Ветер дул в корму и чуть вбок, так что Питеру приходилось подруливать веслом, в то время как Вера пыталась приноровить парус к капризному ветру. Заплатанный кливер полоскало. Ветер еще срывался шкваликами с дальних мысов, морщил гармошкой темную воду, но уже заметно стихал, уже сдавался, а небо, как в насмешку, было голубое, глубокое, как озеро, и бело-желтое солнце, пройдя зенит и примериваясь к спуску за холмы, врало о мире и спокойствии. Второй час лодка шла под парусом. Западный берег отдалился и потускнел, поглотил острова, вызубрился щеточкой леса на холмах, а восточный, плоский, увенчанный черной башней корабля, как будто ничуть не приблизился, словно был не берегом, а насмехающимся миражем. Зрение обманывало. Лодка двигалась еле-еле, но она двигалась.

Перед последним броском через озеро они причалили к оконечности гранитного мыса. Питер не позволил отдыхать больше пяти минут. Вера повалилась на камень. Йорис скулил, что устал, хотя устали все, а когда его успокоили, сказав, что грести больше не придется, начал ныть, что хочет есть. Питер побродил у воды, лижущей серые камни, но сосулек тут не было.

Его немного мутило, от голода кружилась голова, и сердце временами принималось стучать, как сумасшедшее. Ничего… Уже скоро. В лагере этот хлюпик забудет о своем позоре, начнет пространно и снисходительно отвечать на вопросы и вовсю распавлинит перья – грудь колесом, хвост зенитной пушкой. Достаточно не напоминать о его нытье – и он по гроб будет благодарен тому, кто впервые в жизни дал ему почувствовать себя мужчиной – не штатной единицей в хозяйстве Стефана…

– Интересно, они нас видят? – спросила Вера.

Парус хлопнул. Вера вцепилась в шкот, пытаясь поймать угасающий шквалик. Питер осторожно развернул в воде лопасть весла. Парус на мгновение надулся и вновь вяло заполоскал. Шквалик стих.

– Вряд ли. Смотри, где солнце. Им блики мешают.

– А в оптику? Со светофильтрами?

– В оптику – да. Так ведь надо знать, что мы возвращаемся, специально высматривать. Кому это надо – Лоренцу?

– Там не один Лоренц!

– Ты бы потише, – предостерег Питер. – Он чуткий.

– Лоренц? – натянуто пошутила Вера.

– Плевать мне на Лоренца.

Еще час плыли молча, лишь в носовом отсеке шевелился Йорис, которому было жестко сидеть, да Вера временами тихонько охала, потревожив руку. Парус еще не совсем обвис; едва заметный ветерок все-таки подталкивал лодку.

На середине озера зыбь разгладилась, спокойная вода казалась еще более темной и как будто маслянистой. Питер часто оглядывался – смотрел на след за кормой. Теперь он жалел, что не пошли берегом. Где бы ни был водяной слон, вряд ли он еще не почуял добычу. Скоро ветер совсем стихнет, а через два-три часа начнет темнеть. Быть может, перед самым закатом ненадолго задует опять, а ночь будет тихая, отвратительная пустая ночь под ясным небом без луны и звезд, с далеким бесполезным светляком фонаря на тупом носу «Декарта»… В такие ночи на озере иногда возникают странные течения, поднимающие на поверхность фосфоресцирующий ил. Незаметные днем, они способны за ночь отнести лодку куда им вздумается.

Что толку в дальних прогнозах. Водяному слону понадобится куда меньше времени, чтобы пересечь озеро в любом направлении. Рано или поздно, и скорее рано, чем поздно, придется рискнуть и взяться за весла. Нет ничего глупее, чем быть сожранным в двух шагах от цели.

Питеру случалось видеть водяного слона и в ста, и в тридцати шагах от лодки. Отчаянный Дэйв, лучший пловец в лагере, единственный из всех рисковавший заплывать на глубину, однажды был атакован и сумел спастись. Правда, озеро штормило, а в шторм водяной слон плохо чувствует добычу. Да и часовой на башне не подвел – Стефан потом наказал его за расход стрел.

