В предрассветной тишине Вармус собрал работников, выстроил в надлежащем порядке фургоны и экипажи и рассадил пассажиров по отведенным местам, успокоительно отвечая на жалобы вежливыми замечаниями и невинным взором голубых глаз. Казалось, Вармус одновременно поспевал повсюду – тяжеловесная фигура в черных сапогах, крестьянской подпоясанной рубахе и мешковатых штанах; плоская широкополая шляпа закрывала его светлые кудри.

Время от времени он подводил к Кугелю пассажиров со словами: «Отведите еще одно место в „первом классе“!»

Постепенно собралась группа из шести таких пассажиров, в число которых входили две женщины, Эрмольда и Ниссифера – судя по всему, средних лет, хотя в случае Ниссиферы об этом трудно было судить, так как она закуталась с ног до головы в длинную рыжевато-коричневую плащаницу и носила надвинутую на уши мягкую шапку с непроницаемой вуалью. Ниссифера вела себя отстраненно и молчаливо, причем, казалось, поскрипывала при ходьбе. Эрмольда, пухлая и болтливая, отличалась крупными чертами влажного лица и сотнями кудряшек медно-малинового цвета.

В дополнение к Ниссифере и Эрмольде наслаждаться привилегиями «первого класса» решили четверо мужчин – разношерстная компания, включавшая Голфа Раби, экклезиарха и пантолога, неких Клиссума и Перрукиля, а также Иванелло, молодого красавца, с завидным изяществом носившего модный костюм; присущая Иванелло манера общения варьировала в довольно-таки ограниченном диапазоне между беззаботной снисходительностью и насмешливым презрением.

Последним присоединился к этой группе Клиссум, обходительный корпулентный господин, излучавший неизъяснимый шарм профессионального эстета. Познакомившись с ним, Кугель отвел Вармуса в сторону.

«Теперь у нас шесть пассажиров „первого класса“, – сказал Кугель. – Каюты 1, 2, 3 и 4 предназначены для пассажиров. Кроме того, мы можем использовать двухместную каюту, которую раньше делили кок и стюард, в связи с чем караванным повару и стюарду придется довольствоваться помещением на полубаке. В качестве капитана воздушного судна, я, естественно, займу каюту на корме. Короче говоря, все места снова заняты».

Вармус почесал щеку; на его притворно-туповатом лице отразилось полное непонимание: «Не может быть! Судно крупнее трех экипажей, вместе взятых!»

«Совершенно верно, но трюмы занимают много места».

Вармус недовольно крякнул: «Нужно еще что-нибудь придумать».

«Не вижу в сложившейся ситуации никаких недостатков, – возразил Кугель. – Если вы сами пожелаете лететь на „Авентуре“, можете занять койку на форпике».

Вармус покачал головой: «Проблема не в этом. Нужно освободить места для дополнительных пассажиров. По сути дела, я намеревался использовать с этой целью каюту на корме – зачем она вам или мне? В конце концов, мы с вами бывалые путешественники и не привыкли нежиться в роскоши…»

Кугель поднял руку: «Вы неправы! Именно потому, что мне пришлось пережить множество невзгод и лишений, я высоко ценю удобства цивилизации. Все места на „Авентуре“ заняты. Мы больше не можем предлагать каюты первого класса».

Вармус демонстрировал ослиное упрямство: «Прежде всего, я не могу предоставить повара и стюарда, если им предстоит обслуживать всего лишь шестерых пассажиров и вас. Значит, обязанности такого персонала придется выполнять вам».

«О чем вы говорите? – воскликнул Кугель. – Будьте так добры, вспомните условия нашего договора! Я – капитан, а не стюард и не повар».

Вармус глубоко вздохнул: «Кроме того, я уже продал еще четыре места „первого класса“ – ага! Вот они! Доктор Лаланке и его спутники».

Обернувшись, Кугель увидел высокого угрюмого господина с нездоровым бледно-свинцовым оттенком кожи, густой черной шевелюрой, вопросительно приподнятыми черными бровями и остроконечной черной бородкой.

Вармус представил его: «Кугель, перед вами доктор Лаланке, знаменитый ученый и мудрец».

«Вы мне льстите!» – поклонился Лаланке.

За доктором следовали вереницей, медленными длинными шагами, неподвижно опустив руки вдоль узких бедер подобно механическим куклам или сомнамбулам, три девушки, каждая еще бледнее доктора Лаланке; их непроницаемо плотные черные волосы были коротко подстрижены.

Кугель переводил взгляд с одной девушки на другую: они были почти одинаковы или даже совершенно одинаковы – у всех трех были одни и те же большие серые глаза, широкие скулы и впалые щеки, сходившиеся к маленьким острым подбородкам. Они носили облегающие белые бриджи, свидетельствовавшие о не слишком женственной форме их ног и бедер, а также бледно-зеленые кофты, опоясанные в талии. Девушки остановились за спиной доктора Лаланке и неподвижно смотрели в сторону реки, ничего не говоря и не проявляя никакого интереса к происходящему.

«В высшей степени необычные существа!» – подумал Кугель.

Доктор Лаланке обратился к Вармусу: «Перед вами три компонента моего небольшого одушевленного табло – если угодно, считайте их мимами. Их зовут Сущь, Скася и Рлысь, хотя я не имею представления, кто из них кто, а им, по всей видимости, все равно. Я рассматриваю их как своих подопечных. Они пугливы и чувствительны и будут рады разместиться поодаль от посторонних глаз в большой каюте, о который вы упомянули».

Кугель тут же сделал шаг вперед: «Одну минуту! Кабину на корме „Авентуры“ занимает капитан – другими словами, я. На борту есть места для шестерых пассажиров первого класса. Но пассажиров теперь десятеро. Вармус, вы обязаны сейчас же исправить свою ошибку!»

Потирая подбородок, Вармус поднял глаза к небу: «Солнце уже восходит, а нам нужно прибыть к Роднику Фиркле до наступления темноты. Предлагаю осмотреть каюты „первого класса“ и подумать о том, как можно было бы решить возникшую проблему».

Вармус, Кугель и пассажиры первого класса направились к кипарисовой роще, где скрывалась «Авентура». По пути Вармус вкрадчиво убеждал Кугеля: «В таком предприятии, как наше, иногда приходится идти на небольшие уступки ради общего дела. Поэтому…»

Кугель безапелляционно прервал его: «Не пытайтесь меня задобрить! Никаких уступок!»

Вармус с сожалением покачал головой: «Кугель, вы меня разочаровываете. Не забывайте о том, что я помог вам приобрести судно, причем рискуя своей репутацией!»

«Решающую роль сыграли мое планирование и моя магия! Вы всего лишь тянули веревку. Учтите также, что в Каспаре-Витатус мы расстанемся. Вы продолжите путь в Торкваль, а я полечу на юг на своем судне».

Вармус пожал плечами: «Не предвижу никаких трудностей – кроме тех, которые нам предстоит преодолеть через несколько минут. Необходимо определить, кто из пассажиров „первого класса“ согласится занять место в колесном экипаже, а кто будет упрямо настаивать на своем».

«Разумный подход, – согласился Кугель. – В вашем деле есть свои хитрости, которым мне придется учиться на своем опыте».

«Вот именно. А теперь о тактических методах: должно возникать впечатление, что мы придерживаемся одного и того же мнения. В противном случае пассажиры начнут восстанавливать нас друг против друга, и мы не сможем контролировать ситуацию. Так как предварительное обсуждение любого возникающего вопроса невозможно, давайте сигнализировать о своем мнении следующим образом: кашлянув, мы будем сообщать, что, по нашему мнению, пассажира следует оставить на судне, а шмыгнув носом – о том, что его лучше поместить в колесном экипаже».

«Договорились!»

Приблизившись к судну, пассажиры остановились, скептически разглядывая его. Перрукиль, мелкий тощий субъект с горящими глазами, словно сделанный из одних нервов и костей, посмел даже предположить, что его пытаются обмануть: «Вармус, что вы затеяли? Взяли наши терции, а теперь собираетесь оставить нас в каютах заброшенного корабля, после чего потихоньку смоетесь со всем вашим караваном? Так, что ли? Предупреждаю: я не вчера родился!»

«Как правило, корабли не плавают по суше», – пробормотал эстет Клиссум.

«Совершенно верно! – подтвердил Вармус. – Благодаря магии Кугеля, однако, это судно безопасно и беспрепятственно плывет по воздуху».

Кугель строго произнес: «В связи с тем, что допущена достойная сожаления ошибка, проезда на борту „Авентуры“ ожидают десять человек, тогда как в имеющихся каютах поместятся только шестеро. Четырем пассажирам предлагается ехать в колесном экипаже „первого класса“, во главе каравана – перед ними откроется ничем не загороженный вид на окрестности. Поэтому позвольте спросить: у кого из вас наблюдаются приступы головокружения или чрезмерная боязнь высоты?»

Перрукиль практически пританцовывал, подстегиваемый эмоциональными спазмами: «Не смирюсь ни с каким ухудшением условий! Я первый заплатил за проезд, и Вармус гарантировал мне первоклассное обслуживание! Если потребуется, я могу привести констебля, засвидетельствовавшего сделку – он подтвердит обоснованность моих претензий».

Вармус многозначительно кашлянул – Кугель отозвался таким же кашлем.

Эрмольда отвела Вармуса в сторону и настойчиво прошептала ему на ухо несколько слов, заставивших Вармуса схватиться обеими руками за свои золотистые кудри. Встретившись глазами с Кугелем, он резко кашлянул.

Клиссум сказал: «У меня нет выбора, я подчиняюсь неизбежности! Придорожная пыль для меня нестерпима – я начну хрипеть, задыхаться и корчиться в астматических судорогах».

Перрукиля, по всей видимости, оскорбляли произношение нараспев и эпикурейские манеры Клиссума. Он вызывающе обронил: «Если у вас настолько хрупкое здоровье, зачем вы пустились в дальний путь по караванным тропам?»

Обратив глаза к небу, Клиссум ответил самым звучным тоном: «В то время, как безвозвратно проходят последние секунды моего бытия на этой умирающей планете, я не поддаюсь унынию, не позволяю себе погрузиться в отчаяние! Здесь еще возможны славные подвиги, мир еще полон чудес! Я – пилигрим, совершающий паломничество длиной в целую жизнь, я вечно пребываю в поиске – здесь, там, везде – в поиске того неуловимого свойства, которое…»

«Какое отношение все это имеет к вашей астме?» – нетерпеливо вмешался Перрукиль.

«Взаимосвязь в данном случае носит как косвенный, так и непосредственный характер. Я поклялся, что, невзирая ни на что, буду петь свои оды на Фестивале, даже если лицо мое побагровеет а астматическом припадке. И когда я узнал, что смогу путешествовать в чистом воздухе, высоко над землей, радости моей не было предела!»

«Вот еще! – пробормотал Перрукиль. – Чтó, если мы все страдаем астмой? Вармус никого не позаботился об этом спросить».

Пока продолжался этот спор, Вармус прошептал Кугелю на ухо: «Эрмольда призналась в беременности! Она опасается того, что толчки и сотрясения экипажа могут привести к самым нежелательным последствиям. Ничего не поделаешь – ей предстоит возлежать на подушках на борту „Авентуры“».

«Вы правы», – откликнулся Кугель.

Их внимание привлек беззаботный смех Иванелло, говорившего: «Я полностью доверяю Вармусу! Знаете, почему? Потому что я уплатил двойную цену за лучшие доступные удобства, каковые, согласно его обещанию, я могу выбрать по своему усмотрению. Следовательно, я выбираю каюту на корме! Кугель может ночевать с караванными служащими».

Кугель отчетливо шмыгнул носом и заявил не допускающим возражений тоном: «В данном случае Вармус имел в виду исключительно колесные экипажи. Такому молодому человеку, как вы, доставит удовольствие возможность время от времени спрыгивать на землю и прогуливаться, собирая ягоды по пути. Каюты „Авентуры“ зарезервированы для разборчивых пассажиров, заслуживших высокую репутацию – таких, как Клиссум и Эрмольда».

«Вы сомневаетесь в моей репутации? – возмутился экклезиарх Голф Раби. – Я изучил четыре бесконечности и состою действительным членом Коллегии. Я привык к тому, чтобы мне оказывали особое предпочтение. Кроме того, мне нужна тишина, чтобы я мог предаваться медитации – то есть, меня следует разместить в каюте».

Шурша одеждами и распространяя вокруг себя кисловатый запах, Ниссифера выступила на пару шагов вперед и произнесла странным гортанным полушепотом: «Я полечу на корабле. Любой, кто попытается мне помешать, будет запятнан».

Закинув голову, Иванелло смерил эту особу надменным взглядом из-под полуопущенных век: «Запятнан? Что вы имеете в виду?»

«Вам не терпится узнать?» – прошептала Ниссифера.

Кугель внезапно встревожился и обвел глазами присутствующих: где были доктор Лаланке и его подопечные? Мучимый опасениями, Кугель взбежал по трапу на палубу.

Опасения оправдались. Три одинаковые девушки заняли каюту на корме. Доктор Лаланке стоял у входа и жестикулировал. Заметив Кугеля, он раздраженно воскликнул: «Непослушные маленькие бестии! Как только им приходит в голову какой-нибудь каприз, с ними невозможно справиться! Должен признаться, я просто выхожу из себя!»

«Тем не менее, они должны покинуть мою каюту!»

Лаланке кисло усмехнулся: «Ничего не могу поделать. Убеждайте их сами – может быть, у вас что-нибудь получится».

Кугель зашел в каюту. Три девицы сидели на койке и глядели на него большими серыми глазами. Кугель указал на дверь: «Выходите сейчас же! Это капитанская каюта, я – капитан».

