4
Зима – наше любимое время года с сестрой. И не только потому, что мы отмечены богиней зимы и смерти Мораной, но и потому, что магия будто окутывает весь мир. Особенно я люблю ночь после снежного вечера с серебряной, полной луной, что заставляет нетронутый снег мерцать, будто усыпанный звёздами. А воздух, пронзительно морозный, щиплет нос и кусает щёки.
Я медленно выдыхаю густое облачко пара, кутаюсь в свою алую накидку на меховой подкладке, делаю несколько аккуратных шагов к лесу, а ноги в высоких сапогах утопают почти до середины голени.
Морщусь, когда Анна разбегается и падает на нетронутый снег, рушит идиллию свежего покрова, поднимая ногами и руками снежные хлопья. Она весело смеётся, а потом взвизгивает от холода, когда снег попадает ей за ворот кафтана, а мои губы непроизвольно растягиваются в улыбке, но я тут же шиплю на неё, прикладываю палец к губам, воровато оглядываюсь на далёкий храм.
Прошло больше месяца с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, а Анна стала Марой одну зиму назад. Наступил самый холодный, второй месяц зимы. Все уже отпраздновали Коляду – любимый праздник всех Мар. Сёстры обошли ближайшие деревни, принимая подношения и проверяя, что вокруг не завелась нечисть. Анна слишком мала для таких походов, а меня как старшую оставили следить за ней. Мы были расстроены, обе капризничали, что нас не пустили поводить хороводы у огромных костров да попеть колядки под окнами, чтобы выпросить вкусные угощения. Но Ирина и старшая сестра Кира были непреклонны, и нам пришлось остаться.
Однако сёстры, усталые, вернулись сегодня под самый конец темнеющих сумерек, потому что везде начались Велесовы святки, где люди заклинают и молятся другому богу о будущем урожае и здоровом скоте. Служительницы храма расслабились, перестав за нами следить, поэтому Анна упросила меня с ней прогуляться.
– Пойдём, Агата! Вон там есть озеро, а рядом с ним клюква, если соберём, то на кухне можно упросить сделать твой любимый морс! – Анна неуклюже поднимается, пытаясь вытряхнуть весь снег из тёмных волос, но часть длинных прядей уже мокрые.
– Нельзя отходить так далеко, дурёха! – Я подхожу ближе, скручиваю её волосы, убираю так, чтобы они не холодили шею, и накидываю ей на голову капюшон. – Ночь на дворе. Если нас хватятся, то нам попадёт! Хочешь ещё пыль со старых полок в библиотеки протирать?
Сестра смешно морщит нос, уборку она не любит. Ирина пытается её наказывать за непослушание таким способом, но результата пока никакого.
– Тут недалеко! Я тебе кое-что показать хочу!
Она в нетерпении мнётся, смотрит на меня с надеждой, округляет свои большие синие глаза, а я вновь оглядываюсь на храм, что тянется ввысь. Днём серый камень стен сейчас почти чёрный, выделяется на фоне заснеженного леса, а оранжевые огни свечей горят лишь в нескольких окнах. Почти все жители спят.
Я перевожу взгляд на небо, хочу придумать отговорку, что слишком темно, но луна светит ярко, а снег вторит ей, отражает, сверкает, укутывая толстыми слоями еловые ветки.
– Хорошо, пойдём. Только быстро.
Анна радуется, подпрыгивает и устремляется на северо-запад к границе с Сератом, упорствует, переставляя ноги в снегу, утопая почти по колено. Я выше и двигаюсь быстрее, с лёгкостью её догоняя. Улыбаюсь, пальцами обхватываю её руку в шерстяных рукавицах.
Мы уже хорошо знаем местность в округе храма, потому что далеко нас пока не отпускают. Разведали тут всё и легко находим тропы, даже прикрытые снегом. Идём не больше десяти минут, Анна запыхалась, дышит шумно, кряхтит, всем видом показывая, как ей трудно. Я знаю, что она хочет, и разрешаю сестре забраться на мою спину, чтобы я понесла её ещё пару минут. Та сразу веселеет, болтает ногами, пока я придерживаю её под бёдра, тащу на себе. Стискивает мою шею так сильно, что мой капюшон падает назад, открывая тёмные волосы. Морозный воздух холодит затылок и макушку, но Анна трётся своей холодной щекой о мою, и я опять снисходительно улыбаюсь, прощая младшей сестре её недавнее нытьё.
