Глава двадцать первая

Нам повезло тогда, в самом начале, когда Левашов нащупал своей установкой в безбрежности пространств нашу Валгаллу. Проход на нее открылся летом, которое в широтах, где мы оказались и где построили форт, ничем не отличалось от лета в Костромской или Вологодской областях. Но длилось едва ли больше четырех месяцев. Весна и осень – по две-три недели. Остальное – зима. С морозами до минус сорока и очень частыми снежными бурями. Одним словом, не райский уголок в духе картин Шишкина, а натуральная Якутия.

Просто мы не успели прожить здесь полного года, да и проблемами планетографии с метеорологией заниматься было некогда. Рассчитали продолжительность суток и угол наклона оси к плоскости эклиптики, на этом и успокоились.

Отчего я удивился, осознав, что вьюжной зимой мы встретились с Сехметом (допустим, в местном январе) и в ту самую погоду попали через семь месяцев, хотя это должен был быть август. Но выглядел февралем, в лучшем случае – северным мартом.

Пока мы летели в сторону аггрианской базы, до которой по прямой было около четырехсот километров, кванг разъяснил нам эти и некоторые другие тонкости климата территории, где обитали кванги. Вообще настолько пассивного и нелюбопытного народа я раньше и представить не мог. Располагая техникой, во многом превосходящей уровень середины XIX века, они о Валгалле знали немногим больше древних иудеев, освоивших только пустыни и кусочек побережья Средиземного моря.

Их государство более-менее контролировало территорию, площадью меньше Франции, а дальше простиралась «Терра инкогнита», где вполне могли располагаться десятки других изолированных и замкнутых на себя «полисов» той же самой или совершенно иных рас. А то и грандиозные империи, на других континентах, если они есть. А если нет? Человеку трудно вообразить планету, лишенную морей и океанов, но ведь теоретически такое возможно?

Смешнее всего, что и аггры, устроившие здесь свою базу, происходившим за пределами завесы «обратного времени» особенно не интересовались. Раздвигали понемножку границу своего «купола» в целях расширения ресурсного пространства, и все. Земля их интересовала больше, чем громадная неосвоенная планета. Впрочем, это можно объяснить тем, что им просто не хватало мощностей для создания защитной сферы по верхним границам атмосферы.

Но сейчас это тоже не важно.

Мы летели над бескрайними заснеженными лесами, просторными долинами, где могли бы разместиться многочисленные города и поселки, замерзшими реками и пока не видели внизу никаких следов деятельности, просто присутствия монстров или их хозяев-партнеров.

– Вот, – говорил Сехмет как бы в свое оправдание. – Ничего нет. Мы много раз так летали. Кто знает, вдруг они, услышав звук наших моторов, закапываются в снег и так пережидают?

– Так ваши турбины почти бесшумные, – ответил Шульгин.

– Для вас, привыкших ездить на танках. В зимней тишине я могу услышать летящий дирижабль раньше, чем увидеть. У ахамбовомбе слух, наверное, не хуже.

– Все может быть, – согласился Левашов. – Если потребуется, подкинем сюда инфракрасные масс-детекторы. Это такой прибор, позволяет хоть под снегом, хоть ночью в лесу различить за несколько километров живое существо, узнать его размеры и вес. Зайца с кабаном не спутаешь.

– Тогда уж сразу ракеты с тепловыми головками наведения, чего мелочиться… – сказал Шульгин.

– Нам это пригодится, – подтвердил Сехмет.

– Больше всего вам пригодился бы наш, человеческий общевойсковой корпус со средствами усиления. Тогда б спокойно еще лет двести прожили по формуле Емели: «На дворе мороз, на печи тепло».

– Кто такой Емеля? – заинтересовался Сехмет.

– Это у нас такой национальный герой. Очень возможно – ваш отдаленный предок…

За нескучными разговорами четыре часа пролетели незаметно. Дирижабль гораздо более комфортабельное средство передвижения, отметил Сашка, хорошо помнящий условия трансъевропейского перелета на старинном бомбардировщике. И посетовал, что после гибели «Гинденбурга» земные цеппелины сошли со сцены.

– Историческая ошибка, пожалуй. Летали бы себе не спеша и не тратились на всякие «Боинги» и «ТУ-144». Часом раньше, неделей позже – какая разница…

Километров за тридцать до расчетной точки Шульгин предложил подняться на предельную высоту и до предела приглушить движки, раз они такие шумные. К цели по ветру подтянемся.

– Что для вас – предельная? – спросил командир дирижабля, которому Сехмет перевел его слова.

– Для нас, в смысле возможности нормально дышать, тысяч пять метров, в крайности – шесть. А по техническим возможностям?

– В этих же пределах, но мы так высоко не летаем. Незачем.

– Ну, давай хоть на четыре. Если там локаторов кругового обзора нет, подползем незаметно, тогда и сориентируемся.

Судя по прошлому опыту, когда наша диверсионная группа без помех проникла на функционирующую в штатном режиме базу, никакими средствами дальнего обнаружения «настоящие» аггры не обладали. Если сейчас там окопались Дайяна и, как я предполагал – «другой» Лихарев, их технические возможности лучше прежних быть не могут. А вот если они вступили в союз с дуггурами или те подчинили их своей воле – кто его знает.

