Глава восемнадцатая

В чем Арчибальд не обманул, так в том, что женщинам он отбил всякий вкус к личным взаимоотношениям. Я под его воздействие не попал, по известной причине, и под утро, уводя из «дворца» Ирину, видел, что самые крепкие расходились, в достаточной мере пьяные и слегка контуженные. Тем самым. В общем – все нормально. Хороший Новый год, не говорю про другие праздники, так и должен завершаться.

Я, трезвый до отвращения, старательно и ласково раздел подругу, уложил в мною же расстеленную постель, налил бокальчик минералки, слегка сдобренной вермутом. Выпить она выпила, с благодарностью, но мои притязания отвергла. Значит, точно Замок постарался, напуганный моими угрозами. В противном случае какая же дама откажется от самых невинных объятий после всего ранее случившегося? А тут было почти болезненное неприятие.

Ну и хорошо. Держим, значит, ситуацию под контролем.

– «Чудны дела твои, Господи», – сказал Шульгин, благодушно улыбнувшись, расправив затвердевшие за последнее время черты лица, и тут же выдал ссылку: – Как любил повторять один мой приятель, священник-модернист еще советского времени, регулярно получавший затрещины и угрозы то от церковного, то от лубянского начальства. А я ему, по доброте душевной и вследствие развитого чувства абстрактного гуманизма, время от времени оформлял справки, что гражданин имярек отличается некоторыми акцентуациями на религиозной почве, но психически больным не является и на учетах не состоит. Вы будете смеяться, но этих бумажек хватало, чтобы мужика не обижали ни те, ни другие.

– И к чему ты это? – спросила Лариса, постоянно пытавшаяся уловить подвох в любой непонятной ей ситуации.

Мы сейчас вшестером снова сидели в кухне той самой, придуманной Сашкой коммунальной квартиры в недрах коридоров и переходов Замка. После признания Арчибальда здесь спокойно можно было уединяться для обсуждения волнующих нас вопросов.

Сегодня Шульгин, кроме меня и Левашова, пригласил сюда Ирину, Ларису и Удолина. Ирина восприняла окружающий интерьер спокойно, а Лариса оглядывалась с изрядной долей недоумения. Слишком давно не видела ничего подобного, а то и забыла о существовании таких человеческих обиталищ. Начиная с «первой» Валгаллы привыкла совсем к другому: мраморным дворцам, причудливым особнякам, многокомнатным апартаментам лучших мировых отелей, собственной каюте на пароходе, роскошью и оригинальностью превосходящей любой «Шератон» или «Риц». При том, что поначалу даже сравнительно скромная обстановка нашего терема на Валгалле, поданного тогда в качестве «дачи Новикова, известного писателя», вызвала у нее неприкрытое возмущение и неприязнь к хозяину и его гостям. Именно «разнузданной роскошью», как на дачах высших партийных бонз.

– Исключительно к тому, что подобную справку я без всяких сомнений выдал бы Антону и Арчибальду…

– Снова не поняла, – жестяным голосом ответила Лариса. А это был нехороший признак. Впрочем, смотря по обстоятельствам…

– Да понимать особенно нечего. Неужели ты, да и ряд других товарищей до сих пор не сообразили, что означенные субъекты пребывают сейчас на самой грани нормы и патологии, а кое-где ее уже перешагнули. Мне, например, это вполне очевидно. Андрею – тоже…

– Не боишься вслух об этом говорить? – спросила Ирина. Ее волновал только вопрос сохранения тайны шульгинского диагноза, а с его выводом она была вполне согласна.

– Для чего я и пригласил вас именно сюда. Видите ли, давным-давно, в доисторические времена, я поставил перед Замком задачу, вполне сравнимую с известным парадоксом «Всемогущество». Сможет ли какой угодно бог сотворить камень, который сам не сможет поднять? А я попросил устроить внутри Замка изолированное помещение, в которое даже он сам не сможет проникнуть, ни ментально, ни физически. Это после того, как здесь начались всякие малоприятные странности.

– И что, получилось? – приподняла бровь Лариса.

– Как ни странно – получилось. Арчибальд вчера проболтался Андрею, что моя просьба полностью совпала с его, так сказать, «интересами», пусть и был он тогда достаточно неразумной псевдоживой конструкцией. Однако, сообразив, что «хозяева» планируют избавиться сначала от нас, а потом и его самого деактивировать, создал это вот убежище. Специально оснастив его такими уровнями защиты, чтобы и сам, получив прямое указание приступить к «окончательному решению вопроса», не смог бы преступный приказ выполнить. Причем оформил дело, подстраховавшись от обвинений в неповиновении или саботаже. Техническая невозможность, не более…

– Сильно б ему такая отмазка помогла, – хмыкнул я, вспомнив что посадку Антона, что московские процессы «врагов народа».

– Значит, ты считаешь, что здесь мы в безопасности? – продолжала Лариса.

– Я считаю, в безопасности, чисто физической, мы на всей территории Замка. Нас сейчас должна волновать безопасность психологическая. Я ведь сказал, и Арчибальд и сам Антон с точки зрения клинической психиатрии личности не вполне адекватные. Замок, добровольно и по собственному генплану очеловечивающийся, может быть отнесен к параноидальному типу. Как бы он себя ни вел внешне, как бы ни утверждал, что мы для него учителя и образцы для подражания, в глубине души он руководствуется собственными представлениями, собственной картиной мира. Соответственно, считает или воображает, будто лучше нас знает, в чем наше благо и наше счастье. Как всякий великий революционер и преобразователь мира. Накануне он уже предпринял робкую попытку доставить нам толику счастья, а заодно и расширить свой непосредственный эмоциональный опыт… Андрей, расскажи.

