Начало XX века совпало с концом викторианской эпохи, ставшей пиком расцвета Британской империи. Приблизительно этим же временем Ричард Пайпс датирует начало первой русской революции, которая потрясла основы Российской империи (королева Виктория умерла в 1901 году, русскую революцию Пайпс отсчитывает от волнений петербургских студентов 1899 года). Более ста лет человечество имело и отчасти продолжает иметь возможность наблюдать процесс распада двух великих империй — морской и сухопутной. Ни в первом, ни во втором случае этот процесс нельзя считать завершенным — ни в политическом, ни тем более в психологическом отношении. Однако судьбы империй сложились диаметрально противоположным образом. Пока одна приспосабливалась к новым временам, вторая пыталась забыться беспокойным сном, изредка просыпаясь от грохота революций. В итоге Британия в исторически сжатые сроки лишилась подавляющей части своих территорий, но сумела преобразоваться в национальное «политическое государство», проконвертировав военное могущество в экономическое господство. А вот распад Российской империи обернулся длительным, многоступенчатым процессом, где вслед за активной фазой следует долгая пауза и формируется некое «плато стабильности». При этом никакого движения в сторону формирования национального государства не происходило, а чудовищные по размерам людские и материальные ресурсы сжигались ради поддержания военного могущества слабеющей сверхдержавы на уровне, достаточном для обороны необъятных территорий от «всего человечества».

Российская империя взошла на свой Эверест где-то в середине XIX столетия. Все, что случилось после, — это впечатляющая картина растянувшегося на столетия разложения. Три русских революции, уместившихся на крошечном пятачке двух первых десятилетий XX века, потрясли основание империи и обрушили ее величественный монархический фасад. Но в целом здание устояло, за исключением нескольких пристроенных в позднейшую эпоху «флигелей», которые стали самостоятельными домостроениями (вроде Польши и Финляндии). Из первого кризиса империя вышла существенно потрепанной, с «обломившимися краями» и измененным до неузнаваемости идеологическим профилем, но сохранившей контроль над большей частью своих владений.

За счет тотальной идеологической, политической и экономической мобилизации ресурсов общества Российской империи удалось сохраниться под брендом СССР. Более того, она даже смогла создать «транзитную цивилизацию», обычно называемую «советской», которая просуществовала около семидесяти лет и оставила глубокий след в истории русской культуры. К сожалению, это не смогло приостановить процесс распада, а только замедлило его. В конце 80-х годов он вступил в свою вторую фазу, и на этот раз «краешками» дело не ограничилось. Иммунитет империи был ослаблен настолько, что она практически не оказала сопротивления центробежным силам. Зато последствия оказались более разрушительными: от ядра отвалилась практически вся периферия, где титульные этносы имели зачаточную государственную инфраструктуру.

Тем не менее именно благодаря мирному характеру распада СССР России чудом удалось стабилизировать ядро империи. Многие из тех, кто сегодня проклинает Горбачева за развал страны, вряд ли отдают себе отчет в том, что, если бы процесс тогда пошел так, как сейчас, то самого предмета дискуссии уже давно бы не существовало. Однако обеспечить устойчивость системы старыми методами за счет новой тотальной мобилизации общества не получилось. Оказалось, что дважды войти в одну и ту же идеологическую воду невозможно. Импортный, к тому же плохо усвоенный либерализм не подходил для целей сохранения империи, а собственными силами произвести на свет что-то, хотя бы издали сопоставимое по своей мощи с «русским коммунизмом», не получилось.

Поэтому Россия превратилась к началу XXI века в «политтехнологическую» империю, которую удерживают от распада не столько «духовные скрепы», сколько «дешевые трюки». Ее благополучие покоилось на «трех китах»: манипуляции массовым сознанием, использовании криминала в качестве «четвертой власти» и подавлении социального протеста за счет перераспределения части «природной ренты» в пользу населения. Поскольку ни одна из причин, в свое время приведших к распаду СССР, так и не была устранена, то возобновление дезинтеграции было лишь вопросом времени.

Эта хрупкая стабильность, поддерживаемая «в ручном режиме», исчерпала себя уже к концу второго срока Путина. На его третьем сроке империя снова напоминала «змею, пережившую свой яд». С началом «болотного процесса» стало понятно, что она «подсела на штык». Чтобы слезть со штыка, она решила экспортировать свои внутренние проблемы и выплеснуть революцию наружу. Начало третьей фазы распада империи ознаменовалось серией военных конфликтов «местного значения», которые возникли практически ниоткуда, как всадники Апокалипсиса. Воюя, империя продлевает себе жизнь.