Питер знал, кто виноват. Фляжка с темной жидкостью из неприметной лощины за водоразделом, где в круглых ямах чавкает и шевелится горячая грязь, а нефть сама выбулькивает из земли, где не растет даже лишайник и трудно дышится, – эта фляжка лишила его ума. Он все же нашел то, ради чего стоило затевать бесчисленные экспедиции, – рано или поздно это должно было случиться. Он непростительно ошибся, поверив в свою счастливую звезду. Но фляжка была не виновата.

«А ведь, пожалуй, кое-кому там, в лагере, придется кисло, если мы не вернемся…»

Он поймал себя на том, что едва не высказал эту мысль вслух. Нельзя. Не мысль даже – мыслишка. Глупая, ненужная. Нет хуже, чем дожидаться: что-то такое теряется там, внутри, неуловимое, очень важное, без чего нельзя жить, а то превратишься в Йориса. Лучше не жить, чем дрожать.

– А вдруг он умер? – ни с того ни с сего сказал Йорис.

– Кто?

– Ну слон… Он ведь живой. Он ведь может когда-нибудь умереть просто так, от старости?

– А вдруг за нами с Земли прилетят? – серьезно сказал Питер. – Ты бы лучше на себя надеялся. И на нас вот с Верой.

– Умер-шмумер, – фыркнула Вера. Она бодрилась.

Парус вяло шевельнулся и повис тряпкой. Брошенная в воду щепка уплывала назад так медленно, что, глядя на нее, хотелось плакать. Прошло полчаса, прежде чем она скрылась из виду.

Солнце спустилось ниже; в воздухе посвежело. Восточный берег, казалось, стал ближе к лодке, чем западный. А может быть, только казалось.

От неподвижного сидения ныли кости.

– Тихо! – сказал Питер.

Он с бесконечной осторожностью вынул весло из воды. Стало слышно, как с изогнутой лопасти срываются капли.

– Он где-то здесь.

– Ты его чувствуешь? – шепнула Вера. Она ничего не чувствовала, кроме тупой боли в руке, и вертела головой, оглядывая воду.

– Я не чувствую. Я знаю.

– Под нами?

– Нет… Бродит.

Весло уже лежало на дне лодки, и Питер сжимал пику. Медленно-медленно лодку разворачивало носом на юг. В полном молчании текли минуты. Неожиданно Йорис громко всхлипнул.

– Тихо, ты!

В пятидесяти метрах правее лодки поверхность озера плавно всколыхнулась. Словно громадный невидимый поршень толкнул воду так, что она вспучилась гладким горбом, против ожидания продержавшимся на поверхности несколько секунд. Затем бугор исчез, оставив разбегающиеся круги, и вновь появился слева от лодки. На этот раз он вынырнул ближе и долго оставался неподвижен. Окраска его медленно менялась от бурой до бесцветной.

– Дай нож, – деревянным голосом попросила Вера.

– В мешке под тобой.

Он был бы совсем не страшен, этот горб, или бугор, если бы Питер не знал истинных размеров водяного слона. Иногда он вот так выставляет напоказ краешек одной из псевдоподий, как бы присматриваясь к добыче с холодным любопытством, но это лишь так кажется, потому что хозяин озера не способен видеть. Затем он, скорее всего, начнет кружить вокруг лодки, по-акульи сужая круги. Может не напасть вовсе, и такой случай был, а может атаковать сразу, жадно и прямолинейно, нахрапом бросаясь на добычу. Это самое опасное. Питер вспомнил категорическое утверждение Маргарет, высказанное в давнем споре: поведение-де примитивного животного всегда жестко запрограммировано и не меняется со временем. Питер усмехнулся: Маргарет глупа. Если бы шли на веслах, слон давно бы уже обнаружил и опрокинул лодку, зато если бы на пороге не попортили днище, возможно, удалось бы спокойно переплыть озеро даже в штиль – вот и все, что о водяном слоне можно сказать наверняка.

Горб стал совсем бесцветным. Стеклянная вода покрывала его тонкой пленкой. Неожиданно горб без всплеска ушел под воду. Осталась лишь рябь на воде, медленно удаляющаяся прочь от лодки. Наконец исчезла и она.

– Ушел… – шепотом сказала Вера. – Ведь правда, ушел?

Питер отрицательно покачал головой:

– Он пытается понять, что мы такое.

– Он не может понимать, – неестественным голосом заявил Йорис. Губы его дрожали. – У него нет мозга.

– Что-то такое, наверное, есть… Берегись!

