Глава двадцать восьмая

Тяга к приключениям нередко способна завести очень далеко. Что в прямом, что в переносном смысле. Да и сами приключения можно понимать очень по-разному. Не зря у Даля это слово имеет много значений, многие из которых теперь звучат странно: случай. событие, прилучье, сталое дело, происшествие, нечаянное событие, быль, бывальщина, похождение. И далее: искатель приключений – праздный шатун от нечего делать. Приключенник – похожденник, испытавший много приключений, переворотов, похождений. Приключатель – виновник бед, несчастий.

– Вот, это точно про нас, – сказал Николай Карташов, показывая товарищу статью из словаря Даля, неизвестно какими путями попавшего на лоток букиниста, раскинувшего свои сокровища в тени дубов Риджент-парка. Издание было старое, 1898 года, но в довольно хорошем состоянии.

Юрий, пробежав глазами текст, по привычке библиофила взглянул на форзац. Экслибрис отсутствовал, зато изящным каллиграфическим почерком, ровно, будто в типографии печатали, выведено: «Милой Машеньке от дедушки Семёна Григорьевича в день поступления в гимназию. Учись нам на радость, Отечеству на пользу». Витиеватая подпись, дата – «2/VIII 1902 г. г. Тверь». Фиолетовые чернила выцвели совсем чуть-чуть.

– Ты посмотри, – сказал он, – какими ж это судьбами? Если эмигрировала Машенька году этак в семнадцатом, было ей уже лет не меньше двадцати пяти…

– Вряд ли, те эмигранты с собой библиотек не тащили, – возразил Николай. – Это, скорее, уже в мирные времена. Только непонятно, почему всего один том.

– Зато – на букву «П», – неожиданно ответил по-русски букинист. – Не все знают, что у нас это самая главная буква. Из четырёхтомника ей – целый том, а остальным тридцати шести – на всех три.

– Интересно, – согласился Николай, – никогда об этом не задумывался. – А вы давно из России? Акцента не чувствуется, значит – не местный.

– Лет двадцать уже. Так покупать будете? За фунт отдам, дешевле бутылки виски.

– Куда нам? Мы налегке путешествуем…

– Даже без денег, – добавил Юрий.

– А чего вдруг так?

– Для собственного удовольствия. Без копейки в кармане вокруг света – чем не развлечение? – ответил Николай.

– И много осталось?

– Меньше половины. Мы из Владивостока начали…

– Завидую, – вздохнул букинист, мужчина лет пятидесяти с характерными мешками почечного больного под глазами. – Я вот, кроме России и Лондона, нигде не бывал. Сейчас куда направляетесь?

– Да так. Куда глаза глядят. Тут, говорят, неподалёку музей Шерлока Холмса. Туда заглянем.

– Нет, я в широком смысле…

– Да бог его знает. Как получится. В Австралию хотелось бы, – пожал плечами Николай.

– Или в Южную Африку, – добавил Юрий. Их туда давно тянуло. ЮАС был единственным на континенте членом ТАОС, жили там по преимуществу буры и англичане, но имелась и русская колония в несколько тысяч человек. Неадаптированные кафры, банту, макололо и матабеле давным-давно высланы за северную границу, адаптированные мирно живут в бантустанах. Налоги на добычу полезных ископаемых всего пять процентов от прибыли, равно для граждан и иностранцев. Климат – чудесный. Рай земной, одним словом.

– Насчет Африки, пожалуй, я мог бы помочь, – немного подумав, вдруг сказал букинист. И, наконец, представился: – Меня Вячеслав Васильевич зовут, Колычев.

Друзья назвали свои имена. Без фамилий и отчеств. Привыкли за месяцы скитаний.

– Ничего конкретно не обещаю, но советую заглянуть в таверну «Tommy’s joynt». Прямо напротив Тауэр-бридж. На левом берегу. Не ошибётесь. Хозяин, этот самый Томми Хэмптон, мой приятель в некотором роде. У него и переночевать недорого можно, кормят хорошо, пиво приличное. Поговорите с ним, может, повезёт…

На том и расстались.

Не в первый раз судьба сама подсказывала следующий шаг. По крайней мере – за последние полгода, с тех пор как друзья почти внезапно обрели свободу. Причём полную. Бекетов отслужил обязательные после училища пять лет в морской пехоте Тихоокеанского флота и решил, что с него хватит. Следующие двадцать лет ничего нового и интересного не сулили, а пожить для себя, пока молодой, очень хотелось. Получил по отставке чин штабс-капитана, положенное выходное пособие, и КПП выпустил его на волю. Навсегда, или до большой войны и всеобщей мобилизации.

Гимназический друг Коля Карташов был человек вольнонаёмный, после института работал инженером на судоремонтном заводе и тоже томился монотонностью существования. Подумывал о том, чтобы наняться на торговый флот механиком, мир посмотреть, денег подзаработать.

Но когда сидели в «Золотом роге», на открытой веранде с видом на море, отмечая обретение Бекетовым независимости, Юрий вдруг сказал после четвёртой или пятой рюмки:

– Ну и на хрена тебе тот пароход? Много ты с него мира увидишь? Ходили, знаем. Два месяца в море, потом неделька на берегу, бывает, что и меньше, и снова… Разве что отпуск длинный, так самый длинный удивительно быстро кончается.

– И что из этого? – меланхолически спросил Николай, не столько слушая слова друга, как разглядывая девушек и женщин подходящего возраста, находившихся в зале или гулявших по набережной. По странному закону природы, все более-менее заслуживающие внимания были с кавалерами, а свободные интереса не вызывали.

– Да я последний год часто задумывался, просто говорить не хотел, пока неясно было, дадут мне отставку или найдут способ притормозить на «энный срок», где N – функция того, как начальству взглянется. А теперь можно. Прочитал я как-то в «Географическом вестнике» статью одного парня наших лет. Кругосветное путешествие совершил…

– Кругосветное нам не по деньгам, я цены знаю.

– Если с билетами первого класса – точно не хватит, – согласился Бекетов. – Но тот отправился «на бога», что называется. Как герои Джека Лондона или Майн Рида. Полсотни рублей в загашнике на самый крайний случай, а остальное – по воле обстоятельств. Через моря и океаны – пароходами. Нанимался юнгой за харчи до нужного порта, на берегу – как придётся. Автостопом, на товарняках, пешком. Подрабатывал, где и как получалось. В итоге за год управился. Получил массу впечатлений, да ещё и заработал намного больше, чем потратил. И за статью гонорар получил. Сейчас вроде бы целую книгу пишет. Как тебе идея? Причём, заметь, он ведь один странствовал, а нас двое. И был до путешествия всего-то репортёришка провинциальной газеты, а мы с тобой ребята посерьёзнее, языки знаем, умеем намного больше, в любой заварушке за себя постоять сумеем…

Друзья были как раз в том эмоциональном состоянии бесшабашной раскованности и энтузиазма, что идея немедленно перешла к стадии практической реализации. Совершенно как в детстве, начали прикидывать маршрут, составлять в блокноте список необходимого снаряжения.

Всё выходило легко и просто. В конце концов, тысячи людей до них странствовали по миру в гораздо менее благоприятных условиях. Сейчас что – сейчас XXI век, цивилизация, правопорядок и тому подобное. Не везде, конечно, так не нужно соваться в места, фабричные патроны стоят дороже, чем человеческая жизнь. А в пределах Ойкумены европейской цивилизации порядка гораздо больше, чем в Раннее Средневековье и даже Высокое Возрождение. Нет необходимости брести с котомкой и посохом, пешком из Новгорода или Киева на поклон к святым местам, в Афон, Палестину. Афанасию Никитину тоже, говорят, в его «хождении» за три моря и обратно не слишком сладко пришлось. Живой вернулся – и то хорошо.

