– Остановитесь, прошу вас! – наконец потребовала Кэтрин.

Я проехал еще сотню метров, свернул с проселка и заглушил двигатель, остановив «хантер» так, чтобы дорога просматривалась в обе стороны, а мы, находясь под прикрытием кустов, были с нее абсолютно незаметны. Пожалуй, решил я, мне и самому не помешает небольшая передышка.

Гюнтер припарковался рядом. Он открыл дверцу и изучающе уставился в небо, где ветер уже слегка поразогнал тучи и дождь вновь порадовал нас тем, что подарил часок-другой временного затишья.

– Вам не кажется, что настала пора кое-что мне объяснить? – Дрожащий голос девушки говорил о том, что она, как и я, переживала сейчас сильнейшее нервное потрясение.

– Совершенно верно, Кэтрин, – подтвердил я. – Выйдем-ка на пару слов...

Я обтер капот «хантера» рукавом и уселся на теплую от нагретого двигателя поверхность, ожидая от Кэтрин лавины вопросов. Но та зябко поежилась и вопреки моим ожиданиям лишь вымолвила:

– Ну?..

– Хочу, чтобы ты первым делом усвоила главнейшую вещь, – начал я. – Отныне я тебе не враг, не господин надзиратель и вообще не Охотник Корпуса. Во-вторых: можешь забирать ребятишек и валить отсюда куда глаза глядят – ты теперь свободна. Однако не все так просто – есть приказ о вашем уничтожении и его никто не отменял. Я же предлагаю вам наилучший вариант – доставить вас в Петербург; ведь именно туда так стремился Жан-Пьер? Так что из перечисленного тебе по душе?

– Вы везли нас на казнь? – ответила она вопросом на вопрос.

– Да, и даже должен был произвести ее.

– Значит, я была права – вы не палач...

– Теперь я гораздо хуже палача: дезертир, клятвопреступник и, что самое страшное, – братоубийца.

– И вы пошли на это ради нас?

– Может быть, позже я расскажу тебе, зачем пошел на это, если, конечно, доживу до того момента, – уклонился я от ответа. – А сейчас выбирай, куда вас доставить.

– Вы...

– Да прекрати ты «выкать» и зови меня просто Эриком. Это, кстати, и к тебе относится, – дополнил я для подошедшего к нам германца, который без приказания никогда бы на это не решился, хотя и был даже на пару лет старше меня.

– А ты... уверен, что сможешь добраться до Петербурга? – недоверчиво поинтересовалась Кэтрин.

– Нет.

– Утешил. Тогда зачем предлагаешь?

– А куда вам еще деваться?

Кэтрин замолчала и потупилась.

Гюнтер смерил нас спокойным, как у сытого медведя, взглядом и уточнил:

– Ну так что, придерживаемся плана... или нет?

– Погоди минуту. Видишь: мы еще не решили, – ответил я, ожидая, пока Кэтрин взвешивала на предмет целесообразности мое рискованное предложение.

– «Решили – не решили», – проворчал германец и отвернулся. – Демократия, тоже мне... Надо бы поторопиться, а то, смею напомнить, скоро здесь станет совсем неуютно...

– Но как мы доберемся до русских? – вновь заговорила девушка. – У нас нет ни продуктов, ни горючего, ни...

– Именно об этом и напоминает наш Гюнтер, говоря про план, – перебил ее я. – Все перечисленное тобой мы добудем в Ренне у нашего старого большого друга. А поможет нам другой наш друг – тот, который габаритами немного поменьше.

– Потому вы и тащите за собой эту мерзость? – Упомянув Конрада, Кэтрин брезгливо скривила губы.

– Не только для этого. В конечном счете мы рассчитываем подарить недомерка петербургскому князю. Пусть делает с ним все, что хочет – персона наш Конрад довольно-таки стоящая. И как заложник, и как информатор.

