Книга: Змееныш. Прыткая и Потаскун. Менуэт святого Витта
Назад: 9 мая, ситуация хуже некуда.
Дальше: 21 мая, день физкультурника.

20 мая, полный кошмар.

Все очень плохо. Наверное, мне не вырваться. Но если так и случится, если я никогда не вернусь в родной мир, то пусть хоть эти диктофонные записи когда-нибудь будут прослушаны людьми. Я лазутчик, я привык рисковать своей шкурой, и, в общем-то, нет ничего странного в том, что иногда тот или иной мой коллега не возвращается из разведки. Мысль о смерти не приводит меня в панический ужас. Гораздо меньше мне нравится роль без вести пропавшего. Финал жизни тоже должен иметь какой-то смысл.
Вот почему я постараюсь делать записи почаще и сохранить диктофон во что бы то ни стало. Острым камнем я сумел вырезать его из рукава «эластика» – ну и намучился же! – и вместе с маячком привязал к запястью тонкой лианой. Прыткая это видела и не возразила. Наверное, решила, что получившийся браслет на одежду «не тянет» – в лучшем случае на украшение. «Эластик» ей не нравится, наверное, потому, что она прекрасно обходится без всякой одежды и не понимает ее пользы. Днем – согласен, но ночами здесь бывает прохладно. Однако Прыткая позволила мне набрать в лесу дров и развести костерок для обогрева. Добывать огонь трением не понадобилось – я просто наведался в выжженную полосу, где еще тлело. Обжег пятки, между прочим, и насажал колючек, пока не догадался отодрать от дерева два куска коры и примотать их к ступням древесными волокнами.
Прыткая выразила неудовольствие – наказала меня коротким приступом мигрени, но избавиться от допотопных тапочек не заставила. Может, она хотя бы отчасти понимает мои нужды?
И вообще, чего ей от меня надо? Наверное, я не пища – в противном случае я не был бы отпущен в лес. Похоже, и в симбионты я не гожусь, ибо что могу предложить? А может, я просто раб? Тогда почему Прыткая не внушила мне безумную любовь к какой-нибудь деятельности? Раб должен ворочать на хозяина. Тут можно ворочать, например, камни. А я чем занимаюсь?
Сижу у костерка, греюсь. Прыткая к огню не идет, но она где-то неподалеку, я ее чувствую.
А что, если я не пища, не симбионт, не раб, а попросту игрушка? Если не для самой Прыткой, то для ее детеныша, что сидит в сумке, не занятой осами. А? Интересная мысль.
По-моему, меньше всего я похож именно на игрушку. Но у высокоразвитых созданий из иного мира могут быть свои взгляды на этот вопрос.
А в том, что Прыткая принадлежит к высокоразвитым существам, у меня давно не осталось никаких сомнений. Возможно, она даже разумна в той или иной мере.
Это-то и есть самое худшее. Зверушку я мог бы приручить. Но если Прыткая начнет приручать меня, мне это оч-чень сильно не понравится! А ведь, кажется, уже начала…
Но по порядку. Вчера, надо признать, я был загипнотизирован. Помучив меня, чтобы отбить охоту удрать, и поняв, что урок мною усвоен, Прыткая «отпустила вожжи». А я не бегу, нет, не бегу! Вот и в лес сходил без попытки удрать (а как хотелось!). На закате костерок развел, посидел возле огня, потом прилег. Спать буду, ясно? Я тихий, я покорный, не надо меня наказывать, мне очень нравится жить под чужим руководством…
И впрямь уснул. Однако ненадолго – есть у меня умение просыпаться в нужный час. В данном случае – незадолго до рассвета.
Угли в кострище давно пеплом подернулись. Темно, но кое-что увидеть можно. Луна сегодня яркая и, по-моему, выросла в размерах. Туча над северным хребтом подсвечена багровым пламенем – вулкан никак не угомонится. Контуры предметов вполне отчетливы. Чего же мне еще?
Шагах в десяти спит Прыткая – сунула голову под перепонку и смахивает то ли на большую птицу, то ли на карлика, закутавшегося в темный плащ. Нет, спасибо, пытаться разделаться с нею, пока она видит сны, я не стану. Пока подкрадешься, пока замахнешься камнем – наверняка проснется. Всегда считал себя человеком рисковым, но к самоубийцам прошу меня не причислять. Гипноз и осиный укус мною уже испытаны – спасибо, больше не хочу.
Тихо-тихо снял я опорки, чтобы ненароком не нашуршать. Медленно-медленно встал. Почти не дышу. Тихонько иду, трогаю пальцами ног почву, прежде чем наступить. А ну как хрустнет веточка, покатится камешек?
Нет, все тихо. Ай да я! Удалился шагов на сто, пошел быстрее. Минут через десять под ноги стал попадаться щебень с острыми углами, и я обулся. Правильно ли иду? Вроде правильно. Сначала на запад, потом сверну влево и с утренней зарей уже буду подниматься на тот перевал, что я вчера приметил. На север хода нет, значит, пойду на юг. Отделюсь от Прыткой хребтом, а лучше двумя. В одной долине с ней мне места нет.