Но Удолин по-прежнему себя никак не проявлял, значит, тревожную черту мы не перешли. И могли забавляться дальше.

Погода благоприятствовала. Небо затягивали мрачные тучи, достаточно высокие, потолком около трех километров. Раскраска дирижаблей идеально им соответствовала, а если войти в нижний ярус, то для нас видимость вниз сохранится, пусть и не слишком четкая, мы же станем визуально неразличимы.

Ветер гнал дирижабль со скоростью километров в тридцать. Второй, ведомый, держался метров на сто выше и сзади, в пределах зрительной связи. Поскольку радио кванги не придумали, то обходились, как раньше на земных флотах, сигнальными фонарями типа ратьеровских, с ацетиленовыми горелками и системой линз, концентрирующих и направляющих луч достаточно далеко.

В случае чего поддержит огнем или постарается подобрать с земли уцелевших. Это дело у них отработано.

Наши бинокли с регулируемой кратностью, от шести до двадцати, были неизмеримо лучше кванговских зрительных труб, и Левашов, увидев что-то, предостерегающе поднял руку.

– Ложись в дрейф…

Манипулируя винтами, горизонтальными и вертикальными рулями, пилот почти остановил свой летательный аппарат.

Я тоже высунулся по пояс наружу, сдвинув панель бортового окна. Щеки сразу обожгло ледяным воздухом. На ходу вытерпеть его дольше нескольких минут было бы затруднительно.

Сквозь широкие разрывы в нижнем облачном ярусе отчетливо обозначилась гигантская наклонная шестеренка главного корпуса базы. А вокруг нее, как раз между грядами моренных валунов и основанием здания – шевеление, если не сказать – кишение множества существ. Тех самых, естественно. Их там было несколько сотен, и перемещались они наверняка целенаправленно, но не по-человечески. Нормальные люди ходят либо строем, если принадлежат к вооруженным силам и находятся в расположении части, либо – по собственному усмотрению. А здесь не то и не другое.

– Вот и пожалуйста, приходи, кума, любоваться, – вспомнил Шульгин старинное присловье. – Давай вверх, – скомандовал он Сехмету.

Дирижабль легко взмыл в непроницаемую толщу туч. Я торопливо задвинул стекло.

– Что, господа, какое будет решение? Бомбовой удар с пикирования или?..

– Какой там удар? – дернул щекой Сашка. – Чего мы тогда вообще сюда перлись? Оптимально так – высаживаемся километрах в пяти, с той стороны, что и раньше подходили, там рельеф удобный. И потихоньку вперед. Понаблюдаем. Чем черт не шутит, по третьему разу внутрь заберемся. Чует сердце, эту пакость сюда Дайяна пригласила. В Москве-пять мы им рога пообломали, они теперь с другого конца пробуют…

Я думал точно так же.

– Сехмет сажает дирижабль вот здесь, на поляне. Против ветра, на корпус, тут же якорь в землю и швартоваться тросами к деревьям. Спокойно без мачты удержится. Второй продолжает барраж. Ждут нас часа три, предел – четыре. Выйдет по-нашему – ракету дадим. Не вернемся – пусть взлетают, бомбят по площади и мотают домой. Бог поможет…

– А как же вы? – возмутился кванг.

– Ерунда. Не бери в голову. Как-нибудь вывернемся. Есть способы. Лорда береги. Мы его с собой не возьмем. Будет тебе верный дружок и память о нас… А скорее всего, я за ним все равно вернусь. Хоть с того света…

Понятие о «том свете» для Сехмета заключалось в мире, из которого мы приходим и куда уходим, чтобы снова появиться в самый нужный момент. Поэтому он молча кивнул, смиряясь с неизбежным.

Пес, весь полет проспавший под задними сиденьями, насторожился и поднял голову. Намеченный расклад ему не нравился. А как иначе? Там, куда мы собираемся лезть, собаке, даже почти разумной, делать нечего. По скобтрапам и отвесным стенкам лазить природа не приспособила.

Шульгин присел возле него, обнял за шею и начал что-то шептать ему в высокое, настороженно пошевеливающееся ухо. Телепатией успокаивал или просто доходчивыми словами, не важно, но Лорд тяжело, почти по-человечески вздохнул, махнул хвостом и снова заполз в дальний угол гондолы. Видно было, что его переполняет чувство протеста, но – хозяин лучше знает, кому и что делать.

Патронов и гранат у нас снова был полный носимый комплект. Все, что имелось в хижине, забрали. Двадцатимиллиметровых сигнальных ракет по пять штук. Они хоть и сигнальные, но при выстреле по горизонтали шагов на пятьдесят убойность стопроцентная.

Дирижабль аккуратно, без толчка, коснулся днищем гондолы гладкого и глубокого снегового покрова.

– Пошли…

Уже пристегнув лыжи, я протянул Сехмету свой бинокль.

– Держи. Опять же – на память. Тем более, большому начальнику полагается. Раздолбаем это осиное гнездо, тебе еще пару звездочек подкинут. Генерал станешь. И – при бинокле. Такого ни у кого больше нет. Верно?

