Когда «партизаны» насытились и разбрелись по импровизированным лежанкам, Никитин сходил в угол, где были сложены припасы, и принес оттуда несколько высушенных листьев, на этот раз не круглых, а маленьких и продолговатых. Ловко скрутил из них что-то вроде толстой сигары, достал из кармана два камня, высек ими искру, от которой затлела разлохмаченная обугленная тряпка, прикурил и с наслаждением затянулся. Лесовой терпеть не мог табачного дыма, но от сигары Никитина в воздухе распространился приятный аромат, лишь отдаленно напоминавший ненавистный запах и не вызвавший неприятных ощущений.

— Хочешь? — спросил он Николая.

— Спасибо, не курю.

— Тогда рассказывай, что с тобой случилось? Как тебя сюда занесло? Когда?

— Да я и сам ничего не понимаю!

Лесовой решил не открывать тезке правду, пока сам не определится в расстановке здешних сил и лично не убедится, кому можно доверять, а кому нельзя. Выложил легенду, придуманную вместе с доктором для таких случаев:

— Стою возле машины на заправке в Сусумане, вдруг перед глазами что-то сверкнуло, будто по кумполу кто-то стукнул. Я и отключился. Сколько без сознания был, не знаю. Думаю, недолго. А когда пришел в себя, вокруг эта пустыня и звезды на небе незнакомые. Пошел, куда глаза глядят. Когда проголодался, рискнул один шарик съесть, что на листьях растут, сразу легче стало. Потом, слава богу, вас встретил.

Он посмотрел на Никитина и заметил в его глазах искорку сомнения. Впрочем, она быстро погасла, и Николай решил, что ему показалось.

— Смотри-ка! — покачал головой Никитин. — Такого у нас еще не бывало! Нас всех сюда вампиры притащили, и сразу в облачную зону. А такого, чтобы сам по себе… первый раз вижу!

— А как ты сбежал от них? — спросил Лесовой, стараясь соскочить с неудобной темы.

— Понимаешь, — на лице тезки появилось злое выражение, — эти твари не церемонятся. В первый же день такую пытку страхом устроили, что до сих пор кричу во сне, как вспомню. Вроде как испытание, кто на что годен. В основном на этой пытке люди сразу ломаются и идут прямиком в забой. Я до конца выдержал, но как-то догадался, что нельзя этого показывать, и сделал вид, что тоже сломался. Поверили, суки бледнолицые, тоже в забой отправили. А могли бы в охрану определить, но там бы я точно долго не выдержал, сразу бы кого-нибудь из тварей-охранников замочил. Кормили нас какими-то помоями, водорослями, что ли. И что-то туда подмешивали, от чего люди дуриками становятся, вот как эти, — он показал взглядом на «обкуренных». — Зато сил эта баланда дает столько, что работают, как кони. А меня почему-то не берет. Не насчет работы, конечно. Сил и у меня так прибавилось, что в одиночку можно грузовик железа разгрузить. Я, конечно, скрыл, что соображаю все, как и раньше, чтобы не выделяться, а сам приглядываюсь, как тут у них охрана организована. Хреновенько организована, скажу я тебе. Если бы не были работяги оболванены, давно бы уже разбежались. Только сначала всю охрану бы передавили. Они-то, гады, еще хуже своих хозяев, вроде как полицаи у фашистов! В общем, осмотрелся я и через несколько дней сделал ноги. Дошел до пустыни, да там бы и остались мои косточки навсегда, если бы меня добрые люди не встретили, вроде как мы тебя сегодня.

— Ну, меня, положим, не слишком по-доброму встретили, — справедливо заметил Лесовой, — чуть стрелу в меня не всадили!

— Так не всадили же! — смущенно ответил Никитин. — Никто тебя кончать не собирался. Так, для острастки стрельнули. Проверка на вшивость, так сказать.

— Ладно, проехали! А кто эти люди?

