1992

1992 год – без преувеличения революционный год в новейшей истории России. Фактически он начался раньше, чем хронологически. Начался 92-й год в августе 91-го, в день провала путча ГКЧП.

Как раз в путч возле Белого дома Гайдар встречается с Геннадием Бурбулисом. Бурбулис был руководителем избирательного штаба Бориса Ельцина во время выборов президента РСФСР в 91-м году. Бурбулис с Гайдаром друг о друге знали, но лично знакомятся именно у Белого дома. Бурбулис рекомендует президенту РСФСР Борису Ельцину экономиста Егора Гайдара.

Советский Союз еще формально существует, но фактически его нет. Больше нет главной и единственной державшей его силы – Компартии. Последние годы перестройки роль Компартии была формальной, уже отменена 6-я статья Конституции о руководящей роли партии, но провал путча поставил на КПСС крест. Ельцин 23 августа 91-го подписывает Указ «О приостановлении деятельности Компартии РСФСР», и Горбачев уходит в отставку с поста Генерального секретаря и призывает ЦК КПСС объявить о самороспуске.

Для экономики страны происшедшее означает, что нет больше никаких рычагов влияния на союзные республики. Единое экономическое пространство разорвано.

Все республики, кроме России, вводят таможни на своих границах. Они работают в одну сторону – вывозить товары в Россию нельзя, ввозить можно. Налоги в союзный бюджет не платят.

Союзные министерства больше ничем не управляют. Сотрудники ищут новую работу в коммерческих структурах, переводят в создаваемые фирмы казенные деньги и недвижимость.

Обкомы, райкомы партии опечатаны. Председатели колхозов вместе с колхозниками немедленно отказываются сдавать зерно государству по низкой цене, точно так же, как отказывались это делать крестьяне на заре советской власти. И тех и других можно понять.

Рубль ничего не значит, он ничем не обеспечен, на него нечего купить. Лучше придержать зерно и по бартеру обменять на что-нибудь.

В самом тяжелом положении крупные города, в том числе Москва и Питер. Они давно сидят на поставках по импорту. Теперь для закупок нет валюты. А регионы отказываются давать продукты.

При параличе союзных структур российские институты власти не отстроены. Уже нет союзного государства и еще нет российского. Людям на это наплевать. Главное – нет продуктов. Сегодня, спустя 20 лет, в массовом сознании старшего поколения присутствует убеждение, что товары в магазинах исчезли с началом реформы. Это представление о прошлом передается по наследству молодому поколению. Оно не соответствует реальности. В 1991 году, еще в феврале, пишет школьник:

«На прошлой неделе я стоял в ужасной очереди за мясом.

Вы знаете, сколько я там стоял? Я стоял 5,5 часов…»

Короткое пояснение про мясо. Я помню эти куски. На шкуре стоял штамп «1953 год». Это распродавали мясо из запасов на случай войны. Дальше школьник пишет:

«У нас очереди за всем. Раньше я никогда не плакал, но сейчас я плачу часто. Мы стали похожи на животных».

Весна 91-го года:

«Люди в Ярославле рады очередям: стоя в хвосте, можно надеяться на покупку. Но очередей все меньше. Недели две назад выстроилась новая – за хлебом. Теперь это самая длинная, самая злая и самая отчаянная очередь».

В 91-м из экономических дискуссий ушли слова «кризис», «острый кризис», главный термин – «катастрофа». При этом очевидно, что вся ответственность за все решения в этой ситуации лежит на единственной всенародно избранной российской власти, т. е. на президенте Ельцине.

