрану, разорвавшуюся со звуком пробки, вылетевшей из бутылки, и оказался небольшой камере, озаренной единственной тусклой лампой.

Кугель застыл, не смея вздохнуть. На платформе с другой стороны камеры дремал в великанском тяжелом кресле Фампун – два черных полушария защищали его глаза от света. Серый торс раскинулся почти по всей длине возвышения; чудовищные, расходящиеся раструбами ступни упирались в плоскую поверхность площадки. Руки демона, не меньше человеческого пояса в обхвате, заканчивались пальцами метровой длины – каждый палец украшали десятки колец, сверкавших драгоценными камнями. Голова Фампуна, огромная, как нагруженная доверху повозка, устрашала длинной, напоминающей кабанью мордой с зияющим провалом полуоткрытой пасти, окаймленной дрожащими от храпа бородавками. Два глаза, каждый диаметром с кухонную раковину, нельзя было разглядеть под защитными полусферами.

Задерживая дыхание от страха, а также потому, что камеру наполняла удушающая вонь, Кугель осторожно смотрел по сторонам. От лампы по низкому потолку тянулся шнур, конец которого висел рядом с пальцами Фампуна. Кугель почти инстинктивно протянул руку и отсоединил шнур от светильника. Он заметил единственный возможный выход из камеры: небольшую чугунную дверцу за креслом демона. Желоб, по которому Кугель свалился в преисподнюю, исчез.

Складки вокруг пасти демона подернулись и слегка растянулись; из пасти выглянул гомункул, растущий на конце языка Фампуна. Гомункул уставился на Кугеля черными глазками-пуговками: «Ха! Как летит время!» Наклонившись в сторону, это существо сверилось с какой-то меткой на стене: «Да уж, в самом деле! Я проспал, Фампун разозлится. Как тебя зовут, и какие преступления ты совершил? Фампуна – то есть, по сути дела, меня – интересуют такие подробности. Имей в виду, что я называю себя Пульсифером – исключительно по своей прихоти, хотя кое-кто мог бы рассматривать такую привычку как симптом раздвоения личности».

Кугель придал голосу храбрую уверенность: «Меня зовут Кугель, я – инспектор, назначенный новым правительством Лумарта. Я спустился, чтобы удостовериться в том, что Фампуну предоставлены все необходимые удобства. Так как, на мой взгляд, тут все в порядке, я вернусь наверх. Где тут выход?»

Пульсифер жалобно спросил: «Так тебе не в чем признаться? Это просто жестоко! Мы с Фампуном обожаем рассказы о страшных преступлениях. Не так давно какой-то то ли пират, то ли купец – уже не помню, как его звали – развлекал нас целый час без перерыва».

«И что с ним случилось?»

«Лучше не спрашивай!» – Пульсифер занялся полировкой одного из кабаньих клыков Фампуна, орудуя маленькой щеткой. Язык высунулся подальше, и гомункул, повернувшись лицом к бородавчатой морде, пригляделся к ней: «Фампун все еще храпит – перед тем, как отойти ко сну, он здорово нажрался. Прошу меня извинить, мне нужно проверить статус его пищеварения». Отмахнувшись от болтающихся бородавок, Пульсифер нырнул в полуоткрытую пасть, после чего о его дальнейшем местонахождении свидетельствовало лишь перемещение вздутия на жилистой серой шее демона. Через некоторое время он снова показался: «Судя по всему, он уже успел проголодаться. Лучше его разбудить – он не прочь будет с тобой поболтать перед тем как…»

«Перед тем, как – что?»

«Неважно».

«Один момент! – поднял указательный палец Кугель. – Меня больше интересует беседа с вами, нежели с Фампуном».

«В самом деле? – откликнулся Пульсифер, усердно полируя клык демона. – Рад слышать! Мне редко делают комплименты».

«Странно! На мой взгляд, вы заслуживаете всевозможных похвал. Разумеется, ваша профессиональная карьера неотъемлема от карьеры Фампуна, но, возможно, у вас есть собственные цели и амбиции?»

Пульсифер приподнял щеткой губу Фампуна, установив ее на зубе в качестве укосины, после чего присел на образовавшемся уступе, скрестив руки на груди: «Иногда у меня возникает такое чувство, что мне не мешало бы взглянуть на другой мир. Мы несколько раз поднимались на поверхность, но только пасмурными ночами, когда тучи закрывали звезды – и даже тогда Фампун жаловался, что свет режет ему глаза, и поскорее возвращался вниз».

