В лесу было прекрасно. Так прекрасно, как бывает только в мае, в тот недолгий и неуловимый промежуток времени, когда весна уже достигла своего апогея. А потом, не выдержав переполняющих ее потоков новой жизни, бурлящей молодым вином в каждой частице мира, взорвалась и разлетелась во все стороны ослепительно яркими брызгами красок, запахов и звуков.

«Живи-живи-живи!» — самозабвенно выводили пеночки в кустах орешника.

«Ж-ж-живииж!» — перелетая с цветка на цветок, деловито басили основательные, как господин бременский бургомистр, шмели.

«Живуии!» — задорно визжали полосатые кабанчики, играя в прятки среди папоротниковых зарослей.

И даже старая гадюка, менявшая кожу столько раз, что уже сама давно сбилась со счета, заползала на нагретый солнцем камень и, блаженно прикрыв глаза, шипела: «Жшивиишш!»

По лесной тропинке задорно скакала девочка. Босые ноги, испачканные травяным соком, отбивали замысловатую чечетку в такт немудреной считалочке.

— Серый — летом, Белый — после… — Девочка остановилась, сияющими от восторга глазами посмотрела на большую сосновую шишку, лежащую прямо у нее на пути. Чудесную, ничуть не гнилую, почти круглую шишку. Казалось, она сама просится в руку.

Поставив на землю небольшую корзинку, аккуратно прикрытую белым платком, девочка стрельнула глазами сначала направо, потом налево. Убедившись, что поблизости никого нет, она быстро нагнулась и подобрала находку. Так и есть — шишка лежала в руке просто идеально, а слева от тропинки, шагах в десяти, стоял старый вяз с совершенно роскошным, просто нереальным дуплом.

Прищурив левый глаз, девочка несколько мгновений целилась.

— Кто… ко мне… приедет…

Бросок.

Свист распарываемого воздуха.

Сухой треск, похожий на разряд молнии.

Глухой звук удара, приглушенный густым упругим ковром мха.

— В гости! — закончила девочка, опуская руку и роняя так и не брошенную шишку.

В воздухе медленно гасли пять тонких струек полупрозрачного дыма, в которых поблескивали сиреневые и бирюзовые искорки. Каждая из этих струек миг назад сорвалась с кончика детского пальца.

— И кто же это приехал ко мне в гости, а? — задумчиво протянула малышка, склонив набок голову в накрахмаленном чепце и критически разглядывая гигантского пепельно-серого волка, спутанного невидимым коконом заклинания. — Глупый волк! — капризно сообщила она своей жертве. — Моя считалочка была вовсе не про тебя, а про зайчика. Да-да, милого, пушистого зайчика. Который кушает капусту и не пытается слопать бедную маленькую девочку, решившую в этот чудный теплый денек навестить свою любимую бабушку. Бедняжка заболела, вот я и решила отнести ей пирожок и горшочек маслица.

Подойдя поближе, странная девочка без малейшего страха уставилась на хищника. А потом и вовсе присела на корточки и издевательски потрепала свою беспомощную жертву между ушами.

— Разумеется, я тебя обманула, — заявила она, вставая. — Свою бабку я терпеть не могу, да и она меня не слишком любит. Кроме того, на здоровье эта старая мымра, увы, отродясь не жаловалась…

Девочка немного помолчала, задумчиво покачиваясь с пятки на носок, а потом вытащила откуда-то из складок своего аккуратного передничка длинный и острый даже на вид кинжал.

— Значит, так, герр вервольф, — заявила она уже без всякого намека на прежний дурашливый тон. Сейчас голос ее звучал по-деловому сухо и, вкупе с веснушчатой детской мордашкой, даже жутковато. — В нескольких шагах от меня, по левую руку, — прекрасный осиновый пень. Сейчас я воткну в него вот эту штуку и немного ослаблю «Ловчую сеть». Соблаговолите принять человеческий облик. Я даже отвернусь, чтобы вас не смущать. Только предупреждаю: без глупостей. Во второй раз я воспользуюсь каким-нибудь менее безопасным для вашей шкуры заклинанием. Например, выверну ее мехом внутрь!

Она действительно отвернулась, а когда повернулась вновь, перед ней уже стоял молодой человек лет двадцати пяти, одетый в грубый наряд из кожи. В его лохматой шевелюре застрял мелкий растительный мусор, из прокушенной нижней губы на небритый подбородок стекала тонкая струйка крови, а во взгляде желтых глаз, устремленных на победительницу, сквозила лютая ненависть пополам с нескрываемым страхом.