— Такие же, как и я. Есть и беглые. Но в основном вот такие болванчики, — ответил Никитин, показав на «обкуренных». — Мы их с пограничной полосы уводим, из-под носа у охраны. Понимаешь, таких, как я, на которых вампирское варево не действует, слишком мало, чтобы за счет нас численность свободных поддерживать. Жизнь у нас неспокойная, а потому и смертность среди нас слишком высокая. Поэтому и уводим торчков. Вампиры их пролетариями называют, представляешь? Скоро они очухаются, через ломку пройдут и снова нормальными людьми станут. Таких команд, как моя, несколько. С теми, которых в первый день в пустыне встретил, я больше года ходил, а месяц назад свою команду стал сколачивать.

— Что ты заправляешь! — возмутился Лесовой. — Каких там больше года? Да мы с тобой всего месяц назад на колымской трассе встречались!

Поймав тезку на самом нахальном вранье, теперь он усомнился во всем услышанном.

— Делать мне больше нечего, как байки тебе травить, — зло ответил Никитин, растирая о камень докуренную до самых пальцев самокрутку. — Погоди, еще и не такое увидишь. Здесь все не так, как там, дома. Спросил бы у Саламбека, он бы тебе рассказал, чем в прошлой жизни занимался. Да только по-русски он не хочет разговаривать.

— Не хочет или не может? — насторожился Лесовой, глянув на кавказского человека, который сидел на своем валуне и пыхтел огромной самокруткой, втрое большей той, которую скрутил Никитин. — Кто он вообще такой?

— Чеченец, — спокойно ответил тезка.

— Что? — Лесовой вскочил с валуна, на котором сидел. — Может быть, он…

— Сядь и не мельтеши, — не повышая голоса, посоветовал Никитин. — Твой дед еще не родился, когда Саламбек служил в русской армии и воевал с немцами.

— Что-о? — не поверил своим ушам Лесовой. — Что ты мелешь?

— Я же тебе говорю, что здесь все не так, — похоже, Никитин стал злиться. — А ты никак не можешь поверить.

— Говоришь, чеченец? — Николай вдруг понял, что слова тезки можно легко проверить. — Хочешь, я сейчас с ним побеседую?

— Валяй! — пожал плечами Никитин. — Но, если что не так, учти, Бек мой друг, и я за тебя в драку не полезу.

— Сам справлюсь! — буркнул Лесовой и подошел к Саламбеку, который сидел на своем валуне и продолжал курить, бесстрастно глядя перед собой. — Салам алейкум! — произнес он. — Ты нохчи (чеченец)?

— Алейкум ассалом! — ответил тот, не меняя позы, но в голосе послышалась едва слышная нотка удивления. — Да, я нохчи. Это что-то меняет?

Разговор шел на чеченском, которым Лесовой неплохо владел.

— Меня зовут Николай, — сказал он и, чтобы внести ясность, добавил: — Я офицер российской армии.

— Вижу. Я знаю, вы сейчас воюете с нохчий. Ты тоже?

— Да, я тоже воевал! — не стал скрывать Лесовой. — Но не мы начали эту войну.

— Ты не прав. Мне рассказывали.

— Может быть, тебе рассказали не всю правду?

Лесовой отметил, что Саламбек произнес: «ты не прав», а не «ты обманываешь», и это о многом говорило.

Будто не услышав его последних слов, чеченец спросил:

— Так чего ты хочешь от меня, русский военный?

— Скажи, Саламбек, ты давно здесь?

— Я не считаю дни. Несколько лет.

— А какой шел год, когда ты попал сюда?

— Двадцать первый.

— Какой?

— Я же сказал — тысяча девятьсот двадцать первый! — по слогам повторил чеченец. — Или я тихо говорю?

— Прости, — растерянно ответил Лесовой. — Просто неожиданно все это…

— Привыкнешь, — равнодушно уронил чеченец. — Я сначала тоже удивлялся, что Николай младше меня на сто лет. Потом привык.

— Николай сказал, ты не хочешь говорить по-русски, хоть и знаешь наш язык, — произнес Лесовой. — Почему?