Словно по сигналу, все три девушки подтянули ноги под скамью и обняли колени руками. «Да-да, все это очаровательно, – отреагировал Кугель. – Не уверен, однако, в том, что подобные бесполые маленькие создания соответствуют моим вкусам. В надлежащих обстоятельствах я не прочь был бы поэкспериментировать, но не со всеми тремя сразу, это не позволило бы мне сосредоточиться. А теперь воспользуйтесь своими хрупкими ножками и выходите на палубу – или мне придется вас вытолкать!»

Девицы сидели неподвижно, как три совы.

Кугель вздохнул: «Что поделаешь? Придется вас вытаскивать». Он уже направился к койке, когда снаружи послышался голос Вармуса: «Кугель, где вы? Нужно принимать решения!»

Вернувшись на палубу, Кугель обнаружил, что пассажиры «первого класса» уже взошли по трапу и спорили, не пуская друг друга в каюты. Вармус обратился к Кугелю: «Мы больше не можем задерживаться! Я приведу сюда караван – судно полетит за первым экипажем».

«На борту слишком много людей! – в отчаянии возопил Кугель. – Четверо должны спуститься и занять места в экипажах! Тем временем доктор Лаланке и его труппа самовольно заняли мою каюту!»

Вармус пожал широкими плечами: «Вы – капитан, вам достаточно отдать соответствующие приказы. Тем временем отвяжите все швартовы, кроме одного, и проследите за тем, чтобы ваша магия работала, как следует».

Вожатый каравана спустился на землю. «Подождите! – закричал Кугель. – Где стюард? Кто будет готовить и подавать блюда?»

«Всему свое время, – отозвался Вармус. – Приготовьте полдник сами – вам все равно нечего делать. Так что поднимайте трап! Готовьтесь к отъезду!»

Сплюнув от досады, Кугель привязал к стволу кипариса трос, продетый в кольцо на носу судна, после чего освободил и сложил в бухты на борту остальные швартовы. С помощью доктора Лаланке и Клиссума он затащил на палубу трап.

По дороге приблизился караван. Вармус отвязал трос от кипариса, и невесомое судно плавно поднялось в воздух. Вожатый каравана привязал трос к задней перекладине головного экипажа, запряженного двумя фарлоками-тяжеловозами из породы черных колоколорогов. Вармус без лишних слов взобрался на козлы экипажа, и караван двинулся по прибрежной дороге.

Остановившись на средней палубе, Кугель посмотрел по сторонам. Пассажиры выстроились вдоль поручней, поздравляя друг друга с удачным способом передвижения. Между ними уже возникло нечто вроде атмосферы товарищества – не разделяла это настроение лишь Ниссифера, сидевшая в неуклюжей позе на крышке люка, ведущего в трюм. Впрочем, доктор Лаланке тоже предпочитал стоять поодаль от других, облокотившись на поручень. Кугель присоединился к нему: «Вам удалось вывести своих подопечных из моей каюты?»

Доктор Лаланке сокрушенно покачал головой: «Любопытные существа, невинные и непосредственные, они подчиняются только собственным потребностям».

«Но не могут же они не выполнять ваши недвусмысленные указания?»

Каким-то удивительным образом доктор Лаланке умудрился придать лицу одновременно извиняющееся и насмешливое выражение: «Так может показаться со стороны. Я нередко задаю себе вопрос: за кого они меня принимают? В любом случае, своим хозяином они меня не считают».

«В высшей степени любопытно! Каким образом они оказались под вашей опекой?»

«Что ж, прежде всего вам следовало бы знать, что я унаследовал огромное состояние. Я живу на берегу реки Сцонглеи, неподалеку от Старого Ромарта. Моя усадьба построена из редких пород дерева: тарринха, сетчатого дифоно, скиля, пурпурного транка, камфера и дюжины других. Окруженный роскошью, я мог бы вести легкую жизнь; тем не менее, для того, чтобы как-то оправдать свое существование, я занимаюсь описанием биографий и достижений великих чародеев. У меня хранится достопримечательная коллекция связанных с ними редкостей и чудодейственных артефактов», – пока он говорил, взгляд доктора сосредоточился на «брызгосвете», украшавшем шляпу Кугеля.

Кугель осторожно спросил: «Значит, вы сами – чародей?»

«Увы! Для этого мне не хватает способностей. Иногда мне удается запомнить какое-нибудь пустячное заклинание, отгоняющее кровососущих насекомых или успокаивающее рычащих собак, на такая магия, как ваша – позволяющая судну плыть по воздуху – мне недоступна. Тем временем, раз уж мы завели разговор о волшебстве, не могу не обратить внимание на предмет, сверкающий на вашем головном уборе: от него исходит безошибочная магическая эманация!»

«У этой безделушки сложная история. Я мог бы вам рассказать ее в другое, удобное для этого время, – уклонился Кугель. – В настоящий момент, однако…»

«Разумеется! Вас гораздо больше интересуют „мимы“, как я их называю. Вполне возможно, что их первоначальное назначение состояло именно в том, чтобы устраивать бессловесные представления».

«Больше всего меня интересует способ изгнать их из моей каюты».

«Мой рассказ не займет много времени, хотя сначала я должен упомянуть о Великом Мофоламе позднего восемнадцатого эона. Архичародей Моэль Лель-Лайо обитал во дворце, вырезанном из цельной глыбы лунного камня. Даже в наши дни, прогуливаясь по равнине Серых Теней, можно найти пару его осколков. Занимаясь раскопками древних склепов, я нашел камбентовый ларец, содержавший три статуэтки из растрескавшейся, выцветшей, покрытой пылью тысячелетий слоновой кости – каждая высотой не больше пальца. Я взял эти фигурки к себе в усадьбу и хотел промыть их, но они впитывали всю льющуюся на них воду. В конце концов я опустил их в бассейн, чтобы они успели вымокнуть за ночь. Наутро я обнаружил трех девиц, находящихся теперь на борту вашего судна. Я присвоил им имена Сущь, Скася и Рлысь в честь Трацинтийских граций и попробовал научить их говорить. Но они ни разу не издали ни звука – даже между собой они не обмениваются ни словом.

Причудливые, неизъяснимо привлекательные существа! Я мог бы описывать их поведение часами… Я называю их «мимами», потому что время от времени на них находит особое настроение: они начинают вставать в позы, красоваться и подражать сотням всевозможных телодвижений, устраивая целые представления, смысл которых для меня непостижим. Я научился позволять им поступать по-своему, а за это они позволяют мне их содержать».

«Все это замечательно, – кивнул Кугель. – Но отныне мимам позднего восемнадцатого эона предстоит столкнуться с современной реальностью, олицетворенной моей персоной. Предупреждаю вас: вполне возможно, что мне придется выгнать их из каюты, прибегнув к насилию!»

Доктор Лаланке скорбно пожал плечами: «Не сомневаюсь, что при этом вы постараетесь соблюдать всю возможную осторожность. Что вы намерены сделать?»

«Для предварительных размышлений не осталось времени!» – Кугель решительно направился к двери капитанской каюты и распахнул ее. Три девицы, как прежде, сидели на койке, рассматривая Кугеля с бесстрастным любопытством.

Кугель сделал шаг в сторону и указал на открытую дверь: «Вставайте и уходите! Сейчас же! Вон отсюда! Мне пора прилечь и отдохнуть».

Ни одна из девиц не пошевелилась. Кугель подошел к ним и взял за предплечье крайнюю правую. Помещение тут же наполнилось стремительным движением – Кугель и опомниться не успел, как вылетел из каюты головой вперед.

Разъяренный, Кугель снова забежал внутрь и попытался схватить ближайшую из трех девушек. Сохраняя самое серьезное и спокойное выражение лица, она ускользнула от его хватки, и снова каюту заполнил вихрь фигур, подобный трепещущему танцу теней на стенах и на потолке. Наконец Кугелю удалось схватить одну из девиц сзади и вынести ее на палубу. Он тут же ощутил сильный толчок в спину; ему пришлось отпустить пленницу, чтобы удержаться на ногах, и вынесенная из каюты девица сразу вернулась внутрь.

Помимо доктора Лаланке, за происходящим уже наблюдали другие пассажиры. Они смеялись, обмениваясь шутливыми замечаниями; во всеобщей забаве не участвовала только Ниссифера. Доктор Лаланке наставительно произнес, подтверждая собственные наблюдения: «Видите, что происходит? Чем грубее с ними обращаются, тем решительнее они сопротивляются».

«Рано или поздно им захочется есть, и они выйдут, – процедил сквозь зубы Кугель. – А тогда мы посмотрим, кто останется на палубе».

Доктор Лаланке покачал головой: «Не слишком на это надейтесь. Они редко и мало едят – лишь время от времени соглашаются закусить кусочками фруктов или пирожных, запивая глотком вина».

«Постыдитесь, Кугель! – вмешалась Эрмольда. – Неужели вы намерены обречь на голодовку трех несчастных девушек, и так уже бледных и тощих?»

«Если им не нравится голодать, пусть выходят из моей каюты!»

Экклезиарх поднял поразительно длинный, белый и костлявый указательный палец с желтым морщинистым ногтем: «Кугель, вы заботитесь о своих удобствах так, словно вы – нежная оранжерейная орхидея. Почему бы, хотя бы раз в жизни, не восстать против тирании физиологических нужд? Могу предоставить вам трактат, посвященный этому вопросу».

Клиссум произнес: «В конечном счете невозможно не придти к выводу, что вам следует уделять удобствам пассажиров больше внимания, чем своим собственным. Кроме того, не забывайте, что Вармус гарантировал нам ежедневный обед из пяти или шести аппетитных блюд. Солонце давно взошло – вам пора по меньшей мере заняться приготовлением полдника».

Когда Кугель обрел, наконец, дар речи, он сказал: «Если Вармус предоставил вам такие гарантии, пусть Вармус и занимается приготовлением блюд».

Перрукиль начал возмущаться, но Кугель был неумолим: «Мои проблемы имеют для меня первостепенное значение!»

«В таком случае, что нам делать?» – вопросил Перрукиль.

Кугель указал на планширь: «Спуститесь по тросу и пожалуйтесь Вармусу! Так или иначе, меня больше не беспокойте».

Перрукиль промаршировал к бушприту и поднял крик.

Вармус повернул к нему большое круглое лицо: «В чем проблема?»

«Проблема в Кугеле. И она требует безотлагательного решения».

Вармус терпеливо остановил караван, притянул судно тросом к земле и взобрался на палубу: «Так в чем же дело?»

Перрукиль, Клиссум и Кугель заговорили одновременно; Вармус поднял руку: «По одному, будьте добры! Перрукиль, на что вы жалуетесь?»

Перрукиль указал на Кугеля дрожащим пальцем: «Он бездушен, как камень! Он отказывается готовить блюда и не уступает помещения тем, кто так дорого за них заплатил!»

Вздохнув, Вармус спросил: «Так что же, Кугель? Как вы объясняете свое поведение?»

«Мое поведение ни в каких объяснениях не нуждается. Выгоните сумасшедших девиц из моей каюты – в противном случае „Авентура“ больше не будет следовать за караваном и поплывет по воздуху под парусами туда, куда дует ветер».

Вармус повернулся к доктору Лаланке: «Ничего не поделаешь, придется подчиниться требованиям Кугеля. Позовите девушек на палубу».

«Но где, в таком случае, мы будем спать?»

«На полубаке есть три койки для команды, их могут занять ваши подопечные. В мастерской плотника, на форпике, есть еще одна койка – там тихо, и она вполне устроит достопочтенного Голфа Раби. Эрмольду и Ниссиферу мы разместим в левобортных каютах, Иванелло и Перрукиля – в каютах по правому борту, а вы разделите с Клиссумом каюту, рассчитанную на двух пассажиров. Таким образом все проблемы будут решены – так что позовите девиц».

Доктор Ланке с сомнением возразил: «В том-то и дело! Они не желают выходить! Кугель дважды пытался их выгнать, и дважды они выгоняли его самого».

Иванелло, лениво прислонившийся к поручню, прибавил: «О, это было презабавное зрелище! Кугель вылетел из каюты так, словно пытался перепрыгнуть с разбега широкую канаву!»

Доктор Лаланке вступился за девушек: «Скорее всего, они неправильно истолковали намерения Кугеля. Предлагаю зайти в капитанскую каюту втроем. Вармус, ступайте вперед, я за вами, а Кугель последует за мной. Позвольте мне объясниться с мимами жестикуляцией».

Все трое зашли в каюту, где три девицы продолжали скромно сидеть на койке. Доктор Лаланке продемонстрировал им последовательность жестов; три девушки тотчас же вышли из каюты одна за другой, всем своим видом выражая беспрекословную покорность.

Вармус в замешательстве покачал головой: «Не понимаю, чем была вызвана суматоха! Кугель, вам больше не на что пожаловаться?»

«Скажу только одно: теперь „Авентура“ может снова лететь за караваном».

Клиссум погладил пухлый подбородок: «Так как Кугель отказывается работать в камбузе, кто будет готовить и подавать обещанные вами гастрономические шедевры?»

Перрукиль мстительно прибавил: «Кугель предложил поручить обязанности повара вам, господин Вармус!»

«Кугель прекрасно знает, что у меня есть более существенные обязанности, – сухо отозвался Вармус. – Похоже на то, что мне придется назначить стюарда исключительно для обслуживания пассажиров воздушного судна». Нагнувшись над планширем, вожатый каравана прокричал: «Пришлите сюда Поррейга!»

Три девицы внезапно исполнили головокружительные акробатические номера, затем, крадучись – нечто вроде зловещего синхронного балета, закончив издевательскими взглядами и презрительными жестами в адрес Кугеля. Доктор Лаланке истолковал их перемещения: «Они выражают некую эмоцию или, точнее, свое отношение к происходящему. В чем именно оно заключается, не посмею определить».

Кугель высокомерно отвернулся – что позволило ему заметить шлейф коричневой атласной плащаницы, исчезнувший в капитанской каюте, дверь которой тут же захлопнулась.