Теперь я слышу лишь собственное дыхание да хруст снега под ногами, где-то в глубине леса редко ухает сова, добавляя магии этой ночи.
Когда мы доходим до берега озера, я спускаю Анну на землю, и мы обе восторженно вздыхаем, раскрывая рты от удивительного пейзажа. Мы здесь бывали днём, но ночью – никогда. Перед нами небольшое озеро, оно замёрзло, а лунный диск отражается на его поверхности будто в зеркале. Мелкие трещины на льду похожи на белые и синие прожилки.
– Вон там клюква! – привлекает моё внимание Анна.
Я сразу направляюсь в указанном направлении, желая собрать ягоды побыстрее и вернуться в нашу тёплую комнату. Ночь хоть и красивая, но холодная. Да так, что уже пальцы в сапогах озябли.
Замечаю ярко-красные ягоды в снегу, оглядываю огромные гроздья, предвкушая. Если собрать побольше, то не только морс можно упросить сварить, но и ягоды в сахарной пудре, а может, даже пирог.
– Агата? – задумчиво тянет Анна, подходя к кромке озера, пинает небольшой сугроб, поднимая ворох снега. – Кто такой Морок?
Я задумчиво оборачиваюсь на сестру, размышляя, от кого она могла услышать это имя. Мне о Мороках рассказали лишь на второй год обучения.
– Они – слуги Тени, – коротко отвечаю я.
– А что такое Тень?
– Тень – это место, куда попадают самые гнилые души после смерти, а также это – тьма, которая этим местом управляет. – Проверяю ягоды на прочность; они хорошо промёрзли, а значит, не сильно испачкают карманы. Корзинки-то у меня с собой нет.
– Как Тень появилась?
Рву клюкву, заталкиваю в карманы накидки и какое-то время молчу, размышляя над ответом.
– Есть несколько легенд об этом, только те, кто уже умер и встретил богиню, знают, которая из них правдивая, – уклончиво отвечаю я.
– Агата! Ну расскажи хоть одну!
– А потом ты всю ночь от любых теней на стенах будешь трястись, – фыркаю я, оборачиваюсь на сестру, которая трясёт игольчатую ветку ближайшей сосны, стряхивая с неё снег ради забавы.
Анна продолжает ещё какое-то время канючить, не отрываясь от своего дела, и я сдаюсь.
– Разные есть легенды, но большинство дошли до нас неполными. Одна из основных говорит, что Тень самой богини Мораны поднялась, когда мёртвые души её топтали. Однако самая знаменитая легенда про то, как богиня сама схватила сумрак у ног своих и отрезала, чтобы тот помог ей справиться с жадными, эгоистичными и полностью сгнившими душами смертных. И ходит та Тень за ней, вроде и отдельно, но всегда подле нашей богини.
На середине моего рассказа сестра перестаёт шуметь и слушает внимательнее.
– Морок – нечисть?
– Насколько я знаю – нет, но даже Кира не знает, что у них под маской, а она самая старшая, – мрачным шёпотом делюсь я.
– Сестра Яна сказала, что их все боятся, они носят маски, а смотреть им в лицо нельзя, иначе умрёшь, – недовольно жалуется Анна.
Яна. Ну конечно. Она любит рассказывать страшные истории. Хотя какие страшные истории можно рассказать Маре, что сама убивает живых мертвецов. Однако Яне это удалось. Она рассказала сестре про Морока.
– Я не знаю, насколько это правда. Но и меня Ирина предупредила, что при встрече с Мороком лучше уходить, прятаться и ни в коем случае не пытаться посмотреть под маску. И ты поступай так же, Анна! Если увидишь Морока, делай как велено, избегай подобной встречи.
Я продолжаю запихивать ягоды в карманы, как слышу новый взрыв смеха сестры. Слышу, как она падает, и только тогда поворачиваю голову. У меня внутри всё холодеет, а ягоды выпадают из онемевших пальцев.