Российско-украинская война оказалась столь стремительной, что большинство в России (но не в Украине) даже не успело осознать, что это была именно война. Впрочем, история знает примеры как более скоротечных, так и более бесславных войн. То, что оккупация Крыма произошла практически без единого выстрела, ничего не меняет. К тому же все остальные атрибуты военного времени, и в первую очередь политическая и психологическая мобилизация общества, присутствуют сегодня в России даже в избыточном количестве.

Эта война, которая кому-то кажется наступательной, на самом деле является глубоко оборонительной. Империя не нападает, а защищается, выторговывая себе историческое время. Чтобы затормозить распад, обществу в вену впрыснули патриотический морфий. Как и любой наркотик, он способен снять боль и создать ощущение эйфории, но это вряд ли можно считать решением проблемы. У России есть два пути: либо она вынуждена будет потреблять все бóльшие и бóльшие дозы этого морфия, двигаясь от одной войны к другой (и рано или поздно погибнет от передозировки патриотизма), либо в самом недалеком будущем ее ждет ломка.

Россия забылась успокоительным сном, и ей снится, что она СССР. На самом деле путинская Россия похожа на Советский Союз, как Луна на Солнце — она светит отраженным светом. Причем источник этого света давно находится в небытии. В этом «потустороннем» царстве общество-призрак, управляемое государством-тенью, озабочено лишь тем, чтобы утро никогда не наступило. Россия превратилась в страну вечных сумерек, будущее которой находится в прошлом, она живет иллюзией, что часы истории можно остановить навсегда.

Представьте себе остров, на котором по каким-то причинам динозавры не вымерли, а создали свою особую цивилизацию и заняли круговую «эволюционную оборону». Они запретили всякое упоминание об эволюционной теории на территории острова, а всех, кто со времен мезозойской эры продвинулся вверх по эволюционной лестнице, считают «недодинозаврами». Именно такой «парк советского периода» строят сегодня в России апологеты империи. Вопрос лишь в том, как долго сможет просуществовать эта цивилизация советских динозавров в XXI веке?

Лишенная колониальных восточных владений Россия сдуется до размеров своих «естественных границ», которые в целом будут совпадать с очертаниями царства времен Ивана Грозного (то есть до начала активной фазы русской колонизации). Поскольку о модернизации при таком политическом режиме не может быть и речи, то новоявленная Московия, скорее всего, превратится в восточно-европейскую Албанию — депрессивную территорию с устаревшей промышленностью, неэффективным сельским хозяйством на плохо приспособленных для этого землях, коррумпированным аппаратом власти, находящимся под контролем вечно враждующих между собой криминальных кланов. Для тех, кто готов обвинить меня в кликушестве, специально оговорюсь — это не прогноз, а предупреждение об одном из возможных сценариев развития в рамках установившейся идеологической парадигмы.

Большинство россиян, впрочем, считает, что при благоприятных внешних условиях это царство советских призраков может быть весьма долговечным. В конце концов, полагает обыватель, и советской системе не один раз предсказывали крах, но она благополучно пережила многих своих хулителей. С одной стороны, такая аналогия с советским режимом оправданна. Но, с другой стороны, она небезупречна, потому что в этом случае ставится знак равенства между идеологией коммунизма и тем эклектичным набором отчасти коммунистических, отчасти черносотенных штампов, из которых соткана идеология современной России.

При всех своих недостатках «русский коммунизм» был хоть и трагическим, но весьма творческим заблуждением. Он находился в «мейнстриме» развития мировой духовной культуры своего времени. Не вызывает сомнений также и то, что «русский коммунизм» появился как итог длительной эволюции русской социально-философской мысли. То, что это был идеологический тупик, выяснилось гораздо позже, а в начале XX века «русский коммунизм» был концепцией, которая впечатляла лучшие умы, как в России, так и во всем мире. Так, например, герой романа Голсуорси «Сага о Форсайтах» в конце 20-х годов собирается съездить в Москву, «чтобы поднабраться новых идей».

Сравнивать «доктрину Путина» с советской идеологией — все равно, что сравнивать пение под фонограмму с живым исполнением. У современного официоза нет творческого начала, он воспроизводит внешние атрибуты советской идеологии, но не способен воспроизвести ее внутреннее содержание. Все это больше похоже на имитацию советской цивилизации, чем на реальный возврат в прошлое. Россия превратилась в огромную show-room, где политика, экономика, администрирование низведены до уровня спектакля. Целью любого политического действия становится получение нужной «картинки». Если в СССР пропаганда была частью властного механизма, то в посткоммунистической России власть растворилась в собственной пропаганде.

