Был я тогда молодым диаконом. Нет, не так, конечно. Ибо был я тогда немолодым диаконом (лицо, проходящее церковное служение на первой, низшей степени священства. – Прим. ред.), но недавно рукоположенным. И вот сподобил меня Господь поехать в паломничество ко Гробу Господню во святой град Иерусалим.
Надо сказать, что в Иерусалим я поехал далеко не в первый раз. Был я там раз тринадцать, но мирянином (последователь христианства, член Церкви, не являющийся священником. – Прим. ред.). И один раз сразу после пострига Владыка наш благословил, он и сам паломничать любит. А вот так – диаконом – первый раз.
Естественно, сразу побежал в Патриархию разрешение на служение получать. Владыка Аристарх узнал, обрадовался, что я монахом стал, да еще и диаконом… И вот я с бумагой иду ко Гробу Господню. А там радостная весть – сегодня будет открытая Литургия, и служит архиепископ Севастийский Феодосий (Ханна). Собственно, то, что именно владыка Феодосий служит, – это хорошо (он служит красиво и торжественно), но не более того. А вот то, что Литургия открытая, как раз радостно.
Кто не знает, на Гробе Господнем Литургии бывают закрытые и открытые. Закрытые служат ночами, за заколоченными дверями, и на них мало кого пускают. А открытые – по воскресеньям весь год, Успенским Постом – ежедневно, а также когда служит какой-нибудь архиерей. Храм открыт, пускают всех. И иноземные клирики служат как раз на открытых Литургиях.
Однако был один нюанс. Дьякон-то я деревенский, с архиереем ровно два раза служил, службы архиерейской не знаю. Ну, думаю, ладно, архиерейская служба, я по хиротонии точно младшим буду, значит, служить мне третьим-четвертым диаконом.
Прихожу ночью – и вот тут ужас! Нас, диаконов, двое. Но мало того, что двое: первым служит святогробский диакон Фаддей, которого только-только рукоположили. У него та же проблема, что и у меня. А дело еще усугубляется тем, что Фаддей, естественно, грек. И понимает он только по-гречески, ну, может, по-арабски еще. Русского не знает он, греческого – я, а английского – мы оба.
Ладно, думаю, кто-нибудь из русских батюшек подскажет, благо русских всегда много. Высмотрел я одного маститого протоиерея, прикинул, что по количеству наград он стоять будет ближе всех. Служба началась.
Владыка занял свое место, мы с Фаддеем – по сторонам от него с дикирием и трикирием, батюшки выстроились. Я протоиерею шепчу: «Батюшка, мол, подскажи!» А он мне: «Я деревенский, службы архиерейской не знаю!» Да, ситуация…
Слава Богу, в Иерусалиме все-таки попроще, чем у нас. Архиерей в алтаре облачается, все быстро. Как-то начали.
Фаддею-то легче: ему монах Пантелеймон, многолетний хранитель Гроба и пономарь, подсказывает по-гречески, а у меня только служебник. Тут Владыка мне шепчет «Паки и паки…» Я и начал…
В общем, со страху я как начал гнать… В общем, с Евангелием мы уже не шли, а бежали. Я с кадилом впереди, за мной Фаддей с Евангелием, ну и остальные.
С перепугу я архиерейскую Литургию в полтора часа уложил в таком темпе. Мне горненские сестры потом сказали, что отродясь такой скорости не видали. «Прямо, – говорят, – летели!» А я от страха. Думал, Владыка съест меня. Но нет, улыбнулся. Понял.
Потом я еще служил на Гробе Господнем не раз – и диаконом, и священником. Но такого ощущения больше не было.
Дело было много лет назад. В одной среднерусской епархии в областном центре N жил да был архиерей. Настоящий архиерей, еще советского разлива – с большой белой бородой, величавой походкой и в сане архиепископа. Епархия была не слишком большая, но крепкая; народ там жил верующий, были в епархии свои епархиальные святые, да и общечтимые были. Радовали владыку и монастыри, и храмы, только вот одно огорчало – кафедральным собором служил кладбищенский храм. Но и кладбище было немаленькое, и собор выглядел собором, а что на кладбище – так и доходу больше. Так и жили.
А еще жили на территории епархии татары (естественно, мусульмане), а в главном городе существовала крепкая еврейская община со своей синагогой. Мусульман возглавлял муфтий, а у иудеев был свой замечательный раввин, настоящий – в шляпе и лапсердаке. Главы конфессий в советские годы встречались на приемах по случаю Дня Победы и очередной годовщины Великого Октября, иногда сталкивались в приемной Уполномоченного по делам религий, но, в общем, существовали в параллельных пространствах.
И было так до начала 90-х годов. В этом самом начале, как многие помнят, в нашу страну хлынули разнообразные сектанты. Но народ в этой области жил традиционный, и, как ни скакали на стадионе неопятидесятники (движение внутри христианства, в основном среди протестантских общин. – Прим. ред.), как ни завлекали многоженством мормоны, как ни морочили головы спешащим прохожим иеговисты, среднерусский народ не поддавался.