Реализация сокровенных мечтаний и желаний друзей не разочаровала, как это нередко случается с менее цельными натурами. Всё получалось весьма близко к их представлениям, моментами даже лучше. Главное они действительно ощутили, действительно – свобода. В самом полном смысле этого слова. Как в рассуждениях философа.

Свобода «от» – от повседневных, рутинных, скучных забот, воинских уставов, забот о личном составе, от необходимости соответствовать общественному положению, возрасту, обычаям и традициям, вообще от всего, что успело надоесть за двадцать лет сравнительно сознательной жизни.

Свобода «для» – для постижения ранее неведомого мира, знакомства с людьми, разительно непохожими на тех, что окружали до сих пор, наконец для раскрытия в самих себе новых, подчас совсем неожиданных черт, способностей и свойств. Гораздо понятнее стали многие герои с детства любимых книг. Их авторы – тоже.

Затею облегчало, более того – делало вообще возможным то, что сейчас, как в благословенном ХIХ веке (его друзья считали наилучшим из промелькнувших над Землёй), российских внутренних паспортов было достаточно для пересечения любых границ, даже со строгим визовым режимом, рубли (желательно – золотые) и мелочь (серебряную) принимали в любом уголке мира по хорошему курсу, и действительными оставались отечественные разрешения на ношение огнестрельного оружия. Карабинами и штуцерами в ассортименте, как герои любимых книг, путешественники не отягощались, им хватило обычных, проверенных временем «маузеров», «чудо-пистолетов, незаменимых для охотников, путешественников и всех настоящих любителей оружия», как больше ста лет писалось в рекламных проспектах.

Закончив сборы и подготовку, устроились на первый же пароход (моряки не делали различия между типами двигателей – пусть даже винты крутит дизель-электрическая установка – всё равно пароход), идущий в Новый Свет. Сошли на берег в Кальяо. Через Перу, Эквадор, Колумбию с почти не опасными для жизни, но весьма познавательными приключениями через два месяца добрались до Панамы. Здесь был выбор – на восток, в Дакар или Луанду, откуда можно было рискнуть пересечь Африку (с очень большими шансами не добраться до берега Индийского океана), или маршрут поспокойнее – на Дальний Запад Америки, в Сан-Диего или Сан-Франциско. В Соединённые Штаты их тянуло – экзотика, причём экзотика безвредная: ковбои давно не стреляют в бандитов, в Долине Смерти умирают только от старости или в автомобильных авариях, а чикагские гангстеры хоть и существуют, так их ещё надо суметь разыскать в пресловутых трущобах, предварительно туда доехав по Шестьдесят шестой дороге. Тоже пресловутой, а также знаменитой.

Здравомыслие подсказало американский вариант. Автостопом за три недели проехали весь Перешеек: Коста-Рику, Никарагуа, Гондурас, Гватемалу, пока добрались до Мексики. Ничего с ними не случилось и здесь, даже пистолеты не пришлось ни разу из дорожных сумок доставать. А сколько всяких леденящих душу историй об этих краях довелось дома читать в газетах и журналах, смотреть по дальновизору. Наверное, все местные бандиты, наркоторговцы, кровавые диктаторы и анархиствующие партизаны тщательно попрятались, услышав, что их собрались навестить крутые парни из страны вечных льдов и дрессированных белых медведей. Потомки инков, майя, ацтеков и конкистадоров оказались добродушными, с иностранцами застенчивыми, довольно-таки бедными людьми, но всегда имеющими несколько бальбоа, кетсалей, колонов, гуарани или лемпир, чтобы большую часть времени проводить во всевозможных питейных заведениях и кофейнях. Самое распространённое здесь слово, очень понравившееся друзьям – «маньяна», то есть «завтра». Универсальный ответ на любое предложение, требующее трудовых затрат или вообще какой-либо активности, физической или умственной. Революционная или какая-нибудь другая борьба наверняка происходила в специально отведённых местах, далеко за пределами «полосы отчуждения» Панамериканского шоссе. Примерно на километр по обе стороны восьмиполосной автострады никто никого не убивал и не грабил. Впрочем, Карташова с Бекетовым не трогали и в глухих городишках вдали от трассы, скорее всего, потому, что взять с них было совершенно нечего. Североамериканские Соединённые штаты с непривычки показались тем самым «железным Миргородом», о котором писал Есенин. Жуткое обилие часто совсем ненужной техники и удивительное провинциальное жлобство тамошних «WASPов».

Порадовал только Сан-Франциско, «самый европейский из американских городов», слегка напоминающий общим видом родной Владивосток, до которого отсюда было рукой подать – сразу напротив, на той стороне синего, искрящегося мириадами солнечных искр океана.

На пару месяцев задержались на заброшенных золотых приисках Сакраменто, превращённых в увлекательный аттракцион для туристов. Но кому аттракцион… Туристы за два-три дня получали лишь представление о том, как раньше мыли золото, а если, не пожалев времени, приложить старание, должную сообразительность, да удача поспособствует – вполне можно прилично подзаработать. Долларов пятьсот за неделю – почти наверняка. На сборе апельсинов платят почти столько же, так интерес совсем не тот.

Им и здесь повезло. Кроме трех фунтов песка (а это тысяча триста долларов), в лотках четырежды обнаруживались самородки, самый крупный – в целых пятнадцать унций. Их у друзей администрация выторговала, в рекламных целях, за двойную цену. Загорелые дочерна, небритые физиономии «русских счастливчиков» украсили страницы многих газет, не только местных, но и федеральных, и немедленно выросший в разы поток «искателей счастья» многократно окупил все расходы владельцев золотоносного района.

Юрий с Николаем впервые за полгода странствий сняли номер в приличном отеле с видом на Голден-Гейт и тюрьму Алькатрас, отмылись как следует, приоделись, вспомнили, что значит хорошая еда, вволю подегустировали знаменитые вина из долины Напа. Осмотрели все достопримечательности, совершили литературное паломничество в поместье Джека Лондона, к его могиле.

И снова в путь. Так они и оказались в Англии, где снова встал вопрос – что дальше. С одной стороны, формально кругосветка почти завершена, доплыть или долететь до России – вот и всё. С другой – ни в Азии, ни в Африке и Австралии друзья ещё не побывали, – значит, неполноценное вышло путешествие. Сейчас они втянулись, всё получается как бы само собой, удача на их стороне. А вернёшься домой – неизвестно, как дальше сложится. Вроде бы стоит продолжить, тем более – настоящего риска они так и не попробовали. Не считая десятка кулачных драк с достаточно цивилизованными бродягами и обычной шпаной в припортовых кабаках – ничего интересного. Маршрут пролегал по местам почти спокойным, не то что за Периметром. Да, повидали истоки Амазонки, проплыли с индейцами несколько десятков километров на моторной лодке, но это ведь совсем не то, чтобы все четыре тысячи – от Икитоса до самой дельты. Не каждый выживает на этом пути, хотя индейцы там в основном мирные, а от жёлтой лихорадки помогают прививки. Зато они не помогают от зубов смертельно ядовитых водяных змей, когтей ягуаров и пум и бесчисленных, изученных и не изученных пока наукой насекомых.

