Ориентируясь по положению распухшего красного Солнца на небосклоне, Кугель шагал на юг по засушливым пустошам. Небольшие валуны отбрасывали черные тени; время от времени куст-недотрога с мясистыми розовыми листьями, напоминающими мочки ушей, выдвигал острые шипы в сторону проходившего мимо Кугеля.

Горизонты растворялись в водянисто-карминовой дымке. Здесь не было никаких следов пребывания человека и никаких живых существ – только однажды, далеко на юге, Кугель заметил силуэт расправившего огромные крылья пельграна, лениво планировавшего с запада на восток. Кугель тут же бросился плашмя на землю и лежал без движения, пока тварь не исчезла в туманных далях. Поднявшись на ноги, Кугель стряхнул пыль с одежды и снова двинулся на юг.

Бледная глинистая почва дышала жаром. Кугель задержался, чтобы остудить лицо, обмахивая себя шляпой, как веером. При этом он случайно провел кистью руки по «неборазрывному брызгосвету» – чешуйке Скорогроха, прикрепленной к шляпе наподобие украшения. Соприкосновение немедленно вызвало жгучую боль и сосущее ощущение – такое, словно «брызгосвет» стремился охватить и присвоить всю руку до предплечья и дальше. Кугель с удивлением взглянул на чешуйку: он едва задел ее! С «брызгосветом» шутки были плохи.

Кугель осторожно надел шляпу на голову и продолжил марш на юг; он спешил, потому что хотел найти какое-нибудь убежище до наступления ночи. Второпях он чуть не упал в карстовый колодец диаметром метров пять, удержавшись на самом краю – его правая нога нависла над пропастью, где, на глубине не меньше тридцати метров, блестела черная стоячая вода. Несколько ужасных секунд Кугель балансировал на грани жизни и смерти, но в конце концов отступил на безопасное расстояние.

Облегченно вздохнув, в дальнейшем Кугель заставлял себя внимательнее смотреть под ноги. Вскоре он обнаружил, что в окрестностях были и другие малозаметные карстовые провалы. На протяжении нескольких километров он увидел несколько таких круглых ловушек – стоило только перешагнуть через край одной из них, и путника ожидало гибельное падение в темную воду вдоль отвесной стены колодца.

Вокруг крупнейших провалов росли плакучие ивы с темно-синей листвой, а за ними наполовину скрывались необычные сооружения – расположенные нестройными рядами домики, узкие и высокие, напоминавшие сложенные штабелем коробки. Строители домиков не особенно заботились о планировке – основания и стенки их жилищ нередко обнимали стволы и ветви плакучих ив.

Под тенистой листвой трудно было разглядеть обитателей «древесных башенок», но Кугелю удавалось порой замечать, как они сновали за причудливыми узкими окнами, и несколько раз он видел, как они соскальзывали в естественный колодец по полированным желобам, выдолбленным в известняке. Высотой с человека-карлика или мальчика, внешностью они напоминали нечто вроде маловероятной помеси варана, ползучего жука-тупоносика и миниатюрного гидда. Брюшную часть своих серо-зеленых шкурок они закрывали окаймленными тесьмой передниками, сплетенными из бледных волокон, а на головах носили шапочки с черными наушниками, явно изготовленные из человеческих черепов.

Наружность и повадки этих тварей не подавали никакой надежды на гостеприимство – более того, Кугель поспешил потихоньку удалиться прежде, чем им пришла бы в голову идея поживиться очередным заблудившимся путником.

Солнце опускалось все ниже, и Кугель все больше нервничал. Продолжая идти ночью, он непременно свалился бы в очередной карстовый колодец. Завернувшись в плащ и пытаясь спать под открытым небом, он стал бы легкой добычей для виспов – трехметровых никталопов с лучистыми розовыми глазами, издали чуявших плоть парой гибких хоботков, выступавших с обеих сторон черепных гребней.

Нижний край Солнца прикоснулся к горизонту. В отчаянии Кугель наломал ветвей низкорослого хрупкоствола – из них получались превосходные факелы. Подходя к карстовому провалу, окаймленному плакучими ивами, он выбрал «древесную башню», построенную поодаль от остальных. Приблизившись к ней, он заметил за узкими окнами снующие украдкой тени.

Выхватив шпагу из ножен, Кугель постучал клинком по дощатой стене. «Это я, Кугель! – заорал он. – Повелитель этих чертовых пустошей! Почему никто из вас не платит мне дань?»

Изнутри послышался хор визгливых восклицаний, явно оскорбительного характера; кроме того, из окон стали выплескиваться нечистоты. Кугель отступил на несколько шагов и зажег факел. Из окон послышались возмущенные вопли; несколько обитателей древесного жилища выскочили наружу, пробежали по ветвям плакучей ивы и соскользнули в пруд карстового провала.

Кугель внимательно следил за тем, что происходило у него за спиной, чтобы ни одна из местных тварей не подкралась к нему сзади и не прыгнула ему на шею. Он снова постучал по стенам: «Довольно ваших помоев и отбросов! Сейчас же платите тысячу терциев за аренду – или убирайтесь!»

Внутри «древесной башни» наступило молчание – слышались только шипение и шорохи. Внимательно оглядываясь по сторонам, Кугель обошел строение, обнаружил дверь в его основании и просунул в нее факел. Внутри оказалось нечто вроде мастерской или кухни с полированной скамьей из местного известняка напротив входа; на скамье стояли несколько алебастровых кувшинов, чаш и подносов. Ни очага, ни печки здесь не было – по всей видимости, обитатели «древесной башни» опасались пользоваться огнем; не было здесь и каких-либо проходов, лестниц или люков, соединявших помещение с верхними этажами.

Кугель разложил на утрамбованном земляном полу ветви хрупкоствола и горящий факел, после чего направился к ближайшим кустам, чтобы набрать еще хвороста. В сгущающихся сумерках сливового оттенка он отнес к башне под плакучей ивой четыре охапки ветвей. Возвращаясь с последней охапкой, он услышал пугающе близкий меланхолический стон виспа.

Когда он поспешно вернулся к жилищу под ивой, его обитатели снова стали яростно протестовать – их визгливые вопли разносились по всей округе и отражались эхом от стен карстового колодца.

«Заткнитесь, подонки! – заорал на них Кугель. – Мне пора отдохнуть».