Гайдар знакомится с Ельциным в начале октября 91-го. До этого весь конец сентября Бурбулис детально обсуждает с Ельциным программу, подготовленную группой Гайдара. Главное отличие гайдаровской программы от других, которые разрабатывали уже известные экономисты Григорий Явлинский и Евгений Сабуров, не экономическое, а политическое. Гайдар трезво оценивает ситуацию: Советского Союза как политического и экономического пространства после путча окончательно нет. Надежды на то, что Горбачев уступит Ельцину место во главе федеральной власти, нет. То есть разваливающийся Союз не получит свежий импульс от прихода нового популярного лидера, и поднебесный рейтинг Ельцина не будет конвертирован в сплочение республик для проведения реформ, на что надеялся Гайдар. При этом ключевым жизненным и ресурсным пространством является Россия, и, значит, радикальные реформы надо проводить в ее границах.

С Гайдаром еще до путча были разговоры о том, пойдет ли он к Ельцину государственным советником по экономике. Гайдар тогда ответил: «Вопрос предельно прост: все зависит от того, что Ельцин собирается делать с экономикой. Если по общему направлению его намерения совпадают с моими убеждениями, то я готов серьезно рассмотреть это предложение. Тогда нужно встретиться с президентом и все обсудить». В сентябре 91-го во время работы над программой Гайдар сам для себя ставит вопрос уже по-другому:

«… если не найдется никого, кто взял бы на себя ответственность за начало жизненно необходимых, социально-конфликтных радикальных реформ, придется за это браться».

При этом он думает: «Даже в случае успеха непременно выкинут и вряд ли скажут спасибо».

Борис Николаевич встретится с Гайдаром, когда он сам, бывший секретарь обкома, бывший секретарь ЦК КПСС, впоследствии сделавший публичную политическую карьеру, а теперь всенародно избранный президент Ельцин, сделал свой выбор в пользу сложнейших и непопулярных реформ.

Впечатления Гайдара от встречи с Ельциным:

«Отдает себе отчет в том, что происходит в стране. Понимает огромный риск, связанный с началом реформ. Готов взять на себя политическую ответственность за тяжелые реформы, хотя знает, что популярности это ему не прибавит».

Это редчайший случай в российской истории – такое совпадение первого лица в государстве и человека, отвечающего за экономические реформы. Про советские времена говорить не приходится.

Председатель Совета Министров находился в однозначно подчиненном положении, потому что реальная власть сосредоточена в руках партийного руководства, а точнее, одного лица, которое и руководит экономикой по своему усмотрению и в соответствии с лоббистскими усилиями окружения.

Предреволюционная Россия знала сильных премьеров. Но взаимодействие между ними и первым лицом в критические моменты истории не сложились. Это не случилось с сильным премьер-министром Витте и Николаем Вторым. В 1905-м на фоне революции Витте сумел склонить Николая к подписанию аналога Конституции и созданию Думы, что было неслыханно для самодержавия, давно назрело и перезрело. Николай в состоянии ужаса от революции дал «добро» на модернизацию политической системы, но благодарности к премьеру не испытал, не защитил его от жесточайших нападок, в том числе националистических, и с легким сердцем подписал его прошение об отставке. Первая Дума еще не успела собраться, а Витте уже был в отставке. Премьера Столыпина Николай Второй не ценил. Сначала он был раздражен намерением Столыпина смягчить законодательство в отношении еврейского населения. Потом Николай не видел исторического смысла в либеральной крестьянской реформе Столыпина, хотя и дал «добро» на ее начало. Во время первой всероссийской переписи на вопрос о роде его занятий Николай ответил: «Хозяин земли русской». Ответ был искренний, и в силу этого Николай психологически глубоко был чужд идее Столыпина обеспечить крестьян землей. Николай был сторонником общины, т. е. боялся частной инициативы в крестьянской среде. Столыпин, в отличие от Николая, полагал, что человек со своей землей, домом, работающий, зарабатывающий, свободный – вот основа благополучия и социального спокойствия страны. Такой Столыпин видел великую Россию.

