Манфред
Берит наливает нам с Малин и Ханне чаю. Солнце садится, погружая Урмберг в темноту.
– Я так за тебя рада, – повторяет Ханне, накрывая мою руку своей.
– Я тоже рад. Она очнулась два дня назад, еще непонятно, как она будет восстанавливаться. Нам предстоит тяжелая работа. Лечебная физкультура, логопед и так далее.
Я думаю о своем утреннем визите в больницу. Я смотрел Наде в глаза, а она смотрела на меня.
Она открыла рот, словно хотела что-то сказать, но с губ не слетело ни звука, хотя трубку у нее из шеи уже вынули, а ранку зашили.
Но она моргала.
Мой ребенок может моргать. Встречается со мной взглядом. И по ее глазам я видел, что она не пустая оболочка, а моя дочка Надя.
Врачи сказали, что первое обследование показало проблемы с речью и моторикой правой половины тела.
Но это ничего.
Мне все равно, если Надя останется немой, глухой или парализованной.
Самое главное, что она жива. Что моя девочка, выпавшая из окна, жива.
И что мы, бывшие обычной семьей до того рокового утра, снова заживем прежней жизнью.
Перед глазами встает несчастное лицо Перниллы Стенберг.
Не всем так повезло, как мне. Не всем удается вернуть своего ребенка.
Несмотря на то, что коллеги двое суток прочесывали Мархольмен, Самуэля Стенберга не нашли. И хотя я не говорил этого Пернилле, я уверен – Самуэля нет в живых.
Он лежит где-то на дне морском, обернутый цепью из рыбацкого сарайчика.
Странное совпадение, в котором я вижу божественный замысел: женщина, называвшая себя Ракель, утонула, перекрученная цепями. Когда ныряльщики достали тело, было уже поздно.
Сюзанна Бергдорф мертва.
Моторка, которую Малин обнаружила в сарае, принадлежала Виктору Карлгрену, точнее, его семье. Мы не знаем, почему она ею не воспользовалась, наверно, решила, что будет проще скрыться вплавь.
Изучив ее электронную почту и эсэмэс, мы восстановили картину событий. Преступница заманивала молодых парней обещаниями работы и накачивала наркотиками. Они умирали из-за обезвоживания организма и истощения. Химический анализ показал высокое содержание опиатов и других наркотических средств в тканях.
Техники нашли следы крови и волосы в садовой тачке. Из этого мы сделали вывод, что Сюзанна Бергдорф подвозила тела к краю террасы на тачке и сбрасывала вниз. Это и было причиной травм. Внизу она обматывала их покрывалом и цепями. Потом вывозила в море на лодке и сбрасывала в воду.
Она наверняка пользовалась и старой лодкой Биргера Ямтмаркса, той, с которой и упала в воду. ДНК Виктора Карлгрена нашли под ногтями Юханнеса Ахонена потому, что тот поцарапал его в доме Ракель. Мы не знаем, за кем ухаживал Самуэль, но надеемся найти труп и идентифицировать.
Что касается Улле Берга, то тут картина до конца не ясна.
Он был, как нам известно, бойфрендом Ракель.
Может, попытался остановить ее и поплатился жизнью. Возможно, он был ее первой жертвой. И его убийство подтолкнуло ее к остальным.
– Так вам нужна моя помощь, чтобы понять? – спрашивает Ханне, собирая кудрявые волосы в пучок на затылке.
– Мы все к этому стремимся. Понять. Каждый раз, когда случается что-то ужасное, люди пытаются понять. Но не все поддается пониманию и не всегда. Иногда в чудовищных поступках людей нет логики.
– А если попытаться? – уговариваю я, зная, что Ханне нравится, когда ее упрашивают.
– Покажи мне дневники, – просит Ханне.
Я достаю папку с бумагами и нахожу копии дневника Ракель, который мы нашли в доме. Там содержатся краткие записи о том, какие медицинские препараты она давала юношам, об их самочувствии и росте популярности ее блога. Но там попадаются и ее мысли. Я протягиваю листы Ханне.
Мы читаем в тишине.
Ночью мне приснилась Скроллан – наша серая с белым кошка, которую мы завели, когда мне было восемь. И во сне я словно вернулась в прошлое. Все происходило точно так же, как и тогда, только во сне. Скроллан сидела у меня на коленях. Я не хотела, чтобы она уходила, хотела погладить ее еще немножко. Попыталась удержать ее, схватила за лапку, но сделала что-то не так. Раздался какой-то треск, и лапка странно загнулась.