Никто, конечно, его не послушался. Кугель взял горящую ветвь из помещения на первом этаже и прошелся вокруг башни, размахивая факелом под окнами. Вопли тут же умолкли.

Снова проникнув в «мастерскую», Кугель закупорил вход известняковой плитой и подпер плиту крепкой укосиной из выломанного основания ивовой ветви, после чего соорудил костер так, чтобы огонь горел постепенно, перемещаясь от одной ветви к другой. Завернувшись в плащ, он улегся спать.

Ночью он несколько раз просыпался, чтобы поправить горящие ветви, прислушивался и выглядывал через щель в стене – но вокруг провала все было тихо – только где-то вдалеке постанывали бродячие виспы.

Наутро Кугель встрепенулся, разбуженный солнечными лучами, проникнувшими через щели в дощатой стене. Выглядывая сквозь те же щели, он осмотрел участок, окружавший «древесную башню». Казалось, вокруг ничто не изменилось, причем хозяева жилища не издавали ни звука.

Кугель поразмыслил, с сомнением поджав губы. Более или менее откровенные проявления враждебности избавили бы его от лишних опасений. Но тишина была слишком невинной.

Кугель спрашивал себя: «Как, в сходных обстоятельствах, я решил бы наказать незваного гостя – такого, как я? Само собой, я опасался бы шпаги и пожара. Вместо этого, я приготовил бы обидчику какой-нибудь неприятнейший сюрприз. Что, в конечном счете, наводит на мысль о ловушке. Посмотрим, какую ловушку мне приготовили».

Кугель отодвинул в сторону известняковую плиту, загородившую дверь. Снаружи ничто не шелохнулось: напротив, тишина будто стала еще более глубокой. Все вокруг карстового провала затаили дыхание. Кугель внимательно рассмотрел землю перед дверью. Глядя по сторонам, он обнаружил, что с ветвей свисали веревки; при этом участок перед входом в «мастерскую» был присыпан подозрительным количеством рыхлой сухой земли, не совсем скрывавшей контуры расправленной под ней сети.

Кугель поднял известняковую плиту и швырнул ее в дощатую стену, противоположную входу – планки, скрепленные шпеньками и прутьями, разлетелись. Кугель выпрыгнул в образовавшееся отверстие и убежал, сопровождаемый многоголосым взрывом злобного разочарованного визга.

И снова Кугель маршировал на юг, к холмам, проявившимся тенями в слепящей красноватой дымке. В полдень ему повстречалась заброшенная ферма на берегу небольшой речки, позволившей ему с благодарностью утолить жажду. В старом саду он нашел одичавшую яблоню, сплошь усеянную спелыми плодами. Кугель насытился и положил горсть яблок в сумку.

Собираясь продолжить путь, Кугель заметил каменную табличку с почти выветрившейся надписью:

Холодок пробежал по спине Кугеля, он с опаской оглянулся через плечо. «Лучше держаться подальше отсюда», – сказал он себе и поспешил прочь размашистыми шагами длинных ног.

Примерно через час Кугель проходил мимо пролеска, где он заметил восьмиугольную часовню с провалившейся крышей. Осторожно заглянув внутрь, он обнаружил только пустоту, отдававшую характерной вонью виспа. Когда он отступил на пару шагов и отвернулся, его внимание привлекла небольшая бронзовая плита, сплошь позеленевшая от времени. На ней были вытравлены следующие слова:

Тревожно вздохнув, Кугель отошел подальше от часовни. В этих краях чувствовалось давящее присутствие прошлого, еще не исчерпавшее себя и по сей день: с каким облегчением Кугель оказался бы, наконец, в Порт-Пардуссе!

И он еще поспешнее направился на юг.

К вечеру местность становилась все более пересеченной – попадались ложбины с крутыми склонами, свидетельствовавшие о приближении холмов, теперь уже громоздившихся на юге темной грядой. Редкие деревья словно спускались по склонам из густого леса, покрывавшего хребты: майлаксы с черной корой и широкими розоватыми листьями, плотные, непроницаемые бочкообразные кипарисы, светло-серые парменты с болтающимися на черенках-шнурках черными сферическими орехами, могильные дубы, кряжистые и сучковатые, с раскидистыми скрюченными ветвями.

Так же, как вчера, приближение темноты наполняло Кугеля недобрыми предчувствиями. Когда Солнце уже склонялось к дальним холмам, он вышел на дорогу, тянувшуюся примерно параллельно гряде холмов – тем или иным образом эта дорога, скорее всего, могла привести его в Порт-Пардусс.

Выйдя на середину дороги, Кугель посмотрел по сторонам и сразу оживился, заметив фермерскую повозку меньше, чем в километре от него на востоке; у кузова повозки стояли три человека.

Стараясь не производить впечатление человека, отчаянно нуждающегося в помощи, Кугель придал походке прогулочную рассеянную легкость, подобающую беззаботному страннику – но люди, стоявшие у повозки, либо не заметили его, либо подчеркнуто не интересовались прохожими.

Приближаясь, Кугель понял, что повозка, с четырьмя мермелантами в упряжке, сломалась – одно из высоких колес сорвалось с задней оси. Мермеланты притворялись, что их нисколько не беспокоила эта авария и старательно отводили глаза от трех фермеров; им, как всегда, нравилось воображать, что люди – не более чем служители, обязанные их кормить и содержать в чистоте. Повозка была нагружена доверху собранными в лесу связками хвороста; по углам кузова торчали высокие гарпуны-трезубцы, призванные предотвращать внезапные налеты пикирующих пельгранов.

Кугель подошел еще ближе; теперь три фермера – судя по всему, братья – соблаговолили обернуться и взглянуть на него, но тут же вернулись к сосредоточенному созерцанию упавшего колеса.

Кугель остановился у самой повозки. Фермеры искоса наблюдали за ним с настолько очевидным отсутствием интереса, что дружелюбная улыбка застыла на лице Кугеля и стала весьма натянутой.

Прокашлявшись, Кугель спросил: «Кажется, что-то случилось с колесом?»

Ответ старшего из братьев напоминал почти неразборчивое угрюмое бурчание: «Никому тут ничего не „кажется“. Вы нас за дураков принимаете? Случилось-то оно случилось, это последнему болвану ясно. Выпало кольцо подшипника, шарики потерялись. У нас тут серьезная проблема, так что идите своей дорогой и не мешайте нам соображать».