Кстати, дед Егора Гайдара Аркадий Гайдар по линии матери Натальи Аркадьевны, приходился родственником Михаилу Юрьевичу Лермонтову. В свою очередь Петр Аркадьевич Столыпин также находился в родстве с Лермонтовым. Бабушка Лермонтова, Елизавета Алексеевна, была родной сестрой деда Столыпина, Дмитрия Алексеевича. По совокупности этих родственных обстоятельств Егору Гайдару было не уйти от судьбы.

В октябре 91-го года желающих пойти в правительство было немного. Это время, когда люди ищут любые предлоги, чтобы не идти в правительство. В конце октября Ельцин принимает решение лично возглавить правительство, т. е. поддержать, прикрыть своим авторитетом, рейтингом тех, кто будет осуществлять заведомо непопулярные реформы.

Ельцин выступает на V Съезде народных депутатов РСФСР. Излагает суть предлагаемых реформ – либерализация цен, приватизация, земельная реформа, структурная реформа, весь этот невероятный выход из обломков советской системы. Ельцин говорит, что сам возглавит правительство, просит дополнительных полномочий на время начала реформ. Ельцин получает поддержку съезда. Точнее, съезд с удовольствием отдает Ельцину всю ответственность.

Еще в 1990 году на вопрос ВЦИОМ, что ожидает страну в ближайшие месяцы, 70 % ответили, что ждут ухудшения ситуации, 54 % сочли, что в 91-м году возможна экономическая катастрофа, 42 % в 91-м году ожидали голода, 51 % – перебоев в подаче воды и энергии. В 1991 году на вопрос о том, когда СССР выйдет из кризиса, 45,8 % отвечали, что не раньше 2000 года, 12 % считали, что никогда. 60 % опрошенных считали, что главные проблемы советской экономики – дефицит, очереди, бедность.

По тем же опросам, при всей трезвости этих оценок, люди категорически против либерализации цен. Во-первых, это естественно, во-вторых, все ждут чуда от Ельцина, с которым связано недавнее ощущение победы. Во-вторых, никто не думает, что за все годы советской власти и советской экономики надо долго и тяжело расплачиваться, и уж тем более никто не согласится, что платить надо лично ему.

Давно, в 56-м году, после разоблачения Сталина советский писатель Александр Фадеев в разговоре с однополчанином по Гражданской войне лаконично изложил собственное прозрение: «Такое чувство, точно мы стояли на карауле по всей форме, с сознанием долга, а оказалось, что выстаивали перед нужником». Фадеев застрелился. Но это штучный случай, к тому же Фадеев – писатель.

Страна в целом совсем другое дело. Люди не ужаснулись информации о Сталине, спокойно и даже расслабленно прожили еще три десятка лет, получили отдушину в перестройку, а потом полностью сосредоточились на охоте за продуктами. За поисками еды в декабре 91-го толком даже не обратили внимание на то, что СССР исчез с карты мира. В 92-м либерализация цен будет несопоставимо большим событием, чем распад страны. О распаде Союза заговорят, когда появятся продукты. Когда страна пройдет самый тяжелый первый период реформ, на новом витке политической борьбы ей начнут морочить голову сказками про эффективность и мощь советского государства.

О том, что необходимо проводить либерализацию цен, т. е. отпускать цены, летом и осенью 91-го говорили и глава Госбанка Геращенко, и зампред кабинета министров СССР Щербаков, и академик Абалкин. Абалкин вспоминает:

«В начале октября 91 – го, находясь в США, я встретился с господином Гринспеном – руководителем Резервной системы США. Он спросил меня: «Понимаете ли вы, что остается всего несколько недель для того, чтобы предупредить финансовый крах?» Я ответил, что, по нашим оценкам, этот срок измеряется двумя месяцами».