Я рассказал, опять же в основном для Ларисы, какую вакханалию, если по-гречески, или оргию, если по-древнеримски, подготовил и почти реализовал Арчибальд.

Ларису, когда до нее дошло, явственным образом передернуло. Примерила на себя, на свою натуру и ужаснулась, заодно вспомнив свое комсомольское прошлое.

– Причем, повторяю, он считал, что действует ради нашего же блага. И боюсь, что следующий раз изобретет что-нибудь похлеще, возможности у него имеются. Все тот же «Солярис», одним словом. (Сколько раз уже его приходилось поминать, а куда денешься, если обстоятельства как раз таковы. Велика ли разница – мыслящий океан или начавший мыслить Замок?)

– А на тебя, выходит, не подействовало? – Девушка прищурила глаза, бросила косой взгляд на Ирину. – Или мысли твои и подсознание абсолютно безупречны?

– Подействовало, подействовало, не бойся. Просто я в тот момент был занят несколько другим, вот Арчибальд невольно и активизировал не эротическую, а аналитическую функцию. Кирсанов, кстати, тоже не поддался, поскольку считал себя на работе. А толковый жандарм никогда не позволит поступиться интересами службы даже в обстановке всеобщего веселья и разгула. Скорее, наоборот…

– А может, он просто импотент или гомик? Никогда не замечала за ним интереса к женскому полу…

– Скорее он предпочитает проявлять его где-то на стороне…

– Еще проще – в нашей компании не нашлось подходящего объекта, вы просто не в его вкусе, – с удовольствием съязвил Левашов, до этого молчавший. Похоже, мысль показалась ему стоящей.

– А вот и неправда, – усмехнулась Ирина. – Сильвия его очень и очень привлекает. Я наблюдала, как он, при всей его сдержанности, глазами ее раздевал. Причем до того, как Замок начал подготовку к вакханалии. Не удивлюсь, если…

– Ладно, ладно, не о нем сейчас речь. Про Арчибальда тоже пока все. Переходим к Антону. Он у нас сейчас ближе к циклотимии, проще говоря – к маниакально-депрессивному психозу. То впадает в глубокую задумчивость и тоску, наверное, вспоминая о годах заключения, – продолжил лекцию Шульгин, – то проявляет чрезмерную активность и раскованность, чего раньше за ним не замечалось. Многие, кстати, после тюрьмы здорово меняются…

– И чем это может грозить лично нам? – заинтересовалась наконец и Ирина.

– Очень может быть, что ничем. Я даже допускаю, что нам такое на пользу. Ему наверняка не доставляет никакого удовольствия смена ролей. Когда твой автомобиль, к примеру, начинает сам выбирать, куда ехать, да вдобавок поучает, критикует твой стиль вождения и так далее, что тебе захочется сделать? Правильно. Так что Антон, сознательно или нет, должен стремиться к возвращению статус-кво…

– Или полностью перейти на нашу сторону?

– Не обязательно. В нашем обществе он сильно проигрывает в статусе, а кому такое понравится? Из полковников – в капитаны, причем в своей же воинской части… Так что происходящий в нем раздрай может привести к стратегическим ошибкам, именно ошибкам, без всякого злого умысла.

Константин Васильевич, погруженный в собственные мысли, но одновременно успевавший следить и за нашим разговором, подтвердил, что медицинская оценка не слишком расходится с магической.

– Наличия злой воли я не усматриваю, однако и сколько-нибудь далеко проследить директрису их эмоционально-нравственных устремлений не в состоянии. В переводе на доступный вам язык мое заключение означает, что пока отсутствует возможность с должной степенью достоверности предугадать поведение рассматриваемых объектов в условиях, сколько-нибудь значительно отличающихся от заданных…

– Спасибо за весьма доступное разъяснение, – с серьезным лицом поблагодарила Лариса. – Совсем просто говоря, вы ни хера не представляете, как наш хозяин и его замок поведут себя в ближайшее время и куда нас заведут? – И добавила еще пару крепких выражений, никому специально не адресованных.

С первых дней знакомства я отметил, что она относилась к тому редкому типу девушек, в устах которых грубые выражения звучали пикантно и даже привлекательно, но если – по месту. Там, где у других подобное получалось бы просто отвратительно. Она, очевидно, сама это понимала и малоцензурной лексикой пользовалась аккуратно. Но сейчас боцманские слова, сорвавшиеся с изящно накрашенных губ, свидетельствовали о ее полной ошеломленности, когда об имидже думать не приходится.

Наверное, она надеялась услышать от нас или от Удолина нечто более успокоительное.

– Ну, вы слишком уж примитивизируете. – Удолин к ее эксцессу отнесся академично. – Я хотел довести до вашего сведения, что не могу сказать, как Антон и Замок поведут себя завтра, если обстановка вокруг резким и непредсказуемым образом изменится. О любом из вас могу, о них пока, я подчеркиваю, пока – нет. Не исключаю, что они со всей своей мощью окажутся на нашей стороне, но с тем же успехом – на противоположной. Будет зависеть, какой именно окажется та сторона. Если силой, имеющей над ними власть, то, сами понимаете…

– А что там, дальше, по ту сторону? – вдруг спросила Лариса, как бы снимая тему, и указала на дверь, противоположную той, через которую мы вошли.