Кугель укоризненно поднял указательный палец: «Никогда не следует полагаться только на себя! Кто знает? Вдруг случайный прохожий вам чем-нибудь поможет?»

«Еще чего! Что вы знаете о таких вещах?»

Второй брат спросил: «И где вы взяли такую идиотскую шляпу?»

Младший из трех попытался придать голосу тяжеловесно-издевательский оттенок: «Нам пригодился бы силач, который подержал бы заднюю ось на весу, пока мы надеваем колесо. Возьметесь? Не надорветесь? А если нет – ступайте прочь, не суйтесь не в свое дело».

«Шутить изволите? Что, если я действительно могу сделать нечто в этом роде?» – отозвался Кугель. Смерив повозку оценивающим взглядом, он прикинул, что она весила гораздо меньше любого из высоких столпов Нисбета. Сапоги Кугеля были смазаны оссиповой ваксой, все должно было получиться. Кугель сделал шаг вперед и пнул колесо: «Теперь и колесо, и повозка должны стать невесомыми. Поднимите колесо и убедитесь в этом сами».

Младший брат схватил колесо и поднял его, приложив такое усилие, что невесомое колесо вырвалось у него из рук и взлетело высоко в небо; там его подхватил ветер – колесо поплыло по воздуху на юг. Повозка же, с деревянным блоком, служившим опорой концу задней оси, не подверглась влиянию магии и осталась такой, как прежде.

Колесо, медленно кружась, воспарило над лесом. Откуда ни возьмись, появился пельгран; совершив пируэт в воздухе, хищная тварь подхватила колесо клювом и, хлопая крыльями, улетела прочь.

«И что теперь?» – поднял брови старший фермер.

Кугель удрученно покачал головой: «Боюсь, что больше ничего не могу предложить».

«Новое колесо обойдется в десять терциев, – сухо обронил старший брат. – Выкладывайте десять монет – сию минуту. Не люблю никому угрожать, в связи с чем о других возможностях упоминать не буду».

Кугель надменно выпрямился: «Меня не запугаешь болтовней!»

«Ничего, вилы и пара дубинок заставят вас раскошелиться!»

Кугель отступил на шаг и положил руку на эфес шпаги: «Если на этой дороге и прольется чья-то кровь, это будет ваша кровь!»

Фермеры отступили, пытаясь собраться с мыслями. Кугель произнес более примирительным тоном: «Такое колесо, как ваше – без подшипника, сломанное, изношенное почти до спиц, никак нельзя оценить больше, чем в пару терциев. Требовать большего просто неразумно».

Старший брат величественно заявил: «Необходим компромисс! Я упомянул о десяти терциях, вы – о двух. Десять минус два – восемь. Заплатите нам восемь терциев, и все будут довольны».

Кугеля эти доводы не убедили: «В ваши расчеты закрался какой-то изъян. Восемь терциев – все равно слишком много! Не забывайте, что я стремился оказать вам помощь! Почему я должен платить за благодеяние?»

«Что вы называете „благодеянием“? То, что наше колесо теперь витает в облаках? Нет уж, спасибо! Мы о такой помощи не просили».

«Давайте посмотрим на вещи с другой точки зрения, – предложил Кугель. – Мне нужно где-нибудь переночевать. Как далеко отсюда ваша ферма?»

«До нее шесть с половиной километров, но сегодня ночью нам не придется спать в своих постелях. Мы останемся здесь, сторожить свое имущество».

«Есть и другой способ, – возразил Кугель. – Я могу сделать невесомой всю вашу повозку…»

«Чтобы отправить ее в небо вслед за колесом? – взревел старший брат. – Как бы не так!»

«Мы не такие деревенские лопухи, за каких вы нас принимаете!» – возмутился второй брат.

«Давайте деньги и проваливайте! – воскликнул младший брат. – А если вам нужно где-то ночевать, ночуйте в усадьбе Фосельма. До нее полтора километра, прямо по дороге».

«Замечательная мысль! – широко ухмыльнувшись, заявил старший фермер. – Почему я сам об этом не подумал? Но прежде всего – гоните десять терциев!»

«Опять десять терциев? Это даже не смешно. Не заплачу ломаного гроша, пока не узнаю, где я смогу сегодня переночевать».

«Разве вам не сказали? Постучитесь к Фосельму! Так же, как вы, он – знаменитый альтруист и никогда не откажет бродяге в ночлеге под своим гостеприимным кровом».

«Независимо от того, нахлобучили они идиотские шляпы или нет», – с усмешкой прибавил младший брат.

«Говорят, что когда-то некий „Фосельм“ разорил всю вашу страну, – заметил Кугель. – Фосельм, живущий поблизости – потомок того самого Фосельма? Если так, унаследовал ли он дурные привычки своего предка?»

«Ничего не знаю ни о Фосельме, ни о его предках!» – заявил старший брат.

«У него большая усадьба, – прибавил второй брат. – Он никогда никому не отказывает в ночлеге».

«Даже отсюда видно, как идет дым у него из трубы, – сказал младший. – Давайте деньги и ступайте подобру-поздорову. Скоро стемнеет, нам нужно приготовить средства против виспов».

Порывшись под яблоками, Кугель вынул пять терциев: «Я вручаю вам эти деньги не для того, чтобы доставить вам удовольствие, но для того, чтобы наказать себя за попытку вразумить трех невежественных тугодумов».

Состоялся очередной обмен оскорблениями, но в конечном счете пять монет были приняты, и Кугель удалился. Как только он обогнул повозку, он услышал, как три брата хрипло расхохотались.

Мермеланты лежали, неуклюже развалившись в грязи, и ворошили длинными языками растущие вдоль дороги сорняки в поисках сахарной травы. Когда Кугель проходил мимо, одно из животных, переднее в упряжке, спросило – его слова трудно было разобрать, так как пасть его была забита полуразжеванной травой: «Почему мужланы смеются?»

Кугель пожал плечами: «Я хотел помочь им своей магией, но их колесо улетело, и мне пришлось дать им пять терциев, чтобы они перестали ругаться».

«Обман, наглый обман с начала до конца! – заявил мермелант. – Всего лишь час тому назад они послали паренька на ферму, чтобы он прикатил новое колесо. Когда они тебя увидели, они готовы были оставить сломанное колесо в канаве».

