Александр Ложкин
ИМБУНХЕ
Судорога свела его обезображенное тело в сумеречной зоне — границе между вечной ночью и вечным днем.
То был экватор Чилоэ, та самая серая полоса, где солнце показывается из-за горизонта и глаза наконец начинают отвыкать от ночной мглы.
Земля сумерек — так зовут ее обитатели светлой стороны, не смеющие пересекать этот рубеж.
Земля рассвета — так назвал ее про себя Имбунхе.
Калека упал на бок и забился в конвульсиях на промерзшей земле, невольно обратившись лицом назад, к звездам. На блеклом, светлеющем небе тысячу глаз Кайкайвилу было почти не различить.
Имбунхе понял — владыка Кайкай теряет его из виду, и власть ночи над ним ослабевает. Этот приступ — последнее препятствие, что Беспощадный Змей мог ему учинить. Отчаянная попытка сохранить подданного.
Так уже бывало. Скоро пройдет.
— Ты думал, что я не смогу, владыка бестий, — тихо прошептал Имбунхе. — Ты думал, что я сломлен. О, божественная опрометчивость.
Он проделал огромный путь, и все, чем воспрепятствовал Кайкай, — лишь наслал на него судороги. Эхо тревожной песни Туэ было его спутником, но разве могло оно считаться препятствием?
Пронзительная песня черной птицы Туэ — предвестник несчастья. Ничего хуже произойти с Имбунхе уже не могло.
Имбунхе смог перевернуться на спину — настолько, насколько позволяли деформированные, изломанные штуки, которые у обычных чилотов называются ногами. Он смотрел в небо, пытаясь восстановить контроль над мышцами. Левая половина небосвода, что потемнее, пестрела еле заметными точками, а правая… чудесная, восхитительная правая половина была озарена светом Ока Тентенвилу, блаженным сиянием с вершин самых высоких гор, что слепило темного бога — и охраняло Имбунхе. Теперь.
Снова.
В темной дали завывала Туэ — как-то особенно неистово и печально.
Мысль о том, что великая Тентен принимает его назад, в свое лоно, наполнила Имбунхе ликованием.
Он мечтал об этом столько времени, сколько дневные существа не живут. Кайкай награждает своих подопечных бессмертием и берет за это немалую цену. Муки бесконечного существования может жаждать лишь тот, кто не вкушал его; Имбунхе испил эту чашу сполна.
На темной стороне Чилоэ трудно получить представление о течении времени, но с самого детства Имбунхе начал наблюдать за происходящим вокруг и делать выводы. Как только оправился от того, что ведьмы сделали с ним.
Фосфоресцирующие глаза Имбунхе буравили взглядом крупное красноватое пятно в зените. То была не просто звезда.
Звезды не раз говорили ему, сколько минуло лет с того момента, как он последний раз видел солнце. Множество других вещей и явлений вокруг также содержало ценную информацию — цикл его собственного сна, скорость роста чахлых сциофитов поблизости от логова, конденсат, капающий со сталактита у входа в пещеру.
За двадцать тысяч капель ночной небосвод смещается на вертикальную проекцию расстояния от альфы Василиска до гаммы Жезла. Это приблизительно трое суток, судя по циклу сна и бодрствования. За двести тысяч капель кустистый лишайник разрастается на толщину пальца.
Нельзя верить лишайнику — его рост непостоянен и обманчив. Да и пальцы Имбунхе стали толще со временем. Капли куда надежнее. Звезды — надежнее всего, но за ними сложно следить.
Значит, остается только считать звонкие капли. Постепенно это входит в привычку, совершается автоматически, помимо сознания. Просто слышишь их, и какая-то часть тебя передвигает костяшки на невидимых счетах.
Имбунхе сторожил ведьминское голово четыреста шестьдесят миллионов и около семисот тысяч капель. Погрешность связана с тем, что иногда его отвлекали.
Он смог вновь подняться и зашагать дальше по хрустящей, заиндевелой поросли — как обычно, на руках. Власти Кайкая над ним пришел конец. Впереди было только солнце, показавшееся над горделивыми Андами.
Небо стремительно светлело и приобретало голубой оттенок. Имбунхе поглядывал вверх, с тревогой понимая, что разглядеть таинственное красное пятно на фоне яркого небосвода становится все сложнее, хотя его глаза быстро привыкали к новому освещению.
Одно стало ясно наверняка, пока он валялся на границе между светом и тьмой: оно увеличивалось в размерах.
Возможно, именно поэтому нечисть темной стороны так волновалась последнее время. Даже местные сливки общества, ведьмаки и ведьмы, вели себя все тише. Их неистовое упоение шабашами и набегами на пограничную землю сходило на нет.
Имбунхе знал — они обладали мудростью. Они даже научили его грамоте и многим другим вещам. У некоторых были телескопы. Наверняка они понимали больше, чем он, и вполголоса обсуждали это на ставших редкими в последнее время сборищах.