– Да, больше нам отплатить петербургскому князю и вправду нечем, – похоже, для Кэтрин, пусть еще и тускло, но все-таки забрезжила новая надежда. – И все же, Эрик... Неделя пути через всю страну... Просто в голове не укладывается!

– Главное – доехать до границы, а там сориентируемся, – для пущего успокоения девушки я решил изложить и ей свои наработки. – Продвигаться будем ночами – днем два «хантера» чересчур приметны. И не стоит забывать, что охота за нами начнется бешеная. Однако у нас есть и ряд преимуществ: мы мобильней, мы малочисленны и имеем неплохую фору по времени. Тела Гонсалеса и его бойцов обнаружат лишь к вечеру, а то и утром, и пока вся эта канитель раскочегарится... Короче, рискнем!

Кэтрин кивнула и робко улыбнулась, что я и счел за полное одобрение своих действий.

Я спрыгнул с капота и тоже постарался улыбнуться ей в ответ:

– Ну хорошо, а теперь по местам! Едем, друзья мои, раскручивать Жан-Батиста Реннского на горючку, шмотки и жратву, да простится мне столь фривольная терминология. Расслабляться рано. Вперед!

Кэтрин села справа от меня на командирское сиденье и, развернувшись к сидящим тихо, как мышки, детям, погрозила тем пальцем:

– Поль! Люси! Ален! Дядя Эрик и его большущий товарищ дядя Гюнтер отныне наши друзья, а потому слушайтесь их, как и меня, во всем! Вам ясно?

– А ты, тетя Кэти, называла их до этого как в книге: псы и убийцы! – поглядела на нее с укором девочка.

– И еще вонючими грязными Охотниками! – деловито дополнил Поль.

– Забудем об этом, – торопливо оборвала их Кэтрин, после чего скосила взгляд на меня, но я, запуская мотор джипа, сделал вид, что не расслышал. – С сегодняшнего дня они в корне исправились и только что поклялись быть хорошими дяденьками...

Магистра Конрада развязали перед самыми реннскими стенами, где мы совершили еще одну остановку. Я критически оценил его внешний вид, поцокал языком и вымолвил:

– Ну ничего, ваша честь, если что, скажете, будто бы лично помогали нам выталкивать «хантер» из грязи...

Он выслушал все, что от него хотели, а также прогноз своего ближайшего будущего покорно и без вопросов. Похоже, протрясясь связанным девяносто километров на заднем сиденье, инквизитор досконально обдумал ту ситуацию, в которой очутился, и его развитый инстинкт самосохранения порекомендовал ему не перечить этим бесспорно рехнувшимся экс-Охотникам. И только когда наводящий на него панический ужас Гюнтер отошел за кустики по нужде, Конрад привстал на цыпочки и зашептал мне в ухо:

– Брат Эрик, вы всегда были моим настоящим другом, а потому, как другу, я рекомендую вам немедленно сдаться. Еще ведь не все потеряно! Скажете Аврелию, что это Гонсалес взбунтовался и вы его... А я вас поддержу, можете мне поверить!

– А как же Кэтрин и дети? – ехидно спросил я.

– Да что вы цепляетесь за них! Не убьете вы – убьют другие! Они уже не жильцы: приказ Пророка – закон! Подумайте лучше о себе!

– Вот я и думаю... Они будут жить, покуда жив я, а я буду жить, покуда живы они. И под словом «жить», ваша честь, я подразумеваю не только поглощение пищи и утоление всяческих страстей, а нечто такое, чего даже сам объяснить не могу. И на этом считайте наш разговор законченным!

– Вы совершаете огромную ошибку...

– Я и вправду мог совершить ее сегодня утром. Но ошибся не я – ошибся ваш Господь, потому что нашел такого дерьмового исполнителя своих приказов. Так сказать, допустил непростительную халатность в работе. А что поделаешь: он уже весьма пожилой, но в отставку не хочет, потому терпите его таким, каков есть...

