Глава 17
«Вот это характер! Теперь мне многое стало понятно», – думала Инна сквозь дрему, сидя в душном, невыносимо пахнущем бензином салоне междугороднего автобуса. Уже стемнело, и светящийся нимб над Москвой, к которой подъезжала Инна, становился все шире, ярче и заметнее. Столица словно вставала с трона во весь свой великолепный рост, готовясь царствовать и в ночи, еще немного, и видно будет переливающуюся огнями мантию московских небоскребов.
Инна не пожалела, что потратила свой выходной день на поездку в провинциальный Ржев, хотя полдня провела в дороге. Зато она поговорила с матерью Тамары Поздняковой, сделала фото красавицы Волги, которую, как спящую в хрустале принцессу, осторожно будило поцелуями весеннее солнце, отчего постепенно таяли льды, хранящие ее зачарованный сон. Инна зашла в стоящий на берегу реки храм и даже заглянула в местный музей. Эту статью прочитает мало людей, в отличие от очередного поста про загадочное убийство винодела и его жены, но написать ее надо. Не все же лайки собирать и дочитывания. Что-то надо делать и для души. Для своей совести, если хотите. И не за деньги.
Вечер накануне этой поездки Инна посвятила «раскопкам» в Инете. Переходя с ссылки на ссылку, она добралась до школьных фотографий Лолиты Ригер и ее подруги Анжелики. Фотографии были с выпускного. Девушки в пышных бальных и декольтированных вечерних платьях позировали на Воробьевых Горах, эти же юные красотки пили шампанское на речном кораблике. Были они и в белых фартуках на последнем звонке, с алыми лентами через плечо, на которых золотом отливало: «Выпускник». Оказалось, что девичья фамилия Анжелики – Закс. Анжелика Закс. В школе ее наверняка дразнили Анжеликой ЗАГС. Мол, тебе с такой фамилией с выпускного бала – прямо в ЗАГС. Так оно и вышло. То есть вышло бы, не умри внезапно ее жених.
На школьных фото Анжелика была типичной нимфеткой, не удивительно, что Ригер ею увлекся. Кокетливый взгляд, пышные кукольные локоны, очаровательное личико, осознание своей привлекательности. Она обожала позировать и была на редкость фотогенична. Синие глаза, лукавые и невинные одновременно, смотрели на мир по-хозяйски. Анжелика была уверена, что родилась на свет не для того, чтобы бедствовать. О ней обязательно позаботятся, мужчина для нее всегда найдется.
Инна долго думала над письмом и в конце концов, волнуясь, отстучала:
«Добрый день, Ангелика.
Я та самая Инна, которая была вместе с вами в шато Зубаридзе. Надеюсь, вы благополучно добрались до дома. Не рассчитываю, что вы ответите на мое письмо. Кто я вам? Случайная знакомая? Скорее всего, мы больше никогда не встретимся. Но не спросить не могу.
Я на днях разговаривала с Лолитой Ригер, как выяснилось, вашей одноклассницей. Она мне рассказала вашу историю. Вашу и ее отца. С которым вы сошлись, еще когда учились в школе. У вас был веский повод ненавидеть Тамару Зубареву (Зубаридзе) и ее мужа, того самого хирурга, под ножом которого умер ваш жених.
Вам ведь все равно ничего не будет. Вы гражданка Германии, а за убийство Тамары арестовали Резо. Но я почему-то думаю, что вы имеете отношение к этому убийству. И надеюсь на вашу откровенность.
Буду ждать вашего письма.
Инна Грошева».
Она, замирая, нажала на «отправить».
«Ваше письмо благополучно отправлено».
Но на ответ особо надеяться не стоит.
После этого Инна опять полезла в Инет и откопала в соцсетях ту самую девушку, которая написала на сайте киноманов про актрису Тамару Позднякову. Точнее, про ее мать.
И на почту пользователя по имени Рита Смирнова полетело сообщение:
«Здравствуйте, Маргарита. Вы меня не знаете, но все же настоятельно прошу прочитать мое письмо до конца. Меня зовут Инна. Недавно я была в Грузии и встретилась там с вашей землячкой Тамарой Поздняковой. Да, Тамара десять лет назад вышла замуж за Илью Зубарева и эмигрировала вместе с ним в Грузию. Они купили шато в Кахетии и занялись виноделием.