Кугель яростно обратился к вожатому каравана: «Закутанная с головы до ног женщина, Ниссифера, только что проскочила в мою каюту!»

«Пора положить конец этому безобразию!» – решил Вармус. Громко постучав в дверь каюты, он позвал: «Мадам Ниссифера, будьте любезны удалиться и занять отведенное вам место!»

Изнутри раздался едва слышный гортанный полушепот: «Я останусь здесь, мне нужна темнота».

«Это невозможно! Капитанская кабина отведена Кугелю!»

«Кугелю придется ночевать в другом месте».

«Мадам, я очень сожалею, но Кугелю и мне придется зайти в каюту и отвести вас к назначенному вам спальному месту».

«Я вас запятнаю».

Голубые глаза Вармуса растерянно обратились к Кугелю: «О чем она говорит?»

«Понятия не имею! – пожал плечами Кугель. – Как бы то ни было! На борту моего судна правила должны выполняться неукоснительно. Прежде всего и превыше всего!»

«Совершенно верно! Если каждый будет делать все, что захочет, наступит полный беспорядок».

«Рад, что мы согласны хотя бы в этом! Заходите в каюту! Я решительно последую за вами!»

Вармус поправил блузу, натянул шляпу покрепче на золотистые кудри, распахнул дверь каюты и сделал шаг вперед; Кугель тоже приготовился зайти… Послышался сдавленный возглас – Вармус отшатнулся, налетев спиной на Кугеля, но к тому времени Кугель сам уже чуть не задохнулся от едкой вони, настолько отвратительной и всепроникающей, что у него свело скулы и заныли все зубы.

Пошатываясь, Вармус отбежал к поручню и облокотился на него, тяжело дыша и тупо глядя в пространство, после чего с выражением человека, смертельно уставшего от всего на свете, направился туда, где лежал вытащенный на палубу трап, спрыгнул на землю и обменялся парой слов с подоспевшим Поррейгом. Стюард вскочил на борт, Вармус высвободил обмотанный вокруг камня трос, и «Авентура» снова взмыла в воздух.

Немного поразмыслив, Кугель подошел к доктору Лаланке: «На меня произвела большое впечатление ваша учтивость, и я хотел бы ответить вам тем же. Вы и ваши подопечные можете теперь занять капитанскую каюту».

Лицо доктора помрачнело пуще прежнего: «Противоречивые инструкции приведут девушек в замешательство. При всем своем легкомыслии они очень чувствительны и могут не на шутку огорчиться. Насколько я понимаю, три койки на полубаке им подойдут как нельзя лучше».

«Как вам угодно!» Кугель прошелся вдоль левого борта и обнаружил, что каюту, освобожденную Ниссиферой, занял экклезиарх Голф Раби, тогда как в мастерской плотника устроился стюард Поррейг.

Прошипев сквозь зубы несколько забористых ругательств, Кугель нашел в кладовой старую подушку и потасканный матрас, соорудил нечто вроде палатки на полубаке и поселился в ней.

Русло Большого Чейнга лениво поворачивало то налево, то направо по обширной долине, покрытой полями, размеченными древними каменными оградами и редкими впадинами притоков; местами каменные фермерские дома ютились поближе один к другому под прикрытием деревьев с черной перистой листвой, а иногда и развесистых дубов с темно-синими кронами. По бокам изрытые дождями и ветром холмы купались в красных солнечных лучах, отбрасывая черные тени в форме полумесяцев там, где в обрывистых склонах образовались впадины.

Весь день караван следовал вдоль берега реки, минуя поселки Духодвор, Трунаш и Склив. Перед заходом Солнца путники разбили лагерь на прибрежном заливном лугу.

Когда багровый солнечный диск уже скрывался за гребнем холмов, караванные служащие развели огромный костер, и путешественники собрались вокруг него, чтобы согреться – вечером поднялся холодный ветер.

Пассажиры «первого класса» поужинали неприхотливыми, но сытными блюдами, которые даже эстет Клиссум признал съедобными – все, кроме Ниссиферы, не выходившей из капитанской каюты, и мимов – три девушки уселись по-турецки на лугу рядом с «Авентурой» и смотрели, как завороженные, на пламя костра. Иванелло вышел из каюты в роскошном костюме: на нем были свободные брюки из плетеных золотистых, янтарных и черных саржевых нитей, безупречно подогнанные черные сапоги и свободная блуза оттенка слегка закопченной слоновой кости, расшитая золотыми цветочными узорами. В мочке его правого уха висела блестящая цепочка длиной сантиметров восемь, а на конце цепочки болтался шарик из молочно-белого опала, не меньше двух сантиметров в диаметре: драгоценность, приковавшая внимание трех мимов в такой степени, что они, казалось, погрузились в транс.

Вармус щедро наливал вино, и путники завязали оживленный дружеский разговор. Один из «экипажных» пассажиров, некий Анск-Давеско, воскликнул: «Вот мы здесь сидим, незнакомцы, волей-неволей оказавшиеся в одной компании! Предлагаю каждому, по очереди, представиться и рассказать о себе – о том, кто он, откуда, чем занимается – ну, и что-нибудь о своих достижениях».

Вармус хлопнул в ладоши: «Почему нет? Можно начать с меня. Мадлик, налей еще вина… По существу, история моей жизни проста. Мой отец содержал птичник в местечке под названием Болотистая Сень, по другую сторону эстуария, напротив Порт-Пардусса. Он поставлял отборную птицу в портовые рестораны и другим местным заказчикам. Сначала я думал, что пойду по его стопам, но он женился второй раз на красотке, не выносившей запах жженых перьев. В угоду этой женщине отец забросил птичник и пытался разводить тинорыбицу в мелких прудах-питомниках – мне пришлось их самому выкапывать. Но на деревьях вокруг прудов собирались филины – они не прочь полакомиться мелкой рыбой. Их уханье так надоело новой супруге отца, что она от него сбежала с торговцем редкими благовониями. После этого мы перевозили пассажиров и грузы на пароме из Болотистой Сени в Порт-Пардусс и обратно – до тех пор, пока папаша не заснул на пароме, выпив лишнего, и наш паром отнесло течением и ветром в открытое море… С тех пор я занимаюсь караванной торговлей – остальное вам известно».

Голф Раби произнес: «Надеюсь, моя история, в отличие от биографии нашего вожатого, покажется присутствующим более вдохновляющей – в особенности молодым людям и даже таким самовлюбленным чудакам, как Иванелло и Кугель».

Иванелло, присевший поближе к девушкам-мимам, тут же отозвался: «Погодите-ка! Оскорбляйте меня сколько угодно, но не ставьте меня на одну доску с Кугелем!»

Кугель отказался удостоить это замечание каким-либо ответом.

Голф Раби отозвался только холодной усмешкой: «Я провел всю жизнь, придерживаясь строгих дисциплинарных правил, и преимущества такого регламента должны быть очевидны для всех. Еще будучи катехуменом в Нормальной семинарии Обтранка, я заслужил уважение сверстников чистотой своей логики. В качестве первопоклонника Коллегии я подготовил трактат, демонстрировавший, каким образом обжорство – в частности, злоупотребление сочными мясными блюдами – ослабляет и разлагает дух подобно тому, как сухая гниль разрушает дерево. Даже теперь, когда я пью вино, я добавляю в него три капли аспергантиума, придающего любому напитку горьковатый привкус. Теперь я вхожу в состав Совета Коллегии и мне присвоена степень пантолога Окончательного Откровения».

«Выдающееся достижение! – заявил Вармус. – Провозглашаю тост за успешное продолжение вашей карьеры – возьмите этот бокал вина без примеси аспергантиума, чтобы присоединиться к нам, не испытывая отвращения к тому, что вы пьете».

«Благодарю вас! – откликнулся Голф Раби. – Ради такого случая можно пренебречь правилами».

Кугель встал с бокалом в руке и обратился к спутникам: «Я родился в знатной альмерийской семье и унаследовал древнее поместье. Сопротивляясь несправедливости, я навлек на себя гнев злобного чародея, отправившего меня на Дальний Север, чтобы я там погиб. Но он даже не подозревал, насколько подчинение судьбе чуждо моей натуре…» – Кугель обвел взглядом лица сидевших вокруг путешественников. Иванелло щекотал соломинкой девушек-мимов. Клиссум и Голф Раби спорили, обсуждая вполголоса доктрину изоптогенеза Вогеля. Доктор Лаланке и Перрукиль сравнивали преимущества постоялых дворов Торкваля.

Слегка помрачнев, Кугель уселся на прежнее место. Вармус, объяснявший дальнейший маршрут каравана Анску-Давеско, наконец заметил молчание Кугеля и воскликнул: «Замечательно, Кугель! Любопытнейший рассказ! Мадлик, думаю, пора открыть еще пару кувшинов вина „туристического класса“. Нечасто нам случается устраивать такое празднество до наступления Фестиваля! Лаланке, вы не откажетесь показать нам одну из своих пантомим?»

Доктор Лаланке просигналил трем девушкам; озабоченные настойчивыми приставаниями Иванелло, они не сразу заметили жестикуляцию опекуна, но в конце концов вскочили на ноги и исполнили последовательность головокружительных сальто-мортале.

Иванелло подошел к доктору Лаланке и что-то пробормотал ему на ухо.

Доктор нахмурился: «Это неприличный вопрос – по меньшей мере, чрезмерно откровенный – но я могу ответить на него только положительно».

Иванелло снова наклонился к доктору и о чем-то тихо спросил. На этот раз доктор ответил ему самым ледяным тоном: «Сомневаюсь в том, что подобные идеи когда-либо приходили им в голову». Отвернувшись, доктор Лаланке продолжил беседу с Перрукилем.

Анск-Давеско принес гармонь и стал наигрывать веселую мелодию. Эрмольда, вопреки протестам испуганного Вармуса, вскочила и бодро сплясала джигу.

Закончив танец, Эрмольда отвела Вармуса в сторону и сообщила: «У меня были ложные симптомы – просто пучило живот. Конечно, мне следовало предупредить вас раньше, но я запамятовала».

«Рад слышать! – отозвался Вармус. – Кугелю эта новость тоже придется по душе, так как, в качестве капитана „Авентуры“, ему пришлось бы выполнять обязанности акушера».

Так проходил вечер. Каждый из спутников мог рассказать о себе или предложить к обсуждению ту или иную концепцию; тем временем костер догорел – от него остались только раскаленные угли.

Оказалось, что Клиссум сочинил несколько од; по настоянию Эрмольды он процитировал с драматическим выражением шесть строф из длинной поэмы под наименованием «О Время, неужели ты – исчадие трусливой подлости?», распевая каденцию после каждой строфы.

Кугель вынул колоду карт и предложил Вармусу и Анску-Давеско научить их игре в скакс, утверждая при этом, что победа и поражение в этой игре зависели исключительно от случая. Оба, однако, предпочли слушать Голфа Раби, отвечавшего на дерзкие вопросы Иванелло: «Никакой путаницы здесь нет! Коллегию иногда называют „Схождением лучей“ или даже „Ступицей“ – в шутку, разумеется. Сущность, однако, одна и та же».

«Боюсь, это выше моей головы, – признался Иванелло. – Я заблудился в джунглях терминологии».

«Ага, что я слышу? Слова непосвященного! Но любой термин становится проще простого, если его правильно объяснить!»

«Объясните же, будьте добры».

«Представьте себе колесо, каждая спица которого соответствует одной из бесконечностей, каковых может быть от двадцати до тридцати – точное число все еще дискутируется. Спицы эти сходятся в фокусе чистого разума; они скрещиваются в точке схождения и расходятся, продолжаясь в противоположных направлениях. Местонахождение этой „Ступицы“ безошибочно установлено; она расположена на территории Коллегии».

Вармус вмешался: «Как она выглядит?»

Голф Раби долго и пристально смотрел на догорающие угли. «Думаю, мне не следует отвечать на этот вопрос, – сказал он наконец. – Я не хотел бы создавать в вашем воображении ложные представления – их будет столько же, сколько слышащих меня ушей».

«Столько же, сколько половина слышащих вас ушей», – деликатно поправил экклезиарха Клиссум.

Иванелло лениво улыбнулся, глядя в ночное небо, где в зените мерцал одинокий Альфард: «Казалось бы, одной бесконечности достаточно для любого исследователя. Рассматривая множество бесконечностей, вы не чувствуете, что берете на себя непосильную задачу?»

Голф Раби обратил к молодому человеку большое продолговатое лицо: «Почему бы вам не закончить пару курсов в Коллегии? Тогда вы сами могли бы постигнуть множественность бесконечностей».

«Я подумаю о такой возможности».

Второй день пути во многом напоминал первый. Фарлоки размеренно шагали вперевалку по дороге, а налетевший с запада бриз подгонял «Авентуру», летевшую, в результате, впереди головного экипажа.

Стюард Поррейг приготовил сытный завтрак – фаршированных устриц, цукаты из кумкватов и лепешки, обсыпанные пунцовой икрой сухопутных крабов.

Ниссифера оставалась в заточении, не выходя из каюты. Поррейг принес к ее двери поднос и постучал: «Мадам Ниссифера, ваш завтрак!»

«Унесите его! – послышался хриплый шепот изнутри. – Мне не нужен завтрак».

Пожав плечами, стюард как можно скорее удалился – от «запятнанной» позавчера двери все еще исходил мерзейший запашок.

Полдник также закончился к удовлетворению пассажиров, хотя на этот раз Кугель попросил Поррейга больше не предлагать Ниссифере никаких блюд, пока она сама не появится в салоне.