«Увы! – посочувствовал Кугель. – Днем на Земле можно многое увидеть. Вокруг Лумарта очень приятный пейзаж. Добрый народ как раз собирается устроить так называемый „большой карнавал непревзойденных контрастов“. Говорят, это незабываемое зрелище».

Пульсифер тоскливо покачал головой: «Сомневаюсь, что мне когда-либо приведется увидеть подобное празднество. Вам удалось засвидетельствовать какие-нибудь ужасные преступления?»

«В свое время я их видел немало. Например, невозможно забыть, как оседлавший пельграна карлик из Батварского леса…»

Пульсифер прервал его умоляющим жестом: «Подождите, подождите! Фампун не захочет пропустить эту историю!» Гомункул наклонился под невозможным для отдельного существа углом, приглядываясь к полусферам на глазах демона: «Интересно, он уже проснулся? То есть, проснулся ли я? Мне показалось, что он моргнул. Так или иначе, мне было очень приятно с вами побеседовать, но долг зовет! Гм, что-то случилось со шнуром от лампы. Выключите свет, будьте так любезны!»

«Спешить некуда. – возразил Кугель. – Фампун крепко спит, пусть отдыхает. Тем временем, я могу вас развлечь. Вы когда-нибудь слышали об игре под названием „рамполио“?»

Пульсифер отрицательно покачал головой, и Кугель вынул колоду карт: «Смотрите внимательно! Я раздаю вам и себе по четыре карты – мы их друг другу не показываем». Кугель объяснил правила игры: «Естественно, нужно делать ставки – золотыми монетами или какими-нибудь драгоценностями, иначе игра потеряет интерес. Я ставлю четыре терция, вы должны поставить столько же или больше».

«В углу за креслом два мешка с золотом Фампуна – другими словами, с моим золотом, так как я неотделим от этой громоздкой туши. Возьмите золота на сумму, равную вашим четырем терциям».

Игра продолжалась. Пульсифер выиграл в первом раунде и страшно обрадовался, но проиграл во втором, что заставило его разразиться бесконечными жалобами, после чего гомункул выиграл снова и в третий раз, после чего Кугель заявил, что у него не осталось денег: «Я не знал, что вы – такой проницательный, опытный игрок! Мне доставило большое удовольствие с вами сразиться. Тем не менее, я считаю, что мог бы победить, если бы у меня были с собой терции, которые я оставил в храме».

Пульсифер, слегка раздувшийся от удовлетворенного тщеславия, презрительно фыркнул в ответ на претензии Кугеля: «Нет уж, вам не удастся так легко меня перехитрить! Возьмите назад свои терции, и мы сыграем снова».

«Нет-нет, так не поступают настоящие игроки, в этом не будет никакого азарта! Кроме того, я слишком горд, чтобы принять от вас проигранные деньги. Могу предложить, однако, решение возникшей проблемы. Наверху, в храме, у меня лежит мешок с терциями, а также мешок с цукатами, которыми мы могли бы полакомиться во время игры. Давайте возьмем эти мешки – уверен, вам не удастся снова меня обыграть!»

Пульсифер опять нагнулся на конце далеко высунутого языка, чтобы проинспектировать глаза Фампуна: «По-моему, он чувствует себя неплохо – хотя у него уже кишки бурчат от голода».

«Он невозмутимо спит, как прежде, – заверил гомункула Кугель. – Нужно спешить, однако! Если он проснется, никакой игры не получится».

Пульсифер колебался: «Как насчет золота? Его нельзя оставлять без присмотра!»

«Возьмем его с собой, и вы сможете не сводить с него глаз».

«Хорошо, положите его на платформу».

«Сделано! Я готов. Как мы поднимемся?»

«Достаточно нажать на свинцовую бобышку ручки кресла. Но, пожалуйста, постарайтесь не разбудить при этом Фампуна! Если он проснется в незнакомом месте, он может выйти из себя!»

«Он даже не пошевелится! Поехали!» Кугель нажал на бобышку; платформа задрожала, затрещала и поплыла вверх по открывшейся над ними темной шахте. Через некоторое время они прорвались через разделявшую миры мембрану, сквозь которую Кугель проник в преисподнюю. Тут же в шахту проникло карминовое зарево солнечного света, и через несколько секунд платформа плавно остановилась на уровне основания алтаря в храме Фампуна.

«Теперь нужно взять мой мешок с терциями, – деловито сообщил Кугель. – Где же я его оставил? Ага, кажется, вот там. Смотрите! Через проем входного портала вы можете видеть центральную площадь Лумарта и „добрый народ“, расхаживающий по своим делам. Как вам нравится эта картина?»