– Так что, наведаемся к Томми? – спросил Николай, когда они вышли к остановке даблдеккеров.

– Почему бы и нет? Всё равно ночевать где-то надо, а название звучит заманчиво…

Заведение они нашли легко. Старинный краснокирпичный дом постройки XVIII века. Внизу таверна, вверху номера. Таверна – большой полутёмный зал с антресолями, даже днём освещаемый бра, стилизованными под газовые рожки. Слева и справа две стойки – за одной подают пиво и крепкие напитки, за другой отпускают горячие блюда и закуски. Выбор небольшой, зато порции огромные, чтобы любой матрос и портовый грузчик насытился на сутки вперёд. Одним словом – не ресторан, а именно «обжорка». Достаточно чисто и немноголюдно, хотя сильно накурено. Вообще за триста лет каменные стены и дубовые панели пропитались табачным и каминным дымом на фут в глубину.

– А что, вполне экзотично, – оценил Николай, изучая интерьер и одновременно отхлёбывая классический эль из двухпинтовой оловянной кружки.

– И главное – дёшево, – поддержал Юрий. – Томми явно изучал политэкономию, понимает, что масса прибыли важнее нормы прибыли. Кстати, где он сам?

Остановленный на бегу бой с четырьмя кружками в руках указал движением головы на невысокого, но плотного мужчину лет пятидесяти, одетого в матросские парусиновые штаны и расстёгнутую кожаную жилетку поверх красной фланелевой рубахи в крупную синюю клетку. Так же, как весь персонал таверны. Мистер Хэмптон стоял возле кабинки кассы, попыхивая длинной прямой трубкой, и что-то втолковывал золотоволосой, удивительно некрасивой девушке. При взгляде на неё русскому человеку хотелось воскликнуть: «Не может быть!»

Бекетов, привстав, помахал ему рукой. Хозяин кивнул и, закончив выговор или инструктаж – издали не разберешь, – степенно подошёл к столику. В данном случае «столик» – чисто условное, традиционное название, на самом же деле они сидели за массивным дубовым сооружением с колонноподобными ножками и столешницей толщиной в три пальца, сплошь изрезанной ножами десяти поколений посетителей. В одиночку и не поднять. Стулья были под стать, так что в драке использовать предметы обстановки было бы затруднительно. Что, очевидно, и подразумевалось.

– Добрый день, господа. Вам у меня понравилось? Чем могу быть полезен?

Юрий предложил ему присесть рядом и, сославшись на букиниста, спросил, может ли он быть полезен именно в их вопросе.

В гимназии, училище и на водолазно-диверсионных курсах Бекетову преподавали отчего-то классический оксфордский английский. Имея лингвистические способности, он научился говорить на нём почти свободно, что теперь доставляло много неудобств не только в Соединённых Штатах, а вообще за пределами аристократической части Лондона и старинных университетов, где он никогда не бывал. Простые американцы, тем более – прочие люди, встречавшиеся им на пути и кое-как владевшие пиджин-инглиш, зачастую его просто не понимали. А перестроиться он уже не мог. Стереотип окостенел. Зато Карташов, практически на слух овладевший диалектом Диксиленда, производил комичное впечатление в Лондоне.

Вот и Томми вопросительно приподнял бровь.

– Вы иностранец, сэр?

– Очень заметно?

– Вам бы Шекспира со сцены читать, – уклонился от прямого ответа хозяин. – Здесь это звучит чересчур… возвышенно.

Из этих слов Юрий сделал вывод, что мистер Хэмптон и сам имел образование выше среднего.

– Мы русские. У нас отчего-то все преподаватели – последователи профессора Хиггинса. Считается, что изучать просторечный английский – профанация. Мой, например, говорил: «Я вас учу разговаривать хорошо. Плохо вы и так сумеете».

– Что-то в этом есть. Но обычные люди всё равно будут думать, что у вас не в порядке с головой или вы над ними издеваетесь.

– Это их проблемы, – достаточно резко ответил Бекетов, решив, что хозяин уходит от ответа по существу. – Мы друг друга понимаем, этого пока достаточно.

– Вы очень торопитесь? – спросил Хэмптон, видимо расположенный к разговорам на отвлечённые темы, как многие кабатчики.

– Совсем нет. Можем и подождать, если есть перспективы. Но ждать у моря погоды…

– Простите?

– Это такое русское выражение, возможно, я его не совсем точно перевёл…

– Нет, неплохо. Я вдумался – достаточно образно. Постараюсь вам помочь. Но несколько дней подождать придётся. Надеюсь, погода будет хорошая…

Хэмптон пригласил их к себе в кабинет только на пятый день, после ужина. Американские деньги уже были на исходе, и друзья начали задумываться – искать какой-нибудь заработок или плюнуть на ЮАС и идти наниматься на ближайший пароход до Петрограда или Архангельска.

– Ну вот, джентльмены, – сказал Томми, доставая из секретера литровую бутылку. – По правде говоря, причитается с вас, но я не мелочен. Кое-что я для вас подыскал. Вы за политикой следите?

– Да не так, чтобы очень. Что-нибудь случилось? – осведомился Юрий, вертя в руках стаканчик и пытаясь по запаху угадать, хорошее Хэмптон выставил виски или так себе.

– Давайте выпьем за то, чтобы мое предложение вам понравилось. Вы с водой, со льдом или, как у вас говорят, «напрямую»? – Последнее слово он произнес по-русски, почти без акцента. А чему удивляться – наследственный владелец таверны в портовом городе должен быть знаком, хотя бы поверхностно, с языками большинства «морских» стран.

– Зачем добро портить? – задал риторический вопрос Николай.

– Всегда что-нибудь случается, – философски ответил Хэмптон не ему, а Юрию. – Сейчас, например, дело пахнет крупными конфликтами, если не войной…

– Да что вы говорите, – делано удивился Юрий. Он, конечно, газеты просматривал и у дальновизора в холле второго этажа по вечерам останавливался новости послушать. Как же странствовать по миру, не зная, что в нём творится? И обострение международной обстановки отмечал не по-обывательски, а как специалист. – Кого с кем, если не секрет? У нас в России в прошлом году были кое-какие беспорядки, особенно в Привислянском крае, который здесь у вас до сих пор называют Польшей, но всё давно закончилось. Едва ли кто-нибудь на ТАОС извне напасть осмелится.

– Завидую вашей уверенности и романтической наивности. Это я без всякой задней мысли говорю. Только весьма романтические люди, вроде вас, вашего друга и многих великих путешественников прошлого, их имена вам известны, способны на бескорыстные подвиги и лишения ради возвышенной идеи, сколь бы странной она ни казалась окружающим. Жаль, что приходится вас разочаровывать. На самом деле и внутри ТАОС масса внутренних проблем, чреватых самыми печальными последствиями. Вы и о том не знаете, что российский «император», – этот титул Хэмптон произнес с откровенной иронией, – не так давно денонсировал все договора и соглашения о членстве в Союзе?

– На самом деле? – делано удивился Бекетов. – И зачем ему это потребовалось?

Разумеется, он всё знал давным-давно, но раз уж начал играть в этакого Паганеля, так отступать поздно.

– А вы зайдите в любую библиотеку и почитайте серьёзные газеты за последние полгода. Узнаете много нового и интересного. А мне вас просвещать просто нет времени. Мы ведь о другом собрались говорить?

Друзья согласно кивнули.

– Ну вот. Я могу помочь вам попасть в Южную Африку. Не только совершенно бесплатно, но и с перспективой очень прилично заработать…

– Я весь внимание.

