1802

К концу февраля мы покинули Петербург; желание сбежать заставило меня забыть интрижки, любовь, и я уехал в очень хорошем настроении, несмотря на погоду и отвратительные дороги. Я присоединился в Шлиссельбурге к генералу Спренгпортену, и на следующий день мы продолжили нашу дорогу, двигаясь вдоль Ладожского канала до одноименного города. Этот канал, приносящий в Петербург дань со всей России, снабжающий эту столицу и перевозящий в Кронштадтский порт экспортируемые товары из наших самых удаленных провинций, этот канал, который Волгой, Тверцой, Метой и Волховом соединяет Каспийское море с Балтийским, является детищем основателя Петербурга, того великого человека, чьи колоссальные проекты и неутомимое усердие, создавшие процветание и славу России, узнают на каждом шагу.

Какая великая идея не обязана его гению созидателя? Этот великолепный порт Кронштадт, этот флот, который помогли построить его собственные руки, его войска — гроза Азии и гарант равновесия в Европе, организованные его стараниями и приученные к победе его неукротимым характером, этот город, воздвигнутый на болоте, ныне ставший образцом красоты и великолепия, местопребыванием наук и искусств, эти загородные дворцы по всем сторонам Петербурга, для коих Петр умел выбирать место и распланировать парки, и, наконец, эта коммуникация, которую он сумел осуществить, и которая доставляет к Дворцовой набережной товары со всего пространства обширного владения России.

Затем мы остановились в Тихвине, маленьком городке, очень богатом, очень оборотистом и особенно известном как место паломничества к иконе Пресвятой Девы, составляющей богатство монастыря, который ее обладает. Наши самые хорошенькие женщины Петербурга едут сюда искать отпущения грехов за свои любовные заблуждения, оплакивать потерю своих любовников, скрываться здесь с ними от назойливости супругов и света. Здесь священная завеса этого святого места скрывает в тени благочестия ребенка, которого не осмелились бы родить в столице, и, таким образом, оно действительно часто служит для того, чтобы освободиться от тяжкого бремени. Икона Пресвятой Девы покрыта драгоценными камнями, а церковь, так же, как и монастырь, образуют великолепное сооружение.

Мы проехали через Устюжну, весьма старый город, Мологу и Рыбинск, где Шексна, впадая в Волгу, обеспечивает этому городу активную торговлю. В Ярославле мы провели несколько дней; этот настолько же древний город, сколь летописи Руси, находится на правом берегу Волги, в месте сильно возвышенном, и выглядит как большой центр. Он украшен множеством прекрасных церквей, монастырей и большим количеством каменных домов. Этот город обязан своим богатством в особенности фабрикам по производству скатертей и полотен, которые здесь расположены с давних пор и снабжают своей продукцией значительную часть России. Великое множество дворян, имеющих собственность в этой богатой и многолюдной провинции, собираются в Ярославле, который является главным губернским городом, чтобы предаться очень приятному времяпрепровождению. В 70 верстах от этого города расположена Кострома, также столица одноименной провинции, расположенная на левом берегу Волги. На следующий день после нашего прибытия была годовщина восшествия на трон, и после богослужения в соборе, мы присутствовали на званом ужине у губернатора. В конце ужина я почувствовал себя так плохо, что был вынужден встать из-за стола. Едва я вышел в переднюю, как меня остановило сильное кровохарканье: кровь выходила из меня со всех отверстий в таком изобилии, что меня перенесли на канапе, где доктор мне сделал кровопускание, пока я был без сознания. Очнувшись, я увидел себя почти раздетым, закутанным в смешной домашний халат губернатора и окруженного полудюжиной дам, одна из которых, госпожа Крамина, была совсем недурна. Они так сетовали, что моя грудная болезнь показалась мне весьма кстати. Генерал Спренгпортен, желавший уехать на следующий день, был вынужден задержать свой отъезд, а ледоход, начавшийся спустя некоторое время, нас оставил почти на 6 недель в Костроме.

Госпожа Крамина приходила следить за моим выздоровлением, но так как это было двусмысленно приходить одной устраиваться в стороне у постели молодого офицера, то она приводила свою сестру.

Эта сестра пришлась весьма по вкусу старому генералу Спренгпортену: последняя, девица около 30 лет, нашла генерала весьма хорошей партией и отныне наша компания удвоилась и стала удивительно приятной. Наш влюбленный начальник не торопил свой отъезд, приводя в порядок одну красивую и большую лодку таким образом, чтобы нас в ней разместить и спуститься по Волге: когда все было закончено, состоялась помолвка, что до меня, то я получил от моей красавицы рекомендательное письмо для одной из ее подруг в Нижнем Новгороде, мы поднялись на судно, и после очень нежных прощаний доверились течению прекрасной Волги.

