Глава двадцатая
После возвращения Татьяна оказалась предоставленной сама себе. Как и Майя. Их «почти что мужей» захватила и закружила служба, повернувшаяся к женщинам своей теневой стороной. Когда она дарит чины, звания, ордена и много денег – это радует, веселит, тешит самолюбие, подогревает тщеславие.
Вот только что, ну словно вчера, была она неудачницей, сверх всякой меры засидевшейся в девицах и оттого отзывчивой на мужское внимание почти до неприличности. Гидессой Таней Любченко, за скромное вознаграждение водящей иностранных туристов по лермонтовским местам и прочим достопримечательностям Кавказских Минеральных Вод. Только чаевые позволяли вести более-менее приличное, по меркам Пятигорска, существование. И вдруг сразу – полковница, столбовая дворянка, кавалерственная дама, живет в Москве, в средствах не стеснена. Счастье, миллион по трамвайному билету!
Но обратная сторона всего этого великолепия – тоскливое одиночество. Сергей поначалу появлялся дома через три дня на четвертый, а последнюю неделю только изредка звонит. Одной ходить некуда, да и не принято такое, кроме, разумеется, магазинов и общедоступных кинотеатров. А на премьеру в Вахтанговский не пойдешь, и в МХАТ, и к Корфу, в ресторан – тем более. Скучно, тоскливо.
С Майей отношения оставались прекрасными, но словно бы не в фазе. Она-то не скучала и без уехавшего вообще «далеко от Москвы» Вадима. У нее сохранились почти все прежние компании, где она вращалась и блистала с еще большей интенсивностью, собственным и отраженным светом. И усиленно пыталась приобщить к жизни света Татьяну.
Та с ней сходила раз-другой в закрытый дамский клуб, на какой-то вернисаж с фуршетом, а в третий – не пошла. Отговорилась критическими днями, чтобы так уж демонстративно не противопоставляться. Ведь, кроме Майи, у нее в Москве друзей по-прежнему не было, но и с ее приятелями и приятельницами она чувствовала себя чужой.
Да и роскошные, ухоженные и уверенные в себе дамы наверняка шушукались у нее за спиной. «Мещанка во дворянстве», одним словом. Что на самом деле было неправдой. Именно своей оригинальностью Татьяна могла выделиться и занять подобающее положение. Но Майя, по известной женской вредности, вовремя ее не просветила.
И Татьяна, если не бродила бесцельно по улицам, чуть не целыми днями валялась на диване, листала глянцевые светские журналы, пытаясь извлечь из них наглядные примеры и руководство к действию в окружающей ее среде. Снова стала много курить, хотя с момента возобновления связи с Тархановым почти избавилась от этой привычки.
Иногда позволяла себе немного выпить, по преимуществу «Кавалергардское» шампанское-брют с крымских заводов князей Голицыных. После чего воображение у нее растормаживалось, и она начинала размышлять над загадками собственной судьбы.
Чаще всего возвращалась к последнему доверительному разговору с Ляховым. В кают-компании катера, идущего через море. Тогда у нее произошло нечто вроде нервного срыва, и девушка обратилась за помощью к единственному человеку, который мог понять и помочь и с которым ее не связывало ничего личного.
Не к Тарханову же обращаться. Не тот характер и не тот случай. Сергей и сам был достаточно напряжен, с трудом удерживал себя в подобающих рамках, нагружать его еще и женскими бреднями было просто неразумно. А уж взять и поделиться с фактическим, хоть и не венчанным мужем своими предыдущими сексуальными проблемами и подозрениями о своей истинной сущности было для нее вообще немыслимо.
А вот Ляхов подходил для излияния чувств наилучшим образом. И врач с некоторым психиатрическим опытом, и вообще человек надежный и одновременно легкий в общении. Способный понять, ободрить, а главное – сохранить врачебную тайну.
А причин для страхов и подозрений у Татьяны было предостаточно. Если коротко, так она совсем была не уверена, что после неудачной попытки самоубийства в позапрошлом году осталась сама собой. Ей временами, и довольно часто, казалось, что от прежней себя у нее осталась только внешность и память. Да и в последнем она моментами начинала сомневаться. Память тоже могла быть переписанной или сильно подкорректированной неизвестно кем.
А вот поступками ее почти наверняка руководил кто-то другой. Нет, шизофренией это не было, кое-какие медицинские книги она просматривала. Никаких уговаривающих или угрожающих «голосов», никакого бреда насчет направленных ей в мозг «лучей», да и сам факт, что она осознает некоторую свою «ненормальность» и пытается разобраться в ее причинах, свидетельствовал о психическом здоровье. Невроз навязчивых состояний – возможно, но не шизофрения или какая-нибудь паранойя.
Все это она как можно более связно изложила Ляхову, когда они остались наедине в тесной кают-компании, не преминув также отметить, что все сомнения и угнетающие мысли до чрезвычайности обострились именно здесь, в стране живых покойников.
Вадим великолепно понял все, что она хотела ему объяснить, даже развил эту тему, обратив ее внимание на некоторые странности, связанные со встречей с Тархановым, и согласился, что все это – не просто так.
Кроме того, путем осторожных расспросов Ляхов выяснил, что Татьяна ощущает свою непонятную включенность в реалии здешнего мира, и соотнес это с пережитой ею клинической смертью.