– Вы знаете, что в ЮАС существует русская колония, достаточно процветающая? Она насчитывает несколько тысяч человек, занимающихся сельским хозяйством, добычей золота и алмазов, многими другими выгодными делами. Кое-кто из русских достиг очень больших вершин. За исключением некоторого числа индивидуалистов, тех, что имеют бизнес в крупных городах, остальные достаточно компактно проживают в нескольких поселениях на северо-западе, как раз там, где располагаются залежи известных полезных ископаемых…

– Примерно в районе Кимберли? – проявил эрудицию инженер Карташов. О своей специализации он не распространялся. Инженер – и достаточно. Сама по себе принадлежность к этому сословию ставила человека очень высоко в цивилизованном мире, и уж тем более – на окраинах Ойкумены, как во времена, описанные в романах Жюля Верна.

– Ещё западнее, вплоть до устья Оранжевой реки, пустыни Намиб и Берега Скелетов. Там люди становятся миллионерами за несколько сезонов, не без риска, конечно.

– Это понятно, – согласился Николай. – Приходилось слышать, – и снова замолчал, ожидая, что ещё скажет вербовщик. Именно так он и Юрий тоже начали воспринимать мистера Хэмптона, Томми. Не зря его таверна числится «сомнительным местечком».

Действует хозяин по методике, отработанной ещё в XVII веке, да нет, пожалуй, намного раньше. Наверное, так же, с незначительными нюансами, пополняли ряды авантюристов, наёмных солдат и матросов, а то и рабов ещё древние финикийцы.

– В связи с нынешними осложнениями международной обстановки на границах свободного мира активизировались всевозможные враждебные ему силы…

– «Чёрный интернационал»? – спросил Бекетов.

– Он само собой. Но не только. Всякие любители лёгкой наживы из многих стран мира. Золото и алмазы ведь очень ликвидный товар, особенно в последнее время. Прибрежные пираты со всей Африки, «охотники за головами» с совсем диких территорий севернее двадцатой параллели тоже. Люди в европейских сеттльментах приграничья встревожены. Ваши соотечественники в ЮАС, о чём мы и говорим, тоже. Им нужны не только работники, специалисты, но и бойцы. Ещё точнее – молодые, сильные мужчины, которые могут быть одновременно и тем, и другим, и третьим. Как первопоселенцы или ваши «казаки». И, как вы понимаете, они предпочитают нанимать преимущественно «своих». Это понятно?

– Чего тут не понять? – ответил Юрий.

– Судя по всему, вы идеально удовлетворяете условиям. Не хотите попробовать?

Друзья переглянулись. Почему бы и нет, в конце концов? Именно – попробовать, никакими излишними обязательствами себя не отягощая. Получить ещё кое-какие новые впечатления и удалиться по-английски, когда станет скучно. Приключение как раз в стиле…

– Имейте в виду, само по себе согласие вас ни к чему не обязывает, – словно прочитав их мысли, сказал Томми. – Я и такие, как я, содержатели бордингхаусов по всему миру – вы правильно догадались – занимаемся, кроме всего прочего, и вербовкой людей. Моряков на пароходы, работников в «проблемные места и страны», охранников, «белых наёмников»… Ну, вы понимаете. В вашем случае я имею заказ от рекрутагентства «Данилов и партнёры» в Кейптауне.

– Чего тут не понять? – Николай, постоянно общаясь с моряками, своими и иностранными, знал об этой составной части всемирной морской субкультуры достаточно. Мафия не мафия, но довольно близко.

– И какие предлагаются условия?

– Для вас достаточно выгодные. Доставка на место за счёт заказчиков. Подъёмные – по сто фунтов на человека здесь. На месте оплата в рандах, они вполне конвертируемые. О конкретных должностях и жалованье будете договариваться с работодателями сами. Опасаться вам нечего, если у вас с документами всё в порядке. Сейчас не Средние века, а ЮАС – цивилизованное правовое государство. Посмотрите сами, что вам предложат. Если ничего из предложенного вам не подойдёт, устроитесь на любую работу, вернёте подъёмные – и свободны.

– Действительно, выглядит просто и прозрачно. А в чём подвох? – спросил Бекетов.

– Считаете – обязательно должен быть?

– Иначе я не вижу особого смысла в этом мероприятии для его организаторов. Для вас в том числе.

Хэмптон рассмеялся совершенно натурально.

– Приключенческих романов начитались? Всё очень просто. ЮАС – на краю света. Рынок квалифицированной рабочей силы там очень ограничен. Тем более – с учётом национального признака. По объявлениям в российских газетах мало кто согласится поехать практически в неизвестность. «От добра добра не ищут», так у вас говорят?

Юрий снова подивился эрудированности трактирщика. Впрочем, разве сам знает меньше английских пословиц, поговорок и идиом? Странная черта русского человека – удивляться, если иностранец знает его язык, литературу и, тем более, историю. А ведь вроде бы Россия уже больше двухсот лет равноправный член мирового сообщества.

– Открывать собственные вербовочные пункты по всей вашей стране, – продолжал Хэмптон, – дорого и не гарантирует быстрого результата. А у нас развитые структуры по всему миру, огромный опыт, транспортные возможности. Эмигранты – более сговорчивый народ, укоренённые аборигены. Скажу вам честно, только моя контора в этом году уже отправила туда больше ста человек…

– В Лондоне столько русских, которым нечем больше заняться? – удивился Карташов.

– Не только в Лондоне. Королевство достаточно велико, а вы так вообще появились у меня проездом из Америки. Но, по-моему, мы говорим уже слишком много и долго. Посмотрите контракт. Устроит – подписывайте. Нет – «на нет и суда нет», – это опять по-русски.

Бекетов взял протянутую бумагу. Всего две страницы, параллельный перевод, штамп нотариуса, подтверждающий аутентичность текстов на русском и английском. Вместе с Николаем читали внимательно, водя пальцем по строчкам, выискивая скрытый смысл. Но ничего не заметили. Никаких примечаний мелким шрифтом, иногда коренным образом меняющих смысл, и прочих «подводных камней». Всё просто, ясно, прозрачно.

«Настоящий контракт заключен между ______ и Конгрессом русских общин ЮАС, далее именуемым «работодателем», представляемом в данном случае фирмой «Данилов и партнёры лимитед» о нижеследующем…

В случае отказа от любой предложенной полномочными представителями Конгресса вакансии настоящее соглашение считается расторгнутым после возвращения ______ стоимости проезда и подъемных с неустойкой в десять процентов от общей суммы. Никаких иных взаимных обязательств стороны не несут. Претензии и могущие возникнуть споры подлежат рассмотрению у мирового судьи по месту нахождения центрального офиса Конгресса, в г. Блумфонтейн.

Подписи сторон, реквизиты, дата, место подписания».

В положенной графе уже стояла подпись представителя фирмы, некоего г-на Малеева, и оттиск солидного вида печати.

– Действительно, придраться не к чему, – согласился Юрий. – Допустим, мы подпишем, что дальше?

– Подождёте неделю или две, пока не соберётся партия волонтёров, и отправитесь. Не по одному же вас возить.

– Велика ли партия?

– Двести человек. Меньше – для меня нерентабельно. Но вы не беспокойтесь, желающих достаточно, почти половину мы уже набрали. Думаю, две недели – крайний срок. Тем более, вы никуда ведь особенно не спешите? Как только подпишете, ваши финансовые затруднения кончатся…

– Не боитесь, что сбежим с авансом? – поинтересовался Николай.

