Вспышки

Светлые курчавые облака с серыми подбрюшьями неподвижны. Они висят на бледно-голубом фоне неба. Свежая, еще лишенная усталости майская листва. Зеленое дрожанье прорезано белыми полосками березовых стволов. Ниже взгляд упирается в соседний дом. Он мешает мне. Из него торчат антенны. Что-то ловят. Рубчатый шведский пластик покрывает стены дома. Пластик очень ровный. Он прикрыл некачественный бурый кирпич, из которого на самом деле построен дом. Стенка как нарисованная. Но плохо, что антенны так торчат. И окна торчат. В них куски быта и какие-то не те предметы. Не от этого шведского пластика. Глухой желтый забор ничего не загораживает. Я смотрю через окно второго этажа и вижу весь соседский двор. Там кусты, мешки, клетки и табуретка. Панорамирую взглядом вниз и упираюсь в мою собственность. Мой участок размером десять на десять метров обнесен сеткой. Сетка называется рабица. На участке только трава. И много желтых побегов будущих одуванчиков. Сорняк. Надо полоть. Траву полоть. Трава примята. Спят три большие собаки – отец, мать и взрослый сын. Отец и сын черные, мать желтая. Они сторожат поселок и живут при конторе. Но завтракать и отдыхать приходят ко мне. Звуков мало. Почти тихо. Деликатно журчит высокий самолет, взлетевший из Шереметьева, и посвистывает одинокая птица. Я бы сказал, что это поет иволга. Если бы я знал, как поет иволга.

На мне очки. Я снимаю их и прикрываю глаза. Я провожу рукой по лицу и поглаживаю отросшую за неделю жесткую бородку. Даже на ощупь она совсем седая. Я почесываю голову. Волос мало, и кожа стала бугристая. Я вспоминаю. Перед премьерой «Горя от ума» я пошел бриться и стричься в парикмахерскую на Невском. Мастер сказал: «Я вас филировочными ножницами, пожалуй. Такие волосы надо не стричь, а разрядить. Вам надо полоть шевелюру». Полоть. Да, надо вырвать эти будущие одуванчики.

Я снова надеваю очки и поднимаю взгляд. Облака слегка загустели и поменяли форму. Но ровный голубой фон по-прежнему хорошо освещен солнцем. Как театральный задник.

Я дождался. Я дошагал, доработал, дотянул, добежал. Я дожил до двадцать первого века.

Числа

Я родился в Ленинграде 16 марта 1935 года. В XX веке я прожил 65 лет – две его трети.

Мои родители – Юрский (Жихарев) Юрий Сергеевич (1902–1957) и Юрская-Романова Евгения Михайловна (1902–1971) – оба люди двадцатого века.

Но мне довелось быть знакомым, играть на сцене и, смею сказать, дружить с людьми, родившимися в XIX веке. Это были:

Елена Маврикиевна Грановская – очень знаменитая комедийная актриса. Она играла в нашем «Горе от ума» Графиню-бабушку.

Могучие артисты Большого драматического:

Василий Яковлевич Софронов – с ним играли в пьесе Артура Миллера «Воспоминание о двух понедельниках».

Александр Иосифович Лариков – мы играли отца и сына в «Трассе» Игнатия Дворецкого.

И, наконец, –

Фаина Георгиевна Раневская – несомненно одна из величайших актрис века. В поставленном мною спектакле она сыграла свою последнюю в жизни роль. Это была пьеса А. Н. Островского «Правда – хорошо, а счастье лучше». Мы были партнерами и два года играли – она Фелицату, я Грознова – на сцене Театра Моссовета.

Постоянно играть на сцене я начал в 1950 году. На любительской и учебной сценах играл 7 лет. На профессиональной с 1957 года – уже почти 45.

В молодые годы играл очень много – до 150–170 спектаклей в год. С 60-го года стал выступать на эстраде с отдельными номерами, а потом с сольными концертами. Их бывало до 100 в год и более. Играл каждый второй день или чаще.

С 90-го года выступаю меньше – слишком большие по объему стали роли, и возраст дает себя знать. Спектаклей и концертов вместе бывает не более 100 в год.