Жесткие, но не эффективные меры уже опробованы напоследок последним правительством СССР, которое возглавлял Павлов. Весной 91-го было проведено значительное повышение цен на продукты. На мясо цены подняли в 2,6 раза, на колбасу – в 3 раза, на хлеб – в 3 раза. Но пустых денег на руках столько, что продукты с ходу смели и по новым ценам, дальше – опять тотальный дефицит. Более того, неэффективные меры вызывали массовую ярость и обострили социальную ситуацию. К бастовавшим шахтерам прибавились забастовки в других отраслях. В декабре 91-го магазины совсем пустые. В очередях в ожидании прихода грузовика с молоком и хлебом уже не скандалят. Знаменитая хроника с драками в очередях – это 90-й год. В 91-м, в декабре, люди стоят молча.

Цены отпустили 2 января 92-го года. Плюс временно отменены пошлины на импорт, чтобы ускорить приход товаров в магазины. Цены отпустили на все, кроме хлеба, молока, спиртного, коммунальных услуг, транспорта и энергоносителей. Эти цены были фиксированно повышены. Освобожденные цены в январе шли и шли вверх. Продукты стали появляться на прилавках. В течение января цены выросли на 352 %. Только тогда стало возможно покупать продукты в течение всего дня.

В конце января подписан указ о свободе торговли. Начало свободной торговли выглядит совершенно неэстетично. Торгуют все, кто хочет, где хочет, чем хочет и по той цене, которая сложится. Торгуют бюджетники, те, кто никогда не торговал. Самые бойкие места в центре Москвы, у «Детского мира», у Малого театра. Продают у кого что есть. По несколько пачек сигарет, консервы, водку, какую-то одежду, духи, мыло.

Проблемы сохраняются с теми продуктами, цены на которые по-прежнему контролируются. С одной стороны, люди не желают роста цен на хлеб, молоко, сахар и подсолнечное масло, с другой – звереют от их отсутствия. То есть хлеб и молоко – это факторы политические. Фиксированные цены на хлеб отменят в мае 92-го. До этого с хлебом большие проблемы. Колхозы – обладатели зерна – ждут свободных цен, чтобы заработать, и не отдают зерно. Целые области, богатые зерном, отказываются отгружать хлеб нуждающемуся центру, Уралу, северо-западу. Хотя это все равно не решило бы проблем. СССР не обеспечивал себя хлебом и закупал его на Западе, пока была валюта. Теперь валюты нет.

Валютный кризис в стране таков, что с трудом удается погасить задолженность за фрахт судов, которые должны транспортировать ранее закупленное зерно из США и Канады. Еще в конце декабря 91-го года решением правительства РСФСР Внешэкономбанк приостановил все виды операций по валютным фондам предприятий и организаций, не связанных с оплатой доставки зерна. В связи с этим остро стоит вопрос о западных кредитах. Но западных кредиторов интересует вопрос, кто после распада Союза будет отвечать по долгам СССР. На начало реформ Россия еще даже не является членом Международного валютного фонда, и от него пока нечего ждать.

Про роль Запада в поддержке реформ Гайдар позже напишет: «Стратегически в то время для Запада не было ничего важнее, чем помочь нам как можно быстрее преодолеть хаос, который был вполне сопоставим с проблемами, рожденными крахом Германии и Японии в мировой войне. Но беда была в том, что не оказалось лидера, способного выполнить организующую роль, подобную той, которую в послевоенный период сыграли в восстановлении Европы Трумэн и Маршалл».

Запад в 92-м году переложил помощь России на чисто бюрократическую организацию – Международный валютный фонд. МВФ даст кредит в июле 92-го года. Он будет очень запоздалым. Денег, смешных по нынешним меркам – нескольких сот миллионов долларов, – не было в самый тяжелый, начальный, период реформ.

Столыпину и присниться не могло проведение аграрной реформы в условиях постсоветского 1992 года: в совершенно новом государстве, без устойчивых государственных институтов, без местной власти, потому что ее всегда подменяли райкомы партии. Без банковской поддержки, при отсутствии цивилизованной системы кредитования. В 1992-м году в России вообще нет права собственности на землю.