На краю земли рассвета Имбунхе наткнулся на патруль пограничного гарнизона. Он заметил всадников издали, но не остановился. И они не двигались вперед, разглядывая в подзорные трубы странную фигуру — массивный человеческий торс в ржавой кольчуге, передвигающийся на необычайно мускулистых, удлиненных руках. Вряд ли они заметили мелкие детали — когти, толстую жесткую гриву волос, похожую скорее на иглы дикобраза, на утопленной в широкие плечи голове. Длинную цепь, которой ведьмин страж был некогда прикован к скале за шею. Но они видели волочащиеся по земле изломанные ноги, и сострадание взяло верх над инструкцией по использованию арбалетов.
Приближаясь к патрулю, Имбунхе все поглядывал вверх, но красной звезды уже почти не было видно.
— Назови себя, — потребовал один из всадников, когда их разделяло пятьдесят шагов.
— Я — Имбунхе, — сказал калека спокойным раскатистым голосом, который останавливал бешеных медведей. — Я существо одной с вами крови.
Всадники переглянулись и принялись о чем-то спорить. Это позволило продолжить сокращать расстояние.
Все чилоты знали о трагической судьбе похищенных ведьмами детей. Раз в столетие всевидящее Око Тентенвилу смыкалось. Великая Тентен теряла из виду своих подопечных, и им оставалось полагаться только на себя.
Звездочеты на пограничных землях видели первое предвестье беды — тусклую, бледную луну на горизонте сумеречного неба, пересекающую рубеж дня и ночи. То было Око Кайкайвилу, его сильнейшая манифестация среди обычных звезд, его божественное могущество, простирающееся над землей со дна черного океана. Беспощадный Змей шел в атаку.
Следующие два с половиной десятилетия страна вечного дня жила в страхе и ожесточенной подготовке к кровопролитной войне.
Шло время. Луна двигалась к Андам и становилась все заметнее. И вскоре наступали страшные темные времена, когда два могучих божества сталкивались в схватке на небосводе.
Луна затмевала собой неподвижное солнце, и светлая половина Чилоэ погружалась в хаос ночи, что несли с собой обитатели обратной стороны.
Тьма неизменно отступала, унося с собой урожай страданий. Око Кайкая двигалось дальше, позволяя живительному свету Тентен вновь пролиться на землю. Вместе с движением луны по Чилоэ прокатывалась и волна нечисти, вновь оказываясь на темной стороне. С потерями и приобретениями.
Цикл завершался. И начинался заново.
— Если ты попытаешься напасть, мы убьем тебя, — пообещал главный всадник, когда Имбунхе был уже совсем близко.
Калека покачал головой.
— Я не умею.
Поколению, родившемуся под знаком грядущего затмения, было суждено защищать стар и млад ценой своих жизней. Выжившие воины, искалеченные физически и морально, становились ветеранами и передавали свой опыт правнукам. Но никто не видел за свою жизнь двух затмений. Поэтому каждый раз все начиналось с чистого листа.
Темные налетчики убивали на своем пути всех, но только не детей. Их они забирали с собой.
— Ты — имбунхе, страж ведьминского логова, — заключил всадник, глядя со своего скакуна вниз на калеку. — Ты рожден невинным, и твоя судьба была осквернена.
Имбунхе кивнул, изучая его своим светящимся взором. Он видел в ответном взгляде то, что согревало его веками.
То, для чего его сделали таким. Своего рода предназначение.
В глазах всадника читалась кристально чистая жалость.
— Я не сосуд зла, — спокойно молвил калека. — Но я вестник новой эпохи. Что-то странное случится в скором времени.
— И что же? — с недоверием спросил патрульный.
Имбунхе вздохнул.
— Я не знаю. Что-то происходит на земле и в небе. Сам Владыка Кайкай утратил столетний покой, и от его движений на морском дне содрогается земля. Примите меня как гостя. Прошу.
Всадники смотрели на него и не находили в нем угрозы. Они видели, что его тело, даже искалеченное, весит куда больше, чем любой из них. Они видели кольчугу и когти, но их сострадание было куда искреннее, чем ведьмово. Куда сильнее оно затуманивало взор, и строжайшие запреты на контакт с обитателями темной стороны рушились под его натиском.
«Он — один из нас. Он был рожден при свете дня, но силы ночи исказили его судьбу. Мы не можем отказать собрату в помощи, если Тентен вновь приняла его под свои лучи», — думали они, ведя его в форт.
На их счастье, Имбунхе действительно не таил в душе зла.
— Расскажи о темной стороне, — сказал комендант, глядя на него из-за массивного дубового стола.
Имбунхе предпочитал сидеть прямо на ковре перед ним, подобрав под себя ноги. Он отметил про себя, что гарнизон немногочислен — может, потому что набегов стало гораздо меньше.
— Ты не стар, — произнес он, немного подумав. — Вряд ли ты помнишь последнее затмение.
— Я родился спустя десятилетие, — подтвердил комендант. — Неужели ты был среди налетчиков?
— Тогда я бы остался. На темной стороне жизнь подобна кошмару. Ночь, снег и холод, — Имбунхе поднял с пола свою цепь с острым наконечником. — Я — охранник. Двести лет я провел прикованным у входа в огромную пещеру на побережье замерзшего океана, в котором таится Владыка Кайкай. Пещера Кикави; огромная, священная, в ней самые могущественные ведьмаки и ведьмы собирались для шабашей. Я защищал вход от мелкой нечисти и диких животных. Какой из меня налетчик? Во мне нет чувства, которое заставляет их нападать и причинять зло.