Я бросилась к папе. Сказала, что киска зацепилась ногой, когда прыгала с книжной полки.
Папа осмотрел ее, сказал, что лапка действительно поранена, и мы поехали к ветеринару. Медсестра погладила меня по голове, сказала, что я хорошая хозяйка, потому что сразу заметила, что моей кошке плохо. Дала мне мороженое и держала за руку, пока ветеринар обследовал кошку.
Ветеринар тоже одобрительно кивал, слушая мою историю. Сказал, что хотел бы, чтобы все владельцы домашних питомцев были как я. Чтобы отвозили питомца к врачу сразу, как только заметили, что ему плохо. Это избавило бы животных от ненужных страданий.
В школе я снова и снова рассказывала эту историю.
Одноклассники стояли вокруг и внимательно слушали. Никто не дразнил меня толстой и уродливой. Учительница тоже хотела послушать историю. Под конец я даже нарисовала произошедшее на рисунках. Учительница повесила их на стену, и они висели там несколько лет до самого окончания начальной школы.
– Любопытно, – отмечает Ханне и делает пометки в блокноте.
– Ты тоже думаешь, что она психопат-садист? – спрашивает Малин.
Ханне отвечает не сразу.
– Не уверена.
– Есть еще одна запись, которую стоит почитать, – говорю я, роясь в бумагах.
Одна из моих подписчиц написала, что хочет прислать мне пирог. Самый настоящий ПИРОГ! Как тогда с Андре. Когда он заболел, все соседи приходили нас навестить с пирогами и булочками. Подстригали лужайку, убирали снег, обрезали деревья.
Это было так приятно.
Но быстро прошло.
Наверно, нашли себе другие, более интересные трагедии – матерей, больных раком, детей в инвалидных креслах, парализованных, бездетных, уродцев, умирающих – всех тех, кто ОТОБРАЛ у нас с Андре все внимание. НИКОГО больше не интересовал рассеянный склероз, когда у соседа обнаружили рак печени и жить ему оставалось два месяца.
Я просто хотела снова вернуть себе всеобщее внимание. Снова почувствовать эту любовь и заботу.
Ханне снимает очки и смахивает капли пота со лба. Медленно кивает и лист бумаги на стол. Взгляд устремляется в цветущий сад за окном. Выражение лица сосредоточенное и грустное. Оно делает ее старой.
– Андре – это ее муж?
Я киваю и убираю бумаги в папку.
– Можно еще раз взглянуть на блог?
– Конечно.
Я подвигаю к ней ноутбук.
Ханне просматривает посты, то и дело хмыкая и кивая.
– Как я и думала.
– Что?
– Сюзанна Бергдорф начала вести блог после того, как с сыном случилось несчастье. Она быстро набрала подписчиков. Больной ребенок на фоне морского пейзажа – беспроигрышная концепция. Но вот что кажется мне любопытным.
Она показывает на количество лайков и комментариев.
Мы с Малин наклоняемся, чтобы лучше видеть.
– Вначале она писала, что состояние сына улучшается и что есть надежда, что он очнется. И что происходит? Количество лайков резко уменьшилось. Никому не интересно читать об обычном здоровом юноше. Людям хотелось читать про страдание, горе, болезни, трагедии. Потом сыну неожиданно стало хуже, и блог стал мегапопулярным. И тогда…
– Что? – восклицает Малин.
И тогда Сюзанна греется в лучах солнца всенародной любви, оказывается в центре всеобщего внимания, – с грустью отвечает Ханне. – Оказывается в центре всеобщего внимания, как она и писала в дневнике.
Мы молчим.
– Думаю, Ракель охотилась за лайками и подписчиками, – продолжает Ханне. – Людям нравился ее блог. Им нравилось читать о том, как она… страдает. Для нее это было игрой, цель – добыть как можно больше лайков. Но в результате этой игры погибли невинные люди.
У меня по коже бегут мурашки. Вспоминаются слова Малин при виде зевак, фоткающих дорожное происшествие.
Что за черт! Все с ума посходили!
Я думаю об Афсанех: она тоже фоткала Надю и выкладывала фотографии на форуме для родителей больных детей. И о Мартине, бывшем коллеге Афсанех, который утверждал, что нарциссизм в последнее десятилетие получил большее распространение. Люди готовы на все ради популярности в Интернете.
– Что ты хочешь сказать? Что Сюзанна сама сделала так, чтобы сыну стало хуже? – уточняю я.
– Да, – спокойно отвечает Ханне. – Сыну и, возможно, мужу тоже. А после этого начала искать новые жертвы. Она была и львом, и ягненком. Выхаживала своих жертв и ранила их, как в том стихотворении. Все совпадает. Все началось с той истории с кошкой. Тот случай и посеял в ней семена зла. Вскоре родители заболели и умерли. Может, за ними она тоже ухаживала. Это только усилило травму. Потом муж заболел. Сюзанна его выхаживала. Она была полна мотивации. Профессия аптекаря была только на руку. И снова она получила признание. От медсестер и друзей, как в Интернете, так и в жизни. И сделала все, чтобы оставаться в центре внимания. Может, она не хотела его убивать, просто так вышло.
– И история повторилась с сыном?
– Да, с той только разницей, что Сюзанна завела блог и профили в социальных сетях. Чем хуже было сыну, тем популярнее становился блог. И она взяла инициативу в свои руки. Сделала так, чтобы он не выздоровел. Скорее всего, он умер в результате ее так называемого ухода.
Ханне умолкает.
– Это же ужасно, – всхлипывает Малин и закрывает лицо руками.
– Она была не в силах пережить смерть Юнаса, – продолжает Ханне, не обращая внимания на реакцию Малин. – И, чтобы заполнить пустоту, заменила сына его помощником. А дальше все повторялось по одному сценарию. Смотрите сюда.
Она открывает пост, опубликованный шесть месяцев назад.
Коммуна приняла решение, что нам достаточно трех часов помощи в день. Из-за этого ни я, ни мой бойфренд не можем работать полный день. Помогите нам – переведите деньги на номер, указанный ниже. Любая сумма пригодится! Заранее спасибо всем чудесным людям, отозвавшимся на этот крик помощи!!
– Она просила подаяния в Интернете и обманным путем получала различные социальные пособия. Не знаю, о каких суммах идет речь, но это, должно быть, тоже подталкивало ее искать новых жертв на место Юнаса.
Малин утирает слезы.
– Простите мою чувствительность. Но как такое вообще возможно? Кто способен на такую жестокость?
– Психически нездоровый человек, – спокойно отвечает Ханне, пригубляя горячий чай. – С серьезными отклонениями. Сюзанна умела манипулировать людьми. Лгала всем и каждому. Это указывает на асоциальное поведение.
Мы снова молчим. Сложно поверить в то, что кто-то способен навредить собственному ребенку, чтобы сделать свой блог самым популярным. Это просто безумие какое-то.
– Если хотите получить диагноз, я могу вам его озвучить, – продолжает Ханне и постукивает ручкой по столу.
Я киваю.
– Делегированный синдром Мюнхгаузена. Münchhausen by Proxy, – с довольным видом объявляет она. – Это когда человек причиняет вред другому, часто своему ребенку, а потом звонит врачам, чтобы предстать спасителем. Все ради внимания, которое ей или ему оказывают в такой ситуации. Внимание как наркотик. Больной родитель не в силах остановиться. И не важно, реальное ли это внимание или виртуальное. Возможно, мы впервые сталкиваемся со случаем виртуальной зависимости, если так можно сказать. Но явно не в последний раз. Наша жизнь меняется, и нас ждут тяжелые времена. Хорошо, что я до них не доживу.
Она поднимает глаза к потолку.
Звонит мобильный Малин.
– Простите, – извиняется она и выходит в соседнюю комнату.
– Жаль, что она умерла, – говорит сама себе Ханне. – Было бы любопытно пообщаться с ней.
Малин возвращается.
– Они нашли еще одно тело.
– Самуэль? – спрашиваю я, чувствуя, как последняя надежда угасает внутри.
Малин качает головой.
– Нет, этот человек умер много месяцев назад.
– Юнас?
Малин кивает.
– Да, они так думают. Знаешь, где они его нашли?
Я качаю головой.
– Под клумбой с розами. Она там его закопала и засадила розами. Видимо, хотела, чтобы он был рядом.