«Предпочитаю не обращать внимания на такие мелочи, – отозвался Кугель. – Они порекомендовали мне провести ночь в усадьбе некоего Фосельма. Хотя, опять же, я не доверяю добросовестности их советов».

«А! Предательские уловки грумов! Они воображают, что могут водить за нос кого угодно! Ха! Они послали тебя в логово волшебника весьма сомнительной репутации».

Кугель тревожно смотрел на темневшие впереди лесистые холмы: «И никакого другого убежища поблизости нет?»

«Раньше наши грумы принимали путников и убивали их в постелях. Но никто из них не хотел потеть, закапывая трупы, так что они бросили этим заниматься. Следующий постоялый двор – больше, чем в тридцати километрах отсюда».

«Плохо дело! – пробормотал Кугель. – Как следует себя вести с Фосельмом?»

Мермеланты задумчиво жевали сахарную траву. Один сказал: «У тебя пиво есть? Мы большие любители пива. Оно придает нам благородную доблесть – каждый из нас бесстрашно показывает пузо всем вокруг».

«Боюсь, что могу предложить вам только яблоки-дички».

«Давай, если они спелые!» – согласился мермелант, и Кугель раздал животным все лежавшие у него в сумке яблоки.

«Если ты попросишь Фосельма устроить тебя на ночлег, опасайся его магических трюков! Недавно толстый купец выжил только потому, что всю ночь распевал похабные песенки и ни разу не повернулся к Фосельму спиной».

Один из братьев-фермеров обошел повозку и, увидев Кугеля, раздраженно остановился: «Что вы тут делаете? Уходите и перестаньте приставать к мермелантам!»

Не удостоив его ответом, Кугель пошел дальше. Когда на фоне солнечного диска уже появились силуэты вершин деревьев на гребне холма, он приблизился к усадьбе Фосельма: многоэтажного бревенчатого здания беспорядочной планировки, со множеством различных выступающих «фонарей», с приземистыми квадратными башенками, остекленными со всех сторон, балконами, верандами, острыми коньками крыши и дюжиной высоких узких дымовых труб.

Притаившись за стволом дерева, Кугель изучил это строение. В нескольких окнах горели огни, но Кугель не заметил внутри никаких признаков движения. «Если судить по внешнему виду, – подумал он, – это вполне респектабельное жилище; никому не пришло бы в голову, что его владелец – чудовище, подвергающее случайных жертв магическим пыткам».

Крадучись, под прикрытием деревьев и кустарника, Кугель приблизился к усадьбе. Бесшумно, как кошка, он приподнялся, взявшись за наличник окна, и заглянул внутрь.

За столом сидел и читал книгу с пожелтевшими страницами человек неопределенного возраста, сутулый и, за исключением тонкой каймы коричневато-серых волос, полностью облысевший. Его довольно-таки уплощенная сверху голова отличалась длинным горбатым носом и близко посаженными, выпуклыми, мутно-золотистыми глазами. У него были длинные узловатые руки и ноги; он носил черный бархатный костюм. Все его пальцы были украшены кольцами, причем на указательные пальцы он надел по три кольца. Он сидел в расслабленной позе, лицо его казалось спокойным, даже безмятежным; Кугель тщетно искал в нем какие-либо признаки, которые, с его точки зрения, свидетельствовали бы о порочности или извращенности.

Кугель не преминул оценить также помещение и его интерьер. На длинной полке у стены хранились разнообразные предметы и причудливые редкости: пирамидка из черного камня, моток веревки, склянки, небольшие маски, висевшие на вертикально установленной доске, стопки книг, цитра, медный духовой инструмент со множеством трубчатых завитков и клапанов, а также букет цветов, вырезанный из камня.

Кугель подбежал на цыпочках ко входной двери – на ней был закреплен массивный бронзовый дверной молоток в форме языка, болтающегося в пасти горгульи. Кугель поднял и отпустил это приспособление, а затем прокричал: «Откройте! Добропорядочный странник нуждается в ночлеге и готов за него заплатить!»

Кугель тут же подбежал к окну и снова заглянул в него. Он увидел, как Фосельм поднялся на ноги, постоял некоторое время, задумчиво наклонив голову набок, после чего вышел из комнаты. Кугель сразу толкнул оконную створку и залез внутрь. Закрыв за собой окно, он схватил с полки моток веревки и притаился в темном углу.

Фосельм вернулся, озадаченно качая головой, снова уселся за стол и продолжил чтение. Кугель подкрался к нему сзади и принялся поспешно обматывать его грудь и предплечья веревкой – снова и снова – причем возникало впечатление, что моток никогда не кончится. В конечном счете Фосельм оказался весь опутан веревкой, как коконом.

Теперь Кугель отважился повернуть пленника лицом к себе. Фосельм смерил его взглядом с головы до ног – скорее с любопытством, нежели с раздражением, после чего спросил: «Могу ли я поинтересоваться причиной вашего визита?»

«Все очень просто: меня одолевает страх, – сказал Кугель. – Я не смею провести ночь под открытым небом и поэтому пришел к вам искать убежища».

«А зачем вы меня связали?» – Фосельм опустил глаза, глядя на приковавшие его к спинке стула многочисленные витки веревки.

«Не хотел бы вас обижать дальнейшими объяснениями», – проворчал Кугель.

«Неужели объяснения обидят меня больше, чем тот факт, что вы меня связали?»

Кугель нахмурился и постучал пальцем по подбородку: «Ваш вопрос затрагивает гораздо более сложные проблемы, чем может показаться на первый взгляд. Для того, чтобы дать на него обстоятельный ответ, пришлось бы воспользоваться древними методами анализа различий между идеальными представлениями и реальностью».

Фосельм вздохнул: «Сегодня вечером у меня нет предрасположенности к философским дискуссиям. Вы могли бы ответить в максимально приближенных к реальности терминах».

«По правде говоря, я уже забыл, в чем заключался вопрос», – признался Кугель.

«Я могу переформулировать его так, чтобы структура предложения стала предельно простой. Почему вы залезли в окно и привязали меня к стулу вместо того, чтобы воспользоваться входной дверью?»

«Если уж вы настаиваете, мне придется упомянуть о нелицеприятной истине. О вас отзываются как о коварном, непредсказуемом злодее, подвергающем гостей жутким садистическим проделкам».