Комендант хмыкнул.
— Ты рассуждаешь о противоестественных и неведомых жителю дня вещах с необыкновенным спокойствием. Должен признать, во мне самом это чувство есть. Ведь мы говорим о ненависти, имбунхе?
— Мы говорим о страхе, комендант, — калека приподнял цепь повыше. — Когда я справился с ним, я смог освободиться.
— И как же ты освободился?
Имбунхе замолчал, вспоминая, как два века назад удар брухо со сверхъестественной силой вогнал стальной наконечник глубоко в камень. Рядом рыдал изувеченный мальчик, не понимая, за что с ним так жестоко обошлись.
Они кормили и обучали его. Они калечили его и превращали темными снадобьями в монстра. Они жалели его и обращались, как с любимым верным псом.
Они переломали кости ног четырехлетнему ребенку, все до единой.
Они любили его и ненавидели.
Впереди были четыреста шестьдесят миллионов капель.
— Капли, — наконец сказал Имбунхе.
— Что? — не понял комендант.
Капли падали и падали в расщелину, из которой торчал стальной клин. Имбунхе с детства отчаянно пытался выдернуть его, но тогда он еще был слаб.
Капли падали. Время было на его стороне. Тогда он не знал, что терпение — величайшая добродетель. И вскоре он бросил попытки.
— Вода понемногу точит камень, — пояснил Имбунхе. — Однажды я смог вырвать клин. Я долгое время даже не пробовал — моя сила не сравнится с силой ведьмака. Они заставили меня так думать.
Комендант посмотрел на его крупные, поросшие черной шерстью руки. Такими можно разорвать человека пополам.
— Ты сказал, что ты не беглец, но вестник. О чем ты возвещаешь?
Имбунхе закрыл глаза, собираясь с мыслями.
— На ночном небе я заметил красную точку. Вначале я решил, будто Аликанто взвилась в небесную высь и залетела слишком далеко. Но то была не птица золотых приисков; напротив, это что-то далеко извне.
— Что-то за пределами Чилоэ? — поднял брови комендант.
— Пока что за пределами… — вздохнул Имбунхе. — Оно растет. Приближается.
— Ты не лжешь, ведьмостраж?
— Мне незачем лгать.
— Но кто управляет запредельным миром? Кто мог ниспослать это на Чилоэ?
— Есть лишь одна известная нам запредельная сила. Владыка Космоса. Повелитель Времени.
— Великий Генехен? — с сомнением произнес комендант. — Это слишком фантастично. Мы сами в небе ничего пока не замечали.
— Свет Тентен слепит вас, — покачал головой Имбунхе. — Мне нужно попасть в столицу. Поговорить со столичными учеными. Я много слушал ведьм и брухо. Может быть, их знания будут полезны.
— У нас здесь есть свой астроном. А их знания… — комендант встал из-за стола и зашагал по направлению к окну-бойнице. — Их идеи… Ты же осведомлен, маленький калека, за что Тентен лишает своего покровительства.
Имбунхе был осведомлен. Он видел боль предательства и горечь разочарования вокруг себя много лет.
— Все эти колдуны — они ведь безумны, опасны, — продолжал начальник гарнизона. — Они отмечены Кайкаем. В их сердцах сомнение в самих основах светлого мира.
— Но они одарены.
— Их способности суть не дарование, но бремя проклятия. Ворожба, запретные науки… Ведь это они сделали тебя таким, Имбунхе, — те, кого мы изгоняем на темную сторону.
— Вы не поймете, комендант, — голос ведьмостража дрогнул. — Они боялись.
— Чего? Они получили то, что заслуживают. Им сохранили жизнь и подарили свободу изгнания. Чего им бояться? Существ темной стороны?
— Всего. И меня. И других таких же, как я.
Комендант отвернулся от окна, чтобы смерить Имбунхе взглядом, но затем вновь повернулся обратно, всматриваясь в облака.
— Почему?
— Одиночество страшно. Если бы они не искалечили и не приковали меня — я бы тотчас сбежал. За их злобой стоял страх. Они очень боялись потерять меня. Никто не хочет жить там, даже они сами. Но у них нет выбора — солнце погубит их.
— А у тебя выбор был. И они его отняли.
— Они унижены и запутаны вами. Они лишены счастья искренней любви и бесплодны. Они делают существ еще более жалких, чем они сами, чтобы спастись от ужаса своего бессмысленного существования.
— То есть? Ведьмы изувечили тебя, чтобы жалеть?
— Да. Чтобы обрести в бездне отчаяния и страха искусственный островок любви, покровительства слабому. Такого извращенного благородства.
— Они могли бы действовать иначе. Любить друг друга. Помогать друг другу.
— Иначе они не умеют, комендант. Чтобы выжить, им всем приходится быть чересчур сильными. Они не могут верить друг другу. Их шабаши — всего лишь отчаянная истерия плоти, краткие периоды единения и избавления от страха.
Комендант разглядывал затянутое облаками небо и думал. Беседу прервало появление в дверном проеме стражника — одного из патрульных.