Вроде не заблудился. Повернул и начал подъем там, где и намечал – за купой колючих кустов. Колючки – они и в темноте колючки, не спутаешь. Камни под ногами слегка вздрагивают. Позади за северным хребтом плюется и дымит вулкан, слева мало-помалу разгорается рассвет, справа нет ничего интересного, а впереди подъем, который вполне мог бы оказаться менее крутым. Просто из любезности. Но такая уж это планета, что любезного обращения с пришельцами не понимает. Тяжелая, сейсмическая. Углекислоты в атмосфере многовато, а кислорода – наоборот, нехватка. Пусть не такая уж большая нехватка, но очень чувствительная для того, кто лезет в гору.
Задыхаюсь. Пот течет. Положил себе отдыхать через каждые пятьдесят шагов. Не выдержал. Отдыхаю через каждые тридцать, и то эти тридцать даются через страшное «не могу». Сердце колотится так, будто намерено пробить дырку и ускакать от меня. Худо ему в грудной клетке, на волю хочет.
Местами так круто, что на карачках ползу. Голый альпинист. Ничего, переберусь на ту сторону – все пойдет по плану. Робинзонить легко, если грамотно выстроить приоритеты, а я уже это сделал. Оружие, еда, огонь, жилище… теперь еще и одежда. Пусть здесь тепло, а ночью можно спать у костра, но бегать нагишом я не готов. Хоть бы какой-нибудь набедренник… Да и мокасины не помешали бы. Авось попадется дичь с подходящей шкурой.
Как ее выделывать – не знаю даже приблизительно. Вот, между прочим, большой изъян в подготовке лазутчиков! Всех нас учили опираться на технику, на помощь команды, на возможность покинуть особо опасный мир через Лаз!
Пока я размышлял на скорняжную тему, совсем рассвело. Я уже поднялся довольно высоко и стал делать паузы уже не через тридцать, а через двадцать шагов. Нет-нет да оглянусь: не видно ли Прыткую? Она уже запросто могла обнаружить мое отсутствие. Станет искать или нет?
Пока чисто. Один раз справа камешки посыпались, но это явно не она. Зачем ей карабкаться, когда она может летать?
А еще от души надеюсь, что ее осы на такое расстояние от хозяйки не улетают. Выше, выше! Успеть уйти.
Последние метры полз на карачках. Вот он, перевал. Солнце уже высоко взошло, залило голый склон той горы, что справа и куда мне, к счастью, не надо. Чуток отдохну, отдышусь и начну спускаться.
Надо быть осторожным – спуск опаснее подъема. Вон та осыпь мне сугубо не нравится…
Вот те раз!
Думал попасть в следующую долину, запертую с юга следующим хребтом, а попал – глазам не верю – к морю! Дымка мало-помалу рассеивается, лишь над самым горизонтом висит плотно, и вижу я, как вдали поблескивает водная рябь. До нее еще далеко, надо сперва спуститься с перевала, потом обойти вон те сопки, потом пойти вдоль речки… Но море! Настоящее, теплое, ласковое! Синее! Островок вон симпатичный. Несколько скал торчат из воды вблизи полоски пляжа. Йодом пахнет. Красота!
Вечно наши туннельщики не туда Лаз пробьют, куда надо. Хотя… с сейсмичностью и вулканизмом шутки плохи. Нет уж, хватит. Пора забыть о Земле-118 как о перспективном мире. Да и растительность по ту сторону перевала мне что-то не нравится, бедная она какая-то, низенькая да кривенькая…
Тишина – вот что еще мне не понравилось. Странная тишина. Никакой лазутчик доверять тишине не станет.
А что это с дымкой над морем? Вроде она увеличивается или это мне кажется? Нет, точно растет! Приближается. И нет уже тишины, а висит в воздухе негромкий низкий гул. Тут-то и доходит до жирафа, что никакая это не дымка над морем, а волна! Цунами исполинской высоты!
Я высоко стою, даже очень высоко, но и то мне не по себе. Прет к берегу водяная стена, быстро движется, слизывает километр за километром, а я замер и рот раскрыл. Если бы знал точно, что цунами накроет перевал, и то не уверен, что побежал бы. Завораживающее зрелище, не могу оторваться.
Исчезли под бурунами скалы, занесла волна гребень над пляжем, но пронеслась над ним и опрокинулась на сопки. Сотряслись горы. Ударил в лицо воздух. Та осыпь внизу, которой я опасался, пришла в движение. Меньше чем через минуту вода и до осыпи добралась, поглотила ее вмиг и взбирается все выше, никак не может погасить разгон…
А у меня ноги к камню приросли, и одна мысль в голове: хватит волне инерции, чтобы перехлестнуть через перевал, или нет? Бежать, спасаться уже, пожалуй, поздно.