– Вы лучше возвращайтесь. Я без бинокля проживу.

– Вернемся, нет – он все равно твой. И кобуру почини. Красота ж ведь – на пузе «парабеллум», на шее бинокль. Местные дамы штабелями попадают… Мы тебе еще камуфляж и лаковые сапоги со шпорами подарим.

С неба снова густо повалил снег крупными хлопьями. Как по заказу. Нам прикрытие, и дирижабль скоро присыплет так, что за километр от холма не отличишь.

Пробежав половину расстояния до первого намеченного рубежа, остановились.

– Диспозицию, братцы, предлагаю такую: мы с Сашкой впереди, интервал двадцать шагов, Олег сзади, на той же дистанции. Сейчас сосредоточимся, постараемся создать «шапку-невидимку»…

Шульгин это умел, и у меня не раз получалось. Снова мыслеформа, но обращенная вовне. Ничего сложного – окружающая среда и свойства пространства деформируются совсем немного. Ровно в той мере, чтобы внешний наблюдатель, если он не биоробот, просто не мог фиксировать в сознании ни зрительных, ни каких-либо иных сенсорных ощущений, каким-то образом нас касающихся. Смотрит, но не видит, слушает, но не слышит. Как поглощенный собственными мыслями человек не замечает тысячу раз виденных деталей уличного пейзажа в своем квартале. А если вдруг и захочет сосредоточиться, должна у него в мозгах произойти некая интерференция, или же – психологическая сшибка. Свежая информация будет погашена всем объемом предыдущей, не пробьется через фильтры.

И не более. Ни малейших активных посылов, способных насторожить неприятеля усилением даже «белого шума». Ну а Шульгин вдобавок внесет совсем незначительный корректив в «логику случайного», как делал это в Испании.

Конечно, мы понятия не имеем о ментальных структурах дуггуров, даже Замок не сумел в них разобраться, но то, что рассказывал Шульгин о барселонских делах, обнадеживало. Их психическая защита (и агрессия) совпадала по частотам с теми, на которых работал человеческий мозг. Она была ощутима, временами сильна, но достаточным усилием воли преодолевалась. Вот и поглядим, что у нас сейчас выйдет.

Маршрут мы избрали прежний. Во-первых, другого мы все равно не знали, а во-вторых, Дайяне, Лихареву, или кто там всем распоряжается, просто в голову не придет такая степень нахальства. Третий раз идти тем же фарватером!

Нефритовые валуны – последняя опорная позиция, где в случае обнаружения нас монстрами можно обороняться с шансами на успех. Дальше – вытоптанное пространство, воняющее не только ментально, но и физически. Идея самых примитивных групповых отхожих мест в местах дислокации явно не входила у дуггуров в число базовых. Гадили эти ребята немедленно по потребности, как обезьяны, и вы себе можете представить общую картину. По минным полям идти страшнее, но не так противно.

Олег подтянулся к нам, и мы укрыли его защитной завесой.

Закурили. Мы с Левашовым по сигаре, а Сашка трубку. Спешить совсем некуда, а думается, пока ароматный, насыщенный никотином и его близкими синергистами дым согревает душу, намного лучше. Чего обычно человек просит перед расстрелом, если ему дают такую возможность? Закурить напоследок. Мы почти в том же положении.

До ближайших монстров было не больше сотни метров, и мы впервые могли наблюдать их «а натюрель». Во встречном бою – это совсем другое дело. Там – голая (в буквальном смысле, поскольку штанов они не носили) функция, настроенная исключительно на убийство. А тут, вне боя, совсем непонятно, что они такое и чем занимаются.

Справа, не очень далеко, возвышалось подобие купола, мерцающего и подрагивающего, будто кастрюля холодца, вываленного на вибростенд.

– Опять «медуза», – прошептал Левашов, – только раз в десять больше…

– Межвременной транспортер? – предположил Шульгин.

– Похоже…

Монстры сновали между «медузой» и парадным входом в аггрианскую базу, которым нам ни разу не довелось воспользоваться. Обходились вентиляционными каналами и технологическими отверстиями.

Самое же интересное – от «медузы» они отправлялись налегке, а из «шайбы» возвращались тяжело нагруженными. Неизвестного назначения контейнерами различной формы и цвета. Монотонное, ритмичное движение этих существ напоминало механический бег муравьев, добравшихся до сахарницы. Или же – китайских кули, обслуживающих зашедший в Шанхай европейский пароход.

– Грабят, что ли? – удивился Левашов. – А что грабить? Мы ж там были – нечего…

– Кому как. Кому и кобыла невеста. Но факт налицо…

Факт действительно имел место. Вдобавок сотни монстров, ничем внешне не отличающихся от тех, с которыми мы вчера сражались, были безоружны. Рабочие отряды, значит? А те, с пулеметами, – фуражиры? Сами на подножном корму и этим приносят…

– Хватит, покурили, – сказал Шульгин, выбивая трубку о ладонь. – Похоже, нас ждут впереди большие неожиданности…

– Был бы сейчас под руками обычный «Василек», дать по этой «медузе» на весь боекомплект и посмотреть, что запоют… – с необычной для него кровожадностью мечтательно произнес Олег.