Они, мол, с Тархановым пережили шок и контузию от удара «Гнева Аллаха» на границе этого мира с каким-то другим, вот и притянул он их к себе из «нормального» по отношению к нему «будущего». А Татьяна, пусть всего несколько минут проведшая за гранью жизни, прикоснувшись к небытию, отпечатала в нем свою тень, и теперь, совмещаясь или соприкасаясь с нею, тоже определенным образом «расширяет свое сознание».
Нельзя сказать, что Татьяна полностью поняла или приняла его гипотезу, но определенно ей стало легче. Оттого, что не одна она такая и что Ляхов с уверенностью исключил психиатрический диагноз. И прописал лечение, включающее умеренные, но регулярные дозы монастырского ликера «Селект», а также интенсивную личную жизнь, столь часто, как позволят обстоятельства.
Тогда ей все это помогло, по крайней мере, там приступы депрессии не повторялись, и думать о своих проблемах она могла почти спокойно.
Теперь же прежние фобии стали возвращаться. Ей снова то и дело воображалось, будто не живет она свою собственную жизнь, а, бог знает, который раз, без таланта и вдохновения выходит на сцену, чтобы разыграть постылую, навязанную ей роль.
На днях она зазвала к себе Майю, накрыла стол и поделилась с ней сомнениями по поводу собственной подлинности и адекватности.
Ей показалось, что подруга разделяет ее настрой.
Когда Татьяна начала рассказывать о своих ночных не то снах, не то видениях, где она вновь попадает в потусторонний мир и встречается там с неким существом неопределенного облика, но безусловно материальным, которое долго и убедительно что-то ей внушает. Майя особенным образом посерьезнела, помрачнела даже. Похоже, вот-вот она скажет что-то важное, сокровенное, после чего им обеим станет легче, протянется между ними новая и прочная нить.
– Не Шлиман тебе, случаем, снится? Или – чеченец?
– Нет, не они, – Татьяна зябко передернула плечами. Воспоминание об умершем почти у нее на руках Гериеве было неприятным. – Словно бы не человек совсем. И ты знаешь, там, во сне, я все понимаю, соглашаюсь или не соглашаюсь, спорю, прошу о чем-то, и чувствую, что не сон вокруг, а самая подлинная жизнь, а проснувшись, забываю все. Кроме одного только ощущения, что тот говорит все правильно, а я возражаю только из упрямства… И еще, – вдруг решилась сказать Татьяна, хотя только что не собиралась этого делать. – От этого существа исходит что-то такое, ну, понимаешь, мне немедленно хочется, ну, прямо мучительно хочется…
Лицо Майи разгладилось, и она звонко расхохоталась, несколько даже бестактно.
– Трахаться, что ли? Ну, развеселила! А раньше что, никогда таких снов не видела? Неужели? Я так постоянно. Правда, мне все больше мальчики красивые… И почти всегда успешно! Если хоть неделю сплю одна. Самое обычное дело. А у тебя бесформенное нечто, говоришь? Значит, не доспела… Конфликт потребности и долга. Хочешь, книжку принесу «Женская сексопатология». Твой случай там наверняка описан…
Татьяна испытала разочарование. Ханжой она, конечно, не была, слова подруги ее не смутили. Но хотелось ей сегодня услышать нечто другое. Не столь рассудочное, более созвучное ее нынешнему настроению.
– Не о том ты думаешь. А если это все-таки правда? Нет, не это, тут ты, может быть, права, – печально спросила она. – Если случилось все, что случилось, отчего так уж невероятно вообразить, что на самом деле есть существо, которое всеми нами управляет и пытается донести до меня какую-то важную мысль, а я просто не могу ее усвоить?
– Если бы такое существо имело место, оно уж как-нибудь нашло способ до тебя достучаться, – вполне здраво предположила Майя. – Помогло бы или просто заставило запомнить все, что нужно, не так ли? И оно ведь не Бог, правда? Что бы это могло такое быть – не Бог, а всеми нами управляет? Разве что дьявол. А Бог, в свою очередь, тебя защищает и предостерегает. Может, тебе в церковь сходить, духовника себе завести? Многим помогает.
– Беда в том, Майя, что в Бога я как раз не верю. Не сложилось как-то. А вот в материальные, но высшие по отношению к нам существа верю вполне…
– В инопланетян, что ли?
Удивительным образом все, что говорила сейчас Татьяна, Майя не так давно обсуждала с Ляховым. Словно бы не всерьез, в порядке необременительной болтовни они тоже вообразили себе «нечто», ставящее на людях неизвестно какие цели преследующий эксперимент.
Как выразился Ляхов: «Нам неизвестна их «гипотеза исследования», тот априорный вывод, ради подтверждения или опровержения которого все и затеяно. Это может быть все, что угодно. Проверка пределов психологической устойчивости, наличия или отсутствия свободы воли, возможностей непрямого моделирования реальности, посредством скрытого воздействия на отдельно взятого человека.
И это только те задачи, которые я смог придумать, что называется, навскидку, не имея ни одного достоверного факта, пользуясь лишь ничтожной, с иной точки зрения, человеческой фантазией. А, скорее всего, то, о чем мы рассуждаем, лишь исчезающе малая часть некоего грандиозного проекта. И судить о целом мы с тобой имеем не больше возможностей, чем неграмотный крепостной позапрошлого века о работе установки термоядерного синтеза.
– Не обязательно инопланетян. А просто тех, кому мы – как колония микробов в чашке Петри…
Образ показался Майе слишком изощренным для выпускницы провинциального института иностранных языков.