— У астронома есть тревожные новости для вас, сеньор.
Начальник гарнизона кивнул, не отрывая взгляда от небосвода.
— Ты попадешь в Город Полудня, Имбунхе. Расскажи им, что знаешь. Хуже не будет.
Сквозь белесый пух облачного слоя просвечивало едва заметное красное марево.
Его повезли в крытой телеге, запряженной парой лошадей. Возничий и приставленная стража побаивались его и не горели желанием общаться. Имбунхе не винил их. Иногда он выглядывал наружу, отмечая, как быстро растет алое пятно. Чем дальше повозка удалялась от зоны сумерек, тем больше оно смещалось к горизонту, а день становился все ярче.
В путешествии Имбунхе попробовал настоящую, обычную еду и пришел в восторг. Хлеб, солонина и сушеные фрукты — все это ни в какое сравнение не шло с тем, чем его кормили на темной стороне.
Мир Чилоэ невелик. Путешествие к подножию Анд, где солнце всегда в зените, заняло бы всего несколько недель. Наблюдения за приближением таинственного объекта говорили, что этого времени у чилотов нет.
Красное пятно над горизонтом еще не выросло до поистине исполинских размеров, но Имбунхе знал, как обманчивы звездные габариты. Такими темпами оно вскоре сравнится по величине с луной, а столкновение с нею разнесло бы Чилоэ на куски. Даже если предположить, что сам объект куда меньше, чем кажется, а красный ореол — всего лишь преломленный свет… вмешательство Владыки Генехена сулило большие перемены.
Их небольшой караван остановился наконец в довольно крупном городе. Улицы сияли чистотой, красивые и крепкие здания радовали глаз. До Города Полудня было еще далеко, но величие страны Тентенвилу уже давало о себе знать. Здесь начиналась центральная часть земли вечного дня — благополучная, спокойная и безбедная.
Кастро — кажется, это был он, еще больше, красивее и светлее, чем двести лет назад. Значит, равнина впереди изрезана реками, путешествие с переправами будет долгим.
Имбунхе думал. Его расчеты говорили о том, что до столицы добраться вовремя невозможно. Значит, нужно было действовать прямо здесь и сейчас. Но как — он не знал.
Он попросил своих сопровождающих устроить ему встречу с мэром. Покидать повозку Имбунхе было запрещено, чтобы не волновать народ — людям достаточно было и багрового марева в далеком тумане. Возничий и стражники переглянулись и обещали попробовать.
Время не ждало. Имбунхе тайком проделал отверстие в матерчатой крыше, чтобы следить за красной звездой. Его глаза, серебристые, светящиеся, натренированные двухсотлетием наблюдений, видели куда лучше человеческих. Дома сильно затрудняли обзор, но, к счастью, город был возведен на холме, а их небольшой караван ехал как раз к вершине.
Увиденное ужаснуло Имбунхе.
Когда он смотрел на красную точку в сумеречном небе, та оставалась на месте в зените и лишь медленно росла. Так все виделось на границе между ночью и днем. Чем дальше он удалялся от экватора, тем больше объект смещался к линии горизонта.
Все было вполне логично, но только сейчас, глядя на красную звезду сбоку, он смог оценить скорость ее движения относительно земли. Это помогли бы сделать другие небесные тела, но на дневном небе их не видно.
Имбунхе смотрел сквозь облака на красное пятно и видел, как оно ползет к горизонту. Очень медленно — вряд ли бы это заметил обычный человек невооруженным глазом. По космическим меркам — с бешеной скоростью.
Ни о каких неделях не могло быть и речи. Счет шел в лучшем случае на часы.
На мгновение Имбунхе поддался сомнению. Он не понимал до конца, что именно он делает и зачем. Он вспомнил время, когда темный океан еще бушевал и корабль-призрак Калеуче не стоял на якоре у берега, навечно вмерзший в лед. Совсем мальчик, он с восхищением лицезрел на палубе брухо, поющих и пляшущих вместе со своими прислужниками-имбунхе, отмечающих неведомые триумфы, и мечтал, что однажды и его возьмут в безумное плавание. Если бы только не эта цепь…
Темная половина Чилоэ была ночным кошмаром, но порой удивительно интересным. Имбунхе привык. Решиться на побег было очень трудно. И все же что-то менялось в уютном мирке не в лучшую сторону. Кайкай все реже показывался на поверхности, и порождаемые им морские волнения становились все тише. Покой штиля и губительной стагнации сковал океан льдом. Имбунхе готов был спорить, что и Тентен уже давно не появлялась над заснеженными вершинами Анд.
Имбунхе осмелился выглянуть из повозки. Его конвой удалялся по направлению к трактиру. Остался только один охранник, и тот задремал. Ведьмостраж еще раз посмотрел на красное марево и принял решение действовать.
Эти несколько беглых взглядов дали ему всю необходимую информацию. Высокое здание с башнями и шпилем — несомненно, его путь лежал туда. Имбунхе аккуратно обмотал цепь вокруг предплечья, на секунду пожалев о том, что не позволил кузнецу в форте снять с себя ошейник. На это ушло бы драгоценное время.