Это было в тот момент, когда эта река, расширившаяся за счет таяния снегов, заливает край более чем на 40–50 верст, в местах, где берега менее высоки, они не противостоят паводку: течение становится более быстрым, города и деревни окружены водой и кажутся островами среди безграничных озер. Огромное множество лодок, использующих тот момент, чтобы спуститься по реке, баркасов всех размеров покрывает Волгу и делает это зрелище вправду восхитительным.

Мы переживали дивное время, а изменяющиеся без конца предметы, дарящие взору новый вид с каждым движением нашей лодки, заставляли нас желать замедлить наш ход; мы бросили якорь у причала Нижнего Новгорода, который сооружен на высоком берегу при слиянии Оки и Волги и высится величественно над безграничным зеркалом воды и большим пространством края. Расположение этого города таково, что он находится в центре прекрасных провинций подлинной России, и так выгодно для торговых сообщений, что он представляется местопребыванием государя. Достаточно естественным представляется, чтобы двор удалился сюда из беспорядочной Москвы, печально известной своими бунтами и бывшей театром стольких жестокостей, осуществленных прежними владыками, но очень сомнительно, чтобы так когда-либо сделал Петр I, имевший план устроить центр своей империи в Петербурге, в самом удаленном уголке России, наименее здоровом и наименее населенном, куда все предметы первой необходимости должны пребывать с большими издержками из глубины страны, где всякий русский оказывается чужаком и где всякий собственник находится, по меньшей мере, в 300 верстах от своих владений. Петр I переместился в Петербург, потому что это было душой всего, что он создавал, этот новый город, предоставивший ему возможность устроиться на Балтике и средства здесь создать военный флот, поглотил все его внимание; он заставил сюда приехать часть Сената и своих министров, потому как сам заседал в Сенате, но когда было нужно показать плоды своих побед, именно Москве он отдавал дань почтения; возможно, если бы Рига и Ревель принадлежали ему до образования Петербурга, то он создал бы свой флот в Ревеле, а торговлю в Риге, довольствуясь тем, что установил форт в устье Невы для защиты границ, тем самым покровительствуя торговле. Петербург не существовал бы или был бы небольшим провинциальным городом. Первые преемники Петра, осмеливаясь быть только лишь жалкими его подражателями, и опасаясь, быть может, еще и недовольства Москвы, не покидали Петербург. Теперь эта резиденция освящена кротким правлением Елизаветы, блеском и великолепием Екатерины и, наконец, замечательными благоустройствами, кои привнес сюда император Александр: трудно покинуть Петербург, который поглотил столько миллионов, где появились на свет все наши принцы, где имеют силу деньги, где достигли покорения природы; но если посчитать то, чего лишает эта резиденция тружеников в провинциях, насколько она их превосходит всеми товарами, отдаляя этим цивилизацию, то можно было бы ужаснуться от этой картины и увидеть, что Петербург есть истинная язва, разъедающая Россию.

Нижний Новгород, наоборот; сближая дворян с их поместьями, был бы центром культуры, чьи лучи проникали бы в самые дальние уголки глубинки. Государево око, самый активный интерес собственников устранили бы притеснения, тяготящие народ, а коммерция легко вернулась бы в руки русских купцов — теперь чужеземцев в Петербурге, которых вытеснили иностранные торговцы в России.

Мы высадились в Нижнем Новгороде в день Пасхи; я направился вручить мое письмо от госпожи Краминой к ее подруге, госпоже Родионовой, и был пленен, найдя в ней очень хорошенькую женщину, пухленькую и очень доступную. Ее сестра, как и она, разлученная со своим мужем, была также очень приятной. Та и другая жили у отца. Вскоре знакомство состоялось, но чтобы видеться ночами, нужно было подняться на балюстраду, пересечь сад и подняться через окно, которое вело в спальню, где обе сестры почивали вместе. Моя застенчивость была немного озадачена тем, что я обнаружил там обеих вместо одной; но, наконец, я принял решение и, направляясь всерьез только к той даме, которой я был рекомендован, улегся между двух сестер; это был третий день нашего пребывания в Нижнем Новгороде, но, к несчастью, также последний. Необходимо было очутиться точно в назначенный час на нашем судне, которое на восходе солнца подняло якорь и продолжило спускаться по Волге без оглядки на мою новую любовную страсть.