Впрочем, откуда ей знать, какие книги читала Татьяна, в том числе и на иностранных языках? Уже не раз она приоткрывала довольно неожиданные грани своей личности. И, в порядке бреда хотя бы, можно вообразить, что является она главным объектом воздействия тех самых существ. Слабым звеном в их компании. Об этом они с Ляховым тоже посудачили в свое время, опять же для забавы.
Хотя – так ли это? Вадим вполне мог под видом шутки обкатывать на ней свои, вполне серьезные гипотезы.
– Не, ну ты, подруга, и скажешь! Микробы, чашка Петри! Нет уж, я себя плесенью считать не согласна. – Она высоко подняла ногу, повертела ею в воздухе, словно демонстрируя кому-то, а то и сама любуясь. Нога и вправду была красивая. – И пошли они все… – прямым текстом сообщила, куда именно «всем» следует идти. – Давай лучше о мальчиках… И напьемся, всем назло!
Откинувшись в кресле и скрестив ноги на журнальном столике, с бокалом в руке, совершенно как подвыпивший поручик Ржевский, Майя принялась подробно и со вкусом разглагольствовать о собственных победах над мужчинами, демонстративно смакуя физиологические и психологические подробности.
Татьяна и сама была не чужда подобных утех. Со студенческих времен, проведенных в институте, где соотношение парней и девушек равнялось одному к трем, отчего борьба за завоевание и удержание достойного партнера носила ожесточенный характер, в ней почти не было запретных приемов. И зачитанные томики «Кама Сутры» с комментариями на полях, подчас интереснее основного текста, ходили по рукам наравне с конспектами по языкознанию и исторической грамматике.
Но откровенно говорить на эти темы не любила ни раньше, ни теперь.
Возбужденная собственными рассказами, Майя даже намекнула, что неплохо бы позвонить кое-куда (есть у нее на примете несколько приличных мужиков, которым не стыдно отдаться), чтобы перейти от теории к практике.
– А наши пусть потом локти кусают, раз бросают на произвол судьбы собственных баб в самом соку…
Еле-еле Татьяна сумела успокоить подругу и уложить ее спать.
Утром Майя вела себя как ни в чем не бывало, только казалось, что в глубине глаз мелькают у нее лукавые чертики, однако к рискованной теме больше не возвращалась.
Только уже на пороге, чмокнув Татьяну в щечку, не удержалась:
– В общем, не горюй. Я вечером позвоню, а то сама звони. Особенно, если что…
И очень было прозрачно направление ее мысли.
Проницательной, нужно заметить. Потому что ночь Татьяна провела мучительную. Конечно, она выговорилась, и внутреннее давление ослабело до приемлемого уровня, неведомый советчик ее не посетил во сне.
Зато вторая составляющая проблемы разгулялась. Расцвеченные собственным воображением Майины сюжеты до позднего рассвета крутились в полуяви-полусне, ничем не завершаясь.
Встала Татьяна разбитая, с тяжестью в пояснице и в низу живота.
Татьяна принадлежала к тому типу женщин, что могут без особого труда переносить многомесячное воздержание, как это и было в Пятигорске до встречи с Тархановым. Однако если вдруг накрывало, то желание становилось почти непереносимым. И тогда хоть на панель иди, если нет иного выхода.
В прошлой жизни выход обычно находился, потому что поклонников у нее всегда хватало, но сейчас-то все изменилось. Исчезло главное – свобода. Внешняя, потому что внутренних барьеров она не ощущала.
Измена, вызванная голой физиологией, а не душевной склонностью – это не измена. Тут и обсуждать нечего. И отчего бы, в самом деле, не попросить Майю ввести ее в какой-нибудь аристократический дом свиданий, где до утра шумит ежевечерний маскарад. Где падкие до романтических приключений кавалеры и дамы в масках инкогнито ведут любовные интриги и, если сложится, уединяются, не зажигая света. Чтобы навсегда осталось волнующей тайной, с кем довелось приятно (или не очень) провести время.
Татьяна читала в своих журналах весьма подробные и пикантные описания таких домов.
А тут еще Тарханов, позвонив, сообщил, что на неопределенный срок переходит на казарменное положение.
– Не знаю, на неделю, может, а то и больше. Тут у нас такая запарка… Война и много сверх того. Так что ты уж как-нибудь… Не обижайся. Может, вам с Майей куда-нибудь съездить? Она в таком же положении. В Петроград, например, или в Осташков…
Древний город Осташков, что на берегу загадочного озера Селигер, славился игорными домами, которым не было равных не только в Московском княжестве, но и во всей России.
– Ладно, служи, а я как-нибудь найду, чем заняться, – ответила она, постаравшись, чтобы Сергей не услышал в ее голосе досады и раздражения. Он-то в чем виноват?
Вечером Майя не позвонила, и телефон ее не отвечал. Словно бы назло, с намеком, что она-то подобных проблем не испытывает.
А ночью Татьяне приснился фильм. Так точно, фильм, не сон. Отчетливый, подробный, без неминуемых во сне неясностей, наплывов, сюжетных сбоев. Посвященный одному из самых… Да что там «одному из»! Это и было самое романтическое приключение в ее жизни.
…Душный, беременный грозой июльский день. Вечереет. Она идет по курортному проспекту в сторону железнодорожного вокзала. И встречает напротив входа в парк жениха подружки, Ларисы, аспиранта из Ставрополя Славика.