— Ишь, глазищами-то сверкает! — насмешливо заметила девочка. — Так бы и съел бедное дитя! Как звать-то тебя, такого грозного?

— Вольфганг Грау, — буркнул оборотень.

— Очень приятно, — девочка сделала безупречный книксен. — А мое имя… ну, скажем, Малютка Бо-Бип. То есть, конечно, оно совсем не такое, но ты же не ждешь, чтобы я назвала свое настоящее имя первому встречному вервольфу?

— Мне все равно, — пожал плечами Грау. — Ты ведь все равно меня прикончишь.

— Почему ты так в этом уверен?

— Потому что много слышал о тебе, Владычица Тюке. Жалость тебе неведома.

— Ой, как интересно. Я-то думала, ты просто решил полакомиться нежным мяском невинного ребенка, а оно вишь как обернулось… И ты, зная, кто я, осмелился на меня напасть? Смело. Безнадежно глупо, но смело. Но вот с чего бы такое внимание к моей скромной персоне? Что-то не припомню, чтобы за последние сто лет моя дорога пересекалась хоть с одним оборотнем. Ну же, Вольфи, расскажи лучше сам. Если ты и впрямь слыхал обо мне, то должен знать: я все равно вытяну из тебя все, что мне требуется. Так что давай сделаем это наименее неприятным для тебя способом.

— Это был заказ.

— Та-ак! Что ни шаг, то все чудесней! И кто же этот безумец, у которого хватило наглости заказать меня?

— Фрау Бреннессел.

Глаза названной Владычицей Тюке сузились.

— Старая мерзавка! — прошипела она. — Неужели она наконец поняла, что Шварцвальд становится тесноват для нас двоих? Или просто решила проверить, хорошо ли я затвердила ее науку?

— Мне она не рассказывала, — дернул уголком губ оборотень.

— Догадываюсь. Не хватало еще, чтобы моя выдающаяся бабка докладывалась воняющим псиной недоумкам!

Вольфганг яростно зарычал, показав чересчур крупные для простого человека клыки. В тот же миг невидимый удар опрокинул его на спину с такой силой, что захрустели кости.

— Ах ты, блохастая тварь! — нога девочки с не детской силой наступила на горло распростертого вервольфа. — На кого зубы скалишь?!

Рычание перешло сначала в бульканье, потом — в натужный хрип. Лицо Вольфганга побагровело, глаза вылезли из орбит. Казалось, еще чуть-чуть — и с ним будет покончено, но в самый последний момент Тюке передумала и убрала ногу.

— Стоп! — задумчиво произнесла она. — А не в этом ли все дело?.. Эй, ты! Что ты должен был принести старой ведьме в доказательство моей смерти?

— Хрустальный флакон, который ты носишь на шее, — прохрипел Грау.

— Я так и знала! — торжествующе воскликнула девочка. — Ну конечно, карге нужна моя капля живой воды. Свою-то она потратила давным-давно, лет шестьсот назад. А потом вспомнила о родственниках.

Из этих самых дочек моя матушка была старшей и тем не менее — или именно поэтому — продержалась дольше всех. Теперь, значит, бабуся опять стала дряхлеть и решила, что настал мой черед. Что ж, как ни жаль мне своей чудесной капельки, но такого случая избавиться от милой родственницы больше может не представиться.

С этими словами она достала из-под воротника платья тонкую серебряную цепочку с граненым флаконом из горного хрусталя размером в фалангу детского мизинца. На дне его маслянисто переливалась опалесцирующая жидкость. Рывок! — и цепочка лопнула.

— Все должно быть достоверно, — пробормотала Тюке. — Старуха бы ни за что не поверила, что он способен расстегнуть замок своими лапами. — Кинжал! — не глядя на вервольфа, приказала она, вытягивая руку. Вервольф молча повиновался. Колдунья подцепила притертую пробку флакона лезвием и осторожно извлекла ее. Потом закатала рукав платья и едва прикоснулась кинжалом к запястью, что-то еле слышно шепча. Из пореза выступила одна-единственная крупная капля крови и застыла, похожая на ягоду клюквы.

— Нет ничего страшнее, чем родная кровь, заклятая на убийство, — пояснила Владычица, приставляя открытый флакон горлышком к ранке. Еще несколько непонятных слов, и капля крови скользнула внутрь, мгновенно смешавшись с содержимым флакона.

— Готово! — торжествующе воскликнула Тюке. — Держи! Отнесешь это Фрау Бреннессел, да не вздумай рассказать ей о нашей маленькой шутке, слышишь?! Иначе в мире не найдется такой муки, которой я не подвергну тебя, когда поймаю.