Хэмптон рассмеялся:

– Уж настолько я в людях разбираюсь. Иначе бы давно разорился. Тем более – вы сейчас вот сюда внесёте данные своих паспортов. Они у вас, насколько я разбираюсь, настоящие.

– Ладно, оставьте нам бумаги, – согласился Юрий. – Мы ещё подумаем. Если подпишем – принесём.

…Наконец, когда уже надоело ждать, Хэмптон предупредил, чтобы к вечеру все были готовы. Пароход отходит из Тилбери около полуночи. Самолётом бы, конечно, лучше. Дней пятнадцать минимум болтаться в океане – то ещё удовольствие, причём явно не в каютах первого класса. Но выбирать не из чего.

Таких, как они, в заведении Хэмптона квартировало уже до двадцати человек. Остальные, по его словам, подъедут из других мест прямо в порт. Далеко не все оказались русскими, едва не половина – просто славяне самых разных национальностей, более-менее владеющие русским языком. Это и был, похоже, основной критерий. И ещё возраст – редко старше тридцати. Кроме того, куратор или как бы староста их группы, назвавшийся Славой Сотниковым (именно так), составляя списки и проездные документы, настойчиво интересовался службой в армии. Где, когда, в каких войсках, специальность и прочее. Юрий с Николаем на всякий случай назвались младшими унтер-офицерами срочной службы, один пехотинец, другой – сапёр. В общей массе особо не выделяются, но и не рядовые всё-таки.

Когда стало совсем темно да вдобавок в лучших лондонских традициях опустился почти непроглядный туман, всю их компанию погрузили в не слишком комфортабельный, но просторный автобус. Все поместились с вещами. Это у Юрия с Николаем было с собой по небольшому рюкзаку (чтобы руки всегда оставались свободными), а другие тащили не только сумки, но баулы и чемоданы. Как же – люди намеревались серьёзно обустраиваться на новом месте.

До причалов Тильбери добирались почти два часа из-за того же тумана.

Суда у пирсов стояли плотно, пришвартованные борт к борту, и до своего пришлось идти через огромные, пустые грузовые палубы двух автомобильных паромов, в ближайшее время в море выходить явно не собиравшихся. Стук многих шагов гулко резонировал между подволоком и стальными переборками, тускло светили неравномерно, через две-три, включенные плафоны, сильно пахло мазутом и мокрым железом. Мрачновато, в общем, особенно для тех, кто попал в такую обстановку впервые.

По горизонтальному трапу, переброшенному между лацпортами над широкой щелью, где плескалась невидимая вода, перешли на предназначенное для них судно. Снаружи увидеть его так и не пришлось.

Прибывших встречали два матроса в темно-синих робах, похожих на те, что носят на российском военном флоте. Юрий с Николаем молча переглянулись. Их спутники на эту деталь внимания не обратили. Узкий, сплошь металлический коридор, выкрашенный серым, вывел в просторное межпалубное пространство, расположенное, судя по всему, на уровне ватерлинии, вытянутое вдоль диаметральной плоскости. Иллюминаторов в бортах не имелось. Очень это было похоже на трюмы, в которых перевозят солдат большие десантные корабли и военные транспорты.

Вдоль бортов трехъярусные койки, застеленные пробковыми матрасами, такие же подушки и свернутые одеяла. Никакого белья. К палубе привинчены четыре длинных металлических стола, каждый мест на десять. Спальных мест почти столько же, навскидку – около пятидесяти. Вот и вся обстановка. Освещение хорошее, воздух свежий – под потолком гудят мощные, но не очень шумные вентиляторы. Первой партии, в которой оказались и Бекетов с Карташовым, приказали размещаться здесь, остальных повели дальше, через вторую дверь с высоким комингсом, явно водонепроницаемую. Повезло друзьям с размещением или наоборот, предстояло ещё выяснить.

Будущие колонисты недовольно зашумели, наверняка представляли условия перевозки несколько иначе. На самом же деле – вполне пристойно. В былые времена, даже и в XX уже веке, эмигрантов из Европы в Америку и Австралию возили в совершенно скотских условиях, в наскоро приспособленных трюмах первых попавшихся пароходов или в четвёртом классе пассажирских лайнеров, то есть в тех же плавказармах. Причём без кормёжки, что с собой взяли, тем и питались. Здесь-то кормить наверняка будут, иначе Томми предупредил бы. Бекетову не понравилось совсем другое.

Не успели ещё все прибывшие разобраться по местам, многие растерянно толпились у самого входа, как в дальней (носовой, как сориентировались бывалые моряки) переборке открылась ещё одна стальная дверь. Из неё появился человек в такой же робе, как матросы у трапа.

Этот сразу начал кричать хрипловатым голосом по-английски в висевший на шее электромегафон:

– Эй, парни! Быстро двигайтесь. Сюда, в мою сторону. Тройками, сюда, ко мне, направо-налево. Одна за одной. Быстрее, быстрее, не толпиться, задумываться потом будете, выйдем в море – времени хватит. А сейчас – до отхода два часа, а вас нужно разместить чёртову уйму! Все вопросы потом, проходите и размещаетесь.

Этот человек, больше всего похожий на боцмана, скорее военного, а не гражданского, не произнёс пока ни одного грубого слова, но выражение лица и интонации намекали, что в случае чего за этим дело не станет, и не только за словами.

Николай хотел было двинуться вперёд, но Бекетов придержал его за рукав.

– Обожди. Дальше не пойдём, – он бросил свой рюкзак на третью от входа нижнюю койку, сел, указал товарищу на соседнюю. Возбуждённые всем происходящим, несколько даже напуганные и подавленные несовпадением воображаемого с действительностью (как будто на самом деле ожидали, что их повезут на круизном лайнере), иммигранты потянулись в глубь кубрика.

– К выходу ближе, – он указал Николаю узкий трап на левой торцовой переборке, – всегда спокойнее.

Трап заканчивался не люком, а узким тамбуром с небольшой овальной дверью.

– Что, ребята, – спросил тоже не пошедший дальше, крепко сбитый, непропорционально широкоплечий парень лет двадцати восьми, наверное, с коротким рыжим ежиком волос. В таверне они его за всё время пребывания не видели, – не в первый раз на коробке?

Юрий неопределённо дернул плечом, всматриваясь в желтовато-зелёные глаза. Спокоен, уверен в себе и, пожалуй, добродушен. Как бы тоже не бывший морпех, или просто флотский, не ниже, чем сверхсрочный унтер. Не озирается удивлённо, как другие, всё вокруг знает и понимает, непоколебимо уверен в себе.

– Мы с вами, если не против. – Парень оттолкнул кого-то, нацелившегося занять место возле Карташова, присёл. – Ваня, Саня, сюда, – указал на второй ярус двум очень похожим на него и друг на друга ребятам, года на три-четыре моложе. Те послушно взобрались наверх. – А третий ярус – для салаг и дураков, – философски сообщил он.

– Братья, что ли? – осведомился Юрий.

– Близнецы. Меня Егором зовут. Кузнецовы мы.

Бекетов назвал себя и Николая.

– Будем вместе держаться, не против? – почти утвердительно сказал Егор, отказа его тон как бы не предусматривал. Точно – унтер, боцманмат, а то и боцман.

– А чего ж – против? В компании веселее.

– Где б тут покурить? – полез в карман новый знакомец.

– Небось укажут. И где курить, и куда травить, как в море выйдем.