Во второй половине дня Иванелло вынес на палубу лютню с длинным грифом, перевязанную бледно-голубой лентой, и спел несколько сентиментальных баллад под аккомпанемент тихих арпеджированных аккордов. Девушки-мимы подошли к нему поближе и с изумлением уставились на лютню; вопрос о том, способны ли они слышать музыку и понимают ли они вообще, в чем заключается музыкальное исполнение, стал предметом всеобщего обсуждения. Так или иначе, девушки легли на палубу животом вниз, подпирая подбородки скрещенными пальцами и наблюдая за Иванелло серыми глазами, полными, как могло показаться со стороны, немого восхищения. Осмелев, Иванелло погладил коротко подстриженные черные волосы Скаси. Две другие девушки тут же подобрались ближе, и молодому менестрелю пришлось поочередно погладить по голове Сущь и Рлысь.

Довольный собой Иванелло расплылся в улыбке и спел еще одну балладу; Кугель угрюмо наблюдал за происходящим с полубака.

На этот раз за весь день пути караван проехал мимо единственного маленького поселка, Порт-Титуса. Окружающая местность становилась заметно диковатой. Впереди возвышался массивный горный эскарп – река пробила через него узкое ущелье, и в этой теснине дороге пришлось прижиматься к самому краю воды.

Ближе к вечеру каравану повстречалась бригада дровосеков, нагружавших бревна на баржу. Вармус остановил экипажи и фургоны. Спрыгнув с козел, он пошел наводить справки и вернулся с неутешительной новостью: впереди случился оползень, и дальнейшее продвижение по прибрежной дороге стало невозможным.

Дровосеки вышли на дорогу, указывая на север, в сторону крутых холмов: «В полутора километрах отсюда отходит боковая дорога, ведущая через Провал Настройщика и дальше по Ильдийской Пустыни. Когда вы проедете по ней три километра, будет еще одна развилка – поверните направо, чтобы объехать ущелье, и в свое время вы доберетесь до озера Заол и Каспары-Витатус».

Вармус повернулся, чтобы взглянуть в сторону провала: «И насколько безопасна эта дорога?»

Старшина дровосеков ответил: «По сути дела, нам это неизвестно – в последнее время никто не спускался по Провалу Настройщика. Что само по себе, конечно, настораживает».

Другой дровосек прибавил: «В „Приюте перевозчиков“ ходят слухи о банде кочевников из Карста. Говорят, эти безжалостные дикари умеют устраивать незаметные засады – но они боятся темноты и не нападают ночью. У вас многочисленный отряд – скорее всего, вам нечего опасаться, кроме внезапной атаки из укрытия. Следует, однако, выставить дозорных и внимательно наблюдать за окрестностями».

Младший дровосек вмешался: «А как насчет скальных гоблинов? Разве они не опаснее бандитов?»

«Чепуха! – отозвался старшина. – Все это сказки, которыми детей пугают! Ты еще про перекати-чертей вспомни».

«А все равно они существуют! – упорствовал младший. – Мне про них многие рассказывали».

«Чепуха, говорю! – снова обронил старшина дровосеков. – После дюжины кружек эля в „Приюте перевозчиков“ по пути домой любому привидятся за каждым кустом гоблины и черти».

Второй дровосек задумчиво заметил: «Я придерживаюсь другого правила. Лучше держать ухо востро и побаиваться скальных гоблинов и перекати-чертей, даже если они не показываются, нежели позволить им захватить тебя врасплох».

Старшина решительно разрубил воздух ладонью: «За работу! Вы задерживаете сплетнями большой караван!» Повернувшись к Вармусу, он повторил: «Поезжайте через Провал Настройщика. Дней через восемь вы прибудете в Каспару-Витатус».

Вармус вернулся к экипажу, и караван двинулся вперед. Через полтора километра боковая дорога поднималась в холмы к Провалу Настройщика, и Вармус неохотно повернул туда, оставив позади знакомый прибрежный путь.

Боковая дорога долго петляла между холмами, углубилась в Провал Настройщика и вывела караван на плоскогорье.

К тому времени Солнце уже почти зашло. Вармус решил устроиться на ночлег там, где из рощи черных деодаров узкой струйкой вытекал ручей. Он тщательно расставил экипажи и фургоны, окружив их проволочной оградой, при малейшем прикосновении поражавшей лиловыми разрядами-молниями любого, кто попытался бы проникнуть через нее снаружи. Таким образом караван был защищен от рыщущих по ночам хунов, эрбов и вурдалаков.

Работники каравана наломали дров в роще деодаров и снова развели огромный костер. Пассажиров «первого класса» предварительно угостили ужином из трех блюд, приготовленным Поррейгом на борту «Авентуры», после чего они присоединились к «экипажным» путешественникам, закусывавшим у костра хлебом с тушеным мясом и квашеной зеленью.

Вармус налил всем вина, но не так щедро, как вечером предыдущего дня.

После ужина вожатый каравана обратился ко всем присутствующим: «Как вам известно, нам пришлось повернуть на объездную дорогу, в связи с чем не предвидится никаких неудобств и, надеюсь, никаких задержек. Тем не менее, теперь мы будем ехать по Ильдийской Пустыни, то есть по незнакомой мне территории. Потребуется система бдительного наблюдения. Главным дозорным будет Кугель, разместившийся на носу „Авентуры“. Он человек проницательный, зоркий и подозрительный; кроме того, ему практически больше нечего делать. Я буду следить за дорогой с козел головного экипажа, а Славóй, так как он едет в последнем фургоне, станет нашим арьергардом. Но прежде всего мы будем полагаться на Кугеля, перед которым открывается обширный вид сверху. Вот и все, что я хотел сказать. Продолжайте закусывать и развлекаться».

Клиссум прокашлялся и выступил вперед – но перед тем, как он успел процитировать первый слог своей оды, Иванелло схватил лютню и, залихватски бряцая по струнам, принялся распевать довольно-таки вульгарную песенку. Клиссум постоял немного, обиженно улыбаясь, после чего отвернулся и сел на прежнее место.

С севера налетел порыв ветра, заставивший плясать пламя костра и на мгновение скрывший фигуру Иванелло в облаке стелющегося дыма. Иванелло беззаботно выругался, положил на землю лютню и опять занялся заигрыванием с девушками-мимами, по-прежнему загипнотизированными его музыкой. Сегодня он осмелел, но его эротические приставания – постольку, поскольку они в равной мере адресовались каждой из трех девиц – не встречали возражений.

Кугель с неодобрением наблюдал за происходящим. Повернувшись к доктору Лаланке, он пробормотал: «Иванелло побуждает ваших подопечных к распущенности».

«Вполне может быть, что таково его намерение», – согласился доктор.

«И вас это нисколько не беспокоит?»

«Ни в малейшей степени».

Клиссум снова вышел вперед и, поднимая рукописный свиток высоко над головой, с улыбкой обвел глазами собравшихся.

Иванелло, опустившийся в объятия Сущи в то время, как Рлысь прислонилась к нему с одной стороны, а Скася – с другой, наклонился к своей лютне и извлек из нее последовательность жалобных арпеджио.

Клиссум, казалось, готов был осудить вмешательство молодого человека, когда ветер направил прямо в лицо эстета струю густого дыма, в связи с чем он раскашлялся и отступил. Иванелло, опустивший голову так, что его каштановые кудри блестели отражениями языков пламени, улыбнулся и сыграл на лютне пару издевательских глиссандо.

Эрмольда возмущенно промаршировала вокруг костра, встала, глядя на Иванелло сверху вниз, и резко произнесла: «Клиссум хотел бы спеть одну из од. Предлагаю вам отложить лютню и послушать его».

«С удовольствием так и сделаю!» – отозвался молодой человек.

Эрмольда развернулась на месте и промаршировала обратно туда, где сидела. Три одинаковые девицы вскочили на ноги и последовали за ней такой же возмущенной походкой, раздувая щеки и растопырив локти, выпячивая животы и высоко поднимая колени неуклюжими толчками. Заметив, что у нее за спиной что-то происходит, Эрмольда обернулась; девицы отпрыгнули, кувыркнувшись спинами вперед, исполнили молниеносный лихорадочный танец, совершая длинные прыжки из стороны в сторону, как взбудораженные менады, и вновь опустились на траву рядом с Иванелло.

Эрмольда, растянув губы в напряженной улыбке, подошла к Клиссуму, чтобы обменяться с ним парой слов; при этом и она, и эстет бросали на молодого человека презрительные взгляды, полные праведного осуждения. Тем временем Иванелло, отложив лютню в сторону, всецело предавался эротическим экспериментам с окружившими его тремя девицами. Они нисколько не возражали против его прикосновений – напротив, теперь они прижимались к нему еще плотнее. Наклонив голову, Иванелло крепко поцеловал Рлысь в губы; Сущь и Скася тут же обратили к нему лица, требуя того же.

Кугель с отвращением крякнул: «Невыносимый юнец!»

Доктор Лаланке покачал головой: «Честно говоря, меня удивляет их податливость. Мне они никогда не позволяли к ним прикасаться. Что поделаешь! Кстати, Вармус явно начинает беспокоиться – наступает ночь».

Вармус поднялся на ноги и стоял, прислушиваясь к звукам, доносившимся из темноты. Пройдясь вдоль ограды, чтобы проверить ее надежность, он обратился к путешественникам: «Сохраняйте бдительность! Не бродите ночью, как лунатики! Не назначайте свидания в лесу! Я иду спать и рекомендую вам сделать то же самое, так как завтра нам предстоит долгий путь по Ильдийской Пустыни».

Клиссум не мог смириться с унижением и выступил вперед, всем своим видом изображая оскорбленное достоинство: «Меня неоднократно просили прочесть еще одну поэму, и я намерен выполнить эти просьбы».

Эрмольда одобрительно хлопнула в ладоши, но почти все остальные отправились спать.

Клиссум раздраженно поджал губы: «Теперь я продекламирую свою тринадцатую оду под наименованием «Вот-вот обрушатся ума высокопарные палаты». Эстет уже встал в подходящую горделивую позу, но опять налетел сильнейший порыв ветра, заново раздувший догорающие угли. Облака удушливого дыма заполнили все пространство вокруг костра, и последние оставшиеся слушатели поспешили уйти. Клиссум в отчаянии воздел руки к небу и удалился к себе в каюту.

Кугель провел тревожную ночь. Несколько раз он слышал отдаленный обиженный вопль какого-то существа, пытавшегося проникнуть сквозь ограждение, а однажды со стороны леса донеслось кудахтающее уханье нескольких нечеловеческих голосов.

Вармус рано разбудил своих подчиненных и пассажиров – как только восточный небосклон озарился красновато-лиловым предрассветным свечением. Стюард Поррейг подал завтрак: горячий чай, булочки и аппетитное рагу из жареных мидий, перловки, кангола и щитолистника. Как обычно, Ниссифера не выходила из каюты, но на этот раз отсутствовал также Иванелло.

Поррейг позвал Вармуса, чтобы тот нашел Иванелло и попросил его поторопиться с завтраком, но поиски по всему стойбищу каравана не привели к желаемому результату. Имущество молодого человека нашлось у него в каюте – все оставалось на своих местах, кроме самого Иванелло.

Сидя за столом, Вармус строго допросил каждого из пассажиров и работников, но никто не сумел предоставить никаких сведений. Вожатый тщательно изучил поверхность земли рядом с оградой, но не нашел признаков проникновения извне или изнутри. Наконец ему пришлось выступить с мрачным объявлением: «Иванелло исчез – будто растворился в воздухе. Я не обнаружил никаких свидетельств нападения или похищения. Тем не менее, я не могу поверить в то, что он добровольно нас покинул. Могу предложить только одно объяснение: Иванелло стал жертвой зловредной магии. Честно говоря, мне больше ничего не приходит в голову. Если у кого-нибудь возникнут какие-нибудь гипотезы или даже подозрения, прошу сообщить мне об этом. Тем временем, нет никакого смысла здесь оставаться. Нам нельзя задерживаться – караван должен прибыть в пункт назначения по расписанию. Погонщики, запрягайте фарлоков! Кугель, займите наблюдательный пост на носу!»

Караван выехал в Ильдийскую Пустынь; тайна исчезновения Иванелло осталась нераскрытой.

Теперь ведущая на север дорога – не более чем колея – достигла развилки, где караван повернул на восток, продолжая путь вдоль гряды холмов, тянувшейся вдаль настолько, насколько мог видеть глаз. В этой унылой, засушливой местности поддерживали существование лишь редкие чахлые звоностволы и напоминавшие маленькие кочки кактусы, хотя время от времени попадался и дендрон с черной, пурпурной или красной листвой.

Часа через два Вармус прокричал, обращаясь к летевшему рядом судну: «Кугель, вы следите за окрестностями?»

Перегнувшись через поручень, Кугель ответил: «Мне не помешало бы знать, за чем или за кем, собственно, я должен следить».

«Ищите враждебно настроенных кочевников – особенно опасны те, что прячутся в засаде».

Кугель обвел взглядом пустынный ландшафт: «Не вижу ничего, что соответствовало бы вашему описанию – вокруг только холмы и пустоши, хотя далеко впереди я замечаю темную полосу леса – или, может быть, это всего лишь река, окаймленная деревьями».

«Очень хорошо, Кугель! Держите ухо востро!»

Мало-помалу караван приближался к темной полосе деревьев, хотя она словно отступала по мере приближения, и перед заходом Солнца путники разбили лагерь на открытом песчаном участке.

Как обычно, развели костер, но исчезновение Иванелло вызвало всеобщую подавленность – разговоры велись вполголоса.

Как прежде, Вармус установил ограждение и снова обратился к пассажирам: «Пропажа одного из нас остается неразгаданной! Поэтому рекомендую каждому соблюдать исключительную осторожность! Ни в коем случае даже не подходите к ограде!»

Ночь прошла спокойно. Утром караван вовремя тронулся в путь, и Кугель снова выполнял роль дозорного.

Местность постепенно становилась не столь засушливой. Теперь стало очевидно, что полоса деревьев впереди тянулась вдоль русла реки, текущей с холмов и пересекавшей пустоши.