Никакой страшной «машины путинской пропаганды» не существует — это миф о фабрике мифов. Эффективность кремлевской пропаганды никак не связана с ее качеством. Просто восприимчивость населения к пропаганде резко возросла. Легко обманывать того, кто сам обманываться рад. Люди в России давно не ищут правды, они хотят, чтобы им рассказывали сказки. Более того, правды в России боятся, потому что инстинктивно обыватель предчувствует гибель империи, и душа его трепещет. И ни в какое чудесное спасение он тоже не верит, тем более с помощью динозавров. Люди живут в невыносимом напряжении, подавляя страх как за свою собственную судьбу, так и за судьбу страны. Естественной реакцией на этот подсознательный страх является желание забыться, спрятаться, обмануть себя и других. Люди кричат как можно громче о своей силе, чтобы никто не заметил их слабости.

Украинская революция усугубила страхи «маленького человека». Она стала спусковым крючком обывательской истерики. Эта истерика является формой психологической защиты — люди пытаются таким образом оттолкнуть от себя пугающую реальность. Им легче жить внутри успокоительного мифа, чем думать о тех угрозах, которые они не в состоянии предотвратить. Именно поэтому сегодня в России и стар, и млад без всякого видимого принуждения с наслаждением предается патриотическим сновидениям. Россия устала от боли и попросила у «доктора» наркоз. Ослабленному организму хватило возвращения Крыма, чтобы впасть в эйфорию.

Критическое осмысление происходящего в России сегодня затруднено. Революция в Украине буквально «вынесла мозг» обывателю, причем как «патриотам», так и их оппонентам, — первым от ощущения своей силы, вторым от ощущения своего бессилия. Спазмы империи похожи на приступы эпилепсии — каждый следующий страшнее предыдущего. Вероятность того, что после очередного приступа Россия уже никогда больше «не поднимется с колен», очень высока.

Пока идет размежевание между родственными этносами — великорусским и украинским (в перспективе к этому спору могут присоединиться и белорусы), — ситуацию еще можно удерживать под контролем. Но следующим легко прочитываемым ходом является размежевание между русскими и татарами — двумя общностями, которые, собственно, и составляют ядро великорусского этноса. Это вытекает из общей логики разложения империи, которая разваливается на части в обратной исторической хронологии. Московия — это вовсе не крайний предел, до которого может откатиться Россия, двигаясь вспять истории.

На последнем рубеже могут столкнутся как раз те силы, которые закладывали фундамент великорусской государственности. Чем дольше длится имперский сон русского народа, тем тяжелее будет его пробуждение. Конечно, русскому человеку не привыкать к похмелью. Но на этот раз реальность может превзойти все его наихудшие ожидания. «Вежливыми человечками» дело может не ограничиться. Курс на сохранение империи любой ценой — это тупиковая стратегия, нацеленная на выживание без развития. Тот, кто не развивается, выжить не может по определению — ни в природе, ни в истории (если только не спрячется в какой-нибудь маргинальной лакуне). Россия, однако, слишком большая, чтобы спрятаться.

Русские оказались зажаты между крупнейшими динамично развивающимися цивилизационными платформами. С запада их подпирает Европа, с востока — Китай, а с юга — Турция с Ираном. На следующем витке кризиса соседи просто разберут Россию на части, причем меньше всего достанется Европе. Сегодня Россия, как плохой шахматист, разменяла Сибирь на Крым в самом начале партии. Уход из Европы в Азию может оказаться исходом в небытие.

Чтобы сохранить свою государственность, Россия должна избавиться от имперских иллюзий и амбиций, сосредоточившись на решении своих внутренних проблем, в том числе конституционном строительстве и модернизации экономики. Россия не может бесконечно расходовать себя, участвуя в чужих войнах. «Доктрина Путина» заводит страну в стратегический тупик. Сейчас России нужен хирург, а не анестезиолог. Надо лечить болезнь, а не обманывать боль. За нирвану придется дорого заплатить. Русские должны найти в себе силы посмотреть правде в глаза, это главное условие выздоровления. Чтобы сохранить Россию, надо перестать цепляться за ее величественное прошлое и сломать имперскую парадигму развития. Выбор предельно прост: тяжелое пробуждение или смерть под кайфом.