– Чего мелочиться, «Василек»… Он скорее не пробьет. Вот из «Леопарда» осколочно-фугасным! – возразил я.

– Успеется, – обнадежил нас Сашка, и мы двинулись вперед, к неизвестной цели.

Но что же все-таки можно в подобном количестве таскать с аггрианской базы? Разве что…

Я отогнал эту мысль как временно неуместную.

Стараясь не сближаться с колоннами монстров и не ступать на загаженную ими территорию, мы уклонились сильно влево и вышли к основанию базы там, где снег намело косыми застругами и его девственная белизна не была нарушена ни единым следом.

Сейчас подниматься вверх Шульгину было куда труднее, чем летом. Мало что пальцы мерзли, так и швы между плитами местами забило снегом, местами – ледяными натеками. Но не зря же он не просто альпинист-скалолаз, а еще и ниндзя, обученный перемещаться по вертикальным поверхностям. Вдобавок время не ограничивало, и имелись при себе три десантных ножа из лучшей, не уступающей легендарным булатам стали. И маршрут как-никак – знакомый, дважды пройденный. Мыслеформа, наверное, тоже оберегала, страховала от ненужных случайностей.

За ним, с помощью позаимствованного у Сехмета шнура с ввязанными через полметра деревянными перекладинами в ладонь шириной (аналог наших штормтрапов), поднялись и мы с Олегом.

На крыше базы стало гораздо легче. Ветер пытался сдуть непрошеных гостей со скользкой наклонной плоскости, но это все же не отвесная стена, тем более там и тут торчали многочисленные трубы, прямые, дугообразные, коленчатые.

Предводительствуемые Сашкой, добрались до цилиндрического тамбура, с так и заклиненной прошлый раз в полуоткрытом положении входной диафрагмой. (Реализм просто потрясающий. Или мы все-таки в реале.) Спустились в просторную камеру, из которой вниз вели сразу три овальных окна. После резкого ледяного ветра здесь было тепло и почти уютно. Дальнейший путь известен, неприятных неожиданностей на двух первых третях не сулит.

Сделали по доброму глотку из фляжек, закурили перед последним броском, чего по правилам внутри занятого врагом помещения делать не полагалось. Но уж больно хотелось, нервы у всех не железные. Да и дым мощной тягой сразу уносило наружу, где он рассеивался без следа в пошедших волнами снеговых зарядах. Будто по заказу.

– А вовремя мы, – сказал Левашов, – погодка то – о-го-го какая затевается. Задуло, как в Мурманске. Сейчас бы хрен ты, Саша, по стенке залез…

– Не берусь спорить, – умиротворенно ответил Шульгин и сделал еще глоток. – Отдыхаем полчаса – и вперед, за орденами…

Вышли на верхнюю площадку пандуса, спиралью вьющегося вдоль внутренней стены центрального ствола станции. С этой частью базы мы были достаточно хорошо знакомы по прошлым посещениям, а вот внутренняя планировка самого шестиэтажного «барабана», общей площадью своих помещений не уступавшего исследованной нами части Замка, оставалась неизвестной. Операция по спасению наших с Берестиным тел разворачивалась на нижних уровнях громадного зала, «машинного», как его условно назвали. О месте расположения комнат, где нас вербовала Дайяна после пленения и где потом принимала меня с Сильвией, догадаться было невозможно даже приблизительно. «Ничто посередине нигде».

Единственное, куда мы сейчас могли уверенно направиться, не боясь заблудиться, это тот командный пункт тире оранжерея, в котором разыгрался заключительный акт драмы «последних аггриан». Или трагикомедии – как кому посмотреть.

Об этом же сказал Шульгин, пока мы стояли, как витязи на распутье, направив вперед и вниз стволы карабинов.

– Вроде все нормально, привыкли уже, а сейчас вдруг вспомнил, как здесь с Дайяной и Лихаревым схлестнулись и как с ним же в Москве работал. Снова ощущение хорошо темперированного бреда накатило. Вам проще, у вас все достаточно линейно, хоть и с зигзагами, а вот мне… Не соображу теперь, что на самом деле раньше было. По времени, конечно, сначала тридцать восьмой, а потом КМВ-2005, а я помню как бы наоборот. Сначала мы здесь с ним разделались, а уже после этого – Москва, Кисловодск, Сталин, Испания и дуггуры…

– Ничего, утрясется, – пообещал я Сашке. – Конвергенция памяти сама все по местам расставит. Сейчас, пожалуй, по свежести восприятия тридцать восьмой действительно ближе… А вот Лихарев… Того, кто поучаствовал в деле с дуггурами в Москве, скорее всего просто нет. Когда мы отыграли назад, остался единственный, сбежавший от Сталина. И так далее…

– Я на досуге сам все переклассифицирую… Теперь предлагаю направить стопы в сторону командного пункта. Найдем что, не найдем – будет от чего плясать.

– Пошли. Ребятам внизу явно не до нас…

Монстры, шевелящиеся на первых уровнях, избытком любопытства не страдали. Даже не поднимали вверх голов, целиком поглощенные демонтажем нужных им конструкций и транспортировкой добычи наружу. Хотелось бы знать, где расположились руководители процесса. Мы их ауры пока не ощущали.