— Мне не нравится этот вопрос, но ты говоришь по-нашему, и я отвечу тебе, — ровным голосом ответил Саламбек. — С двенадцатого по четырнадцатый год я и мой двоюродный брат Асланбек служили в личном конвое Его Величества, а когда началась война, мы вместе с ним попросились в действующую армию. Служили в чеченском полку Дикой дивизии. Сам командир дивизии, великий князь Михаил, в шестнадцатом году вручил георгиевские ленты мне и Асланбеку. А потом вы, русские, позволили слугам шайтана убить своего царя и своими руками сдали победу в войне немцам. Ту победу, за которую погиб мой брат и пролил кровь я. Вы навечно опозорили себя, и с тех пор я поклялся не произносить ни одного русского слова. Раньше я считал вас великим народом…

Лесовой понимал, что чеченец скорее отрежет себе язык, чем соврет в таком вопросе, но рассказанное им было настолько невероятно, что разум отказывался переваривать эту информацию. И вдруг у него в мозгу, прочищенном чудодейственным соком, всплыли слова доктора: «„Апостолы“ подчинили себе само время!» Так может быть, это умение распространяется не только на скорость перемещения в пространстве? И они могут выбирать не только место, но и время своих набегов за пленными? Выдергивают нужных им людей откуда захотят?

Вероятнее всего, так оно и было.

— Может быть, ты ответишь еще на один мой вопрос? — спросил он Саламбека.

— Смотря какой, — уронил тот, полузакрыв глаза.

— Ты здесь давно. Ты опытный воин. Почему отрядом командуешь не ты, а Николай? Он же появился здесь гораздо позже тебя. И он русский…

— Ты ничего не понял из того, что я хотел сказать, — ответил чеченец.

— Если так, то ты сам виноват. Значит, плохо объяснил.

— Может быть. Попробую объяснить лучше. Когда-то я подчинялся русскому генералу, великому князю Михаилу. Теперь я подчиняюсь Николаю, простому русскому мужику, и этому есть причина. Мне было очень страшно, когда я попал сюда, так страшно, как не было ни разу в жизни. Мои мозги сдвинулись, и я оказался в рабстве. Гяуры с белыми лицами называли меня пролетарием. А Николай пересилил страх, не смирился. Не я вывел его из плена, а он меня, значит, он сильнее. И поэтому он стал моим командиром, а не наоборот. Только для него я сделал исключение, разговариваю с ним на вашем языке. У тебя есть еще вопросы? — и Саламбек посмотрел на Лесового тяжелым взглядом, показывая всем видом, что хватит копаться у него в душе.

— Нет, пожалуй, — ответил Николай. — Спасибо и на этом.

Он вернулся на свое место рядом с тезкой. Теперь, когда он убедился, что тот говорил чистую правду, у него возникло множество других вопросов.

— Скажи, Николай, а что это у вас за оружие такое несерьезное? У вас с металлом плохо?

— Неправильное выражение, — ответил тот. — Не плохо, а совсем никак. В штольнях полно металлических инструментов, но вынести оттуда даже какую-нибудь несчастную лопату нет никакой возможности. У них там металлоискатели на каждом выходе.

— Из-за этого вы с игрушечным оружием бегаете?

— А вот это ты зря! — усмехнулся Никитин, вытащил из-за пояса деревянный кинжал и сильным ударом вогнал его в валун, на котором сидел. К удивлению Лесового, острие на несколько сантиметров вошло в камень.

— Что, глазам своим не веришь? — увидев изумление Лесового, засмеялся Никитин. — Я тебе третий раз повторяю — здесь все не так!

— Ничего не понимаю! — честно сознался Лесовой.

— Все очень просто! — сказал Никитин. — И в то же время ни хрена не понятно. Ночью отламываешь сук от дерева, выстругиваешь из него то, что тебе нужно, хоть нож, хоть копье. Древесина здесь мягкая, податливая. А как выстругал, кладешь на день под солнце, а вечером забираешь готовенькое. Вот как этот кинжал. Его топором не перерубишь, только железо зазубрится. Пробовали.