Еще предстоит разработать, как после 75 лет советской власти выходить из колхозов и получать землю тем, кто готов вести хозяйство. Это сложнее, чем выход из общины в 1906-м. В советской деревне давно нет трезвых мужиков и молодежи. Она давно сбежала в города. Так что вообще не понятно, кто может поддержать реформы. Председатели колхозов, очевидно, не желают терять собственное положение. Но ждать, делать все поэтапно не позволяют обстоятельства. Так же как нельзя было ждать с либерализацией цен. Гайдар пишет: «До прихода в правительство оставались какие-то надежды, что, может, дела чуть лучше, чем кажется, что есть тайные, подкожные резервы. Но нет, ничего нет!»

Все шансы на постепенность, относительную безболезненность реформ съедены экономической бездеятельностью предыдущей власти, еще Андроповым и окончательно Горбачевым. Если опять выжидать, будет экономическая, а значит, и политическая катастрофа, и гражданская война, то есть война всех против всех.

Еще в 88-м году Александр Кабаков написал повесть «Невозвращенец» с фантастическим прогнозом на 1993 год: как раз все против всех, власть репрессивная и бесполезная, полная нищета, злоба и оружие.

«Я выключил приемник и двинулся по Тверской. По обе стороны широкой, ярко освещенной луной улицы брели люди. По одному, по двое они шли от Брестского вокзала вниз, к центру. Все несли сумки, у многих за плечами были маленькие, тощие рюкзаки – последняя предвоенная мода. И полы многих шуб, курток, пальто так же оттопыривались, как и у меня, а кое-кто нес «Калашников» и вовсе – по ночному времени – открыто».

Сама Манежная площадь – это сплошная спрессованная очередь.

«Над Манежной площадью раздался мощный радиоголос:

– К сведению господ ожидающих! Сегодня в Центральных Рядах поступают в выдачу: мясо яка по семьдесят талонов за килограмм, по четыреста граммов на получающего, хлеб общегражданский по десять талонов за килограмм, производства Общего Рынка – по килограмму, сапоги женские зимние, по шестьсот талонов, производство США – всего четыреста пар. Господа, соблюдайте очередь!»

Когда Столыпин говорил с думской трибуны о «великих потрясениях», его фантазия министра внутренних дел едва ли могла нарисовать такую картину. Гайдар – не только экономист, но и отличный историк – отчетливо представлял себе варианты близкого будущего в случае безответственной пассивности его правительства.

Инфляцию, которая в СССР была скрытой, а теперь стала явной, после января три месяца удается удерживать на уровне 10 процентов в месяц. Для 92-го года – это удача. Спрогнозировать дальнейшую инфляцию невозможно.

Вразрез с бюджетной экономией правительства Гайдара бывшие союзные республики вовсю печатают рубли. Бывшие союзные республики начнут реформы позже, чем Россия. И вот эти пустые деньги от соседей, попадая в Россию, разгоняют инфляцию. Все усилия правительства Гайдара могут быть сведены на нет действиями любой республики. И поэтому приходится ужесточать собственную бюджетную политику, чтобы компенсировать урон от соседей. Еще только предстоит ввести самостоятельный российский рубль.

После либерализации цен зарплаты увеличиваются вслед за ценами.

Но Гознак не выполняет указания правительства и не печатает вовремя новые деньги нового номинала. Не потому, что начальник Гознака Алексеев неисполнителен, а потому, что в начале 92-го полная путаница в законодательстве. И Алексеев не знает, кому он подчиняется: несуществующему уже Минфину СССР, вице-премьеру Гайдару или главе Верховного Совета Хасбулатову. А Хасбулатов вызвал Алексеева и устроил ему разнос, мол, инфляцию в стране разводите. В результате купюру большего номинала не напечатали из-за нехватки наличности – массовая задержка с выплатой зарплат, пенсий. Кризис неплатежей нарастает. Людям нет дела до его причин. Цены высокие. Деньги задерживают. К весне 92-го уровень доверия правительству падает. Но к весне также становится очевидно, что голода, которого ждала вся страна, нет, шок от освобождения цен пережит, забастовки резко пошли на спад, и зиму пережили без отключения тепла и электроэнергии. Самое страшное позади, оппоненты правительства сочли, что они могут начинать политическую борьбу.