Вот незадача. Лариска собиралась за него замуж, но все никак не могла прекратить еще одну приятную и необременительную интрижку. Решилась наконец, и как раз сегодня в опустевшем по случаю каникул общежитии организуется подведение черты. То есть прощальная вечеринка в стиле Рима эпохи упадка. Гости уже «съезжаются», а Татьяне поручено купить бочкового вина в знаменитом подвальчике «У дяди Коли».
И вдруг – жених нагрянул! Предварительно не позвонив. Сюрприз, так сказать. Или – что-то заподозрил. Короче, в перспективе большой скандал и даже хуже.
Так что Лариске, пожалуй, дико повезло. Разминись Татьяна с гостем – и все!
Ну, надо выручать!
– Ой, Славик, какими судьбами! К Ларисе? А она как раз утром уехала. Работка подвернулась. Детскую экскурсию сопровождать, откуда-то с Урала. В Теберду, Домбай и обратно. Завтра к вечеру точно будет. Потом я ее подменю, на Военно-Грузинскую дорогу поедем…
Такие подработки у студентов и студенток были постоянно, тут и выдумывать не пришлось. И Славик это знал. Но опечалился.
– И что же теперь делать?
– А чего? Переночуешь, она и вернется. В кино, если хочешь, сходим… У меня подружка в «Бристоле», поселит бесплатно. Я ей сейчас позвоню.
В этом деле главное быстрота и натиск.
Из уличного автомата она позвонила в общежитие:
– Ну ты, мать, влетела так влетела! Жених твой в трех шагах стоит, трамвая ждет. С букетом алых роз и обручальным кольцом в кармане!
Из трубки донесся сдавленный писк.
Да и в самом деле – трамваем ехать четыре остановки, даже пешком – от силы пятнадцать минут. Гостей разогнать, все следы и улики устранить – никак не успеть. Если б еще столы и ложа были накрыты в соседних комнатах, а то ведь в ее! Катастрофа!
План Татьяны был принят с восторгом и униженными обещаниями отблагодарить по-царски. Правда, ее там тоже кое-кто интересовал, были определенные планы, но тут уж – сам погибай, а товарища выручай.
В кино они, разумеется, не пошли, а отправились в уютный летний ресторанчик на вершине Машука. Вышло так, что Татьяна слегка перестаралась. Измученный долгим воздержанием, расстроенный неудачей (он, может, всю неблизкую дорогу только и воображал, как немедленно потащит любимую в постель), Славик вдруг завелся от медленных танцев, ее постреливания глазками, серебристого смеха, гибкого тела, едва прикрытого тонким муслином.
В этот момент она попыталась вынырнуть из сна, ощутив непонятную угрозу. И почти смогла это сделать. Но в то же время ей страстно хотелось остаться там навсегда. Второе желание победило!
И все продолжалось, с протокольной точностью воспроизводились мельчайшие подробности тех далеких вечера и ночи.
Славик распалился до того, что едва-едва не овладел ею прямо на лесной полянке, в десяти шагах от дорожки терренкура. Она вообще-то, в принципе, была не против, следовало ведь чем-то компенсировать свои порушенные планы, но не в такой же обстановке!
Платье на ней было светло-сиреневое, в первый раз надетое, а трава густая, жирная, в траве – крапива, сор всякий, иголки и шишки сосновые, муравьи. И во все это – голой задницей? Нет уж увольте, не стоит оно того.
Сумела, шепча нечто успокоительное, заставить его убрать руки отовсюду, поддернула трусики с едва не лопнувшей резинкой.
Зато в гостиничном номере жеманничать не стала, и сумасшедшая ночь на сдвинутых кроватях, жаркая, пропитанная густым ароматом ночных фиалок и звуками духового оркестра из Цветника, пролетела единым мигом.
Наяву все завершилось наилучшим образом, счастливые жених и невеста встретились и, как известно Татьяне, до сих пор живут в мире и согласии, сама она тоже получила незабываемые впечатления, а вот во сне…
В самый волнующий момент, когда еще секунда, несколько движений – и блаженство, дверь комнаты с треском распахнулась! Влетела рассвирепевшая, растрепанная, пьяная Лариска и с совершенно бабскими, визгливыми криками начала хлестать Татьяну по лицу ее собственными трусами…
Вот уж сон, так сон!
Случись такое в реальности – реактивный психоз обеспечен.
Да хоть и во сне, но слишком уж все ярко, натуралистично, мерзко, стыдно…
Все же что-то нехорошее с ней происходит. Наверное, и вправду нужно к психиатру обращаться. Подобные сны и мысли – это же не просто так. Ярчайшие симптомы нервного расстройства на сексуальной почве. И дело тут совсем не в вынужденном воздержании. Подумаешь – неделя, десять дней. Бывало куда как дольше, и ничего.
Из институтского курса общей медицины Татьяна помнила, что такое бывает при повреждениях и опухолях мозга… Неужели же и у нее? Немедленно нужно обратиться к знающему врачу. У Майи наверняка должны быть знакомые и в этих кругах…
День прошел ужасно. Все валилось из рук. После полудня она выбралась в город, погулять по улицам, рассеяться. Но погода немедленно испортилась, пошел холодный мелкий дождь, у нее промокли ноги, и пришлось вернуться в еще худшем настроении. Вдобавок на Цветном бульваре к ней прицепился какой-то сумасшедший или пьяный, долго тащился следом, бормоча всякие глупости, и Татьяне пришлось окликнуть городового.