Вы, наверное, огорчитесь, узнав, что Тамара недавно умерла. Подробности в моем блоге в Тсене, я скину вам ссылку. Мне хотелось бы узнать, жива ли еще мама Тамары Поздняковой и как мне ее найти. Я почему-то уверена, что о смерти дочери ей не сообщили. Очень надеюсь на ваш ответ.
Инна».
Ответ пришел довольно быстро. Рита Смирнова оказалась эмоциональной и словоохотливой:
«Да вы что?! Тамару убили?! Вот это фишка! Я всем скину ссылку на ваш блог!!! Всем, кто ее знал!!!!!! Вот это новость, так новость! Обязательно докопайтесь, кто ее убил! Ее маму зовут Валентина Михайловна Позднякова. Она давно на пенсии и подрабатывает, торгуя на рынке. Последний раз я там ее видела. Это не тот большой крытый рынок, который называется Центральным, когда вы спросите, вам на него покажут. А продуктовый рыночек на Большой Спасской улице, не доезжая до моста, там, где мясной магазин и автобусная остановка. Еще аптека рядом, вы ее увидите, когда будете подъезжать. На этом рынке и обосновались наши бабульки, у которых подсобные хозяйства. Они там сидят и в субботу, и в воскресенье. Но лучше в субботу, до обеда. Вы спросите бабу Валю. Адреса и телефона я не знаю, но могу поспрашивать».
Инна невольно вздохнула: Маргарита Смирнова писала путано и сбивчиво. «Хватит ли этого? Небось, найду. Погода разгулялась, можно и в Ржев съездить. Найти на рынке бабу Валю Позднякову. Интересно, рынок большой? И куда приходит автобус из Москвы?».
Она опять полезла в Инет, на этот раз узнать расписание.
Машины у нее не было. Инна давно уже убедилась, что если у тебя нет дачи, то машина в Москве не нужна. Общественный транспорт отлично развит, работает бесперебойно, да и выделенка для него есть, в то время как частники томятся в мертвых пробках. Есть такси, которое можно вызвать в любое время суток, и приезжает оно быстро. А с парковкой проблема. Вот и получается, что машина – это только обуза. Не нужна она в столице.
В Ржев можно поехать на поезде или на автобусе. Надо только выбрать наиболее удобный транспорт, сверяясь с расписанием.
Вот так и получилось, что утром, в начале восьмого, Инна села в междугородний автобус, отправляющийся от автовокзала «Северные ворота», чтобы успеть на рынок в Ржеве до обеда. Письмо от Риты с телефоном и адресом бабы Вали где-то задержалось, и Инне пришлось на свой страх и риск ехать, руководствуясь туманными сведениями об улице Спасской и аптеке перед автобусной остановкой.
Навигатор в смартофоне услужливо подсказал Инне, что на автовокзале надо просто пересесть с одного автобуса на другой. Она ехала, ища глазами аптеку и мясной магазин. Сначала вышла не там, но, поспрашивала местных жителей, которые оказались людьми отзывчивыми, и те все-таки вывели Инну на нужную точку.
Рынок, по счастью, оказался небольшим. Перед долгими майскими каникулами здесь было довольно людно. Уже торговали свежей зеленью, выращенной в теплицах, да распродавали старый и семенной картофель. Спросом пользовались домашние соленья, лук, чеснок, маринованные грибочки. У многих москвичей были дома на Селигере, и дорога туда лежала через Ржев.
Едва на рынке появилась Инна, ей тут же стали предлагать домашние соленья с маринадами и луковицы лилий.
– У вас в Москве таких нет. Гляньте, какие красивые! – и женщина, одетая, несмотря на солнечную погоду, в куртку-пуховик, показала ей мутное фото.
– Как вы догадались, что я из Москвы? – удивилась Инна.
– Да вас, москвичей, сразу видно, – усмехнулась ржевитянка. – Что, дороги наши непривычные? Али магазины? Зато таких солений вы у себя в Москве не купите. Яйцо домашнее возьмите, сметанки. Лилии купите, недорого! – не унималась она, поскольку Инна отнекивалась.
Услышав цену, она смутилась. Ничего себе, недорого! И стала поспешно оправдываться:
– Да у меня и дачи нет. Я здесь по делу. Мне нужна баба Валя.
– Позднякова, что ли?
– Да, она, – обрадовалась Инна.
– Валентина! Тут тебя спрошает московская дамочка! – прошел по рядам клич.
Инна завертела головой.
– Тута я! Чего надо?
