Вторник.

Прошло почти двое суток с тех пор, как я выставила Самуэля из дома. Я с ума схожу от тревоги. Ночью глаз не сомкнула. Ворочалась в постели, молилась, постоянно проверяла мобильный – нет ли весточки от сына.

Перед выходом из дома покормила дрозда. Мне кажется, он смотрел на меня обвиняюще.

Хотела послать Самуэлю эсэмэс, но передумала.

Восемнадцать лет.

Самуэль уже почти взрослый, хоть его поведение и оставляет желать лучшего. И если не преподать ему урок сейчас, то он никогда ничему и не научится.

Крупная женщина в спортивном костюме подходит к кассе с тележкой, до краев нагруженной полуфабрикатами.

Я на автомате улыбаюсь, покупательница улыбается в ответ.

– Какая чудесная погода сегодня, – отмечает она.

– Наконец наступило лето, – киваю я. – Я уже и не ждала, что это случится. Я имею в виду, весна такая холодная, но тепло тут и…

Я ловлю себя на том, что мелю чепуху и замолкаю. Щеки вспыхивают. Но женщина только улыбается в ответ.

Начинаю сканировать товары, но тут же останавливаюсь:

– Вы в курсе, что эти сыры чеддер идут по девяносто девять крон за два? – спрашиваю я. – У нас сейчас сырная неделя. Может, хотите взять еще один?

– Большое спасибо, возьму, – благодарит она, поворачивается и идет к полкам с сырам.

Мне нравится моя новая работа.

Я всего три недели в супермаркете «Ика», но уже чувствую разницу по сравнению с работой на неполный день в школьной столовой гимназии Худдинге. Тут я имею дело со взрослыми приятными людьми, которые не швыряют блюда о стену, не кричат и не прибегают к непристойностям, выражая свое мнение о качестве еды.

В супермаркете даже послали на курсы и обещали в долгосрочной перспективе карьерное развитие. Все то, что было невозможно столько лет, снова стало возможно теперь, когда Самуэль повзрослел и стал спокойнее.

Почти взрослый.

Годы так быстро пролетели.

Кто-то кладет мне руку на плечо. Я оборачиваюсь.

Это Стина Свенссон, заведующая магазином. Женщина лет шестидесяти с ярко-рыжими волосами и загорелой кожей после солярия.

– Вижу, дела идут хорошо, – отмечает она. – Ты любезна с покупателями. Это очень важно.

– Спасибо, – благодарю я с улыбкой, чувствуя, как горят щеки.

Кто-то прокашливается, я отвожу взгляд от Стины, но вместо крупной женщины передо мной стоят двое полицейских в униформе.

– Пернилла Стенберг? – спрашивает полицейский постарше. На вид ему под пятьдесят. У него пивной животик и волнистые седые волосы.

– Да?

– Мы из полиции, – сообщает он, хотя это и так понятно. – Мы хотели бы поговорить с вами о вашем сыне Самуэле. У вас будет несколько минут?

Сердце уходит в пятки.

– С ним что-то случилось? – шепчу я. Стина легонько сжимает мне плечо.

Полицейские переглядываются.

– Нет, мы тут по другому поводу, – отвечает полицейский помоложе и проводит рукой по козлиной бородке. – Мы можем поговорить наедине?

Мы стоим на складе среди коробок, нагроможденных одна на другую. Тут тесно, пахнет мокрым картоном и гнилыми фруктами.

– Вчера около девяти вечера вашего сына видели в компании опасных преступников в промышленном районе к югу от Фруэнгена, – сообщает полицейский постарше, пытаясь поймать глазами мой взгляд. – У нас есть все основания подозревать, что эти лица торгуют наркотиками и что ваш сын тоже вовлечен в эту торговлю.

– О нет, – шепчу я, чувствуя, как меня шатает. Делаю глубокий вдох, опираюсь руками о колени. Голова кружится, в ушах шумит.