На берегу реки колея круто повернула на юг и следовала вниз по течению до каменного моста из пяти арок; здесь Вармус объявил перерыв, чтобы погонщики могли напоить фарлоков. Кугель приказал магической веревке укоротиться и таким образом опустил «Авентуру» на дорогу. Пассажиры «первого класса» спустились на землю и бродили вокруг, чтобы размяться.

У въезда на мост возвышался трехметровый монумент с бронзовой табличкой, привлекавшей внимание всех прохожих и проезжих. Кугель не смог разобрать надпись на табличке. Голф Раби приблизил к надписи длинный нос, пожал плечами и отвернулся. Доктор Лаланке, однако, заявил, что текст на табличке относился к диалекту сарсунийского языка, широко распространенного в девятнадцатом эоне и остававшегося в употреблении на протяжении четырех тысяч лет.

«Это чисто церемониальная надпись, – пояснил доктор. – В ней говорится:

Как видите, воды реки Сык больше никак нельзя называть «ревущими» или «бурными». Тем не менее, следует отдать должное щедрости короля Хайва. В самом деле, это было бы предусмотрительно». Доктор Лаланке вежливо поклонился монументу.

«Суеверие! – фыркнул Голф Раби. – В Коллегии мы склоняем головы только в знак почтения к Безымянному Синкрезу в средоточии Ступицы».

«Вполне может быть», – безразлично отозвался доктор Лаланке и отошел в сторону. Кугель перевел взгляд с экклезиарха на доктора, после чего поспешно поклонился монументу.

«Как же так? И вы, Кугель? – воскликнул Голф Раби. – А я-то думал, что вы – человек без предрассудков».

«Я отдаю честь памятнику именно потому, что у меня нет предрассудков, – возразил Кугель. – Древний обычай ничему не мешает и не требует никаких затрат».

Вармус с сомнением погладил пальцами мясистый нос, после чего отвесил монументу тяжеловесный поклон, чем вызвал у экклезиарха очередной приступ отвращения.

Фарлоков снова запрягли; Кугель снова поднял «Авентуру» в воздух, и караван проследовал по мосту через реку.

Через некоторое время после полудня Кугеля охватила сонливость; опустив голову на руки, он слегка задремал… Вскоре, однако, ему стало неудобно оставаться в этой позе. Протирая глаза и позевывая, он обозрел окрестности – и его внимание сразу привлекли какие-то скрытные перемещения в густых придорожных порослях дымноягодного кустарника. Наклонившись вперед, Кугель различил несколько десятков коренастых приземистых фигур в мешковатых панталонах, грязных куртках различных оттенков и черных платках, обмотанных вокруг головы. В руках они держали копья и боевые крючья – не было никаких сомнений в том, что они собирались напасть на караван.

Кугель прокричал Вармусу: «Стойте! Готовьтесь к обороне! Впереди, в кустах – засада бандитов!»

Вармус остановил караван, поднял рожок и протрубил сигнал тревоги. Караванные служащие, а также многие пассажиры, приготовили оружие, намеренные защищаться до последнего. Кугель опустил воздушное судно на дорогу, чтобы пассажиры «первого класса» могли принять участие в битве.

Вармус подошел к «Авентуре»: «Где именно они устроили засаду? И сколько их там?»

Кугель указал на заросли: «Они притаились в дымноягоднике; я насчитал не меньше двадцати трех человек. У них копья и железные ухваты».

«Молодец, Кугель! Вы спасли караван!» Вармус изучил ландшафт, после чего взял с собой десять человек, вооруженных шпагами, заряженными дротиками самострелами и духовыми ружьями, выпускающими ядовитые шипы, и отправился на разведку.

Через полчаса Вармус – разгоряченный, запыленный и раздраженный, вернулся со своим отрядом. Обратившись к Кугелю, он спросил: «Скажите снова – где вы заметили засаду?»

«За кустами у дороги, прямо впереди».

«Мы прочесали весь участок и не нашли никаких разбойников – там нет никаких следов их присутствия!»

Нахмурившись, Кугель смотрел на заросли дымноягодника: «Значит, они ускользнули, как только заметили, что караван остановился».

«Не оставив никаких следов? Вы уверены в том, что их видели? Или у вас начались галлюцинации?»

«Разумеется, я уверен в том, чтó я видел своими глазами! – возмутился Кугель. – Вы меня за дурака принимаете?»

«Нет, конечно, – примирительно сказал Вармус. – Вы правы, здесь нужен глаз да глаз. Даже если вам что-то привиделось, лучше перестараться, чем прозевать опасность. Но в следующий раз проверьте себя дважды, прежде чем поднимать тревогу».

Кугелю ничего не оставалось, как согласиться, и он вернулся на борт «Авентуры».

Караван продолжил путь мимо неподвижных и безмолвных зарослей; Кугель бдительно нес вахту на носу.

Ночь прошла без происшествий, но утром к завтраку не вышла Эрмольда.

Так же, как раньше, Вармус тщательно обыскал судно и участок, окруженный оградой, но Эрмольда словно растворилась в воздухе подобно Иванелло. Вармус встревожился настолько, что осмелился постучать в дверь каюты, занятой Ниссиферой – хотя бы для того, чтобы убедиться в ее наличии на борту.

Послышался гортанный полушепот: «Кто там?»

«Вармус, вожатый каравана. Как вы себя чувствуете?»

«Я в полном порядке, мне ничего не нужно».

Вармус обратил к Кугелю лицо, искаженное гримасой беспокойства: «Никогда еще у меня в караване не случалось ничего подобного! Что происходит?»

Кугель задумчиво произнес: «Ни Иванелло, ни Эрмольда не сбежали в Пустынь добровольно – это очевидно и неоспоримо. И тот, и другая летели на борту „Авентуры“ – таким образом, ночные преступления совершил кто-то из пассажиров первого класса».

«Что вы говорите? Как это может быть?»

«Другой возможности нет».

Вармус сжал огромный кулак: «Мы должны найти убийцу и заставить его признаться!»

«Верно! Но как это сделать?»

«Бдительность и дисциплина – превыше всего! Ночью никто не должен выходить из кают – разве что по нужде».

«И злоумышленник настигнет жертву в туалете? Это никак не поможет решению проблемы».

«Так или иначе, мы больше не можем задерживать караван, – проворчал Вармус. – Кугель, возвращайтесь на дозорный пост! Следите за всем, будьте внимательны, будьте предельно осторожны».

Караван снова двинулся на восток. Дорога тянулась под самыми холмами; на крутых склонах теперь нередко выделялись зазубренные скальные обнажения и группы низкорослых сучковатых акаций.

Доктор Лаланке прошел на носовую палубу, присоединился к Кугелю и завел разговор о таинственных исчезновениях пассажиров. Доктор, по его словам, находился в таком же замешательстве, как и все остальные: «Существует множество возможностей, но ни одна из них не представляется достаточно вероятной. Я мог бы предположить, например, что судно как таковое является источником зла: по ночам люки, ведущие в трюм, открываются сами собой и поглощают беспечных пассажиров».

«Мы обыскали трюм, – возразил Кугель. – И не нашли там ничего, кроме запасов провизии, багажа и тараканов».

«Я и не рассчитывал на то, что вы воспримете мое предположение всерьез. И все же, если мы придумаем десять тысяч гипотез, на первый взгляд абсурдных, одна из них почти неизбежно должна оказаться правильной».

Три одинаковые девицы тоже пришли на носовую палубу и стали развлекаться, размашисто расхаживая туда-сюда на полусогнутых ногах. Кугель недовольно обернулся: «Какую чертовщину они опять задумали?»

Девицы морщились, сводили глаза к переносице и складывали колечками губы, словно бесшумно хохоча; при этом, разгуливая туда-сюда, они искоса поглядывали на Кугеля.

Доктор Лаланке усмехнулся: «Они над вами подшучивают – насколько я понимаю, они подражают вашей походке».

Кугель холодно отвернулся, а три девицы отбежали подальше. Доктор Лаланке указал на кучевые облака, появившиеся впереди над горизонтом: «Они поднимаются над озером Заол; неподалеку от озера – Каспара-Витатус, оттуда дорога повернет к Торквалю».

«После Каспары-Витатус мне с вами не по пути, я направляюсь в Альмерию».

«Я знаю», – доктор Лаланке удалился и оставил Кугеля в одиночестве на посту. Кугель взглянул вокруг в поиске мимов – ему почти хотелось, чтобы они вернулись и развеяли его скуку. Но девушки придумали новую забаву – они сбрасывали на бредущих внизу фарлоков маленькие щепки и камешки; животные думали, что на них садятся насекомые, и хлестали себя по спине и по бокам длинными хвостами.

Кугель продолжал нести вахту. Скалистые склоны южных холмов становились все круче. На севере простиралась Ильдийская Пустынь – плоскость, расцвеченная полосками нежно-приглушенных цветов: темно-розового, дымчатого черновато-серого, красновато-коричневого, с едва заметными отдельными просвечивающими мазками темно-синего и зеленого.

Шло время. Мимы продолжали забавляться, теперь с участием погонщиков и даже некоторых пассажиров, которым, по всей видимости, это нравилось. Девушки сбрасывали вниз всякие мелочи и безделушки, а погонщики и пассажиры спрыгивали на землю, чтобы их подобрать.

«Странно! – подумал Кугель. – Почему бы стольким взрослым людям нравилась такая инфантильная игра?» Один из сброшенных мелких предметов блеснул в падении металлом. Кугелю показалось, что предмет этот формой и блеском напоминал монету. Неужели девушки бросали погонщикам терции? Откуда у них такое богатство?

Мимы закончили игру. Погонщики кричали снизу: «Еще! Продолжайте! Зачем вы остановились?» Девицы отозвались капризно-сумасшедшими жестами и сбросили на землю пустую сумку, после чего убежали к себе в каюту.

«В высшей степени странно!» – продолжал удивляться Кугель. Выброшенная сумка во всех отношениях походила на его собственную, надежно припрятанную в палатке на полубаке. Заглянув на всякий случай в палатку, он тут же встревожился и внимательно обыскал ее.

Сумки нигде не было.

Кугель в ярости подбежал к доктору Лаланке, сидевшему на крышке люка и беседовавшего с Клиссумом. «Ваши подопечные украли мою поясную сумку! – кричал Кугель. – Они выбросили все мои терции вниз, их растащили погонщики! Кроме того, мерзавки выбросили другие принадлежавшие мне ценные вещи, в том числе горшочек с сапожной мазью, не говоря уже о сумке как таковой!»

Доктор Лаланке поднял черные брови: «В самом деле? Плутовки! Я как раз спрашивал себя – на чем они так долго сосредоточили внимание?»

«Прошу вас рассмотреть возникшую ситуацию со всей серьезностью! Ответственность за расхищение моего имущества несете вы, и никто другой! Вы обязаны возместить мои потери».

Доктор Лаланке с улыбкой покачал головой: «Сожалею о постигшей вас неудаче, Кугель, но я не могу исправить все несправедливости мира».

«Разве они – не ваши подопечные?»

«Лишь в каком-то смысле. Они перечислены в списке пассажиров под собственными именами, то есть ответственность за их поведение несет Вармус. Вы можете обсудить ваши потери с ним или с девушками. Если они действительно похитили вашу поясную сумку, пусть сами за это расплачиваются».

«Ваши предложения практически нецелесообразны!»

«С вашей стороны было бы практически целесообразно вернуться на дозорный пост, пока на нас не напали настоящие, а не воображаемые разбойники!» – с этими словами доктор Лаланке отвернулся и возобновил разговор с Клиссумом.

Кугель вернулся на носовую палубу. Глядя в унылые дали Пустыни, он размышлял о возможных способах возмещения своих потерь… Краем глаза он заметил зловещее движение – нагнувшись вперед, Кугель сосредоточил внимание на склоне холма, где группа каких-то приземистых серых существ собирала в кучу тяжелые валуны на уступе, нависшем над дорогой.

Кугель внимательно рассматривал эту сцену в течение нескольких секунд. Он безошибочно различал искаженные, получеловеческие, рыхлые формы и черты амилоидов с заостренными головами, посаженными между плечами в отсутствие каких-либо признаков шеи – их рты открывались непосредственно в верхней части торса.

Еще раз хорошенько взглянув на них, чтобы убедиться в том, что он не стал жертвой игры воображения, Кугель позвал Вармуса: «На склоне холма – скальные гоблины! Поднимайте тревогу! Остановите караван, трубите в рожок!»

Вармус придержал фарлоков: «Кого вы видите? Где они?»

Кугель указывал вперед обеими руками: «На утесе – горные гоблины! Они собирают большие камни, чтобы обвалить их на караван!»

Вытянув шею, Вармус смотрел туда, куда показывал Кугель: «Никого не вижу!»

«Они серые, как скалы! Двигаются туда-сюда бочком, пригнувшись!»

Поднявшись с сиденья, Вармус подал сигнал тревоги погонщикам, после чего притянул воздушное судно на дорогу. «Мы приготовим гоблинам большой сюрприз!» – пообещал он Кугелю. Обратившись к пассажирам, стоявшим на палубе, Вармус сказал: «Будьте добры, сойдите на землю! Я намерен атаковать гоблинов с воздуха».

На борту «Авентуры» собрались десять человек, вооруженных арбалетами, заряженными железными стрелами и взрывными дротиками. Вармус привязал швартов к фарлоку-тяжеловозу: «Кугель! Удлините трос, чтобы судно поднялось над утесом, и мы устроим гоблинам приветственную бомбардировку!»

Кугель выполнил приказ – судно с готовыми к обстрелу арбалетчиками поднялось в воздух, проплыло к утесу и зависло над ним.

Вармус стоял на носу: «Так где же засада?»

Кугель протянул руку: «Вот здесь, где они собрали груду валунов!»

Вармус разглядывал склон холма: «Не вижу никаких гоблинов».

Кугель тоже внимательно рассматривал утес – гоблины исчезли. «Ну и прекрасно! – заявил он. – Они заметили наши приготовления и разбежались».