И тут случилась беда. Дело в том, что жили в этом городе еще и католики. Причем не только в областном центре, но и в некоторых районах. Непонятно было, откуда они взялись: кто говорил о сосланных участниках польского восстания, принесших свою веру, кто о пленных немцах, но факт в том, что жили они там исторически. Собственно, в советские годы никого они не волновали, даже, наоборот, забавно было: идет этакая баба Глаша с латинским молебником, и все на нее таращатся. Храма у них не было, собирались по домам, но в силу малочисленности и экзотичности их не трогали. А в перестройку даже разрешили открыть молельный дом.
И вот в самом начале 90-х, когда СССР приказал долго жить, в Великий Пост в областной газете появилась заметка: «Вчера наши братья-католики отметили Пасху. Богослужение возглавил новый ксендз, отец… (назовем его Тадеуш). Присутствовали учащиеся воскресной школы. Музыкальное сопровождение – солист N-ской филармонии, народный артист Чувашской АССР Леонид Розенфельд». Да, римская курия вспомнила про среднерусских католиков и прислала туда настоящего ксендза. Родом ксендз был из Западной Белоруссии, по национальности поляк и очень образован. Он даже учился в Риме, а по слухам, которые сразу же дошли до епархиального секретаря православной епархии, состоял членом ордена иезуитов.
И вот с этой новостью епархиальный секретарь и явился к Владыке.
Владыка по случаю великопостного понедельника сидел за столом и трапезничал солеными грибочками с квашеной капустой. В маленькой хрустальной вазочке лежали холодные бочковые соленые огурчики, в другой – соленые помидорки, а на тарелке кузнецовского фарфора дымилась печенная в золе картошка. В запотевшем кувшине рдел сводивший зубы морс. Владыка был постник и вкушал все строго по уставу.
Услышав сообщение епархиального секретаря, архиепископ задумался. Ну, ладно, хрен с ним, с Розенфельдом (в голове Владыки проплыл холодец с хреном, который терли для него в Свято-Троицком женском монастыре), может, он и вправду немец. Ну понятно, ксендз приехал – перестройка! Но вот иезуит из Белоруссии… этот делов наделает. Да, собственно, уже начал: только приехал, а уже воскресную школу открыл.
Владыка не то чтобы сильно не любил католиков. Скорее, наоборот, уважал. Но побаивался. Он был из никодимовцев, и когда-то сопровождал авву в Рим. И вот именно в Риме он понял, насколько католики богаты. И коварны – сейчас сразу миссионерствовать начнут.
В голове его созрел хитрый план. «А когда у нас иудейская пасха?» – спросил он епархиального секретаря. Тот не помнил. Тогда Владыка велел пригласить епархиального электрика, еврея дядю Моню и епархиального же водителя, татарина Тимура, которые с упоением рассказали архиепископу, какие праздники мусульмане и иудеи отмечают весной.
К Благовещению и муфтий, и раввин получили приглашения на архиерейский прием. А ксендз – нет.
Команда поваров расстаралась: запеченная осетрина, соленый муксун, черная и красная икра и даже камчатские крабы. Раввин, конечно, от крабов отказался и пытался отказаться от осетрины, но владыка достал лупу и показал мелкие чешуйки, доказав, что осетр вполне кошерен. А муфтий уписывал крабов за обе щеки под черносмородинную настойку.
В общем, посидели хорошо. Под конец Владыка произнес тост: «За традиционные религии!», в котором вспомнил, как православные, мусульмане и иудеи вместе противостояли католической экспансии в эпоху крестовых походов. Все выпили и поцеловались.
Вскоре наступил Песах. В синагоге места было маловато, да и правоверные иудеи вряд ли были бы рады визиту архиепископа. Но раввин нашел выход: в машину племянника дяди Мони загрузили несколько пачек мацы и ящик кошерного израильского вина (хитрый раввин успел узнать, что когда владыка молодым игуменом служил в Русской Духовной Миссии, то отдавал ему предпочтение). Владыка сначала задумался, что делать с мацой, а потом порылся в Требнике Петра Могилы и нашел Чин благословения и очищения Вина, и Елея, Меда, или иного пития, или «ияди коелибо, виейже приключитися животну некоему в скверну впасти», который и совершил над иудейскими дарами.
В оставшееся до Пасхи время все епархиальное управление во главе с Владыкой дружно хрустело мацой. К Пасхе же Владыка отправил и раввину, и муфтию множество крашеных яиц, куличей и творожных пасох, естественно, пригласив их на пасхальный обед. На Курбан-Байрам муфтий кормил бараниной и чак-чаком, под Йом-Кипур постарался раввин (правда, по-тихому, в ресторане «Московский»). В проповедях же каждый из них всегда подчеркивал гнусную роль крестоносцев в истории.
Ксендз-иезуит недоумевал, почему интеллигентные жители города, сначала радостно встретившие представителя «культурного христианства», теперь стали при встрече нервно покашливать и отворачиваться. Архиерей же, муфтий и раввин продолжали обмениваться подарками на все праздники. И каждый год Владыка в полном облачении совершал Чин освящения мацы, как стали называть его епархиалы.
И Владыка тот уже давно преставился, и муфтий, и даже раввин, доживший почти до ста лет, но в N-ской епархии обычай освящать мацу держался много лет. Может, и сейчас новый митрополит мацу освящает и ест. А католики так и сидят в своем молельном доме.
Вот так!
==