Как в детстве бывало, появлялось недостойное желание плюнуть кому-нибудь на лысину с балкона театра, так сейчас мучительно хотелось бросить вниз несколько «Ф-1», посмотреть, что дальше будет. А лучше, конечно, еще одну информационную бомбу, чтобы и эту публику вычеркнуть из текущей реальности.

Но – пока рано. Да и бомбы у нас нет.

На всякий случай держась у внутреннего края пандуса, чтобы даже случайно не попасть кому-нибудь на глаза, мы спустились на четыре полных витка вниз. Вот он, тот самый коридор, ведущий к последнему убежищу Дайяны.

Вошли, отодвинув дверь, прошлый раз сломанную Олегом. Сейчас она была целой. Починить ее ничего не стоило, это так, но нужно, чтобы нашлось, кому чинить. Или чтобы ее вообще никто не ломал. То есть мы пришли сейчас раньше, чем уже приходили?

В зале тоже мало что изменилось. Бездействовали экраны и подобия компьютеров, вились по стенам и колоннам лианы и прочие декоративные растения. Как стояли, так и стоят столики, кресла, кушетки, секретеры, иная меблировка и изделия народного творчества аггрианской или любой другой из подконтрольных им цивилизаций.

Следов недавнего пребывания Дайяны и Лихарева не видно. Для постоянного проживания они могли избрать гораздо более комфортабельные и привлекательные места, тот же тренировочно-воспитательный лагерь для будущих координаторов. Но и особого запустения не чувствуется. Все в той же поре.

– А вот мы проверочку сейчас и произведем… – со странной интонацией сказал Шульгин. – Ничего она скорее всего не докажет, но все-таки…

Он раздвинул густую завесу подобия земного плюща, разделяющего «зону отдыха» пополам, повозился там, издал возглас, то ли торжествующий, то ли удивленный, и возвратился, неся за ствол лихаревский «маузер-96». На магазинной коробке глубокая косая борозда, след пули.

– Совсем ничего не доказывает, – откомментировал находку Олег. – Разве что экранизация произведена чрезвычайно близко к тексту. «Настоящего» Валентина мы на Землю отпустили, при нас он пистолет не подбирал, а если тут «другой» появился, он о нем знать не знал…

– Это верно, – согласился я. – Другой бы не знал. Но так у меня в мозгах все перепуталось, что я сейчас сообразить затрудняюсь, о ком вообще мы речь ведем. Отчего не предположить, будто с Валентином та же история случилась, как прежде с Сашкой? С нами вернулся «подменыш», дубль, а исходный так при Дайяне и остался. Помнишь, Лариса говорила, что он стал какой-то не такой? Кураж потерял, всего опасается…

– Очень может быть, – кивнул Шульгин. – Зачем меня и его Дайяна в форте свела, без всякой осмысленной цели, до того, как я со Сталиным Испанией занялся? Меня это вопрос тогда еще мучил. Сошлись втроем, поболтали ни о чем и разбежались. Что-то она для себя важное решала… Искусственную развилку организовывала? Тогда и двойная подмена нормально выглядит. Один Лихарев бежит из тридцать восьмого в ноль шестой, легализуется, второй остается при ней, здесь, на базе. Потом с первым она затевает московскую интригу, второй по-прежнему в резерве. А когда мы их здесь прищучили, она запасного «сдала», он вернулся в Кисловодск, а с первым продолжает…

– Или наоборот, – прекратил я совсем ненужный сейчас ретроанализ. Сказал Олегу: – Ты лучше на электронику посмотри, вдруг она на ходу? Подозреваю, сии экраны могут иметь отношение к внутренним системам слежения…

– Посмотрю…

Шульгин, присев на пуфик, сосредоточенно ковырялся в начинке пистолета. Это уже как болезнь – какой бы огнестрел ни попал в руки, первым делом разобрать-собрать, убедиться в исправности, при необходимости и возможности – починить. А эта вещица по-своему историческая.

– Ничего страшного, – объявил он вскоре. – Рабочий. Только коробку подрихтовать, пружину с подавателем клинит…

Он спрятал пистолет в боковой карман ранца.

Мы сидели, курили, наблюдая, как Олег возится перед длинным пультом управления, что-то бормоча себе под нос. Явно что-то получалось: несколько экранов уже засветилось. На наше счастье, основные принципы совпадали с теми, что Лихарев использовал в самодельном хроногенераторе, да и с полученной от Ирины техникой Левашов научился обращаться в незапамятные времена. Как известно, разнообразием инженерных решений аггры не блистали, прогресс у них (как и у квангов, кстати) не входил в перечень актуальных понятий. Это, пожалуй, только мы, земляне-европейцы, такие неуемные! Не наигрались еще…

– Есть… – удовлетворенно выдохнул Олег, – нашел, похоже!

Но не успели мы к нему подойти, чтобы убедиться, что именно «есть», как голос его изменился.

– Кранты нам приходят, ребята! К бою!

Вскочил, подхватывая карабин, щелкнул предохранителем.

Мы повторили его движение, разворачивая стволы к дверям. Краем глаза на одном из экранов я увидел перспективу коридора и мчащуюся, явно в нашу сторону, дружную толпу монстров. Вооруженных. Числом не менее десятка.