Вечер тоже обещал быть пустым и тоскливым. Татьяна собиралась уже ложиться в постель. Выпить традиционный бокал шампанского, почитать, посмотреть очередную мелодраму. А потом снова погрузиться в еще более отвратительный кошмар?
Или все-таки лучше попробовать разыскать Майю? Опять поплакаться в жилетку, да и предложить нести свои кресты совместно. Отчего бы на самом деле не проехаться на Селигер? Три часа автомобилем или ночь в комфортабельном салон-вагоне. Азарт при игре в рулетку или покер, говорят, такой, что никаких других мыслей просто не остается. И, между прочим, насчет врача осведомиться.
Она потянула руку к телефонной трубке, но аппарат вдруг зазвонил сам. Татьяна вздрогнула. Неужели Майя? Дошло до нее телепатическое послание? А как славно, если бы она согласилась! Что нам собираться? На все про все полчаса. А поезд отправляется только в половину двенадцатого.
Но голос с той стороны провода прозвучал мужской, мягкий и бархатистый, показавшийся Татьяне странно знакомым.
– Добрый вечер. Могу я услышать госпожу Тарханову Татьяну Юрьевну?
Странно. А кого еще мог здесь услышать незнакомец? Или он привык, что в известных ему домах к телефону подходят непременно служанки, камеристки, секретарши, а кавалерственные дамы потом решают, брать ли трубку или велят ответить, что барыни нет дома.
Учиться ей еще и учиться. Тем более что мужчины, кроме Сергея и, иногда Ляхова, в этот дом ей пока не звонили.
– Я вас слушаю.
– Еще раз добрый вечер, Татьяна Юрьевна. Вас Олег Константинович беспокоит, покорнейше прошу прощения…
О, Господи!
У Татьяны перехватило горло, и даже ладонь, держащая трубку, мгновенно взмокла. Сам Великий князь! Такого она не могла вообразить в самых отчаянных фантазиях. Конечно, она запомнила тот взгляд, которым он скользнул по ее лицу и фигуре, словно бы раздел за долю секунды.
Этот избитый образ был тем не менее вполне применим к моменту. Она тогда именно так и подумала, отметив даже, что раздел как бы не догола, а до нижнего белья всего лишь. И отвернулся. Как это могло быть, она не представляла, но внутреннее ощущение было именно такое.
– Добрый вечер, Ваше Императорское Высочество…
– Олег Константинович…
– Да, Ва… Олег Константинович…
– Я вас не оторвал от каких-либо важных дел?
– Нет. Какие могут быть более важные дела?
– Ну-ну. Дело у меня к вам, собственно, такое. Согласно протоколу, кавалеры орденов Российской империи имеют не менее одного раза в год право на личную аудиенцию. Я догадываюсь, что врожденная скромность мешает очень многим лицам, а тем более дамам, этим правом пользоваться. И имею правило выходить с приглашением сам.
Так вот, не соизволите ли вы сегодня разделить со мной вечерний чай? И мы сможем, познакомившись поближе, свободно обсудить некоторые вопросы и имеющие у вас быть проблемы. Я знаю, что вы в Москве недавно, связями обзавестись не успели, никак не устроены и вам при нужде даже не к кому обратиться…
Татьяна пребывала в полном ошеломлении, причем термин этот следует понимать буквально – то, что испытывает человек, получивший удар мечом или булавой по шлему.
А соображать нужно быстро. Не показать своего замешательства, чтобы князь не решил, что имеет дело с дурой деревенской.
Отказаться – невозможно. Такие шансы выпадают раз в жизни, а большинству и вовсе не выпадают. Но и принять приглашение – очень может быть, что сломать свою жизнь, ничего особенного не получив взамен. Нельзя сказать, что она так уж пылко любила Тарханова, что было, то прошло, а сейчас они просто живут, испытывая взаимную привязанность и уважение. Лишишься и этого – с чем останешься?
Думай, Таня, думай!
– Разумеется, Олег Константинович, это для меня большая честь. А разве сейчас… не поздно уже?
Послышался довольный смешок князя.
– Что вы, Татьяна Юрьевна, в это время жизнь только начинается. Так я думаю, часа на сборы вам хватит? Машина будет ждать у крыльца…
Вот и все. Обратной дороги нет. Конечно, она, может быть, зря так нервничает и переживает. Побеседуют они с князем, на самом деле чаю попьют, да все на этом и кончится. Мало ли у него фавориток, чтобы домогаться чужой жены, особенно если она твердо и недвусмысленно даст понять, что отнюдь не склонна к адюльтеру.
И одновременно понимала, что при малейшей настойчивости Олег Константинович добьется от нее всего, чего пожелает. Она в буквальном смысле упадет в его объятия.
Татьяна металась по квартире, рылась на полках и в ящиках шкафов, подбирая достойный случая наряд, косметику, духи. Вовремя остановилась, поняв, что может не успеть, и решила, не мудрствуя, одеться так же, как на прием в Берендеевку. Женщин, которые могли уже ее видеть в этом костюме, на чаепитии у князя точно не будет, а яркие, легкомысленные, чересчур открытые платья моменту, конечно, не соответствуют.
Случилось все приблизительно так, как Татьяна и предполагала. По сути, конечно, а не по форме.
Был князь крайне любезен, одет в изящный гражданский костюм, светло-синий, в тонкую алую полоску.
Стол для чая на две персоны был накрыт в небольшой гостиной, примыкающей к зимнему саду.