Ей указали на пожилую женщину лет семидесяти в мохеровой шапке, которая когда-то давно была модного пудрового цвета, а сейчас посерела от времени и въевшейся грязи. Мохер скатался комочками, и шапка будто покрылась густой паутиной. В этой паутине намертво запуталось землистое старческое лицо с бледными, почти невидимыми губами и утонувшими в глубоких морщинах глазами. Инна подошла и невольно задержала взгляд на заскорузлых руках, с ногтями, остриженными до мяса. Изуродованные артритом пальцы распухли в суставах и были похожи на корявые сучья. Инна невольно вспомнила Тамару в белом платье, ее лицо, хоть и немолодое уже, но холеное.
– Здравствуйте, Валентина Михайловна, – волнуясь, поздоровалась она.
– Что-то я вас не припомню, – прищурила Позднякова слезящиеся глаза.
– Мы с вами не знакомы. Дело в том, что я недавно была в Грузии и видела Тамару.
Инна почувствовала, как вокруг них образовался вакуум. В торговом ряду наступила такая тишина, что слышно было, как чихнул мужчина, переходящий дорогу.
– А ну, идем отсюда. – Баба Валя поднялась с деревянного ящика, накрытого рогожкой, на котором сидела. – Маша, присмотри за моим добром, – сказала она соседке.
Позднякова завела Инну за угол и сурово спросила:
– Тебя Томка, что ли, прислала? Неужто денег матери отвалила?
Инна почувствовала неловкость и полезла в сумочку.
– Вот, возьмите, – протянула она Поздняковой пятитысячную купюру. Ей стало вдруг жалко несчастную женщину, одинокую, с отечными руками и изуродованными артритом пальцами. Которая вынуждена по выходным сидеть на рынке, продавая все то, чем богата.
– Ишь, отвалила! – с усмешкой покачала головой Позднякова. – Пять тыщ, ты подумай! Ну, спасибо ей передай. – И она, засунув деньги в карман старой куртки, повернулась к Инне спиной.
– Постойте! Тамара… она умерла, – отчаянно сказала Инна.
Валентина Михайловна замерла.
– Умерла, говоришь? – На Инну смотрели выцветшие старческие глаза. Или выплаканные. В них ничего не осталось, кроме бесконечной усталости и тоски, серой, как небо с набежавшими на него облаками.
Солнце погасло, словно электрическая лампочка, залитая дождем, которая лопнула и на землю посыпались острые осколки. По лицу полоснуло холодным и жгучим ветром, и стало понятно, что весна задержалась в пути.
– Да недели две назад. Вам никто не сказал?
– Кто ж мне скажет?
– Значит, вы не общались?
– А ну, пойдем отсель. – Позднякова поправила свалявшуюся мохеровую шапку. – Торговли все одно сегодня не будет, погода испортилась. Да и заработала я больше, чем за весь месяц наторгую. – Она погладила карман, куда положила деньги. – Все ж, она мне дочь, хоть и сука. Пойдем, помянем.
И они вернулись на рынок, где Позднякова сказала:
– Бабоньки, подружки мои, жертвую вам сегодня мое добро. Что наторгуете – все ваше.
– Дочка, что ли, объявилась? – завистливо переглянулись соседки Поздняковой.
– Да ты, баб Валь, никак, разбогатела!
– Да уж, разжилась, – невесело вздохнула Позднякова. – Придется в гробовые залезть. На поминки позову.
И не отвечая больше на вопросы, потянула Инну к переходу через разбитую весенней распутицей, всю в рытвинах центральную улицу:
– Идем, что встала?
Валентина Михайловна жила в нескольких автобусных остановках, в старом трехэтажном доме, давно уже требующем ремонта. Инна с тоской смотрела на плешивый фасад с обвалившейся штукатуркой, ржавые трубы и похабные надписи на стенах.
– Что, непривычно тебе? – Позднякова достала ключ от квартиры. – Любуйся, москвачка! Вот так простой народ в глубинке-то живет! Те, которым, как и мне, детки не помогают. Да и помогают. Куда деваться-то? Живем вот.
Но в маленькой квартирке с высокими потолками было уютно и чисто. Позднякова тут же стала собирать на стол. Появилась бутылочка беленькой.
– Я не буду, – запротестовала, было, Инна. – Мне ехать.
В кармане у нее был обратный билет на пятичасовой автобус.
– Не брезгуй, помяни. – И Позднякова достала из буфета две рюмки.
Инна послушно выпила водку.
