1821

Тем временем, интриги становились все более опасными, так как они замышлялись в тайне. Как часто бывает, групповые интересы смешивали общественно важные дела с небольшими интересами частных лиц. С целью свалить генерала Васильчикова и снять с себя вину в таких делах, которые очевидно свидетельствовали против них, многие подло обвиняли всю гвардию в неверности Императору. Солдатские казармы и городские площади были наполнены шпионами, которым хорошо платили за плохие известия. Они задавали вопросы солдатам, вынуждали их говорить то, о чем те и не думали, и сочиняли самые опасные высказывания. Полиция усердно собирала эти сообщения и посылала их в Лайбах, сопровождая устрашающими пояснениями и опасениями, способными привести в ужас любую другую душу, кроме той, что принадлежала Императору Александру. Он неизменно и спокойно отвергал все измышления, которые в нем стремились зародить. Несколько плутов посчитали случай удобным для того, чтобы осуществить свои подлые замыслы. Они способствовали появлению мятежных листовок даже в казармах, солдаты были обеспокоены этими действиями и всегда сообщали о них своим командирам. Общество уже не удовлетворялось этими новостями, некое подобие брожения заполонило весь город и начало распространяться также в Москве и во внутренних губерниях.

На конгрессе в Лайбахе все время Императора было поглощено итальянскими, испанскими и португальскими делами. Утомленный всеми малоприятными известиями, он приказал гвардии выйти из Петербурга. Благовидным предлогом для этого послужило формирование армии для оказания помощи австрийцам в Италии, для командования которой из Грузии был вызван генерал Ермолов. Все войска, находившиеся под командованием генерала Сакена, и гвардия получили приказ двигаться за этой армией, прикрывая ее, для того, чтобы в случае необходимости оказать ей поддержку. Эти приготовления оказали впечатление на всю Европу. При первом известии о нашем походе Италия покорилась австрийским войскам, и Лайбахский конгресс закончился так, как того желал Государь, одно слово которого могло напугать все державы.

Первым местом назначения гвардии был Витебск и его окрестности, где мы должны были получить последующие приказы. Все полки двинулись в поход в полном порядке и наилучшим образом укомплектованные. В восторге от надежды скорой войны генералы офицеры и солдаты покинули Петербург с радостью, общество также не сожалело об уходе войск, об опасности которых ему постоянно напоминали.

Между Великими Луками и Порховом вернувшийся из Лайбаха Император сделал смотр полкам 1-й гвардейской дивизии, его встретили единодушными криками «Ура!» и он был полностью доволен состоянием войск. В Порхове я имел счастье представиться ему. Он принял меня сухо, поставив в упрек мое письмо князю Волконскому, в котором я извещал его о случае с Семеновским полком, и уверял в том, что это событие было вызвано обстоятельствами, сложившимися в самом полку, и никак не связано с революционными взглядами и действиями итальянских карбонариев, французских и немецких либералов.

По приезде в Петербург его опыт, глубокий ум и легковесность полицейских рапортов, в которых обвиняли гвардию, доказали ему, что высказанная мною в этом письме мысль не была беспочвенной.

Со всех сторон раздавались единодушные голоса с тем, чтобы отдать должную справедливость порядку, дисциплине и спокойствию, сопровождавшим движение различных гвардейских колонн. Наши лагеря оказались настоящим счастьем для этих мест, которые два года не могли оправиться от опустошения. Офицеры и солдаты кормили несчастных крестьян, которых голод довел до истощения, столь же ужасного, как смерть. О хорошем поведении Гвардейского корпуса повсюду свидетельствовали благословения народа, похвалы землевладельцев и добрые отзывы служащих. Командовавший нами после выхода из Петербурга генерал Сакен устроил нам по дивизионную инспекцию, по итогам которой подал Императору самый лестный рапорт.

Наконец, в сентябре месяце вся гвардия собралась в местечке Бешенковичи. Император приехал туда, его ожидали граф Сакен с толпой генералов. Этот маленький городок, принадлежавший графу Хрептовичу, был наполнен как большая главная квартира военного времени. Войска стояли в окружавших его деревеньках.

В первый день Император провел большой смотр, он был в восторге от состояния войск и, особенно, от желания ему понравиться, ощущавшегося в каждом взоре. Его принимали с криками «Ура!», сила и длительность которых была доказательством преданности ему. На третий день состоялись большие маневры, хорошо задуманные и исполненные в точности и в полном порядке. Они заслужили полное одобрение Императора. Его лицо освещалось радостью и удовлетворением, чем больше стремились удалить его от гвардии, тем больше он находил удовольствия видеть ее достойной его забот.

После окончания маневров все войска собрались в густых колоннах вокруг бивака, устроенного на берегу Двины в очаровательном месте, которое возвышалось над всей округой. Он был со вкусом украшен различным оружием и предметами воинской символики. В середине стоял стол, за которым должен был обедать Император со всеми генералами, по обе стороны и далее веером располагались столы на 800 персон, за которыми сидели офицеры всего корпуса в порядке полков. Место Императора обрамлялось знаменами и штандартами, оркестр из 600 музыкантов, сидевших амфитеатром, завершал одну сторону этой огромной галереи. Император милостиво поднял тост за здоровье гвардии, затем, когда генерал Сакен встал, чтобы выпить за здоровье Императора, последовал залп более 100 артиллерийских орудий и громогласное «Ура!» почти 40 тысяч солдат, сопровождавшееся звуками фанфар и приветственными криками 800 офицеров. Земля вздрогнула, на глазах Императора, великих князей и всех присутствовавших навернулись слезы волнения и признательности. Какая прекрасная благодарность для такого государя, как Александр, какая величественная сцена, одновременно устрашающая для врагов нашей Империи! На этом обеде присутствовал поверенный в делах Австрии, который даже привстал от восторга. Император обратился к нему с тостом за здоровье его государя, сопровождавшимся 101 пушечным залпом.

Пребывание в Бешенковичах окончательно и победоносно развеяло все сложенные против гвардии выдумки, а также все козни врагов генерала Васильчикова. Уезжая оттуда, Император издал очень лестный для нас приказ и объявил о наградах — чинах, орденах, денежных выплатах. Я был произведен в генерал-лейтенанты, обогнав 93 генерала, превосходивших меня старшинством. Это отличие, явно превосходившее мои заслуги, было лестной наградой за те неприятности и неудовольствия, которые я навлек на себя этой несчастной историей в Семеновском полку.

В ожидании теплого времени года войска все еще оставались вне столицы; наши лагеря сильно расширились, а главная квартира была перенесена в Минск. Генерал Васильчиков получил разрешение приехать в Петербург, а я остался вести все дела. Минск был не более приятен, чем Витебск; я поехал в Вильну посетить расположение 1-й гвардейской дивизии. Плохая погода сделала мои переезды крайне неприятными, по возвращении в Минск я получил известие о том, что генерал Васильчиков подал прошение об отставке с должности командира корпуса, на которой он был заменен генералом Уваровым. Последний просил меня продолжать исполнение моих обязанностей до его приезда. Моя должность более не соответствовала моему чину, и я от нее очень устал. По моей рекомендации ее занял генерал Желтухин, а я стал командиром 1-й кирасирской дивизии.