Фосельм печально поморщился: «В таком случае одного только отрицания этих обвинений будет явно недостаточно. Кто распространяет обо мне такие слухи?»

Кугель с улыбкой покачал головой: «Будучи человеком чести, никак не могу предоставить вам эту информацию».

«В самом деле! – воскликнул Фосельм и замолчал, погрузившись в раздумье.

Продолжая бдительно следить за хозяином усадьбы краем глаза, Кугель воспользовался возможностью повнимательнее изучить помещение. Помимо полки, тянувшейся вдоль стены, здесь были ковер, сплетенный из темно-красных, синих и черных волокон, открытый шкаф, содержавший книги и либрамы, а также высокий табурет.

На лоб Фосельма опустилось маленькое насекомое, летавшее по комнате. Фосельм просунул руку между витками веревки и прихлопнул насекомое, после чего вернул руку в прежнее положение, под веревочный кокон.

Кугель поразился настолько, что у него отвисла челюсть. Разве он недостаточно крепко связал своего пленника? Фосельм выглядел беспомощнее мухи, опутанной паутиной.

Внимание Кугеля отвлекло чучело птицы, высотой больше метра, с женским лицом под копной жестких черных волос. У нее надо лбом росло нечто вроде кокошника из прозрачной пленки, пятисантиметровой высоты. За плечом Кугеля послышался голос: «Это гарпия из Ксардунского моря. Они уже почти вымерли. Гарпии любят лакомиться плотью утонувших моряков – когда корабль идет ко дну, они окружают его и с нетерпением ждут последствий. Заметьте форму ее ушей… – рука Фосельма протянулась над плечом Кугеля и приподняла пальцем боковую прядь волос гарпии. – Они похожи на уши русалок. И будьте осторожны, не прикасайтесь к гребешку! – Палец постучал по основанию шиповатого гребня на голове гарпии. – Его зазубренные острия наносят очень болезненные уколы».

Кугель потрясенно обернулся и увидел, как невероятно вытянувшаяся рука с пальцем, задержавшись, чтобы почесать нос, втянулась под витки веревки.

Сделав несколько быстрых шагов, Кугель испытал надежность пут, охвативших предплечья пленника – судя по всему, они были туго затянуты. Во время проверки голова Кугеля приблизилась почти вплотную к голове Фосельма; хозяин усадьбы заметил украшение на шляпе Кугеля и слегка присвистнул между зубами.

«У вас шляпа исключительно изобретательного покроя, – заметил Фосельм. – Потрясающий стиль! Хотя в наших краях вы могли бы с таким же успехом напялить на голову кожаный чулок». С этими словами он повернул голову и опустил глаза к книге, лежавшей на столе.

«Вполне может быть, – отозвался Кугель. – Хотя, когда погаснет Солнце, каждому из нас лучше всего подойдет саван без всяких украшений».

«Ха-ха! Да уж, тогда моды потеряют всякий смысл! Вы умеете вставить острое словцо! – Фосельм взглянул на книгу. – А эта сверкающая безделушка у вас на шляпе – где вы нашли такую драгоценность?» Фосельм снова пробежал глазами по строкам текста на станице книги.

«Просто блестящая вещица, я подобрал ее по дороге, – беззаботно отозвался Кугель. – Что вы читаете с таким вниманием?» Он поднял книгу со стола: «Гмм… „Изысканные рецепты тетушки Мильгрим“…»

«В самом деле, вы мне напомнили – давно пора перевернуть морковный пудинг. Возможно, вы согласитесь разделить со мной ужин?» Обернувшись через плечо, Фосельм резко произнес: «Тцат!» Витки веревки посыпались на пол и собрались в небольшой, не слишком аккуратный моток. Фосельм поднялся на ноги: «Я не ожидал гостей, в связи с чем сегодня нам придется трапезничать в кухне. Но мне нужно спешить, а то пудинг подгорит!»

Волшебник вышел из кабинета, переставляя длинные худые ноги с выступающими коленными чашечками; Кугель неуверенно последовал за ним. Фосельм указал на стул: «Присаживайтесь, я найду что-нибудь приятное на закуску – конечно, не ожидайте от меня кулинарных чудес, причем я предпочитаю легкую, не слишком сытную пищу: у меня вы не попробуете никаких мясных блюд и никаких вин, воспламеняющих кровь и, по словам тетушки Мильгрим, вызывающих флактомию… Вот превосходный сок из колокольчиковых ягод – настоятельно рекомендую! А через несколько минут будут готовы рагу из трав и знаменитый морковный пудинг».

Кугель сел за стол, но продолжал неотрывно следить за Фосельмом, ходившим туда-сюда, собирая блюдечки с печеньем, баночки с вареньями, компотами и овощными паштетами. «Мы устроим настоящий пир! Я редко позволяю себе роскошествовать, но сегодня, принимая почетного гостя, можно послать самодисциплину ко всем чертям! – волшебник задержался посреди кухни. – Кстати, кажется, вы не сказали, как вас зовут? С годами я становлюсь забывчивым».

«Меня зовут Кугель, я из Альмерии – и теперь туда возвращаюсь».

«Альмерия! Вам предстоит долгий путь – и на каждом шагу повстречаются любопытнейшие вещи, не говоря уже об опасностях. Завидую вашей самонадеянности! Так что же, приступим к ужину?»