В епископате нас знали хорошо и поэтому пропустили внутрь огороженного стеной двора без лишних проволочек. Несмотря на колоссальное напряжение, я не смог сдержать улыбки при виде лица вылезшего из машины Гюнтера. Его перекосило будто после выпитого залпом стакана уксуса, когда германец обошел «хантер», открыл дверцу со стороны магистра и, учтиво подав коротышке руку, помог ему выйти. Конрад, будучи изрядно напуганным, все же нашел в себе силы кивнуть почтительному водителю.

– Сидите в машине, – наказал я Кэтрин и добавил: – Не волнуйтесь, здесь опасаться нечего. Пока...

Мы с Гюнтером ступали cлед в след семенящему впереди Конраду. Обычные официальные посетители – магистр и сопровождающие его Охотники, – разве что прибывшие без предварительного извещения. Вот самый большой телохранитель склонился и что-то сказал Божественному Судье-Экзекутору негромко. Тот сосредоточенно выслушал и, продолжая сохранять серьезность физиономии, величаво качнул головой – ну чем не обычная картина суетливых будней епископата?

Правда, подслушай кто краем уха то, о чем Гюнтер сообщил Конраду, удивлению бы его не было предела.

– Мой «бенелли» в полуметре... от твоей задницы, – продолжая сохранять невозмутимый вид, германец довел до сведения магистра актуальную для того информацию. – Заорешь, побежишь или еще что-нибудь в этом духе, получишь такую клизму!

Подобная аргументация явилась для коротышки достаточно убедительной и оспаривать ее он не отважился.

Надежду на скорое разрешение нашей проблемы пришлось отбросить сразу же. Выбежавший навстречу дьякон-секретарь уведомил нас, что епископ Жан-Батист находится сейчас в городе по делам и прибудет только к ночи, а потому, если его чести угодно, он бы мог подождать хозяина в гостевой зале.

Конрад замялся, но вмешался я:

– Ваша честь, разрешите сопровождать вас. У нас остались нерешенными несколько вопросов.

– Да-да, разумеется, – подтвердил очнувшийся магистр. – Само собой...

– И насчет питания наших подопечных...

– Ах да, чуть не забыл! Милейший! – Он придержал за рукав уже направившегося сопровождать его в гостиную дьякона. – Распорядитесь, чтобы в столовой для слуг выделили четыре хорошие – подчеркиваю: хо-ро-ши-е! – порции для моих... пассажиров. Они почетные гости самого Пророка, поэтому я обязан кормить их как самого себя. Выполняйте! А залу найду сам – я здесь не впервые.

– Как угодно, ваша честь, – и дьякон в сопровождении Гюнтера удалился.

Усадив «высокого гостя» на диван, сам я устроился на подоконнике, дабы ненароком не пропустить момент прибытия епископа. Конраду тут же доставили обильный ужин и, помня пристрастия инквизитора во время его визита недельной давности, целый графин высокосортного кагора.

– Не побрезгуете моим обществом? – поинтересовался я, когда слуга удалился, а затем нахальным образом ополовинил магистерский ужин, сложив себе на одну тарелку всего понемногу.

– Разумеется, нет, – не возражал Конрад, закреплявший плохо подчинявшимися ему дрожащими руками на замызганной шее чистую салфетку. – Эрик, милейший, а можно мне чуть-чуть?..

И он перевел умоляющий взгляд с меня на наполненный рубиновым напитком графин.

– Но только одну кружечку, не больше, – позволил я, – а то вдруг Жан-Батист заподозрит неладное, коли от вас не будет разить как от винной бочки.

Благодарный коротышка влил в бокал столько вина, что расплескал его на скатерть. Ну, а поскольку второй подать не догадались (где это видано, чтобы магистры харчевались с Охотниками?), я, махнув на все приличия рукой, приложился прямо к графину и сделал несколько больших глотков в целях успокоения разнывшейся под вечер совести, после чего с тарелкой вернулся на наблюдательный пост.