Не дошла до меня волна. Долго бесилась внизу, шлифуя сопки, смывая тощий грунт, выкорчевывая хилую растительность, засасывая мусор в водовороты. Пошла было назад, да не тут-то было – новая волна с моря идет, не дает уйти воде и грязи. Опять пошла шлифовка ландшафта. Видел я, как из бурунов выскочила рыбина, блеснула чешуей, расправила плавники да как замашет ими! В одну минуту скрылась из глаз. Вот уж воистину летучая рыба, не то что наши. В таком мире, как этот, надо уметь летать, если не хочешь, чтобы тебя размололо в кашу тем или иным катаклизмом. Вон и для Прыткой ее перепонки явно не лишние…
Вспомнил Прыткую – рефлекторно обернулся. Ну так и есть – вот она. Сидит на выступе скалы, на меня глазеет, а на цунами ноль внимания.
– Нашла? – спрашиваю без почтения.
Нет ответа.
Выругался я мерзкими словами. Чувство такое, будто делал я кропотливую работу, долго делал и сделал почти, да сам же на свое рукоделие наступил и раздавил всмятку. Злость дикая. Но прав был Папаша, говоря в таких случаях: «Если хочешь кого-нибудь убить, начни с себя». И то верно: кого мне винить? Разве что мир этот дурацкий…
Но откуда мне было знать, что по ту сторону перевала еще опаснее, чем по эту? По идее где на тектонически активной планете океаны, там и цунами. Это теория. А я знал, что там океан?
Прыткая так и сидела, ни во что не вмешиваясь, пока до меня мало-помалу доходило, куда я попал. В тюрьму! В клетку. Вроде иди куда хочешь, но далеко ли уйдешь? Оказывается, раньше я не понимал, насколько крепко влип. Теперь осознал.
Вот тут-то и началось…
* * *
Она лишь делала вид, что спит, когда двуногое существо проснулось. Двуногое не умело отдыхать поочередно правым и левым полушарием мозга и, подобно ребенку, нуждалось в так называемом сне. Потрясающая недоработка природы! Как же оно может чуять опасность, когда мозг отключен? Никак. Вот потому-то эти существа и вымерли здесь много миллионов лет назад. Они не сумели приспособиться, а неприспособленных Беспокойная не терпит…
Существо ушло крадучись. Возможно, ему казалось, что оно совсем не шумит. Забавно. Впрочем, если бы оно в самом деле ухитрилось не издать ни звука, его бы выдал страх. Страх выдает всех, даже крылатого моллюска Фу. Лишь существа с примитивной нервной системой, вроде червей или насекомых, не излучают боязливых эманации. Вернее, излучают – куда им деваться, – но на уровне, не превышающем пороговый уровень чувствительности высших организмов.
Рой спал; лишь несколько слуг почти неслышно работали крыльями у приоткрытого входа в сумку – создавали вентиляцию.
Не вовремя проснулся и запищал маленький. Существо не услышало – где ему услышать с его несовершенным слухом! Зато она отлично слышала его шаги и дыхание. При желании она могла бы видеть его глазами. Могла бы внушить ему неудержимое желание вернуться – но зачем? Каждый несмышленыш должен сам набить свои шишки, так он лучше запомнит урок.
Не прекращая отслеживать удаляющееся двуногое, она поиграла с маленьким. Обязательная разминка вне сумки – это первое, но не главное. Игра в мыслеформы гораздо полезнее, но вот беда: все дети поначалу стараются уклониться от нее. Им нравится бегать, кувыркаться, учиться летать. Лишь позднее, годам к четырем-пяти, малыш начинает понимать дивную красоту изящной мыслеформы – и то не каждый малыш. Некоторые так и вырастают олухами, толком не умеющими ни общаться, ни мыслить, ни чувствовать. Это атавизм. Вне социума такой индивид гибнет – Беспокойная жестоко наказывает атавизмы.
Поиграв, маленький забрался в сумку, поел и успокоился. Двуногое уже карабкалось на перевал. Поразительно: оно даже не чувствовало идущую с океана волну! Пожалуй, существо не успеет доковылять до реально опасных мест, где будет смыто, но все же стоит проследить за ним вблизи…
Рассвет – не время для полетов, разве что в крайнем случае. Над остывшими за ночь склонами нет восходящих потоков, а машущий полет – удовольствие ниже среднего. Пришлось разбудить Рой и заставить слуг работать.
Волна с океана пришла в точности такая, как ожидалось, – заурядной высоты. Иные волны, порожденные землетрясением, взрывом подводного вулкана или гигантским обвалом, перехлестывают через горы. Пора уходить из этой долины, зажатой между стихиями огня и воды. К востоку лежат относительно безопасные земли. Но сначала надо окончательно приручить двуногое…
Чесотка. Затем головная боль. Потом чесотка и мигрень одновременно. Двуногое корчилось и вопило, то хватаясь за голову, то принимаясь яростно драть ногтями свой эпителий, то катаясь по земле. Наказание не было ни долгим, ни излишне жестоким. К чему мучить без нужды живое, страдающее существо? Но если хочешь выработать и закрепить рефлекс послушания, без наказаний не обойтись.
В какой-то момент она почувствовала: все, двуногое покорилось. И сейчас же ему было даровано облегчение, граничащее с блаженством. Нужен еще один урок? Нет? Вот и хорошо. Сейчас мы осторожно спустимся в долину и больше никогда не посмеем убегать, правда?..
Назад: 9 мая, ситуация хуже некуда.
Дальше: 21 мая, день физкультурника.