– Скажите, почему Тамара с вами не общалась? За что она вас так… не любила. – Инна хотела сказать «ненавидела», потому что надо иметь вескую причину, чтобы «похоронить» родную мать. Ведь Тамара говорила всем, что ее родители умерли.
– А ты посмотри на меня, – усмехнулась Валентина Михайловна. – Вот за то и стыдилась. Что здесь ее родила, не в Москве. Что на рынке торгую. Высшего образования не имею. Медсестрой я всю жизнь проработала. В больнице местной. Простой медсестрой. А хоромы мои сама видишь, – она кивнула на горку с советским хрусталем, ковер, купленный наверняка еще по открытке, во времена дефицита, когда на них записывались в очередь. На старые окна с облупившимися рамами. – Нравятся тебе мои апарта´менты? Вот и Томке не нравились. Не простила она мне…
– Чего? – Инна слегка захмелела.
– Того же, чего и всем. Характер у нее был – врагу не пожелаешь. Злопамятная больно. Красивая ведь девка и устроилась хорошо. Но обиды никому не прощала. Случай был: позвала ее подружка на свадьбу. Та, с которой они вместе учились. Кажись, за одной партой даже сидели. Девке наконец повезло. Первый раз замуж вышла – уголовник оказался. Ребенок вырос безотцовщиной. И вот нашелся для нее хороший мужик, почти не пьющий, работящий. Все в один голос: «Счастья тебе, Елена, заслужила». Настрадалась девка. Так что ты думаешь? Томка того мужика увела. Как я потом поняла, для того и на свадьбу к подружке приехала. Как же! Столичная штучка, актриса! Мужики ведь, понятно, каким местом думают. Я ее спрашиваю: «Да зачем ты это сделала-то? Свадьбу Ленкину расстроила? Он ведь не нужен тебе, ухажеров, поди, и в Москве хватает». А она мне: «Ленка сказала Павлику Краснову, что я гулящая. И он меня бросил». Господи боже, да когда это было?! Того Павлика уж и не помнит никто, в пьяной драке его зарезали. Так я ей и сказала. А она мне: «Не имеет значения». Так и со мной было. – Позднякова потянулась к рюмке.
– А что с вами? – Инна накрыла свою рюмку рукой: – Мне хватит.
– Ну, как знаешь. Насильно не волью. – Валентина Михайловна выпила водку. – Полотенцем я ее как-то по щекам отхлестала. И ведь за дело. Ленка-то не больно приврала, когда Павлику про Томку говорила. Не гулящая она, конечно, была, но и не целка в старших-то классах. – Позднякова постепенно пьянела. – Вот я дочку слегка и поучила, чтобы по рукам не пошла. Так она мне каждый раз, как приезжала: «Ты меня била». Вот характер! Хорошего не помнила. Как выучила я ее, как деньги в Москву посылала. Она ведь только с пятого раза в училище свое театральное поступила. Не помнила… А что я по щекам ее отхлестала, помнила всегда. Похоже, что из всего своего детства только это и запомнила.
– Да, есть такие люди, – согласилась Инна.
– Думаешь? А я вот не уверена. Вторую такую еще сыскать надо. Подлый характер. Хоть и дочь она мне, а все равно сука. Как уехала за границу – не то что денег, ни весточки. Хоть бы в день рождения позвонила, поздравила мать.
– У нее были причины, чтобы прятаться, – осторожно сказала Инна. – Может, она и не очень перед вами виновата.
– Ведь я ей мать. Не чужой человек. За что она так со мной? – И захмелевшая Валентина Михайловна заплакала, шаря руками по столу в поисках какой-нибудь тряпки.
Салфеток на столе не было, и Инна торопливо подсунула Поздняковой полотенце для рук.
– Спасибо, дочка, – всхлипнула та. – И за деньги спасибо. Не Томка ведь мне те деньги прислала, знаю. Сколь бы ни было у нее их, ни разу не делилась. Нет, вру. Пылесос на день рождения как-то подарила. Да на памятник отцу дала. А за могилкой-то приглядывать надо. Старая я уже, болезни замучили. Оградку бы покрасить, да сторожу заплатить. – И Валентина Михайловна заревела.
Инна опять полезла в сумку. «У Гоши и так все есть, – подумала она. – Надо его осадить. Мол, я не банкомат. А здесь горе. У нее ведь никого нет».
– Спасибо, – старуха всхлипнула и проворно спрятала деньги под тарелку с солеными огурцами. Потом вытерла лицо и рот полотенцем и снова потянулась к бутылке.