Мы остановились в 70 верстах вниз по течению от Нижнего Новгорода в Макарьевском монастыре, расположенном на левом берегу Волги и ставшим богатым и знаменитым благодаря ярмарке, которая здесь проходит каждое лето; огромная толпа торговцев приезжает сюда со всех уголков империи, больше всего здесь можно купить товаров, прибывших из Китая через Сибирь и из Персии через Астрахань, поднимаясь по течению Волги. Сюда привозят также большое количество железа, тысячи лошадей и все товары, какие требует товарообмен с Китаем и Персией; меха, поступающие отсюда в Европу и предметы роскоши, которые приезжают сюда искать дворяне из соседних губерний. Эта ярмарка, где можно также сказать встречается Европа и Азия, является одной из самых богатых из известных ярмарок, оборот, происходящий здесь, не поддается счету. Вся ширина Волги между Макарьевым и Лысковом, а также в нескольких верстах вверх и вниз по течению реки, покрыто лодками. Лагеря и барачные постройки покрывают всю Макарьевскую равнину; здесь можно увидеть татар, калмыков, персов, индийцев, смешавшихся с купцами из Москвы и Петербурга, а также кочевые юрты, установленные в стороне от рестораторов и театров.

Все селения этих областей являются значительными и богатыми, их обитатели очень красивы и очень искусны. Мы продолжили любоваться этой благодетельной рекой, проплывая мимо очаровательных мест, городов, где всюду видели торговую деятельность. Свияжск — маленький городок при слиянии рек Свияги и Волги, находится в течение паводка полностью окруженным водой, сюда можно доехать только на баркасе. Наконец мы прибыли в конечный пункт нашего плавания — в Казань, в эту древнюю столицу одной из колоссальных татарских орд, называвшейся Золотой Ордой.

Этот город очень важен; довольно обширная часть в нем еще населена потомками этих татар — некогда грозы мира и поработителей Руси. Теперь этот народ подает пример покорности и спокойствия. Татары очень хорошие и полезные граждане, очень преданные и храбрые солдаты.

Над городом высится Кремль; эта была древняя крепость, покорившаяся усилиям царя Ивана Васильевича, который пожелал построить на ее месте собор. Другие церкви города весьма красивы, а дворяне и русские купцы построили здесь очень красивые каменные дома; но Казань имеет несчастье быть опустошенной частыми и такими значительными пожарами, что только с трудом она возрождается вновь из пепла.

Это, однако, не мешает тому, что Казань остается одним из самых важных городов империи благодаря своему богатству, народу и безграничным ресурсам, кои она предоставляет для внутренней торговли.

Здешний климат уж очень приятный и способствует обустройству здесь многих семей; здешнее общество постоянно выигрывает: хороший рынок, находящийся здесь, предоставляет возможность жить в достатке и экономии.

Мы провели очень приятно несколько дней в Казани, много передвигаясь по городу и его окрестностям; я имел то преимущество, что здесь познакомился, не оставаясь в накладе, с одной славной женщиной, которая мне предоставила татарских девушек, чьи только имена и национальные костюмы возбудили мое любопытство и пришлись мне так по вкусу новизной, что я нисколько не сожалел о моих интрижках в Костроме и Нижнем Новгороде.

Мы присутствовали на татарских праздниках за городом, где раздавали призы за лошадиные скачки и наиболее удачливым борцам: последние мне так понравились, что я заставил прийти назавтра одного из них к себе, опрокинув его на землю. Он отомстил за себя, ударив меня так жестоко, что я оставался почти без сознания. Это падение вновь возобновило мою грудную болезнь, только что меня покинувшую, и исцелило меня немного от увлечения борьбой и от всех буйных занятий.

Из Казани мы вновь набрали ту же команду, которая была на нашем судне, и направились к реке Каме, которая в 75 верстах вниз по течению от Казани наполнила протоки Волги. Кама еще не вошла в свое русло, и мы пересекли ее на большом пароме; ее разлив простирается вдаль, и мы насладились новым зрелищем, проплывая по воде посередине великолепного леса. Примерно в 30 верстах от маленького городка Тетюши и почти в 140 верстах вниз по течению от Казани на берегу Волги мы посетили развалины древнего болгарского города; там прекрасно можно различить замок, образующий городскую крепость, очень высокую башню, еще довольно хорошо сохранившуюся, можно найти остатки храма и то, что указывает более на азиатскую архитектуру, одно большое строение, в котором легко узнавались общественные бани: все эти руины, чья величина указывают на то, что они являются частями одного большого города, сделаны из очень тщательно скрепленных камней, а некоторые смешаны с кирпичами на манер древнеримских.

После того, как мы заставили работать свое воображение, исходя эти руины, и обнаружили наше невежество, которое скрывала от нас история, мы отправились в дальний путь в Оренбург. Я вел дневник своего путешествия, обладавший, по меньшей мере, достоинством безукоризненной точности; он был