– Хорошая пустая квартира. Большая. Необставленная, только в одной комнате Олег себе уголок для компьютерных игр оборудовал, – ответил Сашка.

Как часто бывало, меня удивила резкая смена настроя Ирины. Не настроения, а именно настроя. Из вполне домашней, озабоченной текущими интересами, удовольствиями и душевным комфортом женщины она умела превращаться в собственный вариант. В ту Ирину, какой должна была оставаться, если бы не встреча со мной и все последующее. «Бывших разведчиков не бывает», любят повторять авторы шпионских боевиков, а в две тысячи пятом мне очень часто попадалась эта максима , высказываемая журналистами и политологами в адрес тогдашнего президента России.

Так же и она, когда возникала угрожающая ее личному благополучию или общему делу ситуация, немедленно переходила в боевой режим. И тогда не уступала своей бывшей начальнице Сильвии, а то и превосходила ее, преимущественно за счет того, что по исходному психотипу относилась не к британским аристократкам, а к «женщинам русских селений», специализирующимся на конноспортивной и противопожарной деятельности.

– Показывайте, – довольно резко сказала она, подходя к ведущей в недра квартиры двери.

Даже я удивился: ничего вроде бы не предвещало обострения. Или почувствовала там такое, чего не уловил ни я, ни Удолин?

В руке ее блеснул перезаряженный и готовый к бою портсигар.

Черт его знает, вдруг по ту сторону уже сосредоточились пресловутые, не к ночи будь помянуты…

Настроение Ирины подействовало и на нас. Все, кроме профессора, вооружились развешанными прошлый раз на крючках одежной вешалки карабинами «ШСМ-84» . Надо же их как-то именовать.

Пользоваться этими штуками давно умел каждый, а Лариса, бывшая биатлонистка, в бою с напавшими на поезд бандитами вообще показала такой класс прицельной стрельбы, что Шульгин до сих пор вспоминал об этом с восхищением.

К легкому разочарованию (и одновременно облегчению), за дверью не оказалось совершенно ничего опасного и даже интересного, сверх того, что наша троица уже видела. Тараканы и те не бегали по навощенному паркету.

Под предводительством Ирины, держащей блок-универсал в обращенной вперед ладони, мы обошли все помещения, включая ватерклозеты, ванную, чуланы и прихожую. Чисто.

– Да, если здесь все как следует обставить, – сказала Ирина, пряча портсигар в широкий карман юбки, – получится очень неплохо…

– А чего ты вдруг всполошилась? – спросила у нее Лариса, садясь на подоконник в обширной гостиной, двустворчатой дверью выходящей в парадную прихожую, и закуривая.

Ох, не люблю я таких позиций – в освещенном помещении спиной к выходящему на улицу окну. Инстинктивно не люблю. Пусть там и безлюдная Москва якобы конца прошлого века, где опытных киллеров на одно цареубийство днем с огнем не сыскать. И сдернул ее за руку, предложив сесть просто на пол, если хочется. Или – перейти в соседнее помещение, где Шульгин уже создал меблировку по своему вкусу.

Ирина скользнула взглядом по фигуре Ларисы, снизу вверх, не более чем на секунду задержавшись глаза в глаза.

– Я, – в голосе Ирины прозвучало искреннее изумление, – всполошилась? Ты меня когда-нибудь видела всполошившейся? Я только подумала, для чего и кто приглашает нас войти туда, где нам делать совершенно нечего…

– Но пошла?

– Вы захотели – я пошла, приняв обычные меры предосторожности. Мне не хотелось, чтобы тебя сожрали или утащили в свои норы монстры… – издевка в голосе моей подруги достигла крайнего предела вежливости, – в качестве генетического материала.

– Как видишь – ошиблась…

– Хотела бы я так быть в этом уверена. Не допускаешь, что они здесь были, но своевременно сбежали?

– Милые дамы, прекратите, пожалуйста, – с мольбой произнес Удолин. – Я неоднократно видел, чем кончаются подобные споры…

И Ирина, и Лариса дружно рассмеялись. Наверное, профессор четко оттранслировал им картинку бабской склоки, переходящей в классический «бой без правил». Бесспорно, Лариса в таком бою не имела бы ни единого шанса, но поначалу, выйди они на ринг хоть в бальных платьях, хоть в одних кожаных шортах, сторонние зрители растерялись бы – на кого из двух разъяренных красоток делать ставки.

– Брэк, девочки, брэк, – сказал Левашов, великолепно уловивший глубинную суть конфликта, – не за этим собрались. Вернемся – спортзал к вашим услугам. Вы, кстати, давненько спортом не занимались. А нам предстоят сложные времена. Фехтование, рукопашный бой, силовые тренажеры – непременно. Аня в отличие от вас каждый день качается и в бассейне километр проплывает, берите пример…

– Молодая, вот и забавляется, – довольная, что можно сменить тему, ответила Лариса.

– Ты ее намного старше? – оставляя за собой последнее слово, как бы в сторону бросила Ирина.

А и правда, Лариса старше Анны всего на пять лет, только годы эти, как на фронте, один за три.

– Что, попробуем выйти? – прервал дамское противостояние Шульгин, протягивая руку к задвижке входной двери. Карабин он повесил на плечо стволом вниз, но привести его в боевое положение хватит и полусекунды.

– Я бы не советовал, – мягко сказал Удолин. – Выйти, может и выйдем, а войдем ли обратно? Смотрите, снаружи – ни души. И окна не светятся, и даже ветки на деревьях не шевелятся…

– Зато уличные фонари – горят. Тот же самый эффект невключенности, – пояснил Левашов. – А стоит нам включиться, попросту – дверь открыть, жизнь и потечет…

– Давайте действительно не будем, – поддержала профессора Лариса. – Мало нам других забот…

– Мы откроем, а оно ка-ак выскочит! – замогильным голосом продолжил Сашка. – Только этого и ждет…

– Кто – оно? – Лариса сделала большие глаза.

– Не оно, а она. Монстра, – пояснил я. – Затаилась там… Пока мы по комнатам бродили.

– Все, все, хватит, пошли обратно, исследователи… – предложила Ирина, а Левашов продолжил:

– Да. Вы возвращаетесь, а мы буквально на полчаса вас оставим, имеется мужской разговор…

Мы вчетвером переместились в одну из комнат, которую Шульгин специально выбрал для предстоящего эксперимента. Здесь – никаких излишеств – прямоугольный стол посередине, четыре деревянных полукресла, шкафы и полки вдоль стен, где в нужный момент может появиться все необходимое.

Суть дела была проста, ничем особенно не отличалась от тех вещей, что мы вместе с Удолиным уже проделывали. В любом случае его мистические опыты казались мне менее опасными, чем прямые, «инструментальные» проникновения в Сеть по методике Замка.

Перед тем как принять окончательное решение о «втором исходе», за рубеж ХХ века, следовало все же выяснить «основополагающий», как любил выражаться В.И. Ленин, «вопрос нашей политической борьбы». Проще – стоит ли огород городить?

Удолин, проведший ночь в размышлениях и составлении подходящих к случаю магических формул и заклинаний, утром сообщил нам, что придумал совершенно блестящий план. Достаточно «развернуть в N-мерном эфирном пространстве определенные структуры матрицы Александра, чтобы выяснить степень материальности самой идеи присутствия так называемых дуггуров в пределах Главной исторической последовательности. Тот факт, что они достаточно убедительно проявили себя в предъявленных нашему вниманию эпизодах, никаким образом не свидетельствует в пользу их „подлинного“ существования. Необходимым и достаточным доказательством соотнесенности идеи подобной цивилизации с вещным континуумом может явиться осуществившийся непосредственный контакт между нами и ними в некоей среде, которая должна быть эквипотенциальна для всех… э-э… фигурантов…»

На язык сами собой просилась бессмертная фраза: «Хорошо излагает, собака!»

Левашов слушал, сдержанно усмехаясь, а Шульгин довольно грубо прервал плавное течение профессорской мысли:

– Короче! Я так понимаю, вы намереваетесь организовать дружескую встречу заинтересованных сторон на нейтральной территории, где мы и они (если они вообще существуют), должны оказаться в равных условиях. В качестве фантомов, как Ростокин в тринадцатом веке, или – живьем. Верно?

– Если до предела примитивизировать, то приблизительно так, – поджал губы на скаку остановленный Удолин. – Мы прозондируем глубинные уровни вашего бессознательного, оно иллюзиям не подвержено. Если вы на самом деле встретились с дуггурами в мирах, чьи свойства допускают транспонирование до степени вещности, мы постараемся произвести рематериализацию ваших тонких сущностей и наконец-то сможем решить мучающую вас загадку «изъятой памяти». Меня она тоже весьма занимает. Мы ведь столкнулись с единственным за годы нашего плодотворного сотрудничества случаем столь избирательной ретроградной амнезии после выхода в астрал.

Вернувшись к точке ее возникновения, мы сможем выяснить, кто, зачем и как это сделал, но и не только! Я очень надеюсь, что удастся попутно разобраться с феноменом возникновения и функционирования столь странного межвидового симбиоза высших гоминидов «ин виво»…

– Если это симбиоз, а не обычное рабовладение, – вставил Левашов.

– Или одомашнивание, – продолжил я.

– В данный момент это не имеет принципиального значения, – огрызнулся Удолин. Мы ему мешали. Он охотно предпочел бы более почтительную аудиторию, но тут уж увы…

– В идеале хорошо было бы доставить сюда парочку образцов для изучения и попытки установления контакта на наших условиях, – мечтательно произнес профессор. – Уж мы бы не повторили ошибки наших «союзников»…

Да, в масштабности замыслов профессору не откажешь. А там кто его знает, вдруг да удастся выдернуть оттуда языка. Чем мы хуже фронтовых разведчиков? Потом допрос третьей степени с ментальной вивисекцией…

– Что же, давай, Константин Васильевич, попробуем отсюда мои мозги провентилировать, – согласился Сашка. – Посторонних влияний никаких не чувствуете, магических полей и прочего?

Удолин отрицательно помотал головой, указал на стол, характерным образом щелкнул пальцами.

Сашка понимающе кивнул, достал из ближайшего шкафчика и выставил на стол необходимый профессору продукт, освобождающий дух от цепей обыденности.

– Итак, наша цель, – начал он тоном медицинского светила, объясняющего студентам цель и ход предстоящей операции, когда пациент уже лежит на столе, лампы включены и ассистенты с инструментами наготове, – вскрыть глубинные слои памяти Александра Ивановича, выяснить, существуют ли в них сведения о том, произошло ли случившееся с ним на самом деле и сохранился ли хотя бы набросок маршрута, способный привести нас к цели. Я понятно объясняю?

– Куда уж, – ответил Шульгин. – И если маршрут этот сохранился, мы придем к исходной точке, во времени и пространстве? В материальном мире?

– Это от самого мира зависит, насколько его психологическая убедительность близка к материальности. Помните, как с Ростокиным получилось?

Как такое забудешь! Мир, куда его послали, был наполовину вымышлен им самим, наполовину представлял собой так называемую «серую зону», пограничье, где скитаются духи, души людей и, так сказать, автохтонные обитатели иных по отношению к ноосфере Земли астральных конструктов. Однако Игорь не только сумел там выжить, полностью сохраняя ощущение собственной подлинности, но и доставил оттуда Артура и Веру, в момент перехода вновь обретших свои исходные материальные тела. Кстати, интересно, где они сейчас? После их возвращения в реальность-56 встречаться не приходилось.

Удолин тогда долго и подробно рассказывал об уровнях: вещном, тонком, эфирном, астральном, ментальном и высшем, о взаимоотношениях между ними и способах их перекомбинаций и трансмутаций – волевых и самопроизвольных.

Кое-каким простейшим манипуляциям он меня с Сашкой обучил, остальные оказались к этой отрасли знаний невосприимчивы. У Левашова, при всех его талантах и достоинствах, слишком развита рациональная часть личности, не позволяющая оперировать эфемерными категориями. Прочих братьев и сестер, не в обиду будь сказано, не умудрил Господь. Не каждый ведь, при самом горячем желании, может научиться виртуозно играть на скрипке или брать интегралы. Я вот – не умею.

– Если поиск увенчается, советую держаться там, как внутри самой настоящей реальности. Никаких попыток выхода за пределы ваших естественных, человеческих возможностей. Точно так, как при попадании в Ловушку. Не принимаешь ее условий – шансы остаются. В тонком мире – то же самое. Вздумаете использовать что-то из магического арсенала, одну-единственную, ни к месту произнесенную сутру, – вас может занести так далеко, что я не найду и следа. То, что удалось при поисках Артура, – один шанс на миллион. Да и то потому, что не мы его нашли, его нам отдали. Зачем – не ведаю. Очень возможно, что их с Верой возвращение каким-то образом аукнется. Если не уже…

Инструктаж затягивался, плавно переходя в очередную лекцию-импровизацию. Такие экспромты Константин Васильевич умел произносить часами, как Фидель Кастро свои речи, при этом удерживая заинтересованное внимание слушателей. Нечто вроде разновидности массового гипноза.

Главное нам было ясно. Оставалось полагаться на удачу. Удолин сейчас сконцентрирует все свои духовные силы на прорыве в высшие сферы. Шульгин должен напрячь память и воображение, отсекая все лишнее, чтобы ощутить именно тот душевный настрой, который имел в мгновение переключения из предыдущего состояния на реальность «Зимы». Я же выступал в роли ретранслятора-усилителя между ним и профессором, одновременно по заданной схеме срочно выстраивая новую мыслеформу, внутри которой не было места никаким враждебным или просто мешающим воздействиям извне.

А Левашову предстояло исполнить функцию того самого катализатора, в процессе якобы не участвующего, но ускоряющего протекание химических и каких угодно еще реакций. Так всегда и было, с самого детства, отчего нашей троице совместно удавались вещи, на которые поодиночке и попарно мы и не пробовали замахиваться.

Осталось очистить мысли от суетного и приступить к сосредоточению.

– Я бы посоветовал вам экипироваться с учетом обстановки, в которой вы можете оказаться. Одеться потеплее, вооружиться не хуже, чем Александр прошлый раз, – вдруг предложил Удолин, начиная премедикацию, проще говоря, опрокидывая в себя стакан.

– А что, наши эфирные копии нуждаются в одежде и карабинах? – удивился Левашов. Он так до конца и не врубился в суть извилистых построений профессора. Наверное, думал в этот момент о чем-то своем.

– Олег, но я же сказал… По-разному может получиться! Я ничего не гарантирую. Тень событий нам явится, или произойдет полная реконструкция. Прошлый раз сгущение было абсолютным…

То есть Удолин имел в виду, что при предыдущей совместной медитации и моем, случайном или нет, забросе в город Ворошиловск, где позже обосновался Лихарев, я прошел сквозь эфир туда и обратно вполне материальным. Потом несколько дней следы от сыромятных ремешков на моих запястьях были видны. Да и подаренный офицерами училища пистолет не растворился, работал и в подлинной реальности, как настоящий.

– Я это несколько иначе себе представлял, – с сомнением сказал Олег. Он вообще был достаточно далек от наших упражнений с астралом. И в Замок, и в другие места мы ходили без него. Понятно, что он немного взволновался. Ему ведь вообразилось, что физические наши тела останутся здесь, под контролем профессора, и в нужный момент он лишь вернет в них сознание. Через достаточно недолгий срок. Как это происходило с Даррелом Стэндингом, героем романа Джека Лондона «Смирительная рубашка» (Странник по звездам). И после слов Удолина слегка занервничал.

Зато Шульгин был спокон абсолютно. Ему хотелось восстановить утраченный кусок памяти и выяснить окончательно, в фантомате он пережил ту увлекательную сцену или в реале, остальное его не волновало.

– Оденемся, о чем речь, – ровным тоном ответил он, снова вставая и направляясь к шкафу.

Там уже ждала вся необходимая амуниция, аналогичная той, что была на нем на планете «Зима». Мы продолжали употреблять это название, заимствованное из книги Ле Гуин, за неимением лучшего.

Одеяние, судя по тому, что Сашка в нем выжил и сохранил боеспособность, вполне подходило к заполярным условиям. Наши казаки и прочие землепроходцы времен царя Алексея Михайловича в своей обмундировке, сконструированной явно без учета современных достижений науки и практики, добрались до Якутска и Берингового пролива.

В необходимости снарядиться как следует я тоже не сомневался. Однажды упустил из внимания этот момент и оказался в охваченном хроносдвигами и предчувствием гражданской войны городе с пустыми карманами. Джинсы, рубашка и неполная пачка сигарет – чересчур скудный комплект выживания. Ладно, тот раз обошлось, но повторять собственные ошибки – увольте. Лучше в тулупе и валенках на экватор, чем в плавках на полюс.

Теплоизолирующее и влагопоглощающее белье, шерстяные спортивные костюмы, почти не стесняющие движений штаны и куртки из хорошо выделанной кожи с меховым подбоем. Меховые сапоги типа унтов, снабженные рантами для крепления охотничьих лыж. Короткие легкие полушубки, водо– и ветронепроницаемые. На голову – шлемы с встроенными слуховыми приборами, позволяющими разобрать человеческий шепот за полкилометра, да еще и имеющие специальные фильтры для срезания помех, от свиста ветра до звуков полноценного огневого боя. Имелись на них также защитные пуленепробиваемые щитки-забрала, фотохромные вдобавок.

И лыжи взяли. Не понадобятся – выбросим.

Одним словом, оснащены мы для похода и боя были гораздо лучше Сашки в той картине, вооружены почти аналогично – карабины, пистолеты, гранаты, сигнально-осветительные ракеты, десантные ножи. Боеприпасов с повышенной убойностью – больше. Сколько может нести на плечах, ремнях и разгрузках тренированный боец – килограммов сорок. Припасов всех видов должно было хватить на недельный, примерно, рейд по вражеским тылам. А главное – мы знали, к чему следует быть готовыми. И нас было трое.

– Собрались, господа? – спросил Удолин.

– Как видишь. А когда ты нас оттуда выдернешь, некромант? – спросил Шульгин, застегивая последний ремешок.

– Если перенос окажется неполный и ваши тела останутся здесь, вы сможете вернуться собственным волевым усилием, как только возникнет острый момент… Или вы сами сочтете свою миссию выполненной.

Но если уйдете целиком, я буду держать ментальную связь и скорее всего видеть тот мир вашими глазами… Тогда сам приму решение о моменте выхода.

– Нет уж, – возразил я. – Критерии оценки обстановки у нас с вами сильно разные. Решать будем мы. Сигнал к экстренной эвакуации – «Алярм» . Коротко, понятно, и случайно это слово не произнесешь. Если любой из нас крикнет, вслух или мысленно, – тут же и извлекайте. Всех и в любом состоянии. Даже мертвых.

– И за женщинами нашими присматривайте. Отвлеките их, если что… – добавил Левашов.

– Да о чем вы, господа! Как бы ни сложилось, время возврата подберем по текущему. Даст бог, в полчаса по-любому уложимся. Не перегружайте посторонними мыслями свои чувства. – Мне показалось, что Удолин сам несколько встревожился.

– Само собой, – кивнул Шульгин. – Но тебе же сказали – «если что»! По-моему, достаточно внятная мысль.

А мне как-то сразу стало приятно и хорошо. Никаких сомнений, никаких рефлексий типа «стоит ли снова связываться? Ты ж себе и Ирине слово давал…». Я молча подтягивал ремни снаряжения, размещал на поясном и портупейных ремнях подсумки, что-то раскладывал по карманам.

В голове крутились стихи:

Это опять Симонов, последнее время – часто стал вспоминаться. Вот и сейчас, вроде бы – к месту. Амундсен, которому эти строки посвящены, после долгих лет скучного покоя узнал об исчезновении дирижабля «Италия» в окрестностях полюса и, вспомнив молодость, сбежал из дома, чтобы лично участвовать в поисках… Совсем как мы сейчас – никому ничего не сказав, суемся незнамо куда, и чем это кончится?

Единственное, что я успел бросить Удолину, когда мы плотно, касаясь друг друга плечами, подчинились его сосредоточенному и в то же время уплывающему взгляду:

– Василич, ты хоть осмотрись поначалу, куда высаживать будешь…

В самый последний момент я внезапно ощутил прилив провидческой тревоги. Дело, пусть и не Восток, а явный Север, все равно тонкое.

Вдруг, с ходу не сориентировавшись, он воплотит нас прямо посередине становища монстров, голов этак в сто, и все при взведенных митральезах? В том месте, которое Сашка сумел обойти стороной, а мы вляпаемся по самое некуда… Вернуться-то вернемся, если каким-нибудь ментазащитным колпаком не накроют, но ощущение пронзающих тебя пуль – совершенно никчемный жизненный опыт.

Уходя в астрал, мы крепко вцепились в поясные ремни друг друга. Я точно не знаю, какое усилие требуется, чтобы такой ремень разорвать. На практике с подобным не сталкивался. Да и сжатую кисть у живого человека разжать просто так мало кому удастся, особенно если альтернатива – падение в пропасть «не знаю чего».

Полет, перелет, переформатирование наших личностей во что-то другое длилось, по субъективному ощущению, дольше, чем когда-либо. Причем именно как перемещение между точками А и Б это не воспринималось. Объяснить такое столь же сложно, как разницу в поцелуях с любимой девушкой и случайной подругой.

Мне хватило времени подумать даже о том, что совсем неясно, как же мы можем попасть в то время и место, которые давно стерты. В подлинном мире мы все отыграли назад, Шульгин вернулся к нам до того, как начала твориться вся эта несуразица.

Однако если в его памяти нужные воспоминания остались, то, независимо от соотношения воображаемого и сущего, Удолин в состоянии реставрировать их до уровня, пригодного к чувственному восприятию. Как, наверное, смог бы материализовать мои детские впечатления от впервые увиденного моря.

– Приехали, – такими словами, продолжая гагаринскую традицию, мог бы объявить о посадке на Луну Нейл Армстронг. Но сказал это Шульгин, когда мы куда-то «прилетели» и ощутили под ногами твердую почву. Я почувствовал, что друзья с двух сторон отцепились от моего ремня, и открыл глаза.

Мы стояли на опушке густого елового леса, старого, столетнего, наверное. В глубину скорее всего непроходимого. Широченные, как самолетные крылья, лапы низко склонялись к полуметровым сугробам. Впереди простирался широкий распадок, его противоположный склон тоже покрывал скрывающийся за горизонт ельник. Этот пейзаж и вправду напомнил мне ландшафты зимней Валгаллы, попадавшиеся по пути нашей экспедиции на поиски города квангов. А также одну из картин Верещагина из жизни партизан войны двенадцатого года. И мы сейчас, вроде тех мужиков в армяках, с топорами и вилами, выглядывали из мрачных дебрей, ожидая приближающегося неприятеля.

Однако распадок был первозданно пустынен, что и к лучшему, пока мы не сориентировались, ментально и географически.

Самочувствие после реинкарнации было не хуже, чем в любой из предыдущих разов, настроение – тоже.

Автоматически произвели над собой несколько известных тестов, удостоверивших, что никаких отклонений от нормы не наблюдается и материальная идентичность – полная.

– Раз так, отойдем на пару шагов назад, – предложил я, – обмозгуем, что дальше…

Разгребли и утоптали площадочку у самого древесного ствола, почти не потревожив снеговые шапки на ветвях. Здесь нас ни с вертолета не заметить, ни с поля.

Первым делом проверили и взвели карабины.

– Приехали, значит, – повторил Сашкины слова Олег. – А куда? Соображай, что там с памятью твоей стало…

Пока он соображал, закурили.

Мороз стоял так себе, вполне терпимый, градусов около пятнадцати Цельсия. Ветер присутствовал, но не тот почти ураганный, что встретил Шульгина прошлый раз, а так – «умеренный до сильного», гнувший мерзлые кусты и завивавший вдоль распадка вихри поземки.

Слева довольно далеко едва просматривались сквозь муть приличной высоты горные отроги. По виду – скорее предгорья Кавказа, чем Урал или Альпы. А может, и Кордильеры, чем черт не шутит. Был у Сашки связанный с ними эпизод, только там убежище в горах было с латиноамериканско-партизанским колоритом.

На Валгалле заслуживающих внимания гор мы в пределах обследованной территории не видели.

– Кое-что начинает шевелиться, – сказал наконец Шульгин, затушив в снегу окурок и спрятав его в карман, как положено в разведке. – Тот раз память о том, кто я есть, вернулась ко мне уже после боя с монстрами, во второй избушке, когда потребовалось Антона спасать. Но никакой ясности, зачем и когда я тут оказался, не прибавилось. Зато сейчас появилось вполне дурацкое, но внутренне не противоречивое объяснение. Я туда попал потому, что захотел выяснить, куда и зачем я попал циклом раньше…

– А что, объяснение не хуже прочих. Если вообще принять концепцию петель времени, подобных той, из которой мы только-только выкарабкались, давайте продолжим. Я сейчас скажу глупость, Олег меня дезавуирует, и побредем потихоньку на поиски дальнейших приключений на свою задницу…

– Ну-ка, – заинтересованно спросил Левашов.

– Кольцо Мебиуса видел? – Вопрос был настолько идиотским, что Олег даже удивляться не стал. Тем более – отвечать.

– А если мы два, три и более колец склеим в виде елочной гирлянды, обеспечив возможность контактов между их поверхностями в любой произвольной точке? Это будет одна и та же односторонняя поверхность или несколько разных, каждая извращенная по-своему?

– Не уловил идеи, честно сказать, – признался Олег.

– И не надо. Это я просто в качестве примера, как малограмотный человек может поставить в тупик дипломированного математика-тополога …

– Топология-то здесь при чем?

– Ты мне сам рассказывал. Любую объемную фигуру, от одномерной до N-мерной, можно коверкать как угодно, придавать ей любую форму, но только без разрывов. И она будет в принципе оставаться тем же самым, как бы ни отличалась внешне…

– Тебя стоило бы к нам в институт на лекции к первокурсникам водить, в качестве наглядного отрицательного примера, – засмеялся Олег.

– Поздно уже. А идея моя вот в чем: Сашка прошел несколько таких петель, с момента ухода в Сеть из Барселоны, а то и раньше. Побывал в том числе и на «Зиме», одно из колец разорвал, когда вытаскивал Антона. Затем оказался опять в Испании и после боя с монстрами вступил в непосредственный контакт с дуггурами-элоями…

Ты далеко от них находился, когда их вязали и в машину грузили? – обратился я к Шульгину.

– Метра три, пожалуй, может – четыре… Нет, был момент, что меньше. Вот так я, тут Антон, тут немец. А потом я стал на подножку, заглянул, наклонился… Постарался их мысленно пощупать. По нулям. Спрыгнул на землю и захлопнул дверцу. Сантиметров семьдесят, выходит…

– И было их там около десятка… Так какого же хрена мы?! – от избытка чувств я даже вскочил, задел головой ветку, и на нас обрушился целый пласт легкого снега. – Ладно, нам глупость по уровню эволюции положена, а Антон с Замком? На пальцах же все просчитать можно было. Если они владеют хронофизикой, а то у них, может, и хроноалхимия какая есть, они (вдесятером-то) в твой мозг или в другой подходящий орган проникли и включили эту самую дурную бесконечность. Петля за петлей… Сначала ты встретился с ними в Барселоне – с пленными. От злобы и страха они, желая спастись, напрягли свои силы, отыграли насколько-то назад по времени, благо место было то же самое, тот же отель, где и попытались ликвидировать тебя до того, как… Ты после ментального или инфразвукового удара сбежал в Сеть. А если они в Сети не хуже нас разбираются? Да лучше, конечно, в сто раз лучше, за сотни веков-то… Нашли подходящий разъем, втолкнули тебя в те лабиринты… Больше им ничего самим делать и не нужно было. Минотавр-ловушка без них справится… Ты, допустим, опять вывернулся, Антон сам собой нашелся, телеологически .

Ты послонялся по предложенным или просто так возникшим векторам, с Ростокиным развлекся в роли странствующего воеводы; в пятьдесят шестом году, теша самолюбие, тамошнего начальника СГБ нагнул, без смысла, для собственного удовольствия. И вернулся, чтобы тебя мы с Антоном еще раз на исходную точку маршрута вернули. Не смешно ли?

Чем-то мои слова Шульгина здорово задели. Неужели тем, что я изобразил его марионеткой в чужих руках и замыслах? Так и все мы такие, что же тут обидного? Обижаться нужно было раньше.

Да, конечно, один раз он обиделся всерьез, так ему и показали, чем такие гоноровые понты кончаются. Другого раза не потребуется.

– Ты б такой умный был раньше, чем моя жена потом. Чего в Замке все это не сказал?

– Знал бы – сказал. А здесь, наверное, атмосфера подходящая. Мысли пробуждает. Предсмертные. Какого, например, хрена ты один по ущелью к хижине бежал, если нас пока трое? Пали в неравной борьбе, твой отход прикрывая?

– Да хватит вам, парни, ну что вы завелись? – не выдержал Левашов. – Сейчас наверняка другая раскрутка пошла….

– Хорошо бы, – ответил я. – А где собака?

Мысль о собаке отбила у Шульгина все прочие. Он начал громко ее звать, то выбегая на склон лощины, то углубляясь в лес. И вы мне не поверите – минут через пять мы услышали вдалеке громкий, срывающийся на визг лай. Пробивая грудью дорогу в рыхлом снегу, к нашему укрытию вынесся пес, о котором мы говорили. Породы лично мне не известной, хотя кое-что в кинологии я соображал издавна. Нечто вроде специально выведенной помеси сибирской лайки и сенбернара. Размеры от второго, а стати и манеры поведения – от первой. Естественнее было бы увидеть здесь одного из наших псов с Валгаллы. Интересно, как они там? Бросили мы их, как последние сволочи. Впрочем, при последней встрече они обиженными и захиревшими не выглядели. Может, еще и встретимся.

– Лорд, Лорд! – Таким сентиментально взволнованным я Сашку давно не видел. Пес прыгал, лизал его в лицо, клал мощные лапы на плечи, при этом поглядывая на нас, как на людей безусловно хороших, но к его отношениям с вновь обретенным хозяином посторонних. Так и должно быть в принципе. Но где они с этой псиной могли подружиться? Тут и года не хватит, тут с рук нужно такого друга выкормить.

Опять загадки. Но о них я до поры вопросов задавать не буду, а Олег, похоже, этой тонкости не уловил. Собака и собака.

– Нашелся, и слава богу, – сказал я, погладив Лорда по загривку. – А он нас сможет привести, куда следует?

– Пристегивайте лыжи, и пойдем по следу, – ответил Шульгин. – Туда, откуда прибежал, точно приведет…

«Приведет, без всяких вопросов, – подумал я. – А где же он жил и чем питался все это время? И как очутился здесь и сейчас, на расстоянии голосовой связи? Прямо тебе Топ из „Таинственного острова“.