– Гляди, Агата! Я видела, как мальчишки делают это зиму назад, как раз перед тем, как ты пришла. Они и меня научили немного!
Анна стоит на льду уже больше чем в десяти метрах от берега, отталкивается, пытается скользить, но падает на лёд, а у меня внутри всё трясётся от напряжения.
– Анна, вернись. Иди ко мне. – Мой голос будто стал чужим, скрипучим. Я говорю ей вернуться, но сама застыла, боясь сделать шаг, словно стою на льду вместо сестры.
Мне ещё на третий год сёстры запретили ступать на лёд на этом озере, потому что оно никогда не промерзало достаточно, чтобы выдержать вес человека, однако Анне этого либо не сказали, либо она пропустила предостережение мимо ушей. Я молюсь про себя, чтобы лёд выдержал мою худенькую сестру.
Я вся вздрагиваю, когда она поднимается и вновь падает, приземляясь на попу, скользит ещё дальше от берега и от меня. Сестра смеётся.
– Анна, иди ко мне, пожалуйста, – повторяю я, стараясь придать голосу беззаботности, чтобы её не пугать, но если я сама ступлю на лёд, то тот точно треснет.
– Тут скользит как-то хуже, – недовольно бормочет она, делает несколько шагов ко мне, и мы обе слышим треск.
Анна смотрит под ноги, как змеятся трещины. По-глупому наклоняет голову, делает ещё один шаг, но уже аккуратный, медленный. Новый треск почти оглушает. А у меня сердце бьётся в горле от страха в глазах сестры, когда она вскидывает на меня свой взгляд, а её нижняя губа начинает дрожать. Я быстро сбрасываю свой тёплый плащ, оставаясь в лёгком кафтане.
– Анна… беги ко мне. – Я пытаюсь кричать, но голос подводит, и я рада, что выдавила это хотя бы достаточно громко, чтобы девочка услышала.
И сестра устремляется вперёд, но она особенно неуклюжая, когда боится. Ей удаётся сделать три шага, и лёд трещит, расползается, огромные куски кренятся, а потревоженная тёмная вода выплёскивается на поверхность, Анна поскальзывается. Я не жду, а устремляюсь ей навстречу, лавируя между трещинами, перескакиваю их.
Анна с визгом падает в тёмную воду первая, исчезает сразу с головой, а я падаю вслед за ней, совсем близко. Из горла вырывается хрип, когда всё тело пронзает холод, но здесь не так глубоко, вода доходит мне до шеи. Замечаю накидку сестры, хватаюсь, вытягивая её голову на поверхность. Та громко плачет, выплёвывает воду, что попала в рот, стучит зубами, бьёт по воде единственной подвижной рукой, когда остальное тело явно онемело.
Холод от воды такой, что мне кажется, словно меня режет тысяча ножей. Мой ужас так велик, что я едва осознаю, как переставляю ноги, таща сестру за собой на берег. Почти выбрасываю её тело на твёрдую поверхность, а сама выползаю на четвереньках.
Пальцы едва слушаются, когда я стаскиваю с Анны верхнюю одежду, кутаю в свою единственную сухую накидку. Она стучит зубами и вся трясётся, но при этом продолжает заунывно рыдать, пережив шок. Я не могу её даже успокоить, потому что мои зубы тоже стучат, и я трясусь не меньше её. А страх, что я чуть не потеряла сестру, душит не хуже верёвки на шее.
Ирина учит меня, что всегда нужно действовать, нельзя поддаваться страху, что я и пытаюсь сейчас делать. Пытаюсь изо всех возможных сил.
– Аа…ннна… обхх…вати за ше…ю.
Вскидываю сестру себе на спину, я пытаюсь идти к храму, но ноги не слушаются, подламываются в коленях, и каждый раз их пронзает боль. Анна делает что велено, цепляется за меня, почти душит.
Мне удаётся пройти пять минут, пока каждый вдох не начинает вырываться хрипом. Мне слишком холодно, пальцы едва удерживают сестру, но нам навстречу бежит Ирина, и я начинаю плакать едва ли не громче, чем сестра. Падаю на колени в мягкий снег, когда наставница широкими шагами преодолевает расстояние между нами.