Черт его знает, что случилось! Расслабились мы и ментальную защиту отпустили, или включение компьютеров где-то немедленно зафиксировалось, отозвавшись сигналом тревоги, но факт остается фактом. Недолго пришлось ждать, чтобы реализовать абстрактный душевный порыв.

– Гранаты к бою!

Шульгин автоматически принял командование на себя, имея на то полное право и опыт обороны отеля «Альфонс».

Страха как такового не было, Удолин нас выдернет даже из мертвых тел. За одним исключением – если базу не накроет или уже не накрыло непроницаемым колпаком. Можно попробовать катапультироваться прямо сейчас, да вроде недостойно. Если бы пресловутые гумилевские капитаны и конквистадоры при первой опасности бросали пистолеты и шпаги, обращаясь в бегство…

Мы привыкли руководствоваться несколько другими принципами.

Никому наше геройство не нужно, кроме как лично себе, для самоуважения. А там кто его знает…

Стены и двери для обороны здесь явно не приспособлены. Ударом обычной человеческой ноги вышибить можно.

– Ребята, задержите их немного, а я сейчас, тут где-то запасной выход. На схеме вижу, – крикнул Левашов.

Мы с Сашкой приоткрыли дверь, слегка, на полметра. Нормально. Времени в обрез, но хватит. Кольцо из гранаты долой, и «ноль раз, ноль два» – вдоль пола, как шар в кегельбане, под ноги набегающим монстрам. Следом другую, третью, четвертую. Рывком назад и на пол, под прикрытие силовых щитов.

Рвануло в коридоре мощно, слитно, почти единым залпом. Четыре тяжелых металло-керамических «ФГ-44» (из арсенала 2056 года), с разлетом осколков в поле до двухсот метров, наверняка учинили в тесном коридоре хорошую мясорубку. Да и ударная концентрированная волна, впятеро превышающая по мощности родной тротил, кое-что может. Как любил говаривать дед: «Это вам не у Проньки!»

На всякий случай Шульгин выбросил в дверной просвет пятую. Вдруг кому не хватило.

Ударило еще раз, шальной осколок свистнул над головой, зазвенел металл подвесного потолка. Накинуло тошнотворным запахом, и не только взрывчатки.

– Ребята, сюда! – донесся из глубины зала голос Олега.

– Давай, Андрей, я за тобой. – Сашка, никогда не упускавший лишнего шанса, торопливо пристраивал к двери гранату, установленную на мгновенное натяжное действие. Глядишь, лишнюю минуты выиграем, а то и больше.

Видеокамеры или иного типа датчики в коридоре от взрывов тоже пострадали, но не все. Экран продолжал давать картинку, перекошенную, мутную, но главное он сообщил. Я не бывал на чикагских скотобойнях времен Драйзера, однако общее представление имелось. Стены в крови, лужи крови на полу и горы только что забитых, полуободранных туш. Хорошо, запахи телевизор Дайяны не передавал.

Времени у нас теперь навалом. Видать, у дуггуров под руками оказалось только это «отделение», брошенное в бессмысленно-отчаянную атаку на противника, успевшего доказать свои боевые качества. Закрадывалась мысль, что нет у них между собой никакой связи и о вчерашнем бое перед аэродромом они сведений не получили, а барселонское побоище – вообще из другой оперы.

Нам же лучше.

На императорской трибуне Колизея сидит какая-то сволочь и за всеми игрищами с удовольствием наблюдает. Слава богу, непосредственно не вмешивается. Или – вмешалась, когда захотела, вчера или пять минут назад, а все ныне происходящее – только последствия.

Олег стремительно перемещался вдоль задней стены зала, ощупывая ее обеими руками. Иначе обнаружить искомое было бы затруднительно. Вся она была выложена изломанными металлическими панелями, отполированными до уровня венецианских зеркал. В целом выглядело, как фасеточный глаз стрекозы, составленный из разной кривизны элементов. Уродливые отражения наших фигур, ставших до отвращения похожими на коренных, «неочеловеченных» аггров из прежнего персонала станции, мелькали и кривлялись от пола до потолка. Вдобавок за счет их мультиплицирования в обращенных друг к другу под разными углами гранях число перекошенных рож, раздутых или, наоборот, извилисто-тонких тел самой невероятной геометрии конечностей стремилось к бесконечности. От этого рябило в глазах, к горлу подкатывалась тошнота.

Что это за хреновина, и какой в ней смысл?

После будем разбираться.

Левашов пытался найти врезанные в это безобразие потайные двери, обнаруженные на схеме. Точнее, сенсорные панели, управляющие их механизмами.

Мы с Шульгиным повернулись к зеркальному хаосу спинами, держа карабины на изготовку.

– Слушай, а неплохо придумано, – сказал вдруг Сашка. – Маскировка – класс. Мы же сейчас – кусочки загадочной картинки. С десяти шагов не различишь, кто есть кто. Особенно если самим скакать и дергаться. Водопад впечатлений. Хрен угадаешь, в кого целиться…

– Для человеческого глаза, – уточнил я. – Инфракрасным зрением очень даже угадаешь…

– Все! – крикнул Олег.