Кугель пробовал только то, что ел сам Фосельм – и, судя по всему, не ощущал никаких неприятных последствий. Фосельм продолжал рассуждать, аккуратно отправляя в рот маленькие порции то одного, то другого блюда: «К сожалению, в наших краях моему имени предшествует дурная слава. Очевидно, в девятнадцатом эоне здесь жил некий Фосельм, действительно отличавшийся склонностью к насилию, а через сто лет после него существовал еще один Фосельм, хотя по прошествии стольких веков их биографии сливаются в одну смутную легенду. Я содрогаюсь при мысли о злодеяниях, которые им приписываются… В наши дни самыми опасными местными преступниками можно считать некую фермерскую семью, живущую по соседству – по сравнению с древним Фосельмом они, конечно, ангелы милосердия; тем не менее, им свойственны весьма нежелательные привычки. Она спаивают пиво своим мермелантам, а потом посылают их запугивать прохожих на дороге. Как-то раз эти животные заявились сюда и принялись топтаться на крыльце, показывая животы. „Пива! – кричали они. – Дай нам свежего пива!“ Разумеется, я не держу у себя дома подобных напитков. Но я сжалился над ними и пытался подробно разъяснять, почему пьянство сопровождается вульгарным, достойным всяческого осуждения поведением – но они меня не слушали и прибегали к самым оскорбительным выражением. Можете ли вы такое себе представить? „Лживый старый зануда! – бушевали они. – Довольно твоего кудахтанья, у нас уже уши завяли! Заткнись и дай нам пива!“ Так они и сказали, слово в слово! Я ответил: „Хорошо, я вынесу вам пива“. Я приготовил отвар едкого отрыжника и рвотного нуксиума, охладил его и добавил в него пенообразующее средство, чтобы он походил на пиво. Выглянув на крыльцо, я позвал их: „Вот все пиво, какое у меня есть!“ – и выставил несколько кувшинов. Мермеланты опустили носы и во мгновение ока все высосали. Сразу после этого они свернулись калачиками, как навозные гусеницы, и лежали без движения в течение полутора суток. Наконец они развернулись, поднялись на все четыре лапы, щедро обгадили мой двор и удалились в самом мрачном настроении. Больше они не возвращались – можно надеяться, что мой скромный урок научил их трезвости».

Кугель наклонил голову набок и поджал губы: «Любопытная история!»

«Благодарю вас! – Фосельм кивнул и улыбнулся так, словно предавался приятным воспоминаниям. – Кугель, вы умеете слушать собеседника; кроме того, вы не пожираете то, что вам подали, подтирая тарелку подбородком, и не посматриваете голодными глазами по сторонам в надежде получить что-нибудь еще. Я высоко ценю ваши сдержанность и воспитанность. По сути дела, Кугель, вы мне нравитесь. Посмотрим, что я смогу сделать для того, чтобы помочь вам на дальнейшем жизненном пути. Давайте выпьем чаю в гостиной: я заварю для почетного гостя первоклассные янтарные „Крылья мотыльков“! Проходите же, вперед!»

«Я подожду, пока вы не заварите чай, – отказался Кугель. – Этого требуют правила вежливости».

Фосельм признательно произнес: «В наше время редко приходится видеть добропорядочные манеры. Нынешнее поколение разучилось себя вести – молодые люди умеют только потворствовать своим инстинктам».

Под бдительным наблюдением Кугеля Фосельм заварил чай и налил его в тонкостенные фарфоровые чашки. Поклонившись, хозяин усадьбы учтивым жестом пригласил Кугеля: «Проходите, пожалуйста!»

«Только после вас», – поклонился в ответ Кугель.

Фосельм скорчил гримасу капризного удивления, но пожал плечами и прошел в гостиную первый: «Присаживайтесь, Кугель. Самое удобное кресло – обитое зеленым велюром».

«Я что-то беспокоюсь, не нахожу себе места, – сказал Кугель. – Мне лучше постоять».

«По меньшей мере снимите шляпу», – уже немного раздраженным тоном предложил Фосельм.

«Да-да, конечно», – откликнулся Кугель.

Фосельм пристально следил за ним, как птица за червячком: «Что вы делаете?»

«Снимаю украшение». Защитив руки сложенным вдвое шейным платком, Кугель опустил чешуйку в поясную сумку: «У этой безделушки твердые острые края – не хотел бы случайно поцарапать вашу мебель».

«Ваша благоразумная предусмотрительность заслуживает небольшого вознаграждения. Как вам нравится, например, эта веревка? По ней когда-то прошел Лажнасценте Лемуриан, она наделена магическими свойствами. В частности, она подчиняется приказам и растягивается, не теряя прочности, на любое требуемое расстояние. Не могу не заметить, что вы носите прекрасную старинную шпагу. Филигранная отделка эфеса позволяет предположить, что она была изготовлена в Харае, в восемнадцатом эоне – надо полагать, из стали высшего качества. Но хорошо ли она заточена?»

«Очень хорошо, – подтвердил Кугель. – Если бы мне захотелось, я мог бы бриться этим клинком».

«Тогда отрежьте себе кусок веревки удобной длины – скажем, три метра. Он легко поместится у вас в сумке, но по вашему приказу растянется хоть на пятнадцать километров».

«Щедрый подарок!» – отозвался Кугель и отмерил трехметровый отрезок веревки. Тем не менее, когда он попытался отрубить отрезок, взмахнув шпагой, клинок отскочил от веревки. «Странно!» – пробормотал Кугель.

«Ха! А вы-то думали, что у вас острая шпага! – Фосельм приложил два пальца ко рту, расплывшемуся в игривой ухмылке. – Но мы попробуем устранить этот недостаток». Волшебник вынул из шкафа длинный футляр и открыл его. Под крышкой оказался блестящий серебристый порошок.

«Проведите шпагой вдоль футляра, погрузив лезвие в глиммистер, – сказал Фосельм. – При этом ни в коем случае не прикасайтесь к порошку пальцами – иначе они превратятся в жесткие серебряные прутки».

Кугель осторожно выполнил инструкции. Когда он провел шпагой по углублению футляра, вслед за лезвием просыпалось небольшое облачко тончайшего порошка. «Хорошенько встряхните клинок, – посоветовал Фосельм. – Излишек глиммистера только повредит ножны».

Кугель встряхнул шпагу – лезвие очистилось. Теперь оно искрилось мельчайшими радужными отблесками, а весь клинок словно светился изнутри.

«А теперь отрежьте веревку!» – предложил Фосельм.

Шпага легко разрезала веревку – так, словно та была тонким стеблем водоросли.

Кугель осторожно смотал отрезок веревки: «А как ей приказывать?»

Фосельм поднял оставшуюся на полу часть магической веревки: «Если я хочу что-нибудь заарканить, я подбрасываю веревку повыше и пользуюсь заклинанием „Тцип!“ – вот таким образом…»

«Стойте! – вскрикнул Кугель, замахнувшись шпагой. – Никаких демонстраций!»