Питер ударил пикой. Лодку качнуло – водяной слон ушел на глубину.

– Весло! – крикнул Питер.

Он уже греб, а Йорис, помешкав, засуетился и, сунув весло в воду, едва не уронил за борт. Питер что-то прорычал сквозь зубы. Лодка неслась вперед, легко раздвигая воду. Нужно было рискнуть раньше, подумал Питер. Всего час такой гребли, даже полчаса, если удастся выдержать темп, – а там прибрежное мелководье, слон не сунется…

– Йорис, не части! Вера, парус!

Торопясь, Вера спустила кливер, выгнувшийся назад от встречного ветра. Она пыталась подгрести рукой, пока Питер не прикрикнул на нее, чтобы не кренила лодку. Быстрее! Быстрее! Вера закусила губу. Существует то, что можно, и то, чего нельзя, что запрещено древней памятью жизни, трепещущей в каждом кусочке плоти, от миллионов поколений бессмысленных тварей, от первых студенистых комочков на дне мелководных лагун, от червей и панцирных рыб – ползающих, роющихся в иле, жрущих и прячущихся, чтобы в свою очередь не быть сожранными, потому что это-то и есть самое страшное. Можно погибнуть от голода, сгинуть в болоте, поскользнуться на краю сторожевой площадки донжона и сорваться с криком, но нельзя смириться, представив себя в пищеварительной вакуоли гигантской амебы, мерзкого создания полумертвой планеты… Ну же! Быстрее!

– Догонит? – спросила она, обернувшись.

Питер кивнул между двумя взмахами. Жаль, что Питер никогда не врет… Вера прекрасно понимала: догонит. Эта тварь принимает в воде любую форму и невероятно сильна. Но сейчас как никогда хотелось услышать обратное.

– Стоп! – выдохнул Питер.

Лодка, вильнув, ушла вбок. По волновому следу было хорошо видно, как там, где она только что была, прошло под водой громоздкое тело. Гораздо быстрее, чем лодка.

– Мало тебе? – злобно сказал Питер. – Еще захотел?

В десяти шагах от лодки из воды с шумом поднялся бугор и с шумом исчез. Лодку закачало на волнах.

– Влипли, – хриплым и низким голосом проговорила Вера. – Господи, как влипли…

– Ты хорошо плаваешь?

– А какой смысл? – Веру передернуло.

– Я тебя спросил о чем-то, – напомнил Питер. Раскорячив ноги, он пытался привстать, пристально вглядываясь во что-то впереди.

– Наверно, плаваю… Меня когда-то папа учил – там еще, на Земле… Море помню, ласты…

– В километре от берега есть островок, его отсюда не видно. Крохотный такой, низкий; когда сильные дожди, его вообще затапливает. По идее, сейчас он прямо по курсу. Если нас опрокинет, бери на палец правее башни и жми что есть силы.

– Ничего другого нельзя сделать? – спросила Вера.

Питер дернул щекой.

– Драться можно. Или молиться. Ни то, ни другое не поможет.

– А плыть – поможет?

– Слон не кинется на всех сразу, – сказал Питер. – Возможно, один из нас имеет шанс.

Вера покачала головой:

– Холодно, ногу сведет. И я вообще так не хочу.

– Дура! – тонким голосом крикнул Йорис и всхлипнул. – А он тебя спросит, хочешь ты или нет?

– Сам дурак! Трус!

– Тише, вы… Жить надоело?

– Дура конопатая!

– Трус! Трус! Проверь – штаны сухие?

– Тихо, я сказал!

– Бей!..

Лодка накренилась рывком – слон атаковал снизу. Большое, нечеловеческое, прозрачное, скрывающее в себе серые, как пищевая паста, мутные комки, ворочалось под килем, пучилось, выдавливая лодку из воды. Потеряв равновесие, коротко вскрикнула Вера, ударившаяся о шпангоут больной рукой. Взвизгнул Йорис. Опасно перегнувшись через борт, Питер пырнул пикой взбаламученную воду – раз, другой… На третьем ударе рвануло так, что пику едва не выдернуло из рук, но слон все же отступил, ушел на дно, лишь вода рябила и пузырилась там, где он погрузился – на целую минуту, а если очень повезет, то и на две.

– Весло!.. – скомандовал Питер.