– Значит, Тамара не прощала обид, – задумчиво сказала Инна. – Была невероятно злопамятной.
– Я ж говорю: вторую такую еще поискать. Говно характер.
– А про своего лю… жениха она вам рассказывала?
– Про Илюшку, что ль? Как же. Хвалилась, врач мол, ты за меня радоваться должна. Я-то всю жизнь простой медсестрой… – Позднякова опять потянулась к полотенцу. Как только она вспомнила о своей работе, на глаза навернулись слезы.
Валентина Михайловна оплакивала свою молодость. А теперь она еще и дочь пережила. Инне стало тоскливо и захотелось поскорее уйти.
– Ко мне она жениха своего, понятно, не привозила. Стыдилась. Уж какой он врач, не знаю. Я как-то спросила у дочки: а можно мне к нему на прием-то попасть, раз сюда не едите? Так она меня прямо возненавидела за это. Мол, и думать не смей. Месяц вообще не звонила.
– Значит, Тамара встречалась с Ригером, а помолвлена была с Ильей Зубаревым? – вырвалось у Инны. – Интересно.
– Чего сказала-то? Ри… как?
– Вы разве никогда не слышали от дочери об Аристархе Ригере? – удивилась Инна.
– Имя какое чудное. Кажись, болтали на рынке: о твоей-то Томке, Валентина, во всех газетах пишут. Да в шоу ее показывали, – оживилась Валентина Михайловна. – Мне в тот вечер чуть не весь наш город позвонил. Телефон оборвали. Только давно это было.
Инна уже поняла, что сокровенным Тамара Позднякова с матерью не делилась. Стыдилась ее и приезжала редко. А эмигрировав в Грузию, вычеркнула из жизни. Наследство Валентине Михайловне оформить будет проблематично. Но все же.
– Я вам попытаюсь помочь, – вздохнула Инна. – У Тамары в Грузии остался дом с виноградниками, и наверняка остались деньги на счетах.
– Ты уж помоги, дочка! – оживилась Позднякова. – Никого ведь у меня нет.
«И зачем я в это ввязалась? – досадовала на себя Инна, сидя в автобусе. – Это ведь такие хлопоты! Я даже не знаю, куда писать. Тамара поменяла гражданство и фамилию, надо еще доказать, что она урожденная Позднякова, и Валентина Михайловна ее мать, следовательно, законная наследница. Разве что к Золотареву обратиться. Он знает, что надо делать. Он всегда все знает».
И тут она вспомнила рассказ Лолиты. Нет, только не это!
Перед глазами все еще стояли приземистые купеческие дома с толстыми стенами, надежные, как кубышка с золотом, зарытая на черный день. Время лишь делало их ценнее, и, в отличие от новодела, они приятно радовали глаз и заставляли сердце биться сильнее. Ведь это была история, по этим улицам вполне могли бродить герои пьес Александра Островского, а в особняк предводителя местного дворянства наверняка заезжал какой-нибудь светский лев, приехавший навестить престарелую тетушку, прототип Евгения Онегина. А робкая провинциалка, похожая на пушкинскую Татьяну, лила слезы в светелке за каким-нибудь здешним окошком, изнывая от неразделенной любви.
Хороший город, старинный, по-своему красивый. Похожий на другие волжские города, но со своей изюминкой, которая еще сохранилась в застроенном старыми купеческими особняками центре. Только запущенный. Дороги по весне разбиты, возрастным домам нужна основательная реставрация, местные жители не кажутся приветливыми. Москвичей они не любят, это видно. А кто их любит? И на Инну они смотрели, как на инопланетянку.
«Я и есть инопланетянка», – подумала она, глядя на мелькающие за окном автобуса многоэтажные дома. Гигантский город, похожий на осколок внеземной цивилизации со своими необычными подсветками, неоновыми сполохами, туннелями, эстакадами и причудливыми башнями Москва-Сити, которые стали его визитной карточкой, словно попал сюда из другой эпохи, явно не из той, в которой жила остальная Россия. Другая Россия. Контраст был настолько разительный, что Инна оцепенела. За эти несколько часов она как будто совершила межпланетное путешествие, а не переехала из города в город.
Понятно, что Тамара не хотела вспоминать свою родину. Ей там все было чужое после того, как она перебралась в Москву.
Вообще после этой поездки Инне многое стало понятно.
«Вот это характер! – думала она. – Даже если Ангелика мне не ответит, я, кажется, знаю, что произошло в шато Зубаридзе. И кто убийца».