Вармус угрюмо хмыкнул: «Вы совершенно уверены, что видели скальных гоблинов? Вам не привиделось?»

«Конечно, уверен! Я не подвержен истерическим галлюцинациям!»

«Может быть, вам показалось, что шевелятся тени под скалами».

«Ни в коем случае! Я видел их так же отчетливо, как вижу вас!»

Голубые глаза вожатого каравана задумчиво сосредоточились на лице Кугеля: «Не обижайтесь, я вас не критикую. Вы заметили опасность и надлежащим образом предупредили нас – хотя, судя по всему, вы подняли тревогу по ошибке. Не буду высказывать дальнейшие замечания по этому поводу – с тем исключением, что, как вы сами понимаете, ложные тревоги заставляют нас терять драгоценное время».

Кугель не мог что-либо ответить на подобное подразумеваемое обвинение. Вармус подошел к поручную и прокричал ожидавшему внизу погонщику головного экипажа: «Поезжайте всем караваном вперед, мимо утеса! Мы обеспечим безопасность сверху».

Караван проехал мимо утеса без каких-либо нежелательных последствий, после чего «Авентуру» опустили на дорогу, чтобы пассажиры «первого класса» могли снова взойти на борт.

Вармус отвел Кугеля в сторону: «Вы безукоризненно выполняете свои обязанности. Тем не менее, я решил удвоить число дозорных. Шилк – вот он стоит, внизу – опытный караванный работник. Он будет нести вахту бок о бок с вами, чтобы каждый из вас мог подтверждать наблюдения другого. Шилк, подойди-ка сюда, будь так любезен! Теперь тебе придется охранять караван вместе с Кугелем».

«С удовольствием этим займусь! – сказал Шилк, круглолицый коренастый человек с волосами песочного оттенка и кудрявыми бакенбардами. – Надеюсь, наше сотрудничество будет плодотворным».

Помрачневший Кугель провел напарника на носовую палубу, после чего караван снова двинулся вперед. Дружелюбный и словоохотливый увалень, Шилк способен был обсуждать что угодно и как угодно долго, причем в мельчайших деталях. Кугель отвечал ему сухо и коротко, что приводило Шилка в замешательство. Обидевшись, он попытался объясниться начистоту: «Когда мне поручают работу такого рода, я люблю немного поболтать, чтобы скоротать время. Стоять здесь и молчать, уставившись в пространство, было бы слишком однообразно. В конце концов от скуки может разыграться воображение, и мы начнем принимать желаемое за действительное, – Шилк подмигнул и ухмыльнулся. – Не так ли, Кугель?»

По мнению Кугеля, шутка напарника носила оскорбительный характер – он ее проигнорировал.

«Ну ладно, – вздохнул Шилк. – Каждому свое, как говорится».

В полдень Шилк направился в камбуз, чтобы перекусить. Там он очевидно употребил чрезмерное количество еды и вина, в связи с чем во второй половине дня его стал одолевать сон. Обозревая окрестности помутневшими глазами, он сообщил Кугелю: «Вокруг ничего нет, кроме пары ящериц. Таково мое суждение, основанное на длительном профессиональном опыте, в связи с чем я намерен сделать перерыв и немного вздремнуть. Если увидите что-нибудь необычное, не забудьте меня разбудить». Шилк забрался в палатку Кугеля и устроился там поудобнее, тогда как Кугелю осталось только предаваться горьким размышлениям о потерянных терциях и выброшенной девицами сапожной мази.

Когда караван остановился, чтобы подготовиться к ночевке, Кугель сразу спустился на землю и подошел к Вармусу. Разъяснив вожатому легкомысленное поведение девушек-мимов, он пожаловался на понесенные им потери.

Вармус выслушал его вежливо, но слегка рассеянно: «Надо полагать, доктор Лаланке собирается выплатить вам компенсацию?»

«В том-то и проблема! Он отказывается нести какую-либо ответственность за действия своих подопечных! Он заявляет, что вы, в качестве вожатого каравана, обязаны возместить мои потери».

Рассеянность Вармуса мгновенно испарилась: «Лаланке утверждает, что выплатить возмещение должен я?»

«Вот именно! И теперь извольте получить мой счет».

Вармус сложил руки на груди и быстро отступил на пару шагов: «Доктор Лаланке заблуждается».

Кугель возмущенно протянул счет к самому носу вожатого: «Как я должен понимать ваши слова? Вы отказываетесь выполнять свои обязательства?»

«Все это не имеет ко мне никакого отношения! Хищение было совершено на борту „Авентуры“, вашего собственного судна!»

Кугель снова протянул Вармусу счет: «Тогда, по меньшей мере, вы должны вручить этот счет доктору Лаланке и взыскать с него оплату».

Вармус погладил подбородок: «Это противоречило бы установленным правилам. Вы – хозяин „Авентуры“. Значит, пользуясь должностными полномочиями, вы должны вызвать доктора Лаланке с целью проведения слушания и наложить на него штраф в надлежащем, по вашему мнению, размере».

Кугель с сомнением обернулся в сторону доктора Лаланке, продолжавшего беседу с Клиссумом: «Предлагаю вместе обратиться к доктору, чтобы совокупный вес наших полномочий заставил его признать справедливость моих требований».

Вармус отступил еще на шаг: «Не впутывайте меня в эту историю! Я – всего лишь Вармус, вожатый каравана, я еду по земле и ничего не знаю о том, что происходит на летающих кораблях!»

Кугель продолжал выдвигать аргументы, но на лице Вармуса застыло выражение хитрого упрямства – он не прислушивался ни к каким доводам. В конце концов Кугель подошел к столу, накрытому у костра, выпил вина и хмуро сосредоточил взгляд на языках пламени.

Вечером время тянулось бесконечно. Всех охватила подавленность, располагавшая к замкнутости: никто не читал стихи, не пел и не шутил; пассажиры угрюмо сидели вокруг костра, лишь изредка и тихо позволяя себе произнести несколько слов. Все умы занимал один и тот же невысказанный вопрос: «Кому суждено исчезнуть этой ночью?»

Когда костер уже догорал, путники стали неохотно расходиться по спальным местам; при этом многие оглядывались, обмениваясь с другими нервными замечаниями.

Наступила долгая ночь. Ахернар взошел в восточном квадранте и стал опускаться к западному горизонту. Фарлоки постанывали и фыркали во сне. Где-то далеко, в пустошах, зажегся мерцающий голубой огонек – через несколько секунд он погас и больше не появлялся. Восточная окраина неба стала светлеть – бледно-лиловая заря постепенно краснела, приобретая насыщенный оттенок темной крови. После нескольких тщетных попыток солнечный диск выглянул из-за горизонта и стал подниматься по небосклону.

Снова развели костер – караван оживился. Экипажные пассажиры позавтракали; фарлоков запрягли, все приготовились к отъезду.

Пассажиры «Авентуры» тоже проснулись и собрались в салоне. Все переводили взгляды с одного лица на другое, явно проверяя, не исчез ли кто-нибудь еще. Стюард Поррейг подал завтрак каждому из присутствующих, после чего подошел к двери капитанской каюты с подносом в руках: «Мадам Ниссифера, я принес вам завтрак! Нас беспокоит то, что вы давно ничего не ели».

«Я в полном порядке, – отозвался шепчущий голос. – Мне ничего не нужно. Вы можете уйти».

Подкрепившись, Кугель отвел в сторону доктора Лаланке: «Я посоветовался с Вармусом. Он заверяет меня в том, что, в качестве владельца „Авентуры“, я могу требовать от вас возмещения потерь, понесенных в результате вашей неспособности контролировать своих подопечных. Вот мой счет – в нем указаны все причитающиеся суммы. Вы обязаны оплатить его безотлагательно».

Доктор Лаланке бегло просмотрел счет. Его черные брови взметнулись выше обычного: «Взгляните на этот пункт – это просто потрясающе! „Сапожная мазь, один горшок. Стоимость: тысяча терциев“. Вы шутите?»

«Ни в малейшей степени! Эта сапожная мазь содержала драгоценный магический ингредиент».

Доктор Лаланке вернул бумагу Кугелю: «Вам придется предъявить этот счет лицам, непосредственно ответственным за вашу потерю, а именно Сущи, Скасе и Рлыси».

«Но вы же понимаете, что это бесполезно!»

Доктор пожал плечами: «Ничего не могу сказать по этому поводу. Тем не менее, я решительно отказываюсь принимать участие в дальнейшем выяснении ваших взаимоотношений с мимами». Поклонившись, доктор Лаланке отошел в сторону и присоединился к эстету Клиссуму, взгляды и вкусы которого во многом совпадали с его собственными.

Кугель направился на носовую палубу, где уже стоял на вахте Шилк. Тот опять занялся бесконечными разглагольствованиями; Кугель, как прежде, отвечал ему исключительно немногословно, и через некоторое время Шилку пришлось замолчать. Тем временем дорога завела караван в глубокую долину – крутые холмы теперь возвышались с обеих сторон.

Шилк провожал глазами бесплодные склоны: «Не вижу ничего, что могло бы послужить поводом для беспокойства. А вы что-нибудь замечаете?»

«Нет, в данный момент не замечаю».

Шилк в последний раз обвел окрестности рассеянным взором: «Прошу меня извинить, я скоро вернусь – мне нужно передать сообщение Поррейгу. Он удалился, и вскоре Кугель услышал, как из камбуза стали раздаваться взрывы дружеского смеха.

Через некоторое время Шилк вернулся, пошатываясь после обильной выпивки, и воскликнул напыщенно-добродушным тоном: «Как идут дела, капитан Кугель? Еще какие-нибудь галлюцинации?»

«Не совсем понимаю, на что вы намекаете», – обронил Кугель.

«Неважно, неважно! Такое может случиться с каждым, – Шилк присмотрелся к склонам холмов. – Вам так-таки нечего мне сообщить?»

«Нечего».

«Ну и прекрасно! Так держать! Посмотришь туда-сюда, ничего не увидишь и волей-неволей заглянешь в камбуз, чтобы промочить горло».

Кугель ничего не ответил, и Шилк, чтобы хоть чем-нибудь заняться, стал прищелкивать суставами пальцев.

Когда наступило время полдничать, Шилк опять, пожалуй, выпил больше вина, чем следовало, и во второй половине дня его снова стало клонить ко сну. «Я, наверное, пойду прилягу, чтобы успокоить нервы, – доверительно обратился он к Кугелю. – Так что бдительно наблюдайте за ящерицами и позовите меня, если увидите что-нибудь примечательное». Он залез в палатку Кугеля, откуда почти сразу же послышался удовлетворенный храп.

Кугель стоял, облокотившись на планширь, и продолжал размышлять о том, как можно было бы поправить его финансовое положение. Ни один из планов не представлялся осуществимым – тем более, что доктору Лаланке были известны несколько простейших магических формул… Странно, однако! Какие-то тени мелькали на гребне холма! Почему бы тени стали вдруг дергаться и прыгать? Возникало впечатление, что продолговатые черные силуэты быстро высовывались из-за скал на вершине холма, чтобы взглянуть на караван, после чего сразу скрывались.

Кугель подошел к палатке, нагнулся и потянул Шилка за ногу: «Проснитесь!»

Моргая и почесывая затылок, Шилк выбрался из палатки: «В чем дело? Поррейг уже подает вечернее вино?»

Кугель указал на хребет вереницы холмов: «Разве вы не видите?»

Шилк присмотрелся покрасневшими глазами к зазубренному гребню холмов, темневшему на фоне послеполуденного неба, но к тому времени подозрительные силуэты больше не появлялись. Удивленно повернувшись к Кугелю, он спросил: «А что вы там видите? Гоблинов, переодевшихся розовыми крысами? Или гигантских сороконожек, танцующих вприсядку?»

«Не то и не другое, – сухо ответил Кугель. – Мне показалось, что я заметил банду перекати-чертей. Теперь они прячутся на противоположном склоне холма».

Шилк опасливо покосился на Кугеля и отступил на шаг: «Очень любопытно! И сколько там было чертей?»

«Я не успел подсчитать, но думаю, что лучше всего было бы предупредить Вармуса».

Шилк опять пригляделся к гребню холма: «Ничего не вижу! У вас снова нервы шалят?»

«Ничего подобного!»

«Что ж, будьте добры удостовериться в наличии опасности прежде, чем будить меня попусту!» – с этими словами Шилк опустился на четвереньки и залез в палатку. Кугель посмотрел вниз, на Вармуса, мирно сидевшего на козлах головного экипажа, и открыл было рот, чтобы поднять тревогу, но передумал и молча продолжал наблюдение за окрестностями.

Прошло несколько минут, и Кугель сам стал сомневаться в том, что заметил нечто необычное.

Дорога огибала длинную узкую лощину, заполненную зеленоватой щелочной водой, питавшей несколько порослей колючих солончаковых кустов. Наклонившись вперед, Кугель сосредоточил внимание на кустах, но их сухие тонкие стволы и ветки никому не могли бы послужить укрытием. Как насчет водоема? Зеленоватый пруд казался слишком мелким для того, чтобы в нем могла скрываться существенная угроза.

Кугель выпрямился с чувством выполненного долга. Взглянув на гребень холма, однако, он обнаружил, что перекати-черти появились снова – теперь их стало еще больше; они высоко вытягивались, глядя на ползущий по дороге караван, и тут же скрывались за скалами.

Кугель снова потянул Шилка за ногу: «Перекати-черти вернулись, их больше, чем прежде!»

Шилк выбрался из палатки задом наперед и с трудом поднялся на ноги: «Ну что вам опять неймется? Какие такие черти?»

Кугель указал на холм: «Смотрите сами!»

Перекати-черти, однако, уже завершили разведку, и Шилк снова ничего не заметил. На этот раз он всего лишь устало пожал плечами и приготовился вернуться ко сну. Кугель, однако, подошел к планширю и позвал ехавшего внизу Вармуса: «Справа десятки перекати-чертей! Они поджидают за холмом!»