Благодаря деликатности и обаянию личности князя Татьяна почти сразу почувствовала себя легко и раскованно. Лакеи, периодически возникающие и исчезающие, воспринимались ею как необходимые элементы окружающей среды и нисколько не отвлекали.
В общем-то, опыт общения с важными персонами у нее был, пусть и не на таком уровне, но в Пятигорске и на кавказских горнолыжных курортах в качестве переводчицы и эскорт-леди ей приходилось работать и с президентами компаний и корпораций, и с депутатами Госдумы, и просто со сверхбогатыми бездельниками. Обычно – справлялась.
Беседа была неторопливой и обстоятельной. По своей манере (о которой она уже слышала от Ляхова, имевшего подобную аудиенцию) князь умело строил разговор так, что говорить все время приходилось Татьяне, а он лишь задавал наводящие, а также риторические вопросы и к месту изрекал банальности, в его устах звучащие, как тонкие афоризмы. Высокое, между прочим, искусство – вести и направлять светскую беседу.
Олег Константинович ненавязчиво выяснил всю ее биографию с институтских времен. Разумеется, Татьяна, не искажая основной канвы, которая легко могла быть проверена по документам, сумела изобразить свою жизнь в гораздо более ярких и романтических тонах, чем то было на самом деле. Да ведь и все почти так поступают, включая знаменитых писателей и исторических деятелей.
И относительно странствий по загробному миру она поведала князю много интересного, опять же в эмоциональном плане, поскольку фактографией из служебных отчетов Ляхова, Тарханова и Розенцвейга тот владел в полном объеме.
Вина у князя были изумительно хороши, поражали громкими титулами и годами выдержки, ну и букетом, и тонкой вкусовой гаммой тоже. Вот в пояснениях, касающихся истории и свойств каждого из предлагаемых для дегустации сортов, Олег Константинович забывал о сдержанности, поднимался до поэтических и риторических высот.
Только с каждым тостом и выпитым бокалом князь все чаще фиксировал взгляд на ногах Татьяны, обтянутых предельно скромными, темно-золотистыми, без всякого рисунка, шелковыми чулками, и на вырезе жакета, в котором упруго круглилась хоть и прикрытая кружевной тканью блузки, но выразительная грудь. Ноги можно прятать под кресло, юбку невзначай одернуть, но главную прелесть никуда не денешь.
От этого Татьяна чувствовала себя несколько неловко. Хотя последний раз стеснялась своей груди в седьмом классе гимназии, когда постоянно чувствовала взгляды молодых преподавателей на вызывающе оттопыренном форменном фартуке.
Вскоре она осознала, что следует не стесняться, а гордиться своим достоянием, и вот только сейчас в ней вспыхнуло давно забытое чувство. Очевидно, глаза князя обладали какими-то особыми свойствами.
А Олег Константинович вдруг протянул руку и почти коснулся пальцем именно груди. Она вздрогнула, и все у нее внутри сжалось.
Но князь задержал движение, едва заметно усмехнулся:
– Я совершенно упустил вам сообщить, что на подобных приемах и вообще выходах в свет полагается вот здесь носить розетку ордена. Сам крест – только на парадном орденском платье, а розетку – обязательно…
Собственно, с этого момента Татьяна все для себя решила и думала о предстоящем не со страхом, а с нарастающим нетерпением и любопытством тоже. Ей было интересно, как именно все будет обставлено. Как этим занимаются коронованные особы.
А мысли о Сергее вдруг испарились из головы, будто и не было его на свете.
Время между тем приближалось к полуночи. Если бы не внезапный звонок князя, они с Майей уже могли бы сесть в поезд и весело ждать отправления, предвкушая скромные приключения.
Машинально она взглянула на высокие напольные часы, неторопливо взмахивающие причудливо изукрашенным маятником.
Олег Константинович загадочно усмехнулся в бороду:
– Вы торопитесь?
Не успела она возразить, как князь кивнул:
– Возможно, вы и правы. Благодарю за приятный вечер…
Татьяне показалось, что сейчас он встанет и проводит ее к выходу. И испытала острое разочарование. Она только что окончательно решилась, успела полностью оправдать грядущее грехопадение воздействием непреодолимой силы, а ей укажут на дверь, и все станет еще хуже, чем бывало раньше.
– Я вас только об одном попрошу… Пройдите сейчас вот туда, – он указал на почти скрытую между тропическими растениями дверь в глубине оранжереи. – И если то, что вы там увидите, вас заинтересует, поступите так, как сочтете нужным. Если нет – там есть еще один выход, спускайтесь по лестнице в вестибюль, я вас встречу и провожу до машины…
Вначале Татьяне вообразилось, что в столь деликатной форме князь сообщает ей, где находится туалетная комната. Все-таки они просидели за «чаем» больше двух часов, и он подумал, что гостья мучается, но не знает, как спросить… Ну, что ж, можно и воспользоваться.
Туалетная комната там действительно была, великолепно, нужно отметить, обставленная и оборудованная. Не в каждом хорошем доме гостиные выглядят лучше. Мозаичный паркет, чиппендейловская мебель, зеркала, живые растения в керамических горшках ручной работы, подсвеченные изнутри стеклянные панно с эротическими рисунками Бердслея в натуральную величину.
В натуральную – не в смысле соответствия размерам оригиналов, как раз те были в десяток раз меньше. А здесь мужские и женские фигуры изображены в пропорции один к одному. За всем этим великолепием Татьяна не сразу и разглядела функциональную часть помещения.