Фосельм усмехнулся: «Кугель, вы пугливее птички-нектарницы! Тем не менее, это скорее достоинство, нежели недостаток. В нашем больном и порочном мире опрометчивые храбрецы не доживают до старости. Не бойтесь веревки – я буду осторожен. Наблюдайте! Для того, чтобы веревка отпустила схваченный объект, прикажите „Тцат!“ – и она к вам вернется. Вот таким образом!». Фосельм отошел на шаг и развел руки жестом человека, которому нечего скрывать: «Ну скажите, разве я веду себя как „коварный, непредсказуемый злодей“?»

«Несомненно – в том случае, если вы, будучи злодеем, замыслили жестокий обман и хотите притвориться альтруистом».

«Тогда каким образом можно отличить злодея от альтруиста?»

Кугель пожал плечами: «Существенной разницы между ними нет».

Фосельм, казалось, не обратил внимания на последнее замечание: его подвижный ум уже интересовался новым вопросом: «Меня обучали знатоки древних традиций! Мы опирались на аксиоматические принципы – которых вы, как человек высшего сословия, несомненно придерживаетесь. Не правда ли?»

«Совершенно верно, во всех отношениях! – заявил Кугель. – Учитывая, конечно, тот факт, что в различных странах и даже различными отдельными людьми в качестве фундаментальных истин воспринимаются самые несовместимые утверждения».

«Тем не менее, некоторые истины универсальны, – возразил Фосельм. – Например, старинный обычай, согласно которому гость и тот, кто его принимает, обмениваются дарами. Будучи альтруистом, я приготовил для вас здоровую и питательную трапезу, подарил отрезок волшебной веревки и предложил магический состав, навсегда заостривший и закаливший вашу шпагу. Вы можете требовать на полном основании, чтобы я принял от вас равноценный дар, хотя не могу ожидать от вас ничего большего, чем ваше уважение и доверие…»

Кугель великодушно развел руками и тут же откликнулся: «И они ваши – безвозмездно и вкупе с искренней благодарностью! А теперь, Фосельм, так как я устал в пути…»

«Кугель, ваша щедрость неизмерима! Время от времени на одиноком извилистом пути быстротечного бытия нам встречается незнакомец, и он практически мгновенно – по меньшей мере возникает такое впечатление – становится нашим ближайшим, надежнейшим другом. Мне будет очень жаль, когда вы уйдете! Вы просто обязаны оставить мне какой-нибудь сувенир – по сути дела, я откажусь от любого подарка, кроме той побрякушки, которую вы носили на шляпе. Я понимаю, что она практически ничего не стóит, но это был бы символический жест – сувенир позволил бы мне вспоминать о вашем посещении так, как будто все это было вчера, вплоть до счастливого дня вашего возвращения! Будьте добры, передайте мне украшение».

«С удовольствием!» – ответил Кугель. С величайшей осторожностью засунув руку в поясную сумку, он вынул дешевую кокарду, первоначально украшавшую его шляпу: «Пожалуйста, примите этот сувенир вместе с моими наилучшими пожеланиями».

Фосельм взглянул на украшение, после чего поднял выпуклые мутно-золотистые глаза, сосредоточив их на лице Кугеля. Оттолкнув кокарду, он воскликнул: «Нет, Кугель! Вы жертвуете слишком многим! Это драгоценность – нет, не возражайте! Все, чего я хотел – другая, довольно-таки пошлая безделушка с фальшивым красным камнем посередине, я успел ее заметить раньше. Нет-нет! Я настаиваю! Я выставлю ее на почетном месте в гостиной!»

Кугель кисло улыбнулся: «В Альмерии живет Юкоуну, Смешливый Волшебник».

Фосельм невольно поморщился.

Кугель продолжал: «Когда я встречусь с ним опять, он спросит: «Кугель, где мой пекторальный неборазрывный брызгосвет, доверенный вам на хранение? Что я ему скажу? Что не смог отказать некоему Фосельму с холмов за степью Рухнувшей Стены?»

«Над этим следует подумать, – пробормотал Фосельм. – Мне в голову приходит одно возможное решение проблемы. Допустим, вы решили бы не возвращаться в Альмерию. В таком случае Юкоуну никогда не узнáет, что вы отдали мне брызгосвет. Или, например…» Фосельм внезапно замолчал.

Прошло несколько секунд. Фосельм произнес самым дружелюбным тоном: «Надо полагать, вы порядком устали и хотели бы отдохнуть. Но сперва давайте попробуем мою горькую ароматическую настойку – она способствует пищеварению и укрепляет нервы!»

Кугель пытался отказаться, но Фосельм ничего не хотел слышать. Он принес небольшую черную фляжку и два хрустальных стаканчика. В стаканчик Кугеля он налил намного бледной жидкости – чуть-чуть, на самое донышко: «Я сам дистиллировал эту настойку! Попробуйте – уверен, она вам понравится».

Рядом со стаканчиком Кугеля пролетел мотылек – и тут же замертво упал на стол.

Кугель поднялся на ноги: «Сегодня вечером мне не нужны никакие тонизирующие напитки. Где я смогу выспаться?»

«Пойдемте». Фосельм провел Кугеля вверх по лестнице и открыл дверь, ведущую в комнату: «Здесь тихо и спокойно – вы сможете выспаться на славу, уверяю вас».

Кугель отступил на шаг: «Но в этой спальне нет окон! Мне будет душно».

«Даже так? Что ж, заглянем в другую… Как вам понравится эта? Здесь мягкая кровать с чистой постелью».

«В чем назначение тяжелой чугунной решетки над кроватью? Чтó, если ночью она на меня упадет?»

«Кугель, вы настоящий пессимист! Нужно обращать внимание и на светлые стороны жизни! Например, вы заметили эту вазу с цветами у кровати?»

«Она очаровательна! Давайте взглянем на другую комнату».

«Неужели так трудно лечь в постель и выспаться? – раздраженно спросил Фосельм. – Вы всегда так капризничаете? Давайте поднимемся еще на этаж… Эта спальня вам тоже не понравится? Здесь прекрасная постель и широкие окна. Могу только надеяться, что вы не страдаете головокружением – здесь довольно высоко».

«Эта комната мне вполне подойдет, – сказал Кугель. – Фосельм, позвольте пожелать вам спокойной ночи».

Фосельм спустился по лестнице. Кугель закрыл дверь и широко открыл окно. На фоне звездного неба он мог различить силуэты высоких дымовых труб и одинокий старый кипарис, возвышавшийся над крышей усадьбы.