Вармус остановил экипаж: «Перекати-черти? А где Шилк?»

«Здесь, конечно, на вахте!» – тут же нашелся Шилк.

«Вы тоже видите каких-нибудь чертей?»

«Честно говоря, при всем моем уважении к Кугелю, должен признаться, что я их не видел».

Вармус тщательно выбирал слова: «Кугель, премного обязан за ваше предупреждение, но в этот раз я не думаю, что нам следует задерживаться. Шилк, продолжайте наблюдение!»

Караван тронулся с места. Шилк зевнул и собрался снова залезть в палатку. «Постойте! – раздраженно остановил его Кугель. – Видите расщелину в холмах? Если черти за нами последуют, им придется перескочить через эту расщелину, и тогда вы несомненно их заметите!»

Шилк неохотно согласился подождать: «Игры вашего воображения, Кугель, носят болезненный характер. Подумайте о том, к каким печальным последствиям они могут привести! Вам следовало бы контролировать себя – для вашего же блага… А вот и расщелина! Мы с ней поравнялись. Смотрите внимательно и скажите: видите ли вы каких-нибудь прыгающих чертей?»

Действительно, караван поравнялся с расщелиной. Как внезапный оползень из снующих дымчато-серых форм, перекати-черти перевалили через гребень холма и устремились к каравану.

«Теперь вы их видите?» – спросил Кугель.

Шилк на мгновение замер; у него отвисла челюсть. Но он тут же заорал: «Вармус! Тревога! Атакуют перекати-черти!»

Вармус не расслышал слова вахтенного и вопросительно обернулся к воздушному судну. Когда вожатый заметил, наконец, смутную волну огромных темных фигур, хлынувшую с холма, готовиться к обороне было поздно. И караванные служащие, и пассажиры в панике бросились в холодные воды пруда, а черти, перескакивая от одного фургона к другому, беспрепятственно сеяли хаос и разрушение.

Перекати-черти нанесли каравану непоправимый ущерб: перевернули фургоны и экипажи, сорвали с осей колеса, разбросали запасы провизии и багаж. После этого они обратили внимание на «Авентуру», но Кугель удлинил магическую веревку, и судно поднялось в небо. Черти высоко прыгали с разбега, пытаясь уцепиться за днище судна, но не доставали до него метров на пятнадцать-двадцать. Отказавшись от намерения взять на абордаж летучий корабль, черти схватили фарлоков – каждый из нападавших мог легко унести двух животных под мышками – поднялись по склону и скрылись за хребтом.

Кугель опустил судно на землю; тем временем служащие и пассажиры вылезали из пруда. Вармус застрял под перевернутым экипажем – для того, чтобы извлечь его оттуда, потребовались немалые усилия.

Кряхтя и морщась от боли, Вармус заставил себя стоять на ушибленных ногах. Оценив размеры ущерба, он глухо застонал: «Ничего не понимаю! За что нам такая напасть?» Угрожающе взглянув на обступивших его вымокших спутников, он спросил: «Где дозорные? Кугель! Шилк! Будьте добры, подойдите!»

Кугель и Шилк робко приблизились к вожатому. Облизывая губы, Шилк серьезно оправдывался: «Я поднял тревогу! Каждый может это подтвердить! Если бы не я, могло быть еще хуже!»

«Вы опоздали – черти уже напали на караван! Как вы объясняете это обстоятельство?»

Шилк поднял глаза к небу: «Это может показаться странным, но Кугель хотел подождать, чтобы черти успели перепрыгнуть через расщелину».

Вармус повернулся к Кугелю: «Положительно ничего не понимаю! Почему вы не хотели вовремя нас предупредить?»

«Я вовремя предупредил Шилка, но он мне не поверил! Я хотел поднять тревогу, как только заметил чертей…»

«Что вы имеете в виду? – развел руками Вармус. – Вы заметили чертей, но не подняли тревогу сразу же?»

«Так оно и было, потому что…»

Гримасничая от боли, Вармус поднял руку: «Не хочу больше ничего слышать! Кугель, вы приняли – мягко говоря – неправильное решение».

«Всему виной ваше недоверие к моим словам!» – горячо возразил Кугель.

Вармус устало пожал плечами: «Какая разница? Караван уничтожен! Мы безнадежно застряли посреди Ильдийской Пустыни! Через месяц ветер занесет песком наши кости».

Кугель взглянул на свои сапоги. Исцарапанные и потускневшие, они все еще могли оказывать магическое действие. С достоинством возвысив голос, Кугель заявил: «Караван может прибыть по назначению – благодаря ограбленному, несправедливо обвиняемому и беспощадно униженному Кугелю!»

Вармус резко спросил: «Не могли бы вы уточнить, чтó именно вы имеете в виду?»

«Возможно, мои сапоги еще способны придавать невесомость. Приготовьте экипажи и фургоны. Я подниму их в воздух, и мы проследуем по прежнему маршруту».

К Вармусу вернулась прежняя энергия. Он дал указания погонщикам, и те привели экипажи и повозки в более или менее пригодное к использованию состояние. К каждому экипажу и фургону привязали веревки; пассажиры заняли места. Переходя с места на место, Кугель поочередно пинал каждый из фургонов и экипажей, тем самым наделяя их способностью к левитации. Вереница безколесных повозок поднялась в воздух. Тем временем погонщики, державшие в руках концы веревок, ожидали дальнейших приказов. Вармус, которому многочисленные ушибы и растяжения не позволяли идти пешком, взобрался на палубу «Авентуры». Кугель хотел было последовать за ним, но Вармус остановил его: «Нам нужен только один дозорный – человек, доказавший на практике обоснованность своих суждений. Другими словами, дозорным будет Шилк. Если бы не мои увечья, я без сожалений тащил бы за собой судно, но теперь эту обязанность придется возложить на вас. Возьмите трос, Кугель, и ведите караван по дороге со всей возможной поспешностью».

Понимая бесполезность возражений, Кугель схватился за трос и решительно направился вперед, направляя летящую за ним на привязи «Авентуру».

Перед заходом Солнца фургоны и экипажи спустили на землю – пора было устраиваться на ночлег. Под наблюдением Вармуса Славóй, главный погонщик, установил ограждение. Развели костер; для того, чтобы развеять мрачное настроение, всем налили вина.

Вармус выступил с краткой речью: «Мы потерпели серьезное поражение и понесли большие потери. Тем не менее, возлагать вину на кого-либо бесполезно. Я сделал кое-какие расчеты с помощью доктора Лаланке и, насколько мне известно, через четыре дня мы сможем прибыть в Каспару-Витатус, где будет произведен необходимый ремонт. Надеюсь, до тех пор никто не будет жаловаться на неудобства. Последнее замечание! Сегодняшние события более или менее объяснимы, но нас продолжают преследовать две тайны – исчезновения Иванелло и Эрмольды. Пока этот вопрос не будет окончательно решен, соблюдайте чрезвычайную осторожность! Никуда не ходите в одиночку! И сразу сообщайте мне о любых подозрительных обстоятельствах».

После того, как подали ужин, всю компанию охватила нервная, почти лихорадочная веселость. Сущь, Скася и Рлысь исполнили ряд головокружительных акробатических упражнений – через некоторое время всем стало ясно, что они подражали стремительным перемещениям перекати-чертей.

Клиссум вдохновился выпивкой. «Разве это не чудесно? – воскликнул он. – Сей замечательный напиток стимулирует все три сегмента моего ума: один наблюдает за пламенем костра и обозревает Ильдийскую Пустынь, другой сочиняет восхитительно величественные оды, а третий плетет гирлянды из воображаемых цветов, прикрывающие обнаженные тела кружащихся в хороводе нимф – тоже, разумеется, воображаемых!»

Экклезиарх Голф Раби, неодобрительно слушавший эстета, добавил в свой бокал четыре капли аспергантиума вместо обычных трех: «Неужели необходимо прибегать к настолько многословным и выспренним гиперболам?»

Клиссум покачал указательным пальцем: «В том, что касается свежайших цветов и грациозных нимф – да, совершенно необходимо!»

Голф Раби строго заметил: «В Коллегии считают, что размышление даже о двух или трех бесконечностях достаточно стимулирует человека – если, конечно, это человек достаточно культурный и образованный». Отвернувшись, экклезиарх возобновил разговор с Перрукилем. Клиссум, тем временем, незаметно подкрался к Голфу Раби сзади и посыпал его мантию щепоткой сухих духов, распространявших приятный, но практически неистребимый запах – каковое обстоятельство позднее вызвало у сурового экклезиарха немалое замешательство.

Когда костер догорел, компания снова помрачнела – один за другим пассажиры неохотно возвращались в свои каюты и экипажи.

На борту «Авентуры» Вармус и Шилк теперь занимали койки, ранее предоставленные Иванелло и Эрмольде, тогда как Кугель оставался в палатке на полубаке.

Ночью было тихо. При всей своей усталости Кугель, однако, никак не мог заснуть. Судовые часы отметили полночь приглушенным звоном.

Кугель задремал. Сколько времени прошло? Он не заметил.

Его заставил проснуться какой-то тихий звук. Некоторое время Кугель лежал с открытыми глазами, глядя в темноту. Затем, нащупав рукой эфес шпаги, он осторожно выполз из палатки.

Мачтовый фонарь озарял палубу бледно-голубым светом. Кугель не заметил ничего необычного. Никаких звуков больше не было. Что его разбудило?

Десять минут Кугель сидел на корточках у входа в палатку, после чего снова прилег на матрас.

И снова он не мог заснуть… И снова до его ушей донеслись тишайшие звуки: щелчок, скрип, шорох… Кугель опять выбрался из палатки.

Мачтовый фонарь отбрасывал множество теней, разделявших размытые пятна света. Одна из теней шевелилась, пробираясь вдоль палубы. Это была какая-то угловатая фигура со свертком в руках.

Кугель настороженно наблюдал – у него мурашки бежали по спине. Тень метнулась к поручню и без размаха, исключительно необычным жестом швырнула свою ношу в темноту. Кугель нащупал шпагу в глубине палатки и снова присел, напрягая зрение и слух.

Послышался шорох. Тень слилась с другими тенями – ее больше нельзя было заметить.

Кугель продолжал сидеть на корточках: ему показалось, что на корме со слабым скрипом закрылась дверь, после чего с той же стороны раздался приглушенный вопль, скорее напоминавший визг – вопль тут же оборвался.

Наступила полная тишина.

Через некоторое время Кугель переместился спиной вперед вглубь палатки и продолжал там сидеть, не закрывая глаз, дрожа от холода и не смея размять конечности… Так он и заснул, с открытыми глазами. Красновато-коричневый луч восходящего Солнца проник в палатку и ослепил его; Кугель вздрогнул и пришел в себя.

Постанывая – у него все затекло и болело – Кугель поднялся на ноги и выпрямился. Завернувшись в плащ и нахлобучив шляпу, он прицепил к поясу шпагу и, хромая, прошел на среднюю палубу.

Вармус еще только поднимался с койки, когда Кугель заглянул к нему в каюту. «Что вам нужно? – недовольно спросил вожатый. – Неужели нельзя подождать, пока я оденусь?»

«Ночью я кое-что слышал и кое-что видел, – сказал Кугель. – Боюсь, сегодня еще один пассажир не выйдет к завтраку».

Вармус застонал и выругался: «Кто?»

«Еще не знаю».

Вармус натянул сапоги: «Чтó вы видели и чтó вы слышали?»

«Я видел тень. Тень выбросила в кусты какой-то сверток. Я слышал щелчок, а затем – скрип двери, закрывшейся на корме. После этого оттуда же послышался крик».

Вармус накинул на плечи холщовый плащ, натянул на золотистые кудри плоскую широкополую шляпу и, прихрамывая, вышел на палубу: «Думаю, прежде всего следует провести перекличку».

«Всему свое время, – задержал его Кугель. – Сначала давайте найдем и откроем выброшенный сверток – возможно, тайное сразу станет явным».

«Как вам угодно». Они спустились на землю. «Вы помните, где эти кусты?» – спросил Вармус.

«Рядом, с другой стороны. Но если бы я ничего не заметил, нам никогда не пришло бы в голову там что-нибудь искать».

Они обошли судно. и Кугель углубился в сплетение гибких ветвей с узкими черными листьями. Он почти сразу нашел пакет, осторожно вытащил его под открытое небо и положил на землю. Вармус и Кугель стояли, глядя на сверток из мягкой голубой ткани. Кугель прикоснулся к нему носком сапога: «Узнаёте материал?»

Вармус кивнул: «Да, это плащ Перрукиля».

Несколько секунд двое молча стояли, рассматривая вещественное доказательство.

«Теперь мы знаем, кто сегодня пропал», – произнес Кугель.

Вармус крякнул: «Откройте сверток».

«Почему я? Вы можете это сделать не хуже меня», – возразил Кугель.

«Помилуйте, Кугель! – возмутился Вармус. – Вы же знаете, что мне больно нагибаться!»

Кугель поморщился. Присев на корточки, он потянул за конец узла, скреплявшего сверток. Складки плаща развернулись: под ними оказались две кучки человеческих костей, изобретательно сложенных так, чтобы они занимали как можно меньше места. «Потрясающе! Это просто какой-то парадокс! – пробормотал Вармус. – Здесь не обошлось без магии. Каким образом убийца ухитрился скрестить череп с тазовой костью таким невероятным образом?»

Кугель, однако, нашел повод для критики: «Не сказал бы, что это оптимальная конфигурация. Извольте заметить, что череп Иванелло вложен в тазовую кость Эрмольды, в то время как череп Эрмольды сходным образом помещен в тазовую кость Иванелло. Думаю, что Иванелло не согласился бы с подобным пренебрежением к индивидуальной принадлежности компонентов скелета».