Официально валить правительство Гайдара начнут в апреле 92-го на VI Съезде народных депутатов России, всего через три месяца после начала реформ. На самом деле раньше. Александр Руцкой, получивший генерала за август 91-го, избранный вице-президентом в паре с суперпопулярным Ельциным, поддержавший программу Гайдара, еще до начала реформ позволяет себе назвать правительство «мальчиками в розовых штанишках». Председатель Верховного Совета России Хасбулатов в конце января 92-го на встрече с итальянскими сенаторами говорит, что «складывается такая ситуация, когда уже можно предложить президенту сменить практически недееспособное правительство». Хасбулатов делает это заявление на третьей неделе после либерализации цен, хотя ранее он поддержал гайдаровскую программу. Это будет стандартной схемой поведения: сначала поддержать, потом откреститься, заклеймить и постараться получить от этого максимум политических и материальных дивидендов.

Главный инструмент в борьбе с правительством – популизм. Главный мотив VI Съезда народных депутатов: правительство погубило и продало Россию. Доходит до анекдота. С трибуны съезда говорят, что за 3 месяца гайдаровских реформ резко упало деторождение. Решено предписать правительству снизить налоги, ограничить цены, повысить зарплаты. Кроме того, требуют отправить правительство в отставку. Гайдар тут же, за дверями зала заседаний, собирает членов правительства. Они принимают решение заявить о своей коллективной отставке, так как не могут проводить безответственную политику, которой требует съезд. Гайдар выходит на трибуну и заявляет об этом решении. Потом Гайдар напишет: «Навсегда запомнил возникшую в огромном зале паузу». Потом пошел гул и отказ принять отставку правительства, отказ брать на себя ответственность, переговоры и, наконец, принятие декларации съезда с общим одобрением курса реформ.

Но сразу после съезда начинается разностороннее давление на президента Ельцина. Требуют создать в правительстве противовес гайдаровской команде. Гайдар вспоминает, что

«… зима 91/92 года – время максимального напряжения и риска – вместе с тем стала периодом политической свободы маневра, отпущенной нам временем».

После самого тяжелого начального периода реформ активизируются традиционные группы лоббирования. Прежде всего, старая советская отраслевая номенклатура. В сложной социально-экономической ситуации они давят на Ельцина. В правительстве появляются отраслевые зампреды. При этом Ельцин однозначно поддерживает прежний курс. В это время лоббистскими усилиями широко распространяется убеждение, что гайдаровская политика строжайшей денежной экономии проводится под диктовку МВФ, противоречит интересам России и есть не что иное, как империалистический заговор. Людям тяжело, реформы крайне болезненные. На этом фоне классическая советская демагогия о заговоре в очередной раз производит впечатление, укладывается в массовом сознании и сохраняется на годы вперед. На самом деле разговоры о происках Запада – это популистский трюк заинтересованных лиц, который открывает возможности как в борьбе за власть, так и в борьбе за собственность. Потому что именно в это время в России начинается официальная приватизация. Неофициальная приватизация идет давно. Она начата в июле 86-го решением ЦК КПСС «О создании центров научно-технического творчества молодежи». Это такие посреднические фирмы при госпредприятиях, которые позволяют обогащаться и комсомольцам, и руководству предприятий. Их деятельность обставлена постановлениями Госплана СССР, Госкомитета по науке и технике СССР, Госкомтруда СССР и Минфина СССР. Они освобождены от налогов. Постановлением ЦК им разрешена внешнеэкономическая деятельность.

То есть ЦК КПСС разрешает работать с валютой.