Затем он выпрыгнул из повозки и ринулся по мостовой к своей цели, на глазах у всех прохожих. Кто-то закричал, кто-то взвизгнул — но дорога перед ним стремительно расчищалась. Никому не хотелось оказаться у него на пути.
Ходить, опираясь на раскрытую ладонь, получается медленно, зато весьма устойчиво. Это хорошо подходит, чтобы разогнаться. Затем пальцы, особенно когтистые, становятся помехой, но инерция уже позволяет использовать для поддержания скорости бег на сжатых кулаках с энергичной работой плечами. Сейчас Имбунхе несся как горилла — он выбрасывал вперед обе руки, опираясь на скрюченные ноги, переносил вес тела на костяшки и затем снова использовал ноги для опоры.
Имбунхе смутно помнил, что это здание со шпилем, почти дворец, называется Приорат. Мэр живет там и оттуда же управляет городом и окрестностями. Компанию ему составляют ученые и высшее чиновничье сословие.
Но Приорат обнесен решетчатой оградой высотой в два человеческих роста. Ворота закрыты и хорошо охраняются.
Ничто не способно остановить тебя, если ты — целеустремленный косматый калека героических пропорций. Не останавливает отсутствие функционирующих ног — не остановит и забор.
Имбунхе припал к земле и оттолкнулся руками изо всех сил, на лету разматывая свою цепь. Он перевернулся в воздухе, запустив ее вверх и вперед, в острия прутьев металлической ограды. Когда его тело врезалось в ограду (та покачнулась и заскрипела), цепь уже крепко запуталась над его головой, позволив подтянуться и осторожно перевалиться через наконечники.
Держась одной рукой за прут, другой Имбунхе высвободил цепь и понял, что не спланировал приземление. Медлить было нельзя. Он спрыгнул, попытавшись приземлиться на ладони. Удар об землю, даже смягченный, отозвался острой болью в раздробленных ногах.
Действо заняло дольше времени, чем он рассчитывал. Когда Имбунхе вновь уверенно встал на руки, его обступила стража.
— Я хочу поговорить с мэром, — сказал он, глядя в землю перед собой и не шевелясь.
Его лаконичность и негромкий, но отчетливо слышимый голос обескуражили охрану. Они замерли, выставив вперед алебарды, словно гончие над зайцем, который неожиданно притворился мертвым.
Заминка не могла сильно растянуться. Имбунхе покосился на красную зарю вдали. Вряд ли они станут долго выжидать. Вряд ли он сам может позволить себе паузу.
Стражники начали сжимать кольцо, но Имбунхе по-прежнему не шевелился, только подтянул к себе цепь.
— Я… — снова заговорил он, и слова застряли у него в горле: внезапный удар булавой в висок поверг его на землю.
Имбунхе был так ошеломлен, что не пытался сопротивляться. Перед глазами все плыло. Он получил еще несколько ударов и пинков, потом его куда-то потащили. Все вокруг словно было покрыто мутной пленкой.
Они напали на него, когда он был беззащитен. Это против правил. Это совершенно не укладывалось в картину мира ведьмостража.
Его прежние хозяева порой бывали жестоки, но они никогда не попытались бы его убить. Так нельзя: ведь он верный слуга, он куда слабее настоящих ведьм, и его смирение — лишнее доказательство их превосходства. Недостойно убивать слабых, что смиренны пред тобою; пусть равные сражаются с равными. Поэтому лишь Имбунхе, и никому другому, суждено не подпускать нечисть ко входу в Кикави.
Любая тварь в ужасе спасется бегством от разгневанного брухо. Но задача ведьмостража — не допустить нарушения покоя своих хозяев. Они доверяют свое спокойствие ручному монстру-калеке, и он не подводит их.
Но эти люди — им все равно. Он был смиренен перед ними, но они напали.
Если для тебя нет разницы между слабым и сильным, покорным и непокорным — чем ты лучше дикого зверя?
Сквозь пелену оглушения калека слышал, как кто-то отдавал приказы страже. Его не убили — вместо этого его потащили куда-то, где свет Тентен не был виден, по коридорам и ступеням наверх. Цепь звенела, струясь следом.
— Очнись. Живой? Ну-ка, — сказал командовавший голос, шлепая его по щекам.
Имбунхе не без усилия открыл глаза. Большая комната с богатым убранством. Он порядком запачкал ковер своей кровью и уличной грязью.
— Это не темница, — промолвил он.
Склонившийся над ним человек отступил и уселся в мягкое кресло. По его роскошному камзолу ведьмостраж понял, что это кто-то из знати. Благородный профиль и блеск просвещенности в глазах. Этот человек знал цену слову и времени. С ним можно и нужно было вести диалог.
— Ты — мэр? — спросил Имбунхе.
Он чувствовал, что кровь на его лице уже успела засохнуть. Значит, времени оставалось все меньше.
— Приор Раньери, герцог де Кастро, — спокойно, но не без некоторой чванливости представился собеседник.
Имбунхе огляделся. Трое стражников. Гобелен на стене покрыт сложным рисунком со множеством мелких деталей — что-то геральдическое, по-видимому. Они находились в личном кабинете мэра.