Сырой и промозглый, как и предыдущие, день близился к концу. Сумерки окутали Ренн, и двор епископата озарили тусклые фонари, отражавшиеся на мокром стекле причудливыми многоконечными звездами. Магистр Конрад, сбросив туфли, разлегся на диване, но не спал, а молча лежал да изредка постанывал, будто бы прощаясь со всей этой роскошью и изысканной пищей.

Очевидно, тела Гонсалеса и его людей уже обнаружили или вот-вот сделают это, так что в лагере сегодня намечается очень беспокойная ночка. Будут высланы дозоры по всем направлениям, и, как только Аврелий получит сведения от видевших нас (а такие найдутся, так как по пути в Ренн мы миновали три-четыре мелкие деревушки), по нашему следу тут же ринутся все остальные бойцы. Трейлеры они не потащат за собой – те медлительны и неповоротливы, – а задействуют «хантер» Мясника, оба моих «самсона» да конфискуют еще кое-какой быстроходный транспорт в округе. Также отправят курьера в Париж, откуда по радиостанциям известят центры епархий о наших приметах. Крупные дороги, мосты и ворота городов будут перекрыты постами и барражироваться патрулями. Границы, порты, переправы тоже...

И через все это нам предстоит прорываться. На первый взгляд гиблое дело... Утешает лишь то, что ради нашей жалкой кучки не объявят общую тревогу для Корпуса, Защитников и Добровольцев, а потому сотни второстепенных дорог и проселков останутся открытыми. Ну, а насчет рек: покажите-ка мне такого паромщика, который под дулом пистолета откажется перевезти два автомобиля. Грубо, конечно, но платить нам, как ни обидно, нечем. Такие вот дела...

Жан-Батист прибыл к полуночи. Этот необъятный, как Монблан, человек стихией ворвался в гостиную и первым делом приложился губами к перстню поднявшегося поприветствовать его магистра. Жан-Батист поздравил нас с успехом операции, посочувствовал по поводу гибели Виссариона и Охотников и поинтересовался, какими же судьбами занесло нас в его скромную обитель.

– Согласно особому распоряжению Пророка, милейший, – объяснил загодя проинструктированный Конрад, – нам приказано незамедлительно перевезти детей Проклятого в Ватикан, где их попорченными ересью отца душами займутся наставники одной из семинарий.

– Безусловно, благое дело, – подтвердил Жан-Батист, опуская неподъемное тело в услужливо подвинутое мной кресло. – Милосердие Пророка не знает границ...

«О, вы даже не ведаете, насколько безгранично оно на самом деле!» – мой язык просто чесался от желания произнести это вслух и, судя по настороженному взгляду Конрада, я и впрямь был в полушаге от этого.

– Однако, дружище, – более печальным тоном продолжил магистр, – как это часто бывает во время таких мероприятий, нам пришлось весьма поспешно покинуть побережье и для того, чтобы эти цветы жизни были доставлены в целости и сохранности, у нас ничего такого при себе не имеется.

– О, ваша честь, – прервал его епископ. – Я почту за счастье помочь вам всем, чем смогу. Можете всецело на меня рассчитывать.

– Благодарю вас, вы так добры! – начал Конрад специально разработанный им по нашей просьбе обмен любезностями. – Да что бы мы, право слово, делали без вас, о наиразлюбезнейший правитель сей малой, но распрекраснейшей области...

Коротышка оседлал своего любимого конька – уж льстить-то лучше него в Корпусе навряд ли кто умел. Круглое, как тыква, лицо Жан-Батиста расплылось в довольной улыбке. Он посчитал невежливым оставить без ответа слащавый выпад Конрада, а потому последующие минуты стороны соревновались, кто же лизнет кого слюнявей.

Я, стоя за спиной, как выяснилось, «архисправедливейшего и прескромнейшего хозяина самых плодороднейших земель к западу от Парижа», извлек хронометр и, перехватив взгляд магистра, постучал по циферблату пальцем, дав понять о желательном завершении мероприятия.