Да уж, цени, случайный гость, куда тебя занесла судьба. Проникайся имперским величием. И даже как-то так устроено, что и ароматизированная вода в унитазах спускается совершенно бесшумно.
Но из туалетной комнаты дверь вела отнюдь не на лестницу, а в просторный будуар. Снова изысканная мебель, ковры, еще более откровенные картины на стенах, писанные маслом, по стилю и технике напоминающие работы Дали, но вполне реалистичные, даже, пожалуй, «гипер».
И в центре будуара – обширная низкая кровать. Как положено в приличных отелях – постель полураскрыта. Поверх покрывала аккуратно разложен изумительной красоты кружевной пеньюар, цвет тополиного листа с серебром.
Вот, значит, как здесь это делается. Ненавязчиво.
А в глубине будуара, справа от эркера, действительно наличествует очередная дверь. Не нравится – уходи. Внизу встретят и проводят, наверняка не задав ни единого вопроса и не дрогнув лицом. А ты потом всю оставшуюся жизнь будешь вспоминать этот вечер и сожалеть об упущенной возможности. Или, наоборот, гордиться собственной целомудренностью и стойкостью.
Татьяна увидела в громадном зеркале свое отражение, полурастерянную улыбку и за спиной – картину. Великолепный римейк «Завтрака на траве», но дамы изображены современного облика и пропорций, и на холсте добавлено несколько продуманно-пикантных деталей, разжигающих воображение. Очень может быть, что писано с натуры. А вот этот отвернувшийся мужчина – сам Олег Константинович?
А как же князь узнает о ее выборе? Не будет же бегать по лестнице вверх-вниз, высматривая, спустилась ли она в холл или решила задержаться?
Наверняка и видеонаблюдение здесь присутствует.
Татьяна неожиданно подмигнула своему отражению, и не торопясь начала раздеваться, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно и эстетично.
А князь и вправду наблюдал за ней из маленькой курительной комнаты. Зеркало действительно было старинным венецианским, с обратной стороны совершенно, без малейшего помутнения или блика, прозрачное.
Такими пользовались в собственных, часто недобрых целях, всякие Медичи и Борджиа.
Гостья аккуратно, словно солдат сверхсрочник, сложила на кресло рядом с прикроватной тумбочкой костюм, пояс, чулки, белье. Фигура у нее и вправду была хороша. Вполне достойная быть помещенной на поляне «Завтрака». Вместо, например, княгини Шаховской.
Достав из сумочки крошечный пульверизатор, Татьяна побрызгалась в разных местах, провела ладонями снизу вверх по бедрам, животу, крепким грудям с вызывающе торчащими в стороны и вверх сосками.
Князю показалось, что она его тоже видит, столь точно они встретились зрачками. Да откуда же?!
Женщина повернулась спиной, ступая по ковру, словно по тонкому льду, прошла к постели, непринужденным движением набросила на плечи пеньюар.
Скользнула под покрывало, протянула руку и выключила свет.
Она получила все, что хотела, и даже более того. Князь был умел и силен, у нее накопился невиданный потенциал желания и страсти, и в результате Татьяна пережила незабываемое, в сравнении с чем весь ее прошлый опыт стоил не больше, чем воспоминание о торопливой, бестолковой, то ли удавшейся, то ли нет потере девственности на новогодней вечеринке. Даже ночь в «Бристоле» со Славиком отошла в тень.
Князь, передохнув и взбодрившись шампанским, был настроен продолжить «египетскую ночь» до самого утра, но Татьяна вдруг поняла, что на сегодня – достаточно. Большего ей уже не получить, напротив, можно лишь испортить впечатление. Надо немедленно собираться и уходить. И позыв этот был не менее силен, чем час назад – противоположный.
Так она и поступила, несмотря на уговоры. Кстати, не слишком и настойчивые. Скорее, по сюжету, чем от души. Его тоже можно понять, при его-то возрасте…
– Я обязательно должна вернуться домой, и так, чтобы по времени это выглядело прилично, – говорила она, торопливо одеваясь. – Надеюсь, мне будет позволено рассказать мужу об этом визите, это ведь большая честь для нас… И темы нашего разговора, они ведь не являются конфиденциальными? Я просто еще не знаю, как это вообще принято воспринимать…
– Вполне обычно, дорогая, вполне обычно. Сугубо протокольное мероприятие…
Князь, тоже накинув халат, с удовольствием, но теперь уже чисто эстетическим, наблюдал, как она пристегивает чулки, изгибая тело, натягивает через голову узкую юбку.
– И пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает. О заключительной части беседы информировать окружающих не обязательно. Хотя находятся иногда бессовестные особы, из тщеславия или с целью повысить свое реноме имеющие дерзость намекать на некие особые отношения и даже… Ну, вы понимаете.
– Конечно, понимаю, Олег Константинович! Действительно, непростительная дерзость! Надеюсь, такие особы ко двору более не допускаются?
– Совершенно верно, Татьяна Юрьевна, совершенно верно. Ваше здравомыслие делает вам честь… Фавориток у меня никогда не было и, надеюсь, не будет. Равно как и внебрачных детей.
Они вели этот диалог с совершенно серьезными лицами, только избегали взглянуть друг другу в глаза, чтобы не рассмеяться невзначай.
«Прямо тебе «Три мушкетера» какие-то, «Королева Марго», – думала Татьяна, радуясь, что приобщилась и к такой стороне жизни. О чем-то подобном мечталось в юные романтические годы, но проза жизни быстро избавила ее от иллюзий. А вот, оказывается… «Никогда не говори – «никогда», одним словом.