Он стоял у раскрывшегося в стене многоугольного темного отверстия, два на два метра, если считать по крайним точкам. Сама дверь на тонких коленчатых рычагах поднялась вверх, подобно птичьему крылу.

– Заходим?

– А разве есть другие предложения? – и тут не удержался от уточняющего вопроса Шульгин.

– Ты схему с компьютера убрал? – озаботился я.

– И убрал, и запомнил. Так пошли?

Напоследок я прислушался. В коридоре по-прежнему было тихо. Кто его знает, действительно нас обнаружили «элои» или «морлоки-стражи» взяли наш след самостоятельно и кинулись преследовать чужаков инстинктивно. Проголодались на посту, а мы вкусно пахнем. Квангами, например. Или – «человечий дух» сам по себе обладает для них гастрономической привлекательностью, а то, напротив, вызывает слепую, нерассуждающую ярость, как запах спиртного у пчел.

Мы от интеллектуалов ментальным полем прикрывались, а чтобы подходящими дезодорантами запастись – в голову не пришло.

Дверь бесшумно стала на свое место, и в коридоре тут же загорелся свет. Слава богу, здесь стены были нормальные, светло-серые, покрытые чем-то вроде земного, слегка пупырчатого линкруста.

– Знаешь, куда пойдем и куда придем?

– По схеме это один из радиальных коридоров, пересекающий пять равноудаленных кольцевых, по всей окружности барабана. В узлах пересечений должны быть лифты или междуэтажные пандусы.

– А что на этажах?

– Простите, господа, их системе легендирования планов и карт не обучен. По аналогии могу судить, что залы, подобные вон тому, – он указал большим пальцем за спину, – имеются на каждом. И еще несколько объектов показались мне заслуживающими интереса…

– Как ты вообще на эту схему так быстро выскочил?

– Объяснять дольше, чем сделать… Методом научного тыка, если угодно.

– Ага, – кивнул Шульгин, забрасывая ремень карабина на плечо. – Обезьяна с первого раза напечатала «Войну и мир».

– Это точно, – согласился я. – Не пришло в голову, что она тебя, эта схема, именно тебя ждала? Ты подошел, она и включилась. Первый раз, что ли? Дорожка на Валгаллу самый первый раз не так открылась? Воронцов тогда намекнул, что, если б ты для самопального СПВ не микросхемы от компьютера, а старый ламповый «ВЭФ» использовал, эффект был бы аналогичный…

– Не исключено. – Разговор на эту тему Олегу удовольствия не доставлял. Как бы принижал его инженерный гений. Это он зря, конечно. Машинку он придумал самостоятельно, и она определенным образом работала задолго до того, как началась история с Ириной. Но и с тем, что, как только она взялась его консультировать и поделилась секретами Шара и прочего, нам стали доступны бездны пространства и времени, тоже не поспоришь.

– По железной дороге, в какую сторону ни поедешь, обязательно окажешься на следующей станции и, как правило, с буфетом, – процитировал Сашка еще одно высказывание Дмитрия. – Сейчас нам тоже не остается ничего другого…

Перебрасываясь остротами и колкостями, мы шли вдоль коридора, в стенах которого не наблюдалось дверей или люков. На перекрестке остановились. В центре снизу доверху тянулась шахта очередного спирального пандуса, огражденного тонкими двойными перилами. Вправо и влево круто изгибалась овальная труба первого внутреннего кольца. Прямо – продолжение коридора, казавшегося чересчур длинным, сравнительно с внешними размерами станции.

– Все направления к нашим услугам. Куда? – вежливо спросил Шульгин.

– Я бы предложил на пару этажей вверх и вернуться в центральный зал, – сказал Олег. – Посмотрим, что там. А без толку кружить – не вижу резона. Принимается?

Принимай, не принимай, все будет так, как должно быть. Пойдешь в Багдад, окажешься в Басре. И наоборот, соответственно. Если даже смерть помашет тебе рукой совсем в другом месте.

Сенсоры, безусловно, были настроены на Олегову ладонь. Неужели компьютер с одного раза запомнил его характеристики, признал за «своего»?

Дверь из коридора в новый зал открылась мгновенно. Мы вошли. Здесь интерьер был несколько другим. Стена без зеркал, никакой декоративной растительности. Зато панели с экранами, бессмысленно перегруженные тумблерами и кнопками пульты стояли аж в три ряда.

Чисто функциональный центр управления неизвестно чем.

Первым делом мы снова выглянули в коридор с противоположной стороны. Тихо и пусто. Оставшимися у нас гранатами Сашка заминировал его с обеих сторон самым хитрым, надежным, обеспечивающим неизвлекаемость способом.

А я, отпустив его в зал к Олегу, присел на пол, прислонился спиной к стене, от которой исходило легкое, но приятное тепло, и решил немного помедитировать. По собственной методике. Если общепринятая не приносит желаемых результатов, придумай что-нибудь другое.

Будто забыв, что Удолин от таких экспериментов настойчиво предостерегал.