– Но вернемся к делу, – понял намек Конрад. – Горючее, продукты, медикаменты, теплые вещи – вот все, о чем бы мы хотели вас попросить.

– Не вопрос, ваша честь! – развел руками Жан-Батист. – Ради вас что угодно! Завтра утром к вашему отъезду все будет готово.

Мое вмиг посуровевшее лицо вынудило Конрада вылепить и на своем печальную мину.

– Очень не хотелось утруждать вас в столь позднее время, – вымолвил он, – но все это нужно нам в течение ближайшего часа. Весьма и весьма спешим, знаете ли.

– О, да-да, понимаю, – закивал епископ. – Служение Господу и Пророку не признает дня и ночи. Как жаль, но мой управляющий ушел домой полтора часа назад. Однако я сейчас же распоряжусь его разыскать...

Управляющего разыскали уже под утро в каком-то реннском трактире пьяным до посинения. А пока слуги епископа шерстили город, я в волнении прохаживался по гостиной, не сводя слипающихся глаз (как-никак, а не сплю уже третью ночь) со стрелок хронометра. Время начинало играть против нас...

Жан-Батист и впрямь не поскупился, забив под завязку кузова «хантеров» канистрами с бензином, консервами, хлебом, фруктами и прочей необходимой в дальней дороге дребеденью. Так что нам грех было сетовать на столь длительную задержку. Детей, плотно поужинавших и теперь сладко спящих на заднем сиденье джипа, Кэтрин укутала в стеганые одеяла. Сама же девушка накинула на свои хрупкие плечи теплый плащ, снова став похожей на солидную дьяконшу-медика, а не на обтянутую кожей байкершу, какой я привык ее видеть.

Когда я утрамбовывал последние пожитки, стараясь затянуть всю эту гору подарков кузовным тентом, позади меня раздалось слабое покашливание. Я обернулся.

– Простите, пожалуйста, брат Эрик, что отвлекаю вас, – стеснительный тонкий голосок дочери Жан-Батиста никак не вязался с ее габаритной, под стать папе, внешностью.

– Да что вы, не стоит извиняться, – ответил я настолько глухо и устало, что даже сам подивился скрипучести своей речи. – Вы хотели, наверное, узнать о моем старом друге дьяконе Джероме?

Она угукнула, и лицо ее стыдливо покраснело, обретя под холодным светом фонарей безжизненно-серый оттенок. Не знаю, но мне почему-то стало ее безумно жаль – очередной приступ проклятой сентиментальности...

– Ваш Джером передавал вам привет, – бессовестно соврал я.

– Правда? – Глаза девушки заблестели.

– Он героически сражался бок о бок с нами при взятии Мон-Сен-Мишеля, самолично пленил одного отступника и просил передать, что скоро к вам вернется.

– Он не ранен?

– Да, так... Пара царапин. Но он уже здоров, бодр и снова в строю...

...Где ты сейчас, пострадавший за бернардовскую легенду? Помнишь ли ты о своей реннской пассии? Постарайся, будь добр, чтобы я не напрасно утешал страдающее в разлуке дитя, выгораживая тебя пусть и успокаивающим, но все равно враньем...

– Когда вы снова увидите Джерома, – чуть ли не слезно попросила меня подруга боевого дьякона, – то передайте ему...

– Боюсь, милая, что случится это не скоро, – оборвал я девушку. – Думаю, вы сами встретитесь с ним гораздо раньше.

– Спасибо вам, – поблагодарила заметно повеселевшая от моей беззастенчивой лжи дочь епископа, – и счастливого пути!..

– На черта ты наплел ей все это? – спросил Гюнтер, когда девушка удалилась.

– Все мы, старина, в жизни надеемся на лучшее, – ответил я ему, утянув-таки этот злосчастный брезентовый тент. – И хоть большая часть этих надежд никогда не сбудется, согласись: пока надеешься – ты счастлив. Я просто помог ей стать счастливой. Или ты думал, что твой бывший командир только и умел, что орать да взыскания накладывать?