Привязав конец магической веревки к ножке кровати, Кугель пнул кровать сапогом – та мгновенно стала невесомой и приподнялась над полом. Кугель подвел кровать к окну и вытолкнул ее наружу, под ночное небо. Потушив светильник, он перебрался на повисшую в воздухе кровать и оттолкнулся от стены усадьбы так, чтобы лететь в направлении старого кипариса. Привязав другой конец веревки к дереву, он приказал: «Веревка, растянись!»

Веревка подчинилась, и Кугель воспарил на кровати высоко в стороне над усадьбой, казавшейся сверху силуэтом неправильной формы, чернее ночного мрака – и только там, где в комнатах еще горел свет, виднелись маленькие желтые прямоугольники.

Кугель позволил веревке растянуться метров на тридцать, после чего приказал: «Веревка, больше не растягивайся!»

Кугель ощутил мягкий толчок: кровать остановилась в воздухе. Кугель устроился поудобнее и лежал, глядя на усадьбу.

Прошло полчаса. Кровать покачивалась под дуновениями блуждающего ветерка, и Кугель, прикрывшийся стеганым пуховым одеялом, стал засыпать. Его веки отяжелели и смыкались… Внезапно из окна той комнаты, где Фосельм устроил Кугеля на ночлег, вырвался сноп света. Протирая глаза, Кугель приподнялся и сел в постели, глядя на шлейф бледно светящегося газа, распространявшегося из открытого окна.

В комнате снова стало темно. Еще через несколько секунд в ней зажегся свет, и в желтом прямоугольнике окна появился неуклюжий черный силуэт Фосельма, расставившего на подоконнике острые локти. Голова его дергалась – Фосельм смотрел по сторонам, вглядываясь в темноту.

Наконец он отошел от окна, и свет в окне погас.

Кугель решил, что находиться поблизости от усадьбы было слишком опасно. Он взялся за веревку и приказал: «Тцат!»

Натяжение веревки сразу ослабло.

«Веревка, ко мне!» – приказал Кугель.

Веревка сократилась до трехметровой длины.

Кугель повернулся лицом к усадьбе: «Каковы бы ни были твои деяния или злодеяния, Фосельм, я благодарен тебе за эту веревку, а также за постель – хотя, к сожалению, мне так-таки придется спать под открытым небом».

Перегнувшись через край кровати, он заметил очертания озаренной бледным светом звезд дороги. Ветра практически не было – кровать потихоньку плыла на запад под безоблачным ночным небом.

Кугель привязал шляпу к стойке кровати, закрепил на ней «брызгосвет», растянулся в постели, накрылся пуховым одеялом и заснул.

Звезды медленно перемещались по небу. Откуда-то издалека, из северных пустошей, послышался скорбный стон виспа, повторился еще раз – и наступило молчание. Так прошла ночь.

Восходящее Солнце разбудило Кугеля. Сначала он не мог понять, где очутился. Перекинув ногу через край кровати, он тут же испуганно подтянул ее назад.

Поперек солнечного диска скользнула черная тень; нечто темное и тяжелое стремительно спустилось из неба и уселось на кровать в ногах у Кугеля – сравнительно молодой пельгран, судя по шелковистой серой опушке выпуклого брюха. Из пасти продолговатой полуметровой головы хищника, будто вырезанной из черного хитина, как у жука-оленя, торчали белые, загнутые вверх клыки.

«Сегодня я позавтракаю в постели, – с издевкой произнес пельгран. – Такое случается нечасто».

Вытянув шею, пельгран схватил Кугеля за лодыжку, но Кугель отдернул ногу и схватился за эфес шпаги, но никак не мог вынуть ее из ножен, лежа в постели. Лихорадочно барахтаясь, он зацепил концом ножен шляпу; привлеченный красным блеском, пельгран вытянул шею вперед. Кугель ткнул «неборазрывным брызгосветом» прямо в морду летучего монстра.

Широкие поля шляпы и ужас, охвативший Кугеля, помешали ему понять, чтó произошло. Кровать слегка подскочила, освобожденная от дополнительного веса. Пельгран исчез.

Кугель оглядывался в полном замешательстве.

Пельгран словно растворился в воздухе.

Кугель взглянул на «брызгосвет»: чешуйка, казалось, сверкала ярче прежнего.

Соблюдая величайшую осторожность, Кугель надел шляпу на голову. Перегнувшись через край кровати, он заметил приближавшуюся по дороге небольшую двухколесную тележку – ее толкал перед собой толстый подросток лет двенадцати-тринадцати.

Кугель сбросил конец веревки так, чтобы она зацепилась за пень, и притянул кровать к поверхности земли. Как только подросток с тележкой стал приближаться, Кугель выскочил на дорогу: «Стой! Что тут у нас такое?»

Паренек испуганно отпрыгнул: «Я везу новое колесо для повозки и завтрак для братьев: горшок с тушеным мясом, круглый хлеб и кувшин вина. Если вы – разбойник, ничего больше вы не найдете».

«Предоставь мне об этом судить», – возразил Кугель. Пнув колесо, чтобы сделать его невесомым, он запустил его далеко в небо; изумленный подросток наблюдал за происходящим с открытым ртом. Тем временем Кугель забрал из тележки горшок с мясом, хлеб и вино: «Можешь идти, – сказал он пареньку. – А если твои братья спросят, куда ты дел колесо и завтрак, упомяни имя „Кугель“, а также напомни им о пяти терциях».

Подросток бегом покатил пустую тележку, а Кугель отнес горшок с мясом, хлеб и вино к приземлившейся кровати и, отцепив веревку от пня, поднялся в воздух.

По дороге уже бежали три фермера – за ними, пыхтя, поспевал толстый паренек. Остановившись, все четверо стали орать: «Кугель! Ты где? Мы хотели бы обменяться с тобой парой слов!» Один из братьев изобретательно прокричал: «Мы хотим вернуть твои пять терциев!»

Кугель не удостоил их ответом. Вглядываясь в небо в поисках улетевшего колеса, подросток заметил плывущую по воздуху кровать и указал на нее пальцем. Побагровевшие от злости фермеры стали грозить Кугелю кулаками и осыпáть его проклятиями.

Несколько минут Кугель безмятежно забавлялся этой сценой, но северный утренний бриз стал крепчать и понес его над холмами в направлении Порт-Пардусса.