– Точно, братишка, – обрадовался Егор. – Я на ЧФ служил, на крейсере «Адмирал Лазарев», старшиной трюмного дивизиона живучести. Два года, как уволился.

– А Ваня-Саня?

– Территориалы, – пренебрежительно махнул рукой старшина. – Батя у нас сильно болел тогда, а воинский начальник – его кум. Вот и оставили в уезде, в комендантской роте. Вы сами из каких?

– Тихоокеанцы. Я – морпех, ротный фельдфебель, Коля – электрик с БДК.

– Пойдёт дело, – обрадовался Егор, – выпить за знакомство не желаете? У нас есть.

– Да и у нас тоже. Только не спеши, успеется.

В течение следующего часа кубрик набился под завязку. Несмотря на вентиляцию, отчётливо потянуло густым казарменным духом. Во многих местах сразу закурили. А чего бояться? Того боцмана, что ли? Что он сделает полусотне мужиков, ему никак не подчинённых.

Чтобы сразу начать ориентироваться в обстановке, Юрий предложил «пройтись по округе», посмотреть, что здесь как и почём. К друзьям присоединился Егор, а молодых оставили присматривать за вещами.

За левой дверью, ведущей в корму, располагались гальюны на три десятка мест (явно общие на несколько кубриков), разделённые на секции по пять традиционных на всех флотах унитазов типа «Генуя», длинные, сразу на полсотни человек умывальники и всего шесть душевых кабинок. Бойлерная с холодной пресной водой и кипятком (в душе и умывальниках вода пока из опреснителей, мерзкая на вкус, а на походе будет забортная, штатским наверняка не понравится). И еще вдоль переборок несколько задраенных дверей, в палубе четыре окружённых высокими комингсами люка, ведущих в низы, три почти отвесных трапа к большим, снабжённым кремальерами крышкам в подволоке. Такие же люки и трапы наверх имелись и в кубрике.

Через узкий и длинный поперечный коридор, проходящий, скорее всего, над турбинным отделением, исследователи попали во второй кубрик, такой же, как у них. Два трапа на площадке посередине коридора вели в жилые отсеки, переделанные, по словам Николая, из снарядных погребов для казематов противоминной артиллерии. Тем, кого направили сюда, совсем не повезло: через переборки гул машин и вибрация ощущались гораздо сильнее, и воздух казался более спёртым. Но это уже психология – чем отсеки ниже под ватерлинией и теснее, тем отчётливей проявляются симптомы клаустрофобии даже у привычных людей.

– Грамотно место выбрал, – похвалил Егор Бекетова, когда они вернулись к себе. – Если что – выскочить успеем.

– Что – «если что»? – с интересом спросил Николай.

– Торпеда в борт или мина. Не слышал, что ли, про подводные лодки?

– Так те, как у нас писали, вроде английские и были?

– Мало что пишут. Да если и так. Тот раз английские, сейчас чьи-то другие могут объявиться. Кстати, неизвестно, под чьим флагом мы сейчас идём…

Они расположились за столом прямо напротив своих коек. Егор выложил из матросского парусинового чемодана литровую алюминиевую фляжку, кое-какую закуску на расстеленную газету. Все люди опытные, не англичане, чай. У всех привычный русскому человеку дорожный НЗ – копчёная колбаса, сало, сыр, крутые яйца, вместо хлеба – ржаные галеты, у братьев даже куры-гриль, зажаренные на кухне таверны перед самым отправлением. Имелись и консервы, но это уже совсем на крайний случай. Чай, сахар – само собой.

Народ, кто поопытней, привычнее к жизненным коллизиям, кроме самых слабохарактерных, уже разбивался на компании, знакомился, определялся, кто с кем будет дружить и «вместе кушать», – без этого нельзя. Одиночкам везде плохо.

Вдруг объявился неизвестно где пропадавший Слава Сотников, то бывший как бы «организатором» группы, а теперь объявивший, что назначен на весь переход старостой кубрика, и все возникающие вопросы и претензии следует решать только через него. Похоже, он не первый состав завербованных сопровождал – распоряжался умело, конкретно, при этом вежливо, пожалуй, даже уважительно. А попробовал бы иначе…

Сотников если и был русским, то местным уроженцем, акцент характерный ощущался. Он рассказал о распорядке дня, правилах поведения и безопасности, показал, где хранятся спасжилеты, каким образом выбегать на палубу, в какие шлюпки садиться. Всё, как положено.

– Наверх выпускать будете? – выкрикнул кто-то с другого конца стола.

– Обязательно. Завтра с утра. По очереди. На палубе всем сразу места не хватит.

– А какими-нибудь дисциплинарными правами ты располагаешь? – с места выкрикнул Юрий, входя в роль битого жизнью, слегка приблатнённого парня, которую решил исполнять хотя бы до прояснения обстановки.

– Какие права? – заулыбался Слава. – В карцер вас не посадишь, уже сидите. Гальюны драить и так и так придётся. Просто вот тут, – он достал из кармана бумажку, – я её сейчас на переборку наклею, перечислены все действия, которые на переходе не разрешены, и суммы штрафов за каждое. Чем вас ещё проймёшь? А на берегу баланс подведут, и к общей сумме аванса приплюсуют. Кормёжка тоже за плату, под запись, из судового матросского котла. Сытно и недорого. Имеется судовая лавочка – курево, даже выпивка, нитки-иголки и всё такое прочее. Как везде.

За курение вне специально отведённых мест, к примеру, – провел староста пальцем по строчке «прейскуранта», – штраф пять фунтов или двенадцать рандов. За дебош в пьяном виде – двадцать пять фунтов и ещё карцер, если с дракой и телесными повреждениями…

Бекетову показалось, что сказал он это с плохо скрываемым удовольствием.

– А стукачи, бывает, до конца срока не доживают. Закон… – пробасил весьма веско звучащий голос с одной из коек. Откуда – Юрий не заметил, но решил взять на заметку присутствие в команде такого «законника». Глядишь – и пригодится.

– Столкновение двух и более законных интересов, – рассудительно сказал староста, – называется «правовой коллизией». Постараемся находить разумные компромиссы. Зря стучать никто не будет, кому это нужно?

– Чтобы штрафов побольше намотать, – ответил тот же голос.

В положенное время машины загудели по-настоящему, пароход начало покачивать, и довольно ощутимо. Значит, вышли из устья Темзы в Северное море.

«Часов через четыре-пять, – прикинул Бекетов, – должны сворачивать почти на восемь румбов вправо, если правда в Атлантику направляемся…» Куда и зачем их могли повезти ещё, он не представлял, но с момента посадки на судно испытывал непреходящее чувство тревоги, вообще какой-то неправильности происходящего.

Большинство обитателей кубрика уже спали, день выдался длинный и нервный. Гулкий металлический объём заполнил многоголосый храп. Яркий свет погас, остались только синие плафоны у трапов, дверей и люков.

Бекетов с Егором легли головами друг к другу. Так можно перешёптываться, из-за работающих движков, прочих сопровождающих идущее судно звуков с трёх шагов никто ничего не услышит. Да и некому подслушивать, рядом и сверху свои.

– Не нравится мне это дело, – сказал старшина, будто угадав настроение Юрия.

– И мне не особенно. Только паниковать рано.

– А кто паникует? Присмотреться надо. Давай прогуляемся. В гальюн давно пора, покурим, перетрём…

– …Я так соображаю, – говорил Егор, опершись спиной о переборку и посматривая в коридор, – везут нас на военном транспорте. С военной командой. Вопрос – почему и зачем?