– Если этот бурдюк не вернется... к ней, она и тебя... возненавидит.

– Через несколько дней меня и так все возненавидят. Так что одним больше, одним меньше... А где Конрад?

– Я пристегнул его ремнями безопасности... Не здесь же связывать.

– Отставить в дальнейшем подобное, боец. Наш маленький друг заслужил себе сегодня некоторые привилегии. Ты бы видел, как он справился с ролью! Какой актерский талант пропал на поприще сжигания еретиков... Пускай катается отныне свободным и без кляпа во рту.

– Ладно... Но болтать я ему один черт не позволю...

За ночь погода заметно улучшилась. По небу еще плыли рваные тучи, но в их просветах уже виднелись лоскуты голубого неба. Где-то на востоке сквозь них пробивались лучи восходящего солнца. Я, отвыкший от яркого света за эти дни, щурил глаза, стараясь не съехать с проселка в кювет.

Покинув Ренн через восточные ворота, мы взяли направление на Лаваль и Ле-Ман, рассчитывая сегодня ночью обогнуть Париж с юга. А сейчас, озираясь в обе стороны, я и Кэтрин искали мало-мальски сносное убежище вроде каких-нибудь заброшенных руин, сохранившихся от Древних в неимоверных количествах: фабрики, склады, пролеты мостов и эстакад...Нам необходимо было не мозоля ничьи любопытные глаза пересидеть день до темноты.

Поль, Люси и Ален, несмотря на тряску, продолжали посапывать как ни в чем не бывало. Меня заинтересовала эта поразительная деталь, и я спросил о ней у Кэтрин.

– Я вообще не помню, чтобы при мне они когда-нибудь ныли или жаловались на неудобства, – ответила она. – Столько времени в скитаниях даже таких малышей научили терпеть и приспосабливаться ко всему. Вместе с отцом они побывали везде: и в горах, и на болотах, и в глухих лесах. Ничем вы их больше не удивите, ничем не озадачите. Вот и теперь они воспринимают все как само собой разумеющееся.

– Не каждый взрослый способен на такое, – заметил я.

– По силе духа они намного превосходят любого взрослого. И ты поймешь это, когда узнаешь их получше.

– Да, хотелось бы, раз уж мы в какой-то степени теперь связаны...

Договорить нам не дал клаксон ведомого Гюнтером позади нас «хантера». Я было решил, что он просит об остановке, но когда обернулся, то понял все безо всяких объяснений.

На дороге мы находились не одни. Прямо в нескольких сотнях метров позади вслед нам летел потертый «сант-ровер», принадлежащий, по всей видимости, местным Добровольцам Креста. В цели его маршрута тоже не было никаких сомнений. Этой целью являлись мы.

Расстояние между нами довольно быстро сокращалось. Я уже прекрасно видел моргающие фары и слышал призывный сигнал, требующий от нас немедленной остановки.

– Перебьетесь! – процедил я сквозь зубы и прибавил газу.

Гюнтер последовал моему примеру, не отставая ни на метр.

– Разбуди детей, – потребовал я от беспокойно вертевшей головой Кэтрин. – Пусть лягут на пол, как вчера.

Впрочем, девушку можно было и не просить – она все поняла сама. Через пару минут мои пассажиры свернули одеяла и заняли уже знакомую им позицию.

– Держитесь крепче, сейчас немного потрясет! – предупредил я их, когда дорога стала уж больно разухабистой, но сбрасывать скорость совершенно не хотелось.

«Сант-ровер» приближался уже не так стремительно, однако медленно, но верно сокращал дистанцию. Грохнул выстрел, развеявший последние надежды на то, что это всего лишь спешащий по делам курьер, желающий, чтобы ему уступили дорогу. На наше счастье, мы были еще достаточно далеко, да и неровности проселка, бросавшие джипы из стороны в сторону, мешали преследователям прицелиться как надо.