Сначала, отталкиваясь от общеизвестной «алмазной сутры», начал медленно расширять круг восприятия, одновременно заслоняясь специальной завесой. Мыслей монстров я не чувствовал, в доступной мне сфере их не существовало. Или – не существовало как таковых. Если там не мысли в общепринятом понимании, а потоки импульсов, инстинктивно циркулирующих по замкнутым на себя нервным цепочкам и узлам, выход вовне им просто не нужен.

Несколько дальше фон становился чуть более внятным. Не вербально, перевести уловленное в слова или иероглифические символы все равно не получалось. Но кое-что я воспринимал. Приблизительно как знаток Вагнера, изучивший всю систему его лейтмотивов и контрапунктов, которыми новатор мечтал перевернуть и заменить не только музыкальный, но и общечеловеческий словарь, обозначить комбинациями звуков чувства и взаимоотношения, даже такие философские и отвлеченные понятия, как судьба, коварство, жажда власти, обреченность року, неистовая ненависть и столь же глубокая трусость… Все это и многое другое проникало сквозь меня, не задевая, но отражаясь…

Безусловно, я зацепил отзвуки совсем чужой интеллектуальной практики. «Элоев» скорее всего. Но с тем же успехом – «настоящих», не прошедших «гуманоидного кондиционирования» аггров, укрывшихся, допустим, в недоступных чужакам убежищах станции, не только внутри ее надземной части, а в разветвленных подземельях.

Почему бы и нет?

Под Одессой тысячи километров катакомб обыкновенные люди прорезали в толщах белого камня за сотню-другую лет, пользуясь только ручными пилами, зубилами и клиньями, а аггры с совершеннейшей техникой упражнялись здесь сотни веков, быть может. Имели время всю планету источить своими ходами…

А теперь они в полном ауте. Сначала Антон с нашей помощью достал их информационной бомбой, а теперь за оставшимися пришли куда худшие враги…

Да нет, не может быть. Я имею в виду не постройку катакомб, а наличие нестыкуемого с человеческим разума. Как бы они тогда программировали своих агентов? Дайяна, к примеру, сохраняя облик земной женщины, ухитрялась руководить персоналом станции…

Я попытался сузить и уточнить настройку на перехваченной частоте.

Что-то получилось. Внятного ответа я по-прежнему не услышал, зато отчетливее стал лейтмотив агрессии. Типа «кто бы вы ни были, мы все равно до вас доберемся и уничтожим!».

Я нашел хороший ответ. Вспомнил далекое послевоенное детство, то настроение юного берсерка из окрестностей Марьиной Рощи, с которым только и можно было бросаться на прорыв окружения местной шпаны. Сначала убеди себя, что готов швырять обломками кирпичей в головы, драться попавшейся под руку доской или обрезком трубы, вцепляться ногтями в глаза и зубами в горло – убеди яростью взгляда, визгом пополам с матом, вырвавшимся из горла. Тогда тебе поверят и побегут. Или молча расступятся. «Духарик, не связываемся!» И потом больше никогда не тронут.

Как можно отчетливее реконструировал то состояние, усилил его до последней крайности своими новыми способностями. Представил внутренним взором дуггуров-элоев в виде жалких, беснующихся трусливых существ, бандерлогов, и себя, сильного и свирепого, как проголодавшийся леопард. И – прыгнул со свирепым рычанием вдоль оси сигнала!

Вы не поверите – пришел немедленный отклик. На том же уровне смутных ощущений, но читаемый. Они не столько испугались и бросились с визгом врассыпную, как обезьяны, но здорово оторопели. Рассчитывали на что-нибудь другое, исходя из предыдущего опыта? Помнили о том, что наше оружие и умение им владеть уже нарушило кое-какие расчеты, но были уверены в своем сверхчувственном превосходстве?

А вам не приходилось слышать, как самые сильные маги Средневековья неожиданно для себя осознавали, с большим опозданием, что не только серебро и ветки омелы, но и рыцарский меч, стрела, веревки и кандалы, «испанский сапог», «железная дева» и в финале – костер оказывались сильнее чар и заклинаний. Эту идею я выбросил в пространство духа со всей страстью и напором.

Есть много средств борьбы населяющих мир существ и сущностей, однако опыт тысячелетий показал, что, как это ни прискорбно для высокого интеллекта, грубая сила и солому ломит. А бронебойная пуля летит быстрее, чем срабатывает заклинание, придуманное в другом мире, для совсем другого случая. Тротил, не говоря об эластите, детонирует со скоростью, тысячекратно превышающей темп передачи импульса от мозга к мышцам…

Ответный всплеск с той стороны показался мне отзвуком глубокого уныния. Или – разочарования.

Я, конечно, очень многое додумывал и трактовал в соответствии с присущими мне установками. Но ведь и любой человек, не впадающий в панику от тени опасности, сумеет, хоть в первом приближении, сообразить, глядя на облаивающую его собаку, что она имеет в виду.

Сейчас стало ясно – эта «собака» немедленно не бросится. Но перегибать палку, переступать некую незримую грань тоже не стоит. Если я выиграл пару темпов или качество, шанс отступить на свою территорию, не теряя лица, – уже победа.

Теперь бы хорошо очертить мысленный меловой круг, мол, я за него пока не выйду, но и вы не суйтесь, а то хуже будет…