Общим счетом я за 50 лет выступил на сцене примерно 7500 раз. Я всегда служил в больших театрах. В БДТ, в Театре Моссовета, во МХАТе – примерно 1000 зрителей. На гастролях залы бывали еще больше. Залы всегда (за редкими исключениями) были полны. Значит, количество зрителей, перед которыми довелось выступать в пределах XX века, – примерно 7 500 000 (семь миллионов пятьсот тысяч).

Количество фильмов, в которых снимался, – 35.

Количество телеспектаклей и телепередач (не считая интервью) – около 200.

Количество городов, в которых выступал со спектаклями или концертами: в Советском Союзе – 100, за границей – 100.

Количество гостиниц, в которых жил, – более 400.

В молодые годы больше играл в своем театре, но гастроли и киносъемки обязывали делать до 30 000 километров в год.

Последние 15 лет много гастролировал и много работал за рубежом. Каждый год самолетом, поездом, автомобилем, теплоходом делал от 60 000 километров до 130 000 километров (1999 год).

Законно женат единожды. Жена – Наталья Максимовна Тенякова (Юрская).

У нас одна дочь – Дарья. Она родилась в 1973 году в Ленинграде.

Материалы

Дневник стал необходим, когда я начал самостоятельную гастрольную жизнь. У меня было много программ, и внутри каждой могли меняться отдельные части. Около пятидесяти авторов и более ста пятидесяти произведений были подготовлены в разное время. Меняя площадки, меняя города, возвращаясь на уже знакомые сцены, надо было всегда предлагать зрителю смесь ожидаемого ими и нового. Старался не повторяться. Поэтому вел записи – где и что исполнялось, как было принято, как я сам оцениваю свою работу в этот день. Позже такие же заметки делал и по поводу спектаклей театра – кратко оценивал не только себя, но также партнеров и публику. Подолгу работая за границей (актером – во Франции и Бельгии, режиссером – в Японии), обязан был подробно описывать ошибки и достижения каждого дня в понимании языка и хода мыслей моих иностранных коллег. Далее записи стали действительно дневником – фиксацией ежедневных событий, включая температуру воздуха. Перечень дел и встреч. Оценки. Минимум размышлений. Несколько десятков толстых тетрадей скопились в нижнем ящике шкафа. Тысячи страниц записей рутинной жизни работника культуры последней трети XX века.

Приведя в порядок этот ворох важных и неважных свидетельств времени, я мог бы продолжить опыты моего однофамильца (а по некоторым сведениям – предка) С. Жихарева, который оставил два тома «Записок театрала» – ежедневные записи прилежного зрителя начала XIX века. Но вряд ли хватит у меня терпения хотя бы полистать мои тетрадки. Оставим это. Passons, как говорят французы, – минуем!

Есть другой вариант – выделить все эффектное, что случалось. Знаменитые люди, известные женщины, великие города, шумные премьеры. Было, было это в моей жизни. Вообще говоря, недурная мысль! Но, пожалуй, такой ход годился бы для иллюстрированного журнала по соседству с роскошной рекламой, а также по соседству (что поделаешь – конкуренция!) с другим вспоминателем, у которого (это уж обязательно!) еще более козырные люди, еще более обворожительные женщины и еще более шумные премьеры. Может быть, не вступать в игру? Стоит ли ставить на кон то, что тебе действительно дорого?

Решено! У нас с вами, уважаемый читатель, серьезный и свободный разговор. Так продолжим его серьезно и свободно. Не будем стараться поразить друг друга и не будем пытаться объять необъятное. Разглядывая мой (наш с вами!) XX век, я хочу отдаться вспышкам чувства, которые вырвут из прошлого иногда заметные, а иногда совсем неизвестные фигуры. Я хотел бы освободить себя от хронологической последовательности. Очень желал бы слегка развеселить вас, потому что в МОЕМ XX веке мы много смеялись, и я хотел бы вместе с вами найти причину этого смеха на довольно сером и унылом фоне нашей неустроенной жизни. Теперь вот жизнь (в Москве, по крайней мере, и на телевизионном экране) стала гораздо более блестящей, и шуток больше, а вот смеха меньше. Не замечали?

Мы уже в диалоге с вами, дорогой читатель. Я не строю жесткого плана разговора. Я отдаюсь интуиции.

Внезапная вспышка освещает почти забытое мною лицо в знакомом интерьере.