На горизонте показались невысокие стены Лаваля. Минуя очередную развилку, я взял курс на этот городишко, зная, что днем его ворота будут открыты и к тому же только там находился ближайший в округе мост через небольшую, но с обрывистыми берегами, речушку Майен.

Гюнтер, являвшийся гораздо лучшим водителем, чем я, буквально дышал мне в спину, закрывая всех нас от случайного попадания. Раздались еще несколько выстрелов, один из которых резанул по кустам на обочине и забросил нам на капот сбитую дробью ветку. Погоня продолжалась...

Ворота Лаваля оказались распахнутыми, как и ожидалось. Не замедляя хода, наша кавалькада ворвалась на тесные улочки, распугивая встречных прохожих и заставляя их прижиматься к стенам домов. Стрелять здесь преследователи не стали, четко следуя пункту Устава Братства, запрещающего открывать огонь в местах скопления людей.

...Братства?! Значит, за рулем «сант-ровера» сидят-таки Охотники, а не Добровольцы, потому что для последних особой регламентации в применении оружия никогда не существовало. Ситуация все больше накалялась...

Большой каменный мост мы миновали за считанные секунды, едва не спихнув с него торговца яблоками, в сердцах метнувшего нам вдогонку наиболее гнилой образец своего товара.

«Сант-ровер» умудрился въехать возле моста в торговую палатку и потратил почти минуту, выбираясь из-под ее обломков. Теперь он заметно поотстал и маячил хоть и в пределах видимости, но все же на довольно почтительном расстоянии. Однако уповать на то, что он по какой-либо причине прекратит преследование, было еще рано, а потому мы, не снижая темпа, неслись все дальше и дальше по направлению к Ле-Ману...

Но истинная опасность появилась слева. Когда я заметил то, что двигалось нам наперерез по пересекающей проселок впереди дороге, то вдруг отчетливо понял, что сейчас погибну. Причем погибнем мы все, разорванные на мелкие куски вместе с нашими «хантерами»...

«Самсон» – это чудовище с огромными колесами и автоматической пушкой в кузове – упрямо шел на сближение, горой надвигаясь с левого фланга. Гюнтер опять засигналил, но я уже заметил угрозу.

Он принадлежал бывшему моему отряду – это бесспорно, поскольку другого такого в округе наверняка не было. «Сант-ровер» скорее всего вызвал его по рации, что использовали мы при штурме Ла-Марвея. Стервятники слетались к своей беззащитной добыче...

По голове моей забили тяжелые молоты, дыхание перехватило, а перед глазами поплыли оранжевые круги, но я продолжал вдавливать в пол педаль газа, надеясь миновать перекресток раньше монстромобиля. «Что ж, Жан-Пьер, – мелькнула мысль, – сейчас мы встретимся с тобой все вместе. Уж извини, что так получилось – господин надзиратель хотел как лучше...»

Даже если мы минуем перекресток раньше «самсона», это ничего не решит. На открытом пространстве – а именно по нему и мчались сейчас наши джипы – от его пушки не скрыться. Он достанет нас «вулканом» в пределах километра. Кстати, он уже может это сделать! Но почему тогда не стреляет, а идет на перехват? Мы нужны Аврелию живыми? Вероятно, так...

Я проскочил перекресток и успел заметить, как Гюнтер буквально выныривает из-под гигантского колеса «самсона». Было слишком высоко, и я не разглядел, кто именно сидит в его кабине. Интересно, мои ли это бойцы или других отрядов? А впрочем, какая разница – отныне я враг для них для всех...

Монстромобиль вывалил на дорогу сразу за нами, но не пустился следом, а перекрыл ее поперек, словно бы намеренно отрезая нас от догонявшего «сант-ровера». «Заглох! – возликовал я. – Ну теперь пока их джип перевалит кювет на обочине, мы оторвемся совсем далеко!..» И тут в зеркало заднего вида я с содроганием уловил, как завращалась у «самсона» турель Шестистволого...