Подождав, пока вновь ставший волком Грау скроется в кустах, колдунья некоторое время смотрела ему вслед, а потом принялась вырезать кинжалом причудливую фигуру на мху:

бормотала она, —

Трут и огниво нашлись все в той же корзинке… хотя чего там только не было! Не во всякой драконьей пещере, омуте водяного или сокровищнице кобольда можно было сыскать столько удивительных и опасных вещей, как в корзинке Тюке из Шварцвальда. Уже через несколько минут на полянке горел небольшой костер, и вряд ли стоило удивляться тому, что от его пламени, походившего на причудливый сиреневый цветок, по земле расползались во все стороны колючие веточки инея. Колдунья вновь запустила руку в корзину и бросила что-то в огонь — то ли пучок седого мха, то ли спутанный моток ниток, то ли клок длинной шерсти, и молниеносно отвернулась, защищая глаза от нестерпимо яркой вспышки. А когда, спустя тридцать ударов сердца повернулась вновь, на месте костра стояла мощная коренастая фигура.

— Привет тебе, Владычица Тюке! — пророкотал низкий голос, звучавший немного невнятно из-за длинных желтоватых клыков, выдающихся из-под нижней губы. — Что, опять настала нужда в моих услугах?

— Здравствуй, Тулабрик! — помахала ручкой девочка. — Давненько не виделись. Надеюсь, я не оторвала тебя от дел?

Гоблин затрясся в беззвучном смехе, запрокинув уродливую голову в красновато-буром колпаке:

— Ничего такого, что не могло бы подождать, Владычица. Не говоря уж о том, что на такой призыв я не мог не откликнуться, как тебе это прекрасно известно.

— Да-да, волосы с твоей головы. Кстати, они у меня кончаются. Когда будешь уходить, оставь про запас.

Тулабрик кивнул и, широко расставив короткие кривые ноги в железных башмаках, навис над Тюке, опираясь на древко тяжелой секиры почти с себя высотой.

— Чем могу служить, Владычица?

— Для твоего топора появилась работа, мой безобразный друг. Видишь ли, милая моя бабушка, похоже, тяжело захворала.

— Правда? И ее болезнь лечится топором?

— Не совсем. Просто я случайно узнала, что сегодня в ее домик собрался залезть некий волк.

— Серый, разумеется?

— О да! Фамилия его — Грау, зовут Вольфгангом, и на четырех лапах он ходит только время от времени.

Гоблин понимающе кивнул.

— Так вот, я, как ты знаешь, очень люблю старушку и просто не могу допустить, чтобы этот серый волк среди бела дня сделал свое черное дело и ушел безнаказанным. Так что если бы некий благородный дровосек с большим и острым топором совершенно случайно проходил мимо бабушкиного домика и помешал гадкому волку скрыться, я была бы ему очень признательна.

— А если к тому моменту, как дровосек окажется у домика фрау Бреннессел, волк уже убежит? — хмыкнул Тулабрик.

— Это разобьет мое сердце, и дровосеку не видать той сотни полновесных талеров, которые я собиралась заплатить ему за волчий хвост. Да, и на всякий случай: если дровосек придет к домику бабушки чересчур рано и помешает волку, то лучше бы ему больше не попадаться мне на глаза.

— Топоры нынче недешевы, — оскалился гоблин. — Все больше волков, все меньше бабушек… Думаю, волчий хвост потянет на сто пятьдесят монет.

Тюке топнула ножкой:

— Уж не покупаешь ли ты свои топоры у самого старого Велунда?! Ладно, только по старой дружбе — сто двадцать. По рукам?

— По рукам, Владычица!

Детская розовая ладошка утонула в огромной лапище гоблина. Все так же улыбаясь, Тулабрик рванул колдунью на себя, одновременно отбрасывая в сторону топор и выдергивая из-за пояса тяжелый охотничий нож. Спастись от такого удара не могла даже Тюке из Шварцвальда…

— Вот так оно все и было, — гоблин одним богатырским глотком прикончил остатки пива в своей огромной кружке и удовлетворенно рыгнул.

— Да-а, история… — задумчиво протянул один из двух людей, сидящих напротив. — Бедная маленькая Тюке…

— Бедная? Маленькая? — фыркнул второй. — Даже если бы мы с тобой, братец, не слышали о сей особе больше ничего, кроме этой истории, так ее называть я бы не стал.

— Хорошо, хорошо, Вилли, — не стал спорить тот. — Не бедная и не маленькая. Но вообрази ее удивление в последние мгновения жизни. Она, наверно, и представить себе не могла, что старая фрау Бреннессел будет столь предусмотрительна, чтобы иметь запасной вариант в виде нашего приятеля Тулабрика.