— Я прошу слова, приор, — выдавил ведьмостраж, пытаясь прийти в себя.
Раньери пожал плечами, рассматривая его из-под полуприкрытых век.
— Ты удостоен этой чести. Потому я и приказал страже не трогать тебя. Твой конвой толком ничего не поведал. Неужто ты воздействовал на их разумы, Имбунхе?
Мысли никак не удавалось привести в порядок.
— Ты проделал огромный путь, что достойно уважения. Я верю, что ты пришел с миром. Поэтому говори.
— Грядет катастрофа, приор, — наконец сказал калека. — Ты обладаешь познаниями в астрономии? В истории?
Герцог кивнул. Только сейчас Имбунхе заметил, что один из стражников намотал на руку конец его цепи.
— Было время, много веков назад… — пробормотал ведьмостраж. — Все было иначе. Почему мы считаем сутки, приор? Что такое сутки? Неужели раньше ночь и день были не вечны?
— Да, маленький калека, — бесстрастно подтвердил Раньери. — Когда-то война между светом и тьмой кипела без перерыва.
— Почему стало так, как сейчас?
Мэр вздохнул. Беседы об истории и религии не входили в его планы.
— Кровопролитная война печалила Владыку Генехена, и он разделил их навеки, — все же ответил он. — Кайкайвилу был низвергнут на дно темного океана, а Тентенвилу — сослана на вершины Анд, чтобы они никогда более не встречались. Согласно сказаниям, конечно.
— Хорошо, хорошо… — с благодарностью закивал Имбунхе. — Так и было, но Генехен покинул Чилоэ, и раз в сто лет Великие Змеи все же снова стали схватываться друг с другом. Космос, ты знаешь о космосе, герцог?
— Куда интереснее то, что о нем знаешь ты, ведьмостраж, — по лицу Раньери пробежала тень улыбки. — На темной половине дают хорошее образование?
— Нельзя дать знания. Их можно только взять.
— Что ж. Тогда сейчас я хочу взять все знания, что у тебя есть.
— Космос, — продолжил Имбунхе. Его сознание наконец прояснилось. — Огромная черная пустота, в которой парит Чилоэ, окруженный звездами, луной и солнцем. Из космического мрака к нам движется красная звезда — и она уже видна в дневном небе. Это знамение, посланное извне самим Генехеном.
— Ты не сообщаешь мне ничего нового, — покачал головой мэр. — Она двигается к горизонту, и мнение астрономов таково: звезда минует Чилоэ, попросту пролетя мимо.
— Нет! — воскликнул калека. — Это иллюзия. Я смотрел в небо над землей сумерек — она падает прямо на планету. Весь наш мир в огромной опасности, сеньор Раньери!
— И подверг его этой опасности кто, лично Владыка Космоса? — усмехнулся герцог.
— И никто иной! Сейчас я понимаю — Генехен созерцал нас все это время и понял, что его прежнее Решение привело к ужасным последствиям. Ваше благоденств’ие здесь покупается дорогой ценой.
— Мир дня процветает, а миру тьмы уготованы кара и вечные муки. Все так, как и должно быть.
— Нет, приор. Изгоняя все, чего вы не понимаете, прочь из виду, блаженствуя за счет чужих страданий, вы оскверняете саму идею абсолютного добра. Послушай, — Имбунхе примолк на мгновение, обдумывая что-то, — если бы Генехен хотел просто уничтожить наш мир, он бы сделал это. Но он послал нам красную звезду как знак, как предупреждение. Мы, все мы, должны внять ему, понять, что это значит, прежде чем случится катастрофа.
Герцог де Кастро пожал плечами. На мгновение Имбунхе показалось, что он смог посеять живительное семя сомнения в собеседнике.
— Катастрофы не случится. Тентен покровительствует нам, — наконец сказал тот. — Тебе больше не о чем поведать мне, ведьмостраж?
Имбунхе задохнулся от возмущения.
— Как же ты не понимаешь? Почему не хочешь прислушаться? Не волею Тентенвилу я сижу здесь и говорю с тобой, приор! Сейчас я понимаю — не кем иным, как Повелителем Времени, я был освобожден от власти Беспощадного Змея и направлен сюда!
— Неужели? — с некоторой наигранностью удивился Раньери. — Это смехотворно, калека. Ты хочешь разрушить вековечный порядок Чилоэ, прикрываясь именем Создателя? Ты, урод в проржавевшей кольчуге? Скажи, что ты пророк его, осмелься — и я брошу тебя в самое глубокое подземелье.
Все боится времени, ведь время неизбежно несет перемены. Капля за каплей оно подтачивает любую мнимую незыблемость, и однажды ты просыпаешься в совершенно другом мире, сам того не ведая.
Повисла пауза. Имбунхе буравил светящимся взглядом мэра, тот спокойно смотрел на ведьмостража и не отводил взор.
Сердце Имбунхе заколотилось. С ужасом он понял, что его первоначальный, неотчетливо оформленный план не сработал.
Он надеялся, что какой-нибудь мудрый, могущественный правитель светлой стороны прислушается к его словам, поверит ему и… сделает что-то.
