Про круглые глаза,
или Воспоминание о патане
Сегодня я, похоже, ввел коллег в когнитивный диссонанс, явившись подтверждать свою высшую категорию по анестезиологии-реаниматологии в подряснике и с крестом. Если учесть, что хожу я пока с палочкой, то вид был преумилительный – во всяком случае, когда я вышел из кабинета, то увидел несколько пар круглых от удивления глаз.
Так на меня смотрели только в… Впрочем, по порядку.
Патанатомия (наука, изучающая патологические болезни и процессы. – Прим. ред.) мне не давалась. Ну не мог я все это запомнить! Честно пытался учить, но… Впрочем, морфологические дисциплины, где зубрежка – краеугольный камень, вообще были моим слабым местом. Это потом уже учебник по патанатомии и монография Цинзерлинга стали настольными книгами, а Давыдовского я почитаю наряду со столпами богословия. Но тогда – увы.
Да еще угораздило меня обрести на этой кафедре двух врагов, вернее врагинь. Обозначим их обеих буквами Л.К. Одна из них была сотрудницей и даже вела нашу группу, замещая во втором семестре нашу любимую преподавательницу с пушкинским именем, легшую на сохранение. Другая была аспиранткой кафедры детской патанатомии, чьей-то то ли дочкой, то ли внучкой, и отличалась редкой некрасивостью. Не уродством, а именно некрасивостью. А в нашей группе девчонки были как на подбор. И я в этаком розарии… Может, по этой причине, может, по какой-то иной, но эта Л.К. питала ко мне необъяснимую ненависть. Нелюбовь же второй, старшей Л.К., объяснить было еще сложнее – у нас даже были общие приятели. Но не сложилось.
Итак, наступает летняя сессия, а я в патанатомии ни бум-бум. И возникает у меня гениальная идея – сдать досрочно вместе с общественными деятелями. В то время комитет ВЛКСМ (Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи. – Прим. ред.) подавал списки своих деятелей на досрочную сдачу экзаменов, мотивируя необходимостью подготовки к стройотрядам. Естественно, что сдавали все хорошо. Членом комитета я тогда не был, но друзей было много, поэтому в списки я попал.
Однако Господь видит все, и я попал на этой досрочной сдаче к человеку принципиальному – доценту Т. Ф. Когой, которая и поставила мне заслуженную пару.
Делать было нечего, пришлось готовиться. Я наизусть выучил все макро- и микропрепараты, вплоть до трещинок в банках и потертостей на стеклышках. Но теория не влезала в голову. Когда на кафедре появилась моя любимая (ну та, с пушкинским именем) преподавательница, я спросил ее о своих шансах. Шансы оказались неутешительными. Внутренние дрязги кафедры наложились на подрывную работу моих врагинь, поэтому никто из преподавателей, принимающих экзамены, у меня их принимать не хотел (а сама Т. Ф. Когой заболела и больше уже на работу не выходила).
«Так что придется тебе сдавать Бабке!» – подытожила беременная красавица страшным голосом. Бабка – это было страшно. Татьяна Евгеньевна Ивановская, бессменная заведующая кафедрой с 1955 года и обладательница зловещей клички Бабка вызывала ужас среди студентов. Ученица великих патоанатомов Давыдовского и Скворцова, корифей детской патанатомии, она ничего и никого не боялась, ее невозможно было разжалобить ничем, и про нее ходили слухи, что она даже приходит ночами в свой любимый морг Морозовской больницы. Ей тогда было не так много лет – всего 72 (а дожила она до 90-летнего возраста), но худоба и трость делали ее старше, поэтому в глазах студентов она выглядела если не основательницей, то как минимум первой студенткой Высших женских курсов.
Известие об ужасных перспективах меня удручило. Хихикающие рожи обеих Л.К. сопровождали меня при каждом походе на кафедру, и тогда я решил, что будь, что будет: Бабку мне все равно не миновать.
Наступил день экзамена. Я вытянул билет (как сейчас помню, первым вопросом была скарлатина, а вторым – лимфогрануломатоз) – одна Л.К. была на билетах, а вторая – на зачетках – и пошел готовиться. В голову ничего не приходило. Я тоскливо сидел и прикидывал, через какое время я выйду отсюда с очередной двойкой и пойду пить пиво на Даниловском рынке.
А БАБКА была в ударе. Пять двоек подряд – это вам не шутка. И вот вражина Л.К. приглашает меня к экзаменатору. Понятно, к какому.
Препараты я ответил быстро. Надо было приступать к билету. Вариантов, собственно, приходило в голову только два: либо сразу отказаться, либо попробовать на авось. Решил пойти вторым путем – «погибаю, но не сдаюсь!»
Терпения выслушивать мою ахинею о патологической анатомии скарлатины у Бабки хватило ровно на три минуты, после чего она вежливо поинтересовалась у меня, почему я пришел на экзамен уже второй раз неподготовленным. Ну раз есть вопрос, значит, должен быть и ответ: негоже же ставить уважаемого профессора в идиотское положение. И я радостно так отвечаю:
– Извините, Татьяна Евгеньевна, мне трудно даются морфологические дисциплины. Вон у меня и по анатомии трояк, и по гистологии трояк.
– Так, может, вам трудно дается обучение в институте? – с подковыркой спрашивает Бабка.
– А вот и нет. Я по сути своей – клиницист, что вижу, о том и пою. Вот по хирургии – четыре, по пропедевтике – и по одной, и по другой – тоже четыре. Вот если бы вы меня спросили о признаках смерти, я бы ответил…
– Почему? – заинтересованно спрашивает Бабка.
– А я на труповозке раньше работал, – говорю я гордо.
И тут происходит невероятное. Главный детский патологоанатом МЗ РСФСР, заведующая кафедрой патологической анатомии детского возраста педиатрического факультета Второго МОЛГМИ им. Н. И. Пирогова, лауреат всевозможных премий, доктор медицинских наук, профессор Татьяна Евгеньевна Ивановская, поставившая уже на этом экзамене пять двоек подряд, тяжело опираясь на палку, приподнимается и ласково говорит:
– Ну что же вы, коллега! Посидите еще, поготовьтесь…
Такого не было никогда и ни с кем. Чтобы страшная Бабка студенту-раздолбаю пошла навстречу – да это просто невозможно.
Я рванулся, а мое-то место уже занято следующей жертвой. Я подсаживаюсь к нашей ленинской стипендиатке: «Мариша, срочно, хоть два слова по билету!» Мариша быстро мне что-то наговаривает, врагини помешать не могут – мест свободных в аудитории больше нет, и через некоторое время я плавно следую за экзаменационный стол.
Нет, конечно, я получил трояк. Собственно, ничего другого я и получить не мог – во-первых, после двойки, во-вторых, с такими знаниями. Но рад я был так, как не рад был некоторым пятеркам.
А когда я выходил из аудитории, гордо помахивая зачеткой, в которой красовалась эта самая тройка, меня провожали круглые от удивления и мистического ужаса глаза обеих Л.К.
Да, а какова же мораль всей этой истории? А мораль очень проста: во-первых, никогда не стоит опускать руки, а во-вторых, диалог всегда продуктивен. Вот так.