Партийная номенклатура на деньги от партийных взносов создает совместные предприятия с иностранными фирмами. Получает льготные кредиты от государства. Прибирает к рукам лучшую недвижимость в стране и в Москве. Переходит к созданию частной банковской системы. Директора готовы к приватизации тех предприятий, которыми давно управляют. Уже в 88-м по индивидуальным разрешениям ЦК начинается приватизация в промышленности. Все это – до Гайдара и до Чубайса.

Чубайс позже скажет:

«… наиболее внимательными слушателями лекций о стратегии экономических реформ были участники партхозактивов, другим аудиториям это было не очень интересно».

Гайдар с Чубайсом в оригинале считали, что собственность надо приватизировать за деньги. Так, за деньги, в собственность в начале 92-го покупали магазины. Гайдар с Чубайсом не были сторонниками ваучерной приватизации. Приватизация с использованием чека, ваучера условной стоимости, – это результат вынужденного компромисса между правительством и Верховным Советом, в котором очень сильным было влияние советской промышленной номенклатуры.

Для немногих активных, продвинутых советских граждан торговля ваучерами – это путь к концентрации капитала, который потом можно было пустить в дело. Ваучеры начали продавать и покупать на биржах. Биржи только-только появляются. Реальная стоимость ваучера зависит от предприятия, чьи акции покупаются за этот ваучер, и от региона. В Нижегородской области в 94-м году на один ваучер можно было получить 2000 акций Газпрома. В Московской области – 700 акций Газпрома за ваучер. В Москве – 50 акций.

В массе люди ничего не понимают и отдают ваучеры за гроши.

В 92-м возникают чековые инвестиционные фонды, которые берут ваучеры у населения и, по идее, должны их выгодно вложить. В основном в этих фондах ваучеры будут украдены. Почти 40 миллионов ваучеров украдено. На них фонд покупал акции, а потом продавал их на баланс структур, которые контролировались влиятельными в регионе группировками. Эти группировки – бывшая партийно-комсомольская власть, сошедшаяся с чистым криминалом.

Государство в 92-м не в состоянии осуществлять контроль, государство новое и слабое. Но ждать, пока возникнут и окрепнут новые государственные институты, нельзя, потому что советская экономическая система рухнула. СССР нет. КПСС нет. На пустом месте нужно срочно создавать новую экономическую систему.

На предприятиях приватизация предусматривала передачу 51 % акций членам трудового коллектива, т. е. люди меняли ваучеры на акции и становились совладельцами. Но это юридически, фактически всем заправляют прежние директора. Они имеют поддержку в отраслевых министерствах, шантажируют центральную власть, дешево выкупают долю рабочих и становятся единоличными владельцами.

Гайдар знал, что номенклатура уже вошла во вкус и заточена на то, чтобы конвертировать остатки былой власти в собственность.

Гайдар знал, что попытка отлучения бесчисленной советской номенклатуры от приватизации – это война. Но он был убежден, что главное – это правила игры. Правила могут быть старые: телефонные, тайные, административные. А могут быть цивилизованные: открытые, писаные, экономические, основанные на конкуренции, защищенные независимым судом. Если советские директора и бывшие секретари райкомов будут играть по новым правилам, система уже не будет номенклатурной. Главная гайдаровская задача – сделать собственность отдельной от власти, отделить собственность от бюрократии.

Но старая номенклатура все делает по-старому. Она не меняет систему управления, она не стремится привлечь иностранные инвестиции, ей плевать на акционеров-рабочих. Чубайс пишет:

«Только в отдельных отраслях, например в телекоммуникациях, благодаря министру Владимиру Булгаку шла реструктуризация предприятий и в результате привлечение инвестиций. Без этого удивительного отраслевика-реформатора мы не имели бы современной мобильной телефонии и Интернета в России».