Может быть, разнесет весть по городам. Будет действовать, как поистине не безразличный к судьбе Чилоэ человек, во власти которого изменить мир к лучшему. А Имбунхе, выполнив свою роль вестника, как он ее понял, будет наблюдать, поможет советом или попросту отойдет на покой.
Но Имбунхе смотрел в глаза герцога Раньери де Кастро и видел там лишь равнодушие, безразличие чилотов светлой половины к страданиям детей ночи. Мэр был совсем не похож на солдат пограничной крепости, лицезревших мрак обратной стороны собственными глазами. Те искренне ненавидели нечисть, но в них было сочувствие — к собственным соратникам, раненым или павшим. К обиженным и обделенным несправедливостью мира. К Имбунхе.
Мэру было все равно.
Когда ты видишь чужие страдания, ты не можешь быть к ним безразличен. Когда ты встречаешься со страхом лицом к лицу, ты учишься бесстрашию.
Убери все это с глаз, заткни уши — и твое спокойствие становится непоколебимым, но глубоко прогнившим внутри. Это твердый шанкр души, артрит чувств, глаукома совести.
Перемены сулили для жителей дня лишь убытки, а потому были нежелательны. Значит, красную звезду не остановить.
Неужели Чилоэ суждено погибнуть?
— Я… — тихо начал Имбунхе. — Я…
Почва убежденности уходила из-под его переломанных ног. Приор созерцал его замешательство с Полуулыбкой. Стражник взялся за цепь ведьмостража Покрепче.
Имбунхе не был готов к этому повороту: никто не хотел вместо него решать судьбу Чилоэ.
Он посмотрел на стражников, что безжалостно избили его чуть раньше. Если те ничем не лучше низшей нечисти…
Значит, их предводители ничем не лучше ведьм и ведьмаков. И если Имбунхе нашел в себе силу освободиться от их влияния, то он выше их всех.
Имбунхе не может надеяться на их жалость — так пусть же они ищут его сострадания.
Они не найдут его.
Судьбу мира решит он сам, единолично. Имбунхе так и не мог взять в толк, в чем же будет заключаться это решение. Чего хочет Создатель? Что несет с собой красная звезда?
Но то малое, что сейчас зависело от него, нужно было сделать. Если эти люди против истины, нельзя идти у них на поводу.
— Великий Генехен направляет длань мою, и я пророк его, — сказал Имбунхе, опустив голову. — Прочь с моего пути.
Раньери изумленно отшатнулся — до того впечатляющая сила звучала в голосе калеки. Словно только сейчас герцог заметил размеры и мощь этого гротескного существа с темной стороны, стоявшего на руках перед ним.
— Схватите его! — приказал он. — Нет, убейте его! Тотчас!
Имбунхе отступил и мотнул головой с такой силой, что стражник, державший цепь, завопил от боли — металлические звенья раздробили его руку, освобождаясь. По инерции он свалился вперед, на ковер, а остальные двое лихорадочно схватили свои арбалеты. Приор вскочил с кресла и отбежал к стене.
Ведьмостраж без единого звука принял в свою грудь два арбалетных болта. Кольчуга плохо помогает в таких случаях. Он перехватил цепь поудобнее правой рукой, стоя на одной левой, и бесстрастно крутанул наконечником в воздухе. Впервые за последние двести лет Имбунхе улыбнулся во все сорок клыков.
С гулким звоном нагрудник одного из стражников был пробит ржавым клином на конце цепи, которую ведьмостраж швырнул вперед с невероятной силой. Беднягу отбросило назад, на секунду он словно повис в воздухе — Имбунхе рванул цепь назад, высвобождая свое импровизированное оружие, — и обрушился на пол мертвее мертвого.
Ржавчина была обманчива, ибо ведьминская сталь закалялась в водах черного океана, благословленная самим Кайкаем. По кольчуге Имбунхе струилась кровь, и ржавчина словно впитывала ее, поблескивая багрянцем раскаленного металла.
Второй стражник бросил бесплодные попытки перезарядить арбалет, с воинственным криком рванул вперед и ударил калеку мечом. Имбунхе не пытался защищаться, лишь спокойно подставив под удар плечо. Придя в контакт с мерцающей красным светом кольчугой, меч жалобно звякнул и отскочил, не нанеся видимого вреда. Но его лезвие уже не блестело — пораженное мистической скверной, оно на глазах проржавело и стало рассыпаться в прах.
Имбунхе протянул свою громадную когтистую ладонь к голове противника, охватив ее целиком и склонив к своему лицу.
— Потешный, беспомощный смертный, — сказал он. — Я вижу твою душу насквозь, и вся она соткана из невежества, сшитого ложью и страхом. Неужели ты боишься своих вожаков больше, чем меня?
— Меть в горло! — крикнул герцог, видя, что руки стражника свободны.
Тот, замерший с гримасой ужаса и все еще держа в руке разъеденный меч, рефлекторно дернулся в ответ на приказ.
Горло так горло. Имбунхе переместил руку, сжал хватку и сразу отпустил. Шея жертвы издала влажный хруст, а ее обладатель осел на пол и больше не двигался.
Раньери попытался сделать рывок к выходу, но ведьмостраж чиркнул взглядом по полу перед ним, и ковер вспыхнул жарким пламенем. Перед приором поднялась плотная стена огня.