И вновь они не стреляли, выжидая непонятно чего. Странно, но ведь это был благоприятный момент: мы на ровной дороге и достаточно близко, что позволило бы им даже не целиться.

Я обернулся, предчувствуя самое последнее видение в своей жизни, так глубоко погрязшей во грехе за последнюю неделю: огненный вихрь, летящий мне в лицо... Но, что и вовсе удивительно, – стволы «вулкана» глядели в противоположную сторону! От неожиданности я даже сбросил скорость, стараясь разглядеть, что же там, черт возьми, происходит. «Хантер» Гюнтера тут же ткнулся мне в задний бампер. Я сквозь стекло указал германцу на то, что творилось у нас в тылу. Гюнтер обернулся и тоже принялся наблюдать за загадочным поведением «самсона».

Похоже, что для «сант-ровера» выросший как из-под земли «самсон» также явился большим сюрпризом. Завидя своих, джип начал снижать скорость, а его водитель высунул руку из окна и принялся выразительно жестикулировать, тыча пальцем в нашем направлении и требуя освободить проезд. И когда они приблизились, сидевший за турелью «вулкана» пулеметчик ударил по «сант-роверу» практически в упор...

До нас докатился знакомый рев Шестистволого Свинцоплюя, начавшего свою шумную и грязную работу. «Сант-ровер» накрыл град двадцатимиллиметровых снарядов, наглядно демонстрировавших нашу возможную участь, но по какой-то необъяснимой причине постигшую не нас, а тех, кто пытался нас захватить. Джип завилял и, остановленный шквальным огнем, застыл на месте. Его кабину просто смяло и срезало; клочки обшивки и осколки стекол разлетелись вокруг мелкими брызгами; колеса лопнули все четыре одновременно... Полыхнуло пламя из растерзанного бензобака, за секунду охватывая изуродованные останки автомобиля и находившиеся в нем тела...

Пулеметчик отпустил гашетку, задрал стволы орудия вверх, а потом выпрыгнул из кресла и замахал нам руками. Дверца «самсона» распахнулась, и соскочивший на землю водитель тоже принялся посылать в нашу сторону призывные жесты. Черные плащи говорили о принадлежности их к Охотникам, но кем бы ни были эти люди, они явно не наши враги.

Мы с Гюнтером уже окончательно остановились и, переглянувшись, вышли из машин. Кэтрин выглянула из-за спинки сиденья и проводила меня взволнованным взглядом, видимо, не до конца понимая причину такого внезапного финала гонки.

– Вот так представление! – прокомментировал я, весь взмокший и тяжело дышавший от напряжения. – Как думаешь, кто это?

– Понятия не имею, – щурился германец, стараясь разглядеть приветливо машущих нам людей, которых к этому времени наблюдалось уже трое.

– Идем-ка проверим, – предложил я. – Считаю, опасаться нечего.

Держа на всякий случай оружие наготове, мы настороженно двинулись в обратном направлении – туда, где полыхал «сант-ровер» и перегораживал дорогу монстромобиль наших неожиданных защитников. Его водитель, завидя нас, перестал орать и подскакивать и выбежал навстречу с поднятыми руками, давая понять, что не вооружен.

– ...твою мать! – выругался я по-русски, когда наконец-то узнал приближающегося человека. – Гюнтер, ты тоже это видишь, или мне мерещится?

– Эту усатую морду, – проворчал германец, однако с плохо скрываемой радостью, – я ни с чьей никогда... не перепутаю.

– Ну, засранцы, клянусь моими обожженными усами, вы мне теперь по гроб жизни обязаны! – не добегая до нас, закричал наш запыхавшийся спаситель. Сколько я его помнил, бегал он всегда отвратительно и никогда этого не любил. – А тебе, скандинавский полукровок, Михал Михалыч разобьет сейчас весь анфас! Устроил тут, понимаешь!..