Реальные преобразования в промышленности начнутся только в 97-м году. То есть с 92-го по 97-й – активное сопротивление реформам, выжидание и только потом начало работы и реального управления собственностью. Это пять лет номенклатурного сопротивления, которые усилили тяжесть начала реформ и сформировали негативное отношение, оставили ощущение, что именно вследствие реформ все развалилось.

Гайдара не утвердят премьер-министром, фактически уберут в декабре 92-го года. На VII Съезде народных депутатов. Накануне съезда к Гайдару ходят люди из оппозиции, из директорского корпуса, из военно-промышленного комплекса, обещают поддержку, если Гайдар введет в правительство их людей. Хотят ослабления бюджетной политики, то есть хотят денег.

Гайдар не был романтиком, но он недооценил советскую власть. Старые советские кадры выросли в системе с извращенным, противоправным, коррупционным сознанием. Они выросли в системе тотального дефицита, когда власть – это доступ к материальным благам, недоступным другим. И за эту отдельную жизнь не жалко ничего. С этим сознанием они входят в бизнес. Это сознание они транслируют следующему поколению. Это их главное напутствие следующему поколению.

Гайдар этим людям противопоказан. Ельцин не смог сломить этот напор.

Самое горькое в истории Гайдара – это то, что реформы начала 90-х не приняла интеллигенция. Они не стали революцией интеллигенции, к которой принадлежал сам Гайдар.

Этому есть рациональное объяснение. Интеллигенция в СССР со сталинских времен – привилегированный слой, т. е. значительная часть интеллигенции была уничтожена, а оставшаяся получила особый статус. Техническая интеллигенция – потому что работала на военно-промышленный комплекс. В силу этого у нее хорошие зарплаты, она на особом снабжении, с бронью от армии, работает в закрытых институтах вплоть до проживания в отдельных закрытых городах. Гуманитарная интеллигенция так или иначе работала на идеологию. В научной среде бывали ближе или дальше от прямой идеологии, но все знали правила игры, соблюдали их и давно привыкли к ним.

Еще по сталинской задумке интеллигенцию необходимо было максимально приблизить по доходам к номенклатуре и тем самым слить с ней. В оттепель в этой истории происходит сбой. Научно-техническая интеллигенция становится наиболее свободомыслящей, критически настроенной частью общества, но фокус в том, что при этом она продолжает жить на деньги военно-промышленного комплекса, которые берутся от продажи нефти.

Система крепко-накрепко повязала, прилепила к себе самую образованную, знающую, читающую часть общества. Обанкротившись сама, система лишила статуса принадлежавшую ей интеллигенцию.

В начале реформ у Гайдара не было денег на поддержание этого статуса. Это решило дело и сформировало отношение. Интеллигенция, за редкими исключениями, Гайдара не отстаивала. Занятно, что при самом негативном употреблении словосочетания «шоковая терапия» в России сохранилось на редкость теплое, родственное отношение к чужому премьер-министру, человеку жесточайших либеральных убеждений и еще более жестких либеральных действий, к автору британской шоковой терапии Маргарет Тэтчер. Когда в 93-м году, уже после отставки Гайдара, Тэтчер приедет в Россию, толпы людей будут с восторгом ее встречать, с придыханием говорить «железная леди» и даже кричать: «Тэтчер в президенты!»

В реальности мы пережили шок, но от серьезной терапии отказались. Привычно, по-советски, чем дальше, тем больше, мы опять доверились государству. А оно и радо. Государство – это ведь конкретные люди на конкретных должностях снизу доверху. В 96-м Гайдар напишет:

«… за разговорами об усилении контроля государства над экономикой, как правило, скрываются мощные, личные корыстные интересы».

И в последней книге в 2009-м опять напишет:

«Необходимо отделение власти, бюрократии от собственности».

Гайдар не был бы Гайдаром, если бы там же не написал:

«И главное, понимать, что реальное развитие событий на самом деле зависит сегодня от наших усилий».