Слова полицейского не вызывали у меня шок, нет. Я, конечно, старомодна, но я не дура. Я сразу поняла, что было в пакетиках у Самуэля, и давно уже заметила, что он откуда-то берет деньги. Естественно, я его спрашивала, но он выдумывал разные подработки, а дорогая одежда, по его словам, вся из аутлетов.

Полицейский неуклюже поглаживает меня по плечу.

– Послушайте. Самуэль еще молод. Еще можно вмешаться и помочь ему. Но для этого нам нужно его найти. Вам известно, где он?

Я выпрямляюсь, смотрю ему в глаза, опираюсь на пирамиду из коробок, которая угрожает обвалиться под моей тяжестью.

Медленно качаю головой.

– Нет, не знаю. Я выставила его из дома в воскресенье. Нашла кое-что…Что-то, что…

На мгновение думаю, не солгать ли, но ложь – это грех. Если Самуэль сделал что-то противозаконное, то должен понести наказание, искупить свой грех.

– Не знаю, что это было, – продолжаю я. – Похоже на белый порошок в маленьких пластиковых пакетиках. Я решила, что это наркотики, и выгнала его из дома. С тех пор я ничего от него не слышала.

Как я ни стараюсь, не могу удержать слезы. Они ручьем текут по щекам, размазывая макияж, который я так старательно наносила утром перед зеркалом в ванной.

Полицейский не обращает внимания на мои слезы, но мягко спрашивает:

– Что вы сделали с пакетиками?

– Выбросила. В мусоропровод.

Возникает пауза. Я вижу, как полицейские переглядываются. Наверняка думают, что я чокнутая. Чокнутая мать-неудачница, не способная даже на такую малость, как воспитать из сына законопослушного гражданина.

– Ладно, – говорит полицейский. – В помойке они вряд ли кому-то навредят. Когда это было?

– В воскресенье. В половине восьмого. Так мне кажется. Я не смотрела на часы, но помню, что сразу после этого приехал мусоровоз. Я подумала, что странно, что он приехал так поздно, да еще и в воскресенье. Они теперь забирают мусор крайне нерегулярно. Видимо, какие-то проблемы с ключами…

Старший полицейский прокашливается. Судя по всему, проблемы с вывозом мусора в Фруэнгене его мало интересуют.

– У вас есть представление, куда он мог пойти? Может, к родственникам?

– Его отца нет в живых, – отвечаю я коротко. – Дедушка в больнице. Других родственников у нас нет.

У меня ноет в груди при мыслях об отце.

У него рак, он умирает в хосписе. Я пыталась заставить Самуэля навестить дедушку, объясняла, что ему недолго осталось, но Самуэль категорически отказался.

Не знаю, страшно ли ему или просто плевать.

– А друзья?

Качаю головой.

– Нет, хотя… У него есть один друг. Лиам. Лиам Линдгрен. Он живет по-соседству. Дом номер восемь по нашей улице, если я не ошибаюсь. Они дружат с детства. Помню, уже в первом классе они были не разлей вода. Но вряд ли он ночует там. У них тесно. И собаки. Две или три. Не помню точно, но больше одной. Ой, что я говорю, у них две собаки. Крупная сдохла весной. Что-то с желудком. У собак такие чувствительные желудки.

Я замолкаю.

В который раз напоминаю себе, что не стоит столько болтать, особенно о всякой ерунде, которая не интересна полиции. Какое им дело до собак Лиама.

Полицейский достает визитку и кладет мне в руку.

– Позвоните, если он с вами свяжется. Мы хотим ему помочь, но нам надо с ним поговорить.

Я киваю и утираю слезы тыльной стороной ладони. Потом поправляю блузку и открываю дверь в торговое помещение.

Полицейские идут к выходу, а я остаюсь стоять в дверях склада.

Стина и крупная женщина все еще стоят у кассы и смотрят на меня во все глаза.