«Что ж, теперь мы знаем, кто этим занимается, – проворчал Вармус. – Пора переходить к делу».

Движимые одним и тем же побуждением, Вармус и Кугель одновременно обернулись к «Авентуре». Шторка иллюминатора капитанской каюты приподнялась: на них взглянул блестящий глаз. Шторка тут же опустилась.

Вармус и Кугель вернулись на палубу. Вармус напыщенно произнес: «Вам, как владельцу и капитану „Авентуры“, надлежит принять решительные меры. Разумеется, я буду оказывать вам всестороннее содействие».

Кугель задумался: «Прежде всего нужно удалить всех пассажиров. После этого приведите вооруженный отряд ко входу в капитанскую каюту, где вам надлежит провозгласить ультиматум. Я встану бок о бок с вами и…»

Вармус поднял руку: «Я едва стою на ногах и не могу провозглашать ультиматумы».

«Что же вы предлагаете, в таком случае?»

Вармус поразмышлял пару секунд, после чего предложил план, который, по существу, требовал от Кугеля использования полномочий капитана с тем, чтобы взломать дверь каюты и, в случае необходимости, насильственно вторгнуться внутрь. Кугель отверг этот план по техническим причинам.

Наконец Кугель и вожатый каравана согласовали программу, представлявшуюся обоим осуществимой. Кугель приказал всем пассажирам судна сойти на землю. Как ожидалось, Перрукиля в их числе не было.

Вармус собрал служащих и дал им указания. Шилка, вооруженного шпагой, выставили у двери капитанской каюты в качестве часового, а Кугель поднялся на кормовую надстройку. Два опытных плотника взобрались на столы и заколотили досками иллюминаторы кормовой каюты, а другие так же плотно заколотили досками ее дверь. Таким образом предотвращалась всякая возможность побега.

Выстроившись цепочкой, служащие и пассажиры стали передавать ведра с водой, набранной в пруду; ведра поднимали на кормовую надстройку и опорожняли в каюту через вентиляционное отверстие.

Обитательница каюты хранила упрямое молчание. Через некоторое время, однако, по мере того, как вода поступала через вентиляционное отверстие, из каюты послышались тихое шипение и щелчки; затем оттуда донесся яростный полушепот: «Я протестую! Перестаньте лить воду!»

Перед тем, как занять пост перед дверью, Шилк зашел в камбуз и приложился к бутылке вина, чтобы разгорячить кровь. Расставив ноги в вызывающей позе и размахивая шпагой перед дверью каюты, он закричал: «Черная ведьма, твое время настало! Ты утонешь, как крыса в мешке!»

На некоторое время внутри снова наступила тишина – из каюты доносился только плеск льющейся воды. Затем снова послышались шипение и щелчки – значительно громче, чем раньше – и ряд хриплых нечленораздельных восклицаний.

Осмелевший от вина – а также потому, что дверь была крепко заколочена – Шилк продолжал кричать: «Вонючая ведьма! Умирай молча – не то я, Шилк, отрежу тебе оба языка!» Он стал дурачиться, подпрыгивая и выделывая шпагой всякие выкрутасы; тем временем ведра воды непрерывно опорожняли в каюту.

Что-то тяжело налегло на дверь изнутри – надежно прибитые доски выдержали. Дверь подверглась новому сильному удару – доски застонали, сквозь трещины брызнула вода. Третий удар заставил доски разлететься. На палубу хлынул поток дурно пахнущей воды, за которым последовала Ниссифера. Теперь на ней не было ни плащаницы, ни шапки с вуалью: взорам окружающих явилась крепко сложенная черная тварь – нечто вроде гибрида сайма и вазиля с жесткой щеткой черной шерсти между глазами. Под черной головогрудью, словно испещренной пятнами ржавчины, подрагивало сегментированное брюшко гигантской осы; вдоль спины свисали черные хитиновые чехлы надкрылий. Четыре тонкие черные руки кончались удлиненными, но почти человеческими ладонями; головогрудь, вместе с висящим под ней брюшком, поддерживалась тонкими черными хитиновыми голенями и странными, словно подбитыми жесткими шерстяными подошвами ступнями.

Тварь шагнула вперед. Шилк издал сдавленный крик и, запнувшись, упал спиной на палубу. Тварь прыгнула, приземлившись ступнями на его предплечья, и, присев, проткнула ему грудь хвостовым жалом. Шилк взвизгнул, откатился в сторону, несколько раз лихорадочно перекувыркнулся в воздухе, упал с палубы на землю, пробежал дикими скачками к пруду, стал трепыхаться в воде, появляясь и погружаясь то в одном, то в другом месте, и наконец затих. Его труп почти сразу же всплыл, надуваясь газами.

На борту «Авентуры» тварь по имени Ниссифера повернулась и направилась обратно в каюту, будто убежденная в том, что ей удалось отразить нападение врагов. Кугель, стоявший на кормовой надстройке, нагнулся и, размахнувшись клинком, оставлявшим в воздухе след из тысяч микроскопических блесток, разрубил Ниссиферу от левого глаза почти до середины головогруди. Ниссифера громко свистнула от боли и удивления и отступила назад, чтобы рассмотреть своего обидчика.

«А, Кугель! – проскрипела она. – Ты причинил мне боль. Ты умрешь от вони».

Тяжело и часто шелестя надкрыльями, Ниссифера вскочила на кормовую надстройку. Кугель в панике отступил за нактоуз компаса. Ниссифера наступала – ее брюшко поджалось вверх и вперед между тонкими черными ногами, выпятив длинное желтое жало.

Кугель схватил одно из пустых ведер и запустил его Ниссифере в лицо. В тот же момент, пока Ниссифера отмахивалась от ведра, Кугель подскочил ближе и разрубил широким взмахом шпаги винкус, соединявший брюшко с головогрудью чудовища.

Брюшко упало; извиваясь, сжимаясь и разжимаясь, в конце концов оно скатилось по ступеням сходен на нижнюю палубу.

Игнорируя увечье, Ниссифера сделала пару шагов – из ее винкуса текла густая желтая жидкость – и, подступив вплотную к нактоузу, протянула вперед длинные черные руки. Кугель отшатнулся, отмахиваясь шпагой. Ниссифера вскрикнула и, рывком перегнувшись через нактоуз, выбила шпагу из руки Кугеля.

Чудовище приблизилось, шелестя и щелкая надкрыльями, схватило Кугеля и прижало его к себе: «Сейчас, Кугель, ты познаешь, что такое квинтэссенция вони!»

Наклонив голову, Кугель уперся «брызгосветом» в головогрудь Ниссиферы.

Когда Вармус взобрался по сходням со шпагой в руке, он нашел на надстройке только Кугеля, бессильно сидевшего, расставив ноги в стороны и опираясь спиной на гакаборт.

Вармус посмотрел вокруг: «Где Ниссифера?»

«Ниссиферы больше нет».

Через четыре дня караван спустился с холмов к берегам озера Заол. Восемь башен, белевших в розоватой дымке за мерцающим зеркалом воды, отмечали местонахождение Каспары-Витатус, известной также как «Город Монументов».

Обогнув озеро, караван приблизился к центру города по проспекту Династий. Минуя не менее сотни знаменитых памятников. Вармус привел спутников к постоялому двору «Канбоу», где он обычно останавливался и где они могли наконец освежиться и отдохнуть.

Приводя в порядок каюту, которую занимала Ниссифера, Кугель нашел кожаный мешок, содержавший не менее сотни терциев, каковые он присвоил. Вармус, однако, настоял на том, чтобы изучение личного имущества Иванелло, Эрмольды и Перрукиля производилось ими совместно. Они нашли еще примерно триста терциев и разделили их поровну. Вармус завладел гардеробом Иванелло, тогда как Кугелю досталась серьга-цепочка с молочно-белым опалом, привлекшим его внимание в первую очередь.

Кроме того, Кугель предложил Вармусу приобрести полное право собственности на «Авентуру» за пятьсот терциев: «Где еще вы найдете такую выгодную сделку? Где еще вы сможете купить по такой цене добротное, надежное судно, полностью оснащенное?»

Вармус только усмехнулся: «Если бы вы предложили мне приобрести огромную опухоль всего лишь за десять терциев, стал бы я с вами торговаться, как вы думаете?»

«Мое предложение никак нельзя назвать аналогичным упомянутому вами», – заметил Кугель.

«Не наводите тень на плетень! Магические чары слабеют. Каждый день судно оседает все ближе к земле. Здесь, посреди бескрайних пустошей, зачем мне корабль, который не может ни летать по воздуху, ни плыть по песку? Только потому, что я люблю безрассудно рисковать, могу заплатить за „Авентуру“ сто терциев – больше не просите».

«Вы шутите!» – презрительно обронил Кугель, и на этом вопрос остался открытым.

Вармус ушел, чтобы заняться ремонтом экипажей и фургонов; через некоторое время ему повстречались два рыбака, с явным интересом разглядывавших «Авентуру». После длительных переговоров Вармусу удалось согласовать твердую цену – рыбаки согласились приобрести судно за шестьсот двадцать пять терциев.

Тем временем Кугель освежался пивом в трактире постоялого двора «Канбоу». Пока он сидел за столом, погрузившись в размышления, в трактир зашла группа из семи человек с суровыми лицами и грубыми голосами. Кугель дважды взглянул на их предводителя, после чего присмотрелся в третий раз и наконец распознал капитана Вискича, бывшего владельца «Авентуры». Очевидно, Вискич проследил маршрут своего судна и явился в Каспару-Витатус, чтобы востребовать похищенную собственность.

Кугель потихоньку выскользнул из трактира и отправился искать Вармуса – а тот как раз в это же время искал Кугеля. Они почти столкнулись у входа на постоялый двор. Вармус хотел выпить пива в трактире, но Кугель отвел его к скамье на другой стороне проспекта, откуда открывался превосходный вид на озаренное лучами заката озеро Заол.

Через некоторое время разговор двух знакомых коснулся «Авентуры», и соглашение было заключено с неожиданной легкостью. Вармус уплатил за право собственности на воздушное судно двести пятьдесят терциев.

Двое расстались в самых дружеских тонах. Вармус пошел искать рыбаков, а Кугель закутался в плащ, почти закрыв лицо капюшоном, наклеил фальшивую бороду и остановился в гостинице «Зеленая звезда», назвавшись Тиченором, торговцем античными могильными плитами.

Вечером возникла громкая перепалка – сначала в районе озерных причалов, а затем на постоялом дворе «Канбоу»; постояльцы, заходившие в трактир гостиницы «Зеленая звезда», рассказывали, что скандал устроили местные рыбаки, вступившие в конфликт с бандой недавно прибывших путников, причем в конечном счете суматоха затронула Вармуса и его караванных работников.

Со временем порядок был восстановлен, и вскоре после этого два человека заглянули в трапезный зал «Зеленой звезды». Один из них громко и хрипло спросил: «Кто здесь Кугель?»

Другой спросил чуть повежливее: «Срочно требуется найти Кугеля. Если он здесь, пусть пройдет к выходу!»

Никто не ответил, и два грубияна удалились, а Кугель прошел в отведенную ему комнату.

Утром Кугель направился к ближайшей конюшне, где приобрел скакуна для поездки на юг. Малолетний помощник конюха отвел его к лавке, где Кугель купил новую поясную сумку и пару седельных мешков, куда он сложил все необходимое для дальнего пути. К тому времени его трехъярусная шляпа помялась и осела; кроме того, от нее пованивало Ниссиферой. Кугель отцепил от нее «брызгосвет», осторожно завернув его в кусок плотной ткани, и засунул его в новую поясную сумку. Тут же он купил темно-зеленую бархатную кепку с коротким козырьком – не привлекая особого внимания, она в то же время придавала Кугелю сдержанную элегантность.

Кугель платил терциями из кожаного мешка, найденного в каюте Ниссиферы – от этого мешка тоже воняло. Кугель собрался было купить другой мешок, но помощник конюха вмешался: «Зачем тратить деньги зря? У меня есть почти такой же мешок, и я могу отдать его бесплатно».

«Очень щедро с твоей стороны!» – заметил Кугель; они вдвоем вернулись к конюшне, где Кугель высыпал терции из старого мешка в новый.

Привели скакуна. Кугель вскочил в седло, а помощник конюха покрепче пристегнул седельные сумки. К тому времени в конюшне появились два суровых субъекта. Приблизившись быстрыми размашистыми шагами, один из них спросил: «Вас зовут Кугель?»

«Не знаю никакого Кугеля! – заявил Кугель. – Что вы придумываете? Меня зовут Тиченор. Что, собственно, вам нужно от Кугеля?»

«Не ваше дело. Пройдите с нами – ваши заверения вызывают серьезные сомнения».

«Глупости! У меня нет времени. Парнишка, передай-ка мне мешок». Помощник конюха передал кожаный мешок, и Кугель привязал его к седлу. Он уже почти выехал на улицу, но два субъекта преградили ему путь: «Вам придется пройти с нами».

«Это невозможно! – отказался Кугель. – Я еду в Торкваль!» Пнув одного из субъектов в нос, а другого – в живот, он поскакал со всей возможной скоростью по проспекту Династий и вскоре покинул Каспару-Витатус.

Через некоторое время он задержался и обернулся, чтобы проверить, не преследуют ли его.

При этом он почувствовал неприятный запах, исходивший от кожаного мешка. Удивительное дело! Это был тот самый мешок, который он нашел в каюте Ниссиферы.

Кугель тревожно заглянул в мешок – вместо терциев там оказались кусочки ржавого металла.

Кугель отчаянно застонал и, повернув коня, хотел было вернуться в Каспару-Витатус – но тут же заметил вдали дюжину пригнувшихся в седлах всадников, пустившихся в погоню.

Кугель снова испустил яростный вопль раздражения. Вышвырнув кожаный мешок в канаву, он снова развернул коня и галопом поскакал на юг.