— Прочь с моего пути, — повторил Имбунхе, глядя в глаза приору.
Герцог застыл на месте, парализованный — может быть, колдовской силой светящихся серебристых глаз, а может быть, собственным страхом перед демоническим существом, которому не было дела до ударов меча и торчащих из его тела стрел.
В кабинете мэра словно сгустились тени. Неустрашимый и неостановимый, Имбунхе двинулся вперед в свете языков пламени. Стражник со сломанной рукой попытался нашарить оружие, но Имбунхе миновал его, небрежно всадив когти в грудную клетку.
Он почти дошел до дверного проема, как вдруг его тело вновь настигла судорога.
Ведьмостраж пошатнулся, упал навзничь и задергался в конвульсиях на окровавленном ковре. Его разум, неподвластный Кайкаю в такие моменты, охватило отчаяние.
Только не сейчас. Он должен идти. Должен выполнить свое предназначение, каким бы оно ни было.
Он увидел склонившегося над ним герцога Раньери. Тот сосредоточенно заряжал один из арбалетов. Руки его дрожали.
Наконец он справился с задачей, наклонился над поверженным ведьмостражем и направил арбалет тому в глаз. Шанса промаха не было.
Все не могло закончиться так. Имбунхе беззвучно взмолился к Генехену, полузабытому всемогущему богу-создателю, которому уже давно не приносили жертв, в честь которого не устраивали празднеств.
Владыка Космоса услышал его молитву. А может, это было просто совпадение.
За горизонтом красная звезда ослепительно вспорола атмосферу и врезалась прямо в сумеречную зону.
Маленький Чилоэ содрогнулся. С прежде безмятежных вершин Анд сошла лавина, а где-то далеко на морском дне замер Кайкайвилу, страшась привлечь к себе внимание существа несоизмеримо более могущественного, чем он сам. По толстой корке льда на поверхности черного океана поползли трещины.
С потолка посыпалась штукатурка. Раньери не смог удержать равновесие, и арбалетный болт всего лишь разорвал калеке ухо.
Силы вернулись к Имбунхе. Ведьмостраж помешал падению герцога, придержав его правой рукой, а сам плавно поднялся на левую и крепко ухватил приора за горло, лишь чуть-чуть сдавив. Со стороны это выглядело как цирковой трюк. Ступни мэра оторвались от пола.
— Смотри! Смотри, глупец! — воскликнул он, поворачивая перепуганного Раньери к окну, лишившемуся прекрасного витража. — Это не конец света, но конец царства лицемерия!
Далеко на горизонте полыхал пожар в клубах пыли до самых небес. Само солнце померкло — Тентенвилу с тревогой затаилась в своем логове.
Земля дрожала.
Приор задергался, пытаясь освободиться. Имбунхе бесцеремонно ударил его об стену, чтобы оглушить, — словно рыбу об стол. Затем калека вонзил наконечник цепи глубоко под ключицу герцогу (тот лишь приглушенно вскрикнул) и взвалил того на спину, крепко примотав цепью.
Они находились в одной из башен Приората, и, покинув кабинет, ведьмостраж без колебаний стал взбираться по винтовой лестнице все выше и выше.
По пути им встретился взволнованный дозорный, бежавший вниз, чтобы побыстрее доложить о тревожном событии. Встретившись с Имбунхе взглядом, он только охнул и вжался в стену, даже не пытаясь прикоснуться к оружию.
Ведьмостраж прошествовал мимо, продолжая подниматься наверх с полубессознательным Раньери за плечами. Он достиг курантов и колокольни, выглянул наружу и, хватаясь за неровности стены, стал карабкаться еще выше, на крышу, к шпилю.
В Кастро царил переполох. Многие здания в городе получили значительные повреждения, некоторые обрушились. Наверняка были жертвы. Люди высыпали на улицы, не понимая, что происходит. Кто-то кричал, кто-то плакал.
Но Имбунхе уже понял все.
Он по-прежнему не знал, что делать дальше. Он не знал, что еще предстоит вытерпеть Чилоэ и его обитателям. Нельзя предсказать отдаленное будущее, но настоящее поддастся пониманию, если жаждать этого.
Он расскажет всем, что происходит и как быть, а они примут это и подчинятся — потому что другого выхода у них нет.
Одной рукой Имбунхе обхватил шпиль, а другой поднял высоко над городом окровавленного приора.
— Смотри! — крикнул он. — Вот она, воля Создателя! Мир приходит в движение!
Где-то далеко на горизонте сумеречная полоса медленно смещалась. С одной стороны на светлую половину Чилоэ надвигалась ночь, а с другой мглу теснил день. Планета начала медленно, но неумолимо вращаться.
Герцог де Кастро издал тихий хрип и кашлянул кровью — все же он был обыкновенным чилотом, не приспособленным к таким испытаниям.
Их заметили снизу. Люди задирали головы, показывали пальцами. Почему-то гомон возбужденной, перепуганной толпы стал тише.
— Братья и сестры, — сказал Имбунхе. — Мы стоим на пороге новой жизни…
И каждый услышал его слова.