«Весьма любопытно, хотя я не привык к таким обширным пространствам. По сути дела, у меня почти кружится голова. Откуда исходит этот жестокий, яростный красный свет?»

«Это свет нашего древнего Солнца – теперь оно уже склоняется к западному горизонту».

«Мне он не нравится. Поспешите со своими мешками! Мне не терпится вернуться вниз, здесь я начинаю нервничать».

«Я мигом вернусь!» – пообещал Кугель.

Луч заходящего Солнца пробился под аркой портала и ярко озарил алтарь. Зайдя за громадное кресло, Кугель сорвал две черные полусферы с молочно-белых выпученных глаз демона, заблестевших отражениями солнечного света.

На какое-то мгновение Фампун сохранял неподвижность. Его узловатые мышцы напряглись, ноги дернулись, пасть широко раскрылась; он издал оглушительный визгливый рев, высунув язык, на конце которого Пульсифер трепыхался подобно флагу на ветру. Фампун рванулся из кресла, растянулся на полу храма и принялся кататься по нему, непрерывно продолжая издавать сотрясающие стены и купол вопли. Вскочив на ноги, демон стал топать гигантскими ступнями, совершая прыжки то в одну, то в другую сторону, и в конце концов пробил каменную стену так, будто она состояла из картона; «добрый народ», толпившийся на площади, оцепенел от ужаса.

Схватив два мешка с золотом, Кугель выбежал из храма через боковой вход. Несколько секунд он наблюдал за тем, как Фампун кувыркался по площади, с воплями отмахиваясь от солнечных лучей. Пульсифер, отчаянно вцепившийся в клыки демона, пытался как-то сдерживать обезумевшую тушу, но великанское эго, не обращая никакого внимания на усилия гомункула, бросилось на восток по городу, сметая перед собой деревья и без разбора сокрушая попадавшиеся по пути здания.

Кугель поспешно спустился на берег Иска и прошел к концу причала. Там он выбрал добротно сколоченный ялик, оснащенный мачтой, парусом и веслами, и приготовился залезть в него. В тот же момент к причалу приблизилась плывшая по течению лодка-плоскодонка – ее энергично толкал шестом коренастый бородач в растрепанных лохмотьях. Кугель отвернулся, притворяясь не более чем обывателем, привлеченным красотой речного вида, и дожидаясь возможности воспользоваться яликом, не привлекая лишнего внимания.

Плоскодонка ткнулась носом в причал; толкавший ее человек взобрался по лесенке.

Пыхтя и ворча, бородач заметил Кугеля и замер, как вкопанный. Кугель чувствовал, что незнакомец внимательно его рассматривает; наконец Кугель не выдержал, обернулся и взглянул прямо в лицо Гуруски, гундарского нольде, почти неузнаваемое – настолько оно распухло от укусов насекомых, облюбовавших прибрежные болота Лалло.

Гуруска смотрел в глаза Кугеля – долго и неподвижно. «В высшей степени удачное совпадение! – хрипло произнес нольде. – Я почти не надеялся, что мы когда-нибудь снова встретимся. А что у тебя в кожаных мешках?» Гуруска вырвал мешок из руки Кугеля: «Судя по весу, золото. Все твои предсказания сбылись! Сначала мне оказывали почести, после чего мне пришлось вытерпеть долгое плавание, а теперь меня ждут богатство и месть! Приготовься к смерти!»

«Одну минуту! – протянув руку, воскликнул Кугель. – Вы забыли привязать лодку. Так не положено!»

Гуруска машинально обернулся, и Кугель столкнул его с причала в воду.

Пока Гуруска выбирался на берег с бешеным ревом и страшными ругательствами, Кугель лихорадочно пытался отвязать от тумбы швартов ялика. Наконец узел распустился; Кугель подтянул к себе ялик. В то же время Гуруска, наклонив голову, как разъяренный бык, с топотом приближался по причалу. У Кугеля не осталось выбора: забыв о мешках с золотом, он спрыгнул в ялик, оттолкнулся от сваи причала и принялся поспешно работать веслами. Гуруска остался на причале, выкрикивая угрозы и размахивая кулаками.

Через некоторое время Кугель задумчиво поднял парус; ветер нес ялик вниз по течению, и вскоре городские доки скрылись за поворотом реки. Последний вид Лумарта, запечатлевшийся в памяти Кугеля, включал низкие перламутровые купола храмов демонов и темный силуэт Гуруски, беснующегося на причале. Издали все еще доносились вопли Фампуна и, время от времени, грохот обрушивающейся каменной кладки.