– Это как раз не первый вопрос. У англичан с юасовцами тесный комплот, те до сих пор британского короля за главу государства признают, а собственный премьер – только глава правительства. Договора имеют о дружбе и взаимопомощи, вполне могли на попутный транспорт нашу бражку принять. Опять же, откуда мы знаем, чья это коробка? Может, как раз южноафриканская. Мне другое не нравится – обращение. Похоже, будто мы в Иностранный легион записались. Пока начальники ведут себя прилично, а в океан выйдем – объяснят, что почём. И куда денешься?

– Слышал я про такое. В натуре, завербованных переселенцев по-другому возят. Пусть хуже, но посвободнее. Никто бы в низы с палуб не загонял, что я, не знаю, что ли? И двери все задраены. Будто и вправду война.

– Вот-вот. Мне Хэмптон на что-то намекал. А если война – то с кем, кроме как с Россией? То-то и оно. И зачем мы в этом случае англичанам?

– Ладно, хватит самих себя заводить, – бросил окурок в железную коробку с песком Егор. – Давай лучше здесь оглядимся. Ты на подстраховке, а я полезу… – он указал на малоприметную овальную крышку люка между последней кабинкой гальюна и траверсной переборкой. – Как я соображаю, за ней коффердам. Куда-нибудь он выведет, – и вытащил из кармана цилиндрический аккумуляторный фонарь в герметичном корпусе. На память со службы старшина прихватил. Бекетов знал, что светить такой фонарь может часов десять. И от судовой сети с почти любым напряжением подзаряжается.

– Сходи, поаккуратнее только.

Кому же ещё, как не трюмному старшине, разбираться, как и куда можно проникнуть по стальным лабиринтам, неизвестным даже большинству судовой команды.

– Сейчас, – Егор разулся, разделся до трусов.

– Эй, ты чего?

– А ты по трюма́м когда-нибудь лазил? Вернусь – посмотришь. Шмотьё у меня не казённое, другого не выдадут.

Юрий прикрыл за Егором крышку, на всякий случай снял с предохранителя прихваченный из сумки пистолет, сунул сзади под брючный ремень. Присел на край рундука с огнетушителями (кстати, в случае чего и они как оружие могут сгодиться), снова закурил, стал ждать.

Старшины не было долго. Несколько раз заходили в гальюн сонные мужики, не замечая Юрия, скрывающегося, заслышав стук шагов, в ближайшей душевой кабинке. Не выдержав гнёта неизвестности, пришёл и Николай. Стали ждать вместе, от нечего делать перебирая самые разные варианты ближайшего и отдалённого будущего. В том числе – как быть, если старшина не вернётся из разведки?

На этот раз он вернулся. Вылез, действительно перемазанный от рыжей макушки до пальцев на ногах ржавчиной, мазутом, ещё какой-то дрянью, замерзший и злой. Матерясь, направился в душ.

– Давайте, в две мочалки драйте, чтоб до утра управиться…

Управились даже раньше, хотя повозиться пришлось. Николай сбегал за фляжкой, заодно проверил обстановку. В кубрике было, условно говоря, тихо. Не считая храпа, сопения, сонного бормотания и прочих ночных звуков. Люди то и дело вставали, возвращались, отсутствие на месте трёх человек никого не интересовало. Даже близнецы спали, как дома.

– Тёмное дело, братцы, – сообщил Егор, как следует приложившись к горлышку и нашаривая в пачке сигарету. – На крейсере мы, и везут нас действительно хрен знает куда…

– Да брось, – не поверил Николай. – Откуда на крейсере такие кубрики? Свободные, на двести человек. Там людей где придётся рассовывают, штатный экипаж, бывает, по очереди в подвесных койках спит, и в батарейной палубе, и в торпедных отсеках…

– Кого учишь? – возмутился старшина. – Не веришь – сам сходи, – и начал рассказывать.

Через коффердам он добрался до вертикальной шахты и по скобтрапу спустился не в грузовой трюм какой-нибудь, а к поперечному мостику над полуоткрытыми тоннелями дейдвудных валов. Место показалось знакомым.

– Налево – трап, один или два марша до штормового коридора, а он упирается в румпельное отделение, так? – перебил его Николай.

– Точно, – слегка опешил Егор. – А что справа, угадаешь?

– Чего угадывать? Судя по твоей усмешке – подбашенное отделение. Снарядное или перегрузочное, смотря до какой палубы ты добрался. Только оно должно быть задраено…

– Хрена – задраено. Гулял я там, как по Приморскому бульвару. Было подбашенное, точно, а сейчас хрен знает что. Электромоторы какие-то, кабелей чёртова уйма, ящики всякие. Я выше поднялся, до зарядного и второго перегрузочного. Элеваторы демонтированы, везде сплошная электрика и электроника. Тебе бы посмотреть. Людей – никого. Дальше я не пошёл, голоса услышал. Вниз спустился до погребов главного калибра. Туда не полез. Со второй башней – то же самое. Хотел на верхнюю палубу выбраться, поглядеть, как там. Нет, передумал. Времени много прошло, и любая везуха – не бесконечная. Теперь давайте соображать, что к чему. Ты ведь, Николай, темнишь. Не электрик ты рядовой. Каплей, не иначе, по механической части. Только меня это не касается, чего под матроса косишь. Я в чужие дела не лезу.

Егор снова приложился.

– Думать – информации маловато, – ответил Николай, как бы пропустив слова старшины мимо ушей. – Мне бы вправду самому посмотреть. А пока что – ну, бывший крейсер. Имелись две кормовые башни главного калибра. Какого – неизвестно. Валов сколько?

– Четыре…

– Половину вариантов долой, но и оставшихся полно. Электроники, говоришь, много. Может, под ПВО перестроили, может – под корабль управления… Пошли спать. Утром наверх выпустят – посмотрим. Времени если хватит, завтра вместе прогуляемся.

Днём ничего интересного узнать не удалось. После завтрака, чисто английского, начали выпускать «на прогулку». По двум трапам сразу. Вышли на подобие не очень широкой, но длинной, почти до мидельшпангоута, лоджии. Военному моряку понятно, что под «прогулочные дворики» использовали казематы нижних плутонгов скорострельной артиллерии. Пушки демонтированы, а рельсы для снарядных беседок от горловины подачи до орудий остались. И, похоже, для чего-то используются и сейчас. Борта от верхней палубы до уровня бывших орудийных портов срезаны, получились просторные, открытые наружу твиндеки, тридцать метров в длину, четыре в ширину (Карташов шагами измерил). Если в другое время бывший крейсер десантников перевозит, можно здесь их тяжёлую технику размещать. Удобно, а вон и петли имеются, чтобы борта вровень с палубой наружу откидывать, вместо аппарели.

«Крейсер» шёл на юг, солнце, поднявшееся невысоко, светило слева в просветы туч, и Николай в какой-то момент увидел на почти штилевой воде отчётливую тень корабля. Увидел и протяжно присвистнул.

Различались две прямые трубы, массивная надстройка фок-мачты, две линейно-возвышенных башни на полубаке. Скорее всего – лёгкий крейсер типа «Фиджи». Но вот во что он переделан? Различаются какие-то бесформенные, но явно массивные конструкции на корме, между грот-мачтой и трубами. Если не фермы кранов для подъёма и спуска на воду гидросамолётов или торпедных катеров, тогда – антенны радиолокаторов?