— Ничего себе! — воскликнул Лесовой, с трудом, враскачку, выдергивая оружие из валуна.

Камень был пористый и мягкий, наподобие пемзы, но не настолько же мягкий, чтобы так легко загнать в него деревянный нож! Он попробовал кинжал на изгиб, но, сколько ни пытался, не смог этого сделать. На вид и вес древесина ничем не отличалась от обычной, зато твердость ее была невероятной. В этом он убедился, подняв небольшой камень, уже не пористый, а сплошной, похожий на гранит. Острие кинжала легко оставляло на нем царапины, ничуть не затупившись при этом.

— Вот такое у нас оружие! — сказал Никитин.

— И часто применять приходится?

— Часто, — кивнул с досадой тезка. — Останешься с нами — увидишь. Впрочем, куда тебе деваться? Разве что к вампирам идти…

Лесовой увидел, что Никитину не слишком хочется распространяться на эту тему, и задал другой вопрос:

— А почему мы так бежали? На солнце опасно оставаться?

— Не то слово! От человека, оказавшегося днем в солнечной зоне, к вечеру остается один скелет. И не сказать, чтобы солнце было какое-то слишком жаркое. Нет, вроде обыкновенное солнце, несколько минут ты запросто можешь на нем пробыть, и даже кожа не облезет.

— А дальше?

— А дальше никто не пробовал, потому что о последствиях знают. Может, ты хочешь рискнуть?

— Ну уж нет! — передернулся Лесовой. — Никакого желания!

Наевшись и напившись, «обкуренные» давно уже посапывали на своих лежанках. Никитин назначил чернокожего в первую смену караула и предложил Лесовому:

— Давай-ка и мы ложиться. Кто знает, дадут ли нам сегодня отдохнуть?

Николай не понял этих слов, потому что заботило его совсем другое, и спросил, укладываясь рядом с Никитиным:

— Скажи, тезка, а чем вы вообще занимаетесь? Ты назвал себя и своих товарищей свободными, но что вы делаете, чтобы вернуть себе настоящую свободу? Угоняете «обкуренных», давите охрану, и все на этом? Есть у вас организация, цели, командиры? Надеетесь ли вернуться домой? Или все ваше сопротивление — это несколько партизанских команд, выживающих каждая сама по себе?

Никитин как-то странно посмотрел на Николая, и снова у него в глазах вспыхнула подозрительная искорка, которая, правда, быстро погасла.

— Слишком много ты хочешь узнать с первого раза! — вроде бы пошутил, а в голосе прозвучало недовольство. — Есть у нас и организация, и цель, и командир, по прозвищу Зверь. Вот это, я тебе скажу, всем командирам командир! Его кто ни увидит, сразу по стойке «смирно» тянутся! Говорят, его в свое время сам Лаврентий Павлович Берия побаивался. А ты говоришь!

Он потянулся, сладко зевнул и сказал:

— А теперь все, спать! Ты возьми вон там, в углу, пику и положи рядом с собой. На всякий случай. И вот что я тебе еще скажу: в этом мире главное правило — никого и ничего не бойся, каким бы страшным оно ни казалось. Если испугаешься, оно возьмет верх, и тогда тебе кранты.

Лесовой сходил за пикой, оказавшейся заостренным деревянным колом невероятной твердости, и хотел расспросить тезку подробнее, что это за страшное «оно», которого не следует пугаться, но Никитин уже заливисто храпел, отвернувшись лицом к стене. А Николай еще долго вспоминал, где слышал такое знакомое сочетание слов «Зверь» и «Берия». Воспоминание ускользало от него, будто юркая ящерка, и ухватить его за хвост удалось только в тот момент, когда сознание стало заволакиваться сном. Лесовой вздрогнул, как часто бывает с засыпающими, и радостно улыбнулся. О пропавшем без вести в августе сорок первого командире парашютно-десантного батальона особого назначения Звереве Иване Кирилловиче и особом интересе, проявленном к его судьбе наркомом внутренних дел Лаврентием Павловичем Берия, он читал в «секретных материалах»…