Маленькие, налитые кровью глазки гоблина нехорошо сверкнули

— Запасной вариант? — прорычал он. — Я? Значит, этот паршивый вервольф, который даже не сумел подкрасться к жертве незамеченным, основной, а я…

— Мир, мир, приятель! — названный Вилли торопливо положил руку на кисть Тулабрика, которая уже потянулась к лежащему на столе ножу. — Якоб вовсе не хотел тебя обидеть. Правда ведь, братик?

— Конечно, — закивал тот. — Может, еще пива? Эй, красотка!

К счастью для братьев, гоблин остывал так же быстро, как и закипал. К тому же эти двое чем-то ему нравились. Возможно, тем, что совсем не боялись ни его самого, ни прочих постоянных посетителей трактира «У моста», среди которых кривоногий и клыкастый охотник за головами, право же, был далеко не самой импозантной фигурой. А еще они всегда были готовы платить звонкой монетой за интересные истории и умели держать язык за зубами.

— Кстати о вервольфе…

— Я его убил, — пожал могучими плечами Тулабрик. — Хотя фрау Бреннессел это не оживило. Впрочем, она нравилась мне ничуть не больше внучки.

— Но ведь Тюке уже не могла тебе заплатить…

— Какая разница? Во-первых, не люблю слабаков и неумех. Его бы все равно кто-нибудь прикончил, и довольно скоро. В нашем ремесле такие долго не живут. И потом, я ведь обещал, а данное слово нужно держать. Тем более — слово, данное мертвым колдунам. Мало ли что…

Гоблин залпом допил пиво и хлопнул ладонью по столу:

— Ладно, мне пора. Иначе в следующий раз будет вам нечего рассказать, а я как-то разучился сам платить за свою выпивку, хо-хо!

Накинув на плечи валяющийся у стола длинный кожаный плащ с капюшоном и подхватив прислоненную к стене секиру, он приветственно поднял руку и тяжело затопал к двери, на ходу превращаясь в пожилого усатого мужчину в простой крестьянской одежде и с колуном на плече.

— Да, каких только дровосеков не встретишь в наших лесах, — покачал головой Якоб, глядя ему вслед.

— Угу, особенно в лесах, подобных старому Шварцвальду.

Братья немного помолчали, а потом Вилли всплеснул руками:

— Погляди-ка! Тулабрик забыл свою шапку!

И впрямь, в углу стола, скрытый пустыми пивными кружками, валялся ярко-алый колпак гоблина, похожий на раздавленный гигантский мак.

— Тьфу, пакость! Как думаешь, они и впрямь красят их кровью своих жертв?

— Угу. И чем ярче цвет, тем меньше времени прошло с момента, так сказать, покраски, — несколько рассеянным голосом ответил Вилли, не отрывая глаз от колпака.

— Что ты сегодня заладил, точно филин: «угу» да «угу»? — всплеснул руками непоседливый Якоб. Не дождавшись ответа, он дернул брата за рукав. — Эй, я, между прочим, к тебе обращаюсь!

— А? Извини, задумался.

Вилли наконец-то оторвался от созерцания зловещего головного убора, глотнул из кружки и внезапно лихо прищелкнул пальцами.

— Знаешь, братец, — с улыбкой до ушей заявил он, — а ведь из этой истории выйдет недурная сказка! После некоторой обкатки в нашем стиле, разумеется.

— Надеюсь, Тулабрика в ней не будет? Он этого не переживет.

— Скорее уж — мы. Не волнуйся. Ни Тулабрика, ни оборотня, ни двух полоумных колдуний, угробивших друг друга.

— Подожди-ка, так что же тогда останется?

— О, например, красная шапка.

— Шутишь?

— Ничуть. Вот послушай…

Но не успел Вилли и рта раскрыть, как сбоку от стола раздалось:

— Кхе-кхе! Мое почтение!

— Эгей! — возликовал Якоб. — Да это же мой лучший друг Теофраст Ворчун! Привет, старина! Что новенького? Как братья?

Пожилой цверг торжественно поклонился сначала Вилли, потом Якобу и степенно огладил свою роскошную бороду:

— Благодарствую, у нас все вполне недурно. Нашли на днях новое месторождение лунных камней. И еще кое-что. Точнее — кое-кого, так что теперь нас восемь. Но это длинная история.

— А мы вообще-то никуда и не торопимся, — заговорщицки подмигнул Якоб, пододвигая Теофрасту табурет. — Эй, красотка! Еще пива!