Интересная конструкция. Карташов внимательно следил за всякими новинками в военном кораблестроении, но материалов о перестройке «Фиджи» или близких по типу кораблей в нечто подобное он не встречал.

Их «крейсер» на несколько румбов подвернул влево, и впереди в десятке кабельтовых стал виден кильватерный строй из трёх настоящих, без кавычек, лёгких крейсеров типа «Тайгер». Николай успел их хорошо рассмотреть, пока после очередной смены курса они не исчезли из поля зрения.

Ясности новая информация не прибавила. По-прежнему можно было считать, что организаторы перевозки достаточно влиятельны, чтобы использовать британскую эскадру в качестве попутного транспорта. Возможно, и на трёх остальных крейсерах кубрики и трюмы забиты тем же грузом. Что, англичанам привыкать рабов, переселенцев и солдат по всему миру доставлять, из метрополии в колонии и наоборот? Но всё равно непонятно – отчего именно русские им потребовались? Заявленная цель – усиление русской колонии на юге Африки – в свете надвигающейся войны не выглядит хоть насколько-то убедительной.

– Разве что, как только война начнётся, нас тут же объявят интернированными и заставят либо, как настоящих рабов, пахать бесплатно и бессрочно, либо…

– Что – либо? – спросил Егор, старательно морщивший лоб, пытаясь наглядно представить эту перспективу.

– Либо им мы нужны для другого, но именно в своём русском качестве…

– Что-то слишком сложная схема. Ты ещё скажи, что вся контора Томми, эти контракты и прочее созданы только что и именно на этот случай… – усомнился Карташов.

– Почему бы и нет? Вы вот как на крючок попали? – спросил Юрий братьев.

– Да как? Перебивались в Ипсуиче случайными заработками, ждали оказии в Австралию отправиться…

– Чего вдруг? – удивился Николай. – Дома что, не нравилось?

– Да так, мир посмотреть, деньжат зашибить, там, говорят, вчетверо больше, чем у нас, платят, – несколько уклончиво ответил Егор. – А тут в русской газете объявление прочитали. Ну и подумали – почему нет? Начнём с Африки, дальше видно будет…

– Давно перебивались? – испытывая всё больший интерес, продолжил расспросы, плавно переходящие в допрос, Бекетов.

– Четвёртый месяц уже. Парни говорили, на иностранцев, что не из стран «содружества», квоты раз в полгода выделяют. Вот мы и наведывались каждый месяц в консульство…

– И за четыре месяца первый раз такое объявление попалось?

– Первый…

– Вишь, как интересно? Не звали, не звали, и вдруг… А Хэмптон болтал, что давно с юасовцами работает. Ну ладно, закончили, а то к нам уже прислушиваться начинают…

Следующую ночь на рекогносцировку во внутренности крейсера отправились уже вдвоём, Егор и Николай. Старшина знал только свой крейсер, да и то от киля до ватерлинии, выше – не его заведование. Карташов же в корабельной архитектуре и топографии разбирался досконально и уверенно ориентировался там, где терялся Егор. А растеряться было немудрено, и на своём корабле матрос начинает уверенно ориентироваться в низах только на второй год службы. А это был чужой, совсем другой конструкции и даже технической культуры.

За три часа они облазили кормовую часть до самого верха, Николая очень интересовали непонятные приборы, которыми были забиты оба подбашенных отделения. Исследователи передвигались босиком, по тем проходам и шахтам, где обычные моряки бывают только в случаях острой необходимости, так что неожиданных и безусловно неприятных встреч можно было не опасаться.

В каптёрке между кормовыми машинным и котельным отделениями обнаружилось несколько стопок рабочей робы, и они с удовольствием приоделись. И теплее, и собственная кожа целее будет, а главное – попадись на глаза здешним трюмным, издали за своих примут. Вот голые люди немедленно вызовут сначала удивление, а тут же и тревогу, но никак не моряки в «синем рабочем», пусть и в неположенном месте. Просто, заметив кого-то из экипажа, нужно быстренько, но без паники срываться. Любой матрос, попавшийся на глаза чужому офицеру, прежде всего старается сбежать, и чаще всего ему это удаётся. Гоняться за каждым бездельником по тесным отсекам разве что особо рьяный боцман или старший офицер вздумает. Остальным – наплевать. Так и на русском флоте всегда было. Егор мог бы рассказать, как сам он с дружками в первые годы службы ночами по провизионкам шарили. Так что их поведение в любом случае будет вполне естественным.

Ещё один плюс – на внутрисудовых дверях и люках не бывает замков. Они задраиваются, но не запираются – в бою, при любом аврале и тревоге каждый моряк должен иметь возможность попасть из любого помещения в любое. Для заделки пробоин, тушения пожаров, быстрой эвакуации. Даже двери офицерских и адмиральских кают снабжаются вышибными филёнками, чтобы войти или выйти, если перекосит или заклинит. Там, куда доступ посторонним запрещён, ставится дневальный или вахтенный, в специальных, уставом предусмотренных случаях – вооружённый часовой.

Благодаря этому разведчики обзавелись двумя фонарями, а в угловой, ближайшей к трапу батарейной палубы офицерской каюте им вообще несказанно повезло. Сменившийся с вахты недотёпа оставил на спинке кресла пояс с пистолетом в кобуре и кортиком. Слишком, наверное, торопился в кают-компанию за ужином или просто парой стаканчиков хереса. Правильно знающие люди говорили, что у англичан морская практика хорошо поставлена, а дисциплины и соблюдения внутреннего распорядка – чистый бардак. Сильно много каждый о «правах личности» понимает. Пришлось «пушку» экспроприировать, для собственной пользы и дуракам в назидание. Огневая мощь команды сразу возросла на треть за счёт трофейного «веблея» с запасной обоймой вдобавок.

Итоги второй рекогносцировки подтвердили ещё вчера высказанное Егором умозаключение – если не отходить далеко от заранее намеченных путей эвакуации и проявлять разумную осторожность, то в ночное время можно вытворять на чужом корабле всё, что заблагорассудится. Главное – не оказаться в неподходящем месте во время общесудового аврала.

Уже на обратном пути на площадке возле кочегарки Николаю удалось подслушать разговор вышедших покурить на сквознячке матросов, в корне изменивший и настроение, и дальнейшие намерения. Парни обсуждали предстоящий заход в Фуншал – главный город и порт островов Мадейра. Сам по себе этот момент ничего необычного не представлял. Можно было только порадоваться – глядишь, и их на берег отпустят. Размяться, припасы пополнить, сувениры приобрести, выпить-закусить, стрессы снимая. В нормальных условиях почему бы и нет? Они свободные люди, с контрактами на руках, оплатившие свой проезд. Но как-то в это не верилось. А следующие слова другого машиниста поставили крест на всех оптимистических планах.

– Механик сказал – погреемся напоследок, а то потом долго теплых краёв не увидим. Следующая станция Рейкьявик…

Егор чуть не сел на железный настил. Когда отошли подальше, к своей шахте, начал материться.

– Да брось, мы ж подобной подлянки и ждали, – успокоил его Карташов. – Вопрос в другом – если им в Исландию, за каким нужно эскадру на две тысячи миль к югу гнать?

– Может, они внезапно другой приказ получили? Нас высадят до следующей попутки и – по своим делам, – в голосе старшины прозвучала робкая надежда.

– Оч-чень вряд ли. Что им на островах делать – не знаю, только нас они не высадят. Я вот что придумал… Ладно, наверх вылезем – всем сразу скажу.