– Только что же я должна буду сказать мужу? – Как очень многие женщины в такой ситуации, она инстинктивно избегала называть его по имени в обществе любовника. – Чем реально завершился этот конфиденциальный прием?
Слово «конфиденциальный» ей очень нравилось, звучало вполне по-светски, и она за вечер повторила его несколько раз, выговаривая, может быть, чересчур тщательно.
– А как положено. Я поблагодарил вас за оказанную честь… Точнее – за доставленное удовольствие, поскольку по протоколу это я оказал вам честь. Сообщил, что отныне вы, одна или с супругом, получаете право бывать на официальных приемах, балах и тому подобное без специального приглашения, хотя они, приглашения то есть, непременно будут вам направляться, по протоколу же. С указанием формы одежды и всего прочего. Ну, вот и все, собственно.
А так, неофициально, могу сообщить, что и вниманием света вы отныне обижены не будете. Станут вас приглашать в хорошие дома, домогаться вашего благосклонного внимания, дамы само собой, но и мужчины тоже. Вот с какой стороны вам следует ждать опасности для своей репутации. Так что – не теряйте голову, милейшая Татьяна Юрьевна. В случае необходимости или просто под настроение можете звонить мне по прямому телефону, однако никому больше прошу его не называть…
Князь продиктовал короткий, легко запоминающийся номер.
– Вот и все, Татьяна Юрьевна, – повторил он, стоя на крыльце ведущей в Тайницкий сад лестницы. Внизу ждала хорошая, но неброская машина с частными номерами. – Еще раз благодарю за незабываемый вечер.
Всю дорогу домой Татьяна перебирала в памяти подробности своего первого в нынешнем качестве настоящего великосветского приключения. Пожалуй, оно удалось в полной мере.
Некоторые сомнения она все-таки испытывала при мысли – а как на самом деле отнесется к случившемуся Тарханов? Меры его ревности она не знала, не имела случая узнать. Как не знала и того, контролирует ли служба Чекменева, в которой Сергей занимал достаточно высокий пост, истинные сюжеты великокняжеских приемов? То есть не является ли сам факт такого приглашения стопроцентным доказательством супружеской измены?
Нет, она все равно будет настаивать на своей невинности до конца, а если Сергей ее словами не удовлетворится, устроит ему соответствующий скандальчик. За то, что не предупредил и не объяснил, как следует правильно относиться к личным приглашениям князя.
Заснула она на этот раз легко, без телесных и нравственных мучений, и сон ей приснился светлый и радостный. Но все равно не очень понятный.
Незнакомая местность вокруг, березовые рощицы, голубые речки и озера, поляны, заросшие огромными яркими ромашками, больше похожими на хризантемы. Она едет по этому пасторальному пейзажу в открытом фаэтоне или ландо (Татьяна не знала, как называется подобный экипаж), держа над головой белый противосолнечный зонтик, и что-то такое поет высоким звонким голосом. Чуть ли не оперную арию, но смысл произносимых слов и мелодия ускользают.
Потом ее догоняет всадник на прекрасном вороном коне, облаченный в средневековый, полурусский, полуевропейский наряд.
На боку не то длинная шпага, не то меч. Лицо обветренное, мужественно красивое, но совершенно незнакомое, даже отдаленно не напоминающее кого-либо из известных ей людей.
В то же время совершенно отчетливое, не размытое и не меняющееся то и дело, как часто бывает в снах. Встретив этого человека на улице или увидев фотографию, она бы непременно его узнала. Так ей, по крайней мере, казалось после пробуждения.
Поравнявшись с экипажем, всадник отсалютовал клинком, вбросил его в ножны, после чего сообщил глубоким и звучным, совсем не запыхавшимся от стремительной скачки голосом:
– Вы почти выполнили свою миссию, княгиня! «……» вас поздравляет и настоятельно требует довести ее до конца.
Названное имя она не разобрала из-за топота многочисленных копыт – четверка лошадей, несущих ее ландо, да гарцующий рядом конь незнакомца. Хотя все остальные слова прозвучали отчетливо.
Татьяна кивнула в ответ, попутно удивившись, отчего вдруг «княгиня», если там, во сне, она всего лишь баронесса?
– И что же я должна делать дальше? – Собственный голос прозвучал как бы со стороны.
– Здесь все написано, княгиня! – Всадник бросил к ее ногам перевязанный алым шнурком свиток, хлопнул коня по крупу ножнами меча (или шпаги) и стремительно унесся вбок, тотчас скрывшись за деревьями.
Татьяна нагнулась, подняла с пола экипажа депешу, развернула.
Выведенные киноварью буквы были отчетливы и крупны, но в осмысленный текст не складывались. Она попыталась сфокусировать зрение и от этого усилия проснулась.
В окно впервые за две недели светило не по-осеннему яркое солнце, и небо было густо-голубым. Похоже, начиналось второе в этом сезоне бабье лето.
В теле Татьяна ощущала непривычную легкость и немедленное желание заняться каким-нибудь физическим трудом или хотя бы пробежаться километр-другой по лесу, сделать десяток кругов по бассейну.
Только где-то на окраине сознания, будто случайная тучка, висело сожаление, что она не успела прочесть загадочное послание.
Что ж, сейчас нет никаких причин, чтобы не позвонить Майе. Есть о чем поболтать.
