Жак Байяр прибывает на место, когда полиция уже оцепила периметр, но японцы исчезли, и второй усач, тот самый, которого они сбили на «Фуэго», тоже. Тело Хамеда еще лежит на мостовой, там же, где и труп нападавшего с зонтом, воткнутым в грудь. Симон Херцог курит, закутавшись в одеяло. Нет, с ним все в порядке. Нет, что это за японцы, он не знает. Они ничего не сказали, спасли ему жизнь и уехали. На «Фуэго». Да, второй усач, видимо, получил травму. Вообще здоровый он бычина, раз после такого удара очухался. Жак Байяр растерянно смотрит на пазл из двух сцепленных безжизненных тел. Почему именно «богиня»? Их перестали выпускать в семьдесят пятом. С другой стороны, «Фуэго» – модель, едва сошедшая с конвейера, ее даже пока не вывели на рынок. Мелом рисуют контур трупа Хамеда. Байяр закуривает «Житан». В общем, жиголо просчитался: информация, которую он хранил, его не спасла. Отсюда Байяр делает вывод, что убийцы хотели заставить его не говорить, а молчать. Почему? Симон пересказывает ему последние слова Хамеда. Байяр спрашивает, что ему известно об этой седьмой функции языка. Измученный, но не утративший менторского инстинкта Симон объясняет: «Функции языка – это лингвистические категории, описанные великим русским лингвистом по имени…»

Роман Якобсон.

Лекция, которую собрался прочесть Симон, осталась без продолжения. Он вспоминает книгу на столе у Барта – «Очерки по общему языкознанию» Романа Якобсона, открытую на странице с языковыми функциями, и вместо закладки – лист с записями.

Симон втолковывает Байяру, что документ, из-за которого уже убили четырех человек, возможно, лежал у них под носом во время обыска в квартире на рю Сервандони, и не обращает внимания на полицейского, который стоит у них за спиной, а затем, услышав достаточно, уходит звонить. На левой руке полицейского недостает пальца, но этого Симон видеть не может.

Байяр также полагает, что достаточно всего узнал, хотя так и не въехал, что там за фигня с этим Якобсоном; он сажает Симона в свой 504-й «пежо» и шпарит в сторону Латинского квартала; их сопровождает фургон, набитый полицейскими в форме, среди них – тот самый, с оттяпанным пальцем. На площадь Сен-Сюльпис они въезжают под вой сирен из всех динамиков, и это, конечно же, было напрасно.

На тяжелых воротах кодовый замок, им приходится барабанить в окно консьержке, она открывает, ничего не соображая.

Нет, никто не просил открыть каморку. После установки кодового замка мастером из компании «Венси» месяц назад ничего особенного и не вспомнить. Да, у него русский акцент, или югославский, или, может быть, греческий. Кстати, занятно: он сегодня как раз пришел. Сказал, что хочет составить смету установки домофонов. Нет, ключи от комнаты на шестом не просил, с какой стати? Ключ висит на доске, где и все, вот, посмотрите. Да, он поднялся наверх, минут пять назад, не больше.

Байяр берет ключ и бежит вверх по лестнице, перескакивая через ступени, за ним – полдюжины полицейских. Симон остается внизу с консьержкой. Дверь каморки на шестом заперта. Байяр вставляет ключ в скважину, но во что-то упирается: внутри еще один ключ. Тот, которого не было при себе у Барта, – думает Байяр, колотя в дверь с криком «полиция!». Внутри слышен шум. Байяр приказывает выбить дверь. На столе, похоже, ничего не трогали, но книги там теперь нет, как нет и листка с записями, и в помещении никого. Окна закрыты.

Зато открыт люк, ведущий в квартиру на пятом.

Байяр орет, чтобы его люди спускались, но, пока все разворачиваются, этот тип уже на лестнице, и полицейские натыкаются на брата Барта, Мишеля, с перепугу выскочившего из квартиры, потому что какой-то тип влез к нему через потолок, так что мастер из «Венси» получает фору в два этажа, а Симон внизу, конечно, ничего не успевает понять: неизвестный тип толкает его, несется со всех ног, а когда закрывает за собой ворота, установленный им же механизм срабатывает, и замок блокируется.

Байяр бросается в комнату консьержки и завладевает телефоном. Он хочет вызвать подкрепление, но аппарат дисковый, и, пока он набирает номер, становится ясно, что за это время неизвестный успеет добраться до Орлеанских ворот, а то и до самого Орлеана.

Но неизвестный бежит вовсе не туда. Он хочет скрыться на машине, однако двое оставленных на страже полицейских преграждают ему путь к автомобилю, припаркованному в конце улицы, и он улепетывает к Люксембургскому саду под первые предупреждающие оклики ему вслед. «Не стрелять!» – кричит через ворота Байяр. Естественно, он нужен ему живым. Когда подручным удается наконец разблокировать механизм, нажав на кнопку, врезанную в стену, беглеца и след простыл, но Байяр уже объявил тревогу и знает, что квартал сейчас оцепят, поэтому далеко парниша не уйдет.

Неизвестный припустил через Люксембургский сад, следом слышны полицейские свистки, но прохожие, привыкшие к оздоровительным пробежкам и свисткам парковых сторожей, не обращают на это внимания, пока беглец нос к носу не сталкивается с полицейским, который хочет уложить его на землю; тип наскакивает на него, как в регби, сбивает с ног, перепрыгивает и продолжает бежать. Но куда? Сам-то он знает? Он меняет направление. Ясно, что надо убираться из сада, прежде чем перекроют все выходы.

Байяр теперь в фургоне, отдает приказы по рации. Полицейские силы рассредоточились по всему Латинскому кварталу, неизвестный окружен, ему конец.

Но еще не все потеряно, и вот он устремляется вниз по рю Месье-ле-Пренс – улица узкая, с односторонним движением, а значит, на машине за ним не погонятся. Никто, кроме него, не знает, зачем ему нужно попасть на правый берег. На рю Бонапарт он сворачивает к Новому мосту, но дальше пути нет, поскольку за мостом уже выставлены полицейские грузовики, а обернувшись, он видит фургон Байяра, перекрывший ему путь к отступлению. Он загнан в угол, как крыса: даже если прыгнуть в воду, далеко не уйти, но он соображает, что у него еще есть, пожалуй, последний козырь.

Тип забирается на парапет и на вытянутой руке держит лист бумаги, который достал из куртки. Байяр приближается к нему, идет один. Неизвестный предупреждает: еще один шаг, и он бросит лист в Сену. Байяр резко останавливается, как будто уперся в невидимую стену.

– Спокойно.

– Не пр-риближайтесь!

– Чего ты хочешь?

– Машину с полным баком. Иначе бр-рошу документ.

– Так давай бросай.

Неизвестный взмахивает рукой. Байяр невольно вздрагивает. «Погоди!» Он знает, что с этим листком может раскрыть убийство как минимум четырех человек. «Давай все обсудим, хорошо? Как тебя зовут?» Подходит Симон. Полицейские по обе стороны моста держат неизвестного на мушке. Тот запыхался, согнулся, держась за сердце, а свободной рукой тянется в карман. В этот момент раздается выстрел. Неизвестный делает пируэт. «Не стрелять!» – кричит Байяр. Неизвестный падает как подкошенный, а лист, вспархивая, летит теперь над рекой, Байяр с Симоном бросаются вперед и, свесившись через каменный парапет, как завороженные провожают взглядом грациозные изгибы, пока он спускается, блуждая в воздухе. Наконец бумага осторожно ложится на воду. И плывет. Байяр, Симон, полицейские, которым интуиция подсказала, что этот документ и был их настоящей целью, все, замерев и не дыша, смотрят, как листок дрейфует на волнах.

Затем, выйдя из созерцательного ступора и решив, что не все потеряно, Байяр снимает пиджак, рубашку, брюки, перелезает через парапет, несколько секунд колеблется. Прыгает. И исчезает в огромном столбе брызг.

Вынырнув, он оказывается метрах в двадцати от листа, и Симон с полицейскими начинают дружно кричать с моста, подсказывая ему, куда плыть, – точь-в-точь орущие болельщики. Байяр изо всех сил принимается грести, чтобы подобраться поближе, но лист относит течением; и все же, несмотря ни на что, расстояние сокращается, он дотянется, всего несколько метров, они исчезают под мостом, Симон и полицейские бегут на другую сторону и ждут, когда они появятся, а когда появляются, снова кричат, еще метр – и он его схватит, но в этот момент проплывает прогулочная баржа, от нее идут мелкие волны и накрывают лист, когда Байяру остается лишь руку протянуть: бумага уходит под воду, тогда Байяр тоже ныряет, и несколько секунд видны только его трусы, а когда он снова появляется на поверхности, в руке у него мокрый документ, и он, тяжело пыхтя, возвращается к берегу под громкие «ура – да здравствует!»

Но когда его вытаскивают на набережную, он разжимает ладонь и видит, что лист превратился в бесформенное месиво, а все буквы смыло: Барт писал перьевой ручкой. И это вам не «C.S.I.: место преступления», так что текст воссоздать не удастся – нет ни волшебного сканера, ни ультрафиолетовых лучей, документ утрачен навсегда.

Подходит полицейский, который стрелял, оправдывается: он увидел, как неизвестный достает из кармана пистолет, раздумывать было некогда – вот и выстрелил. Байяр замечает, что у того не хватает фаланги на левой руке. Спрашивает, что с пальцем. Полицейский отвечает, что отхватил, когда рубил дрова у родителей в деревне.

Когда водолазы вытащат из воды труп, в кармане куртки они обнаружат не пистолет, а бартовский экземпляр «Очерков по общему языкознанию», и Байяр, едва обсохнув, спросит у Симона: «Да кто, блин, кто этот Якобсон?» И тогда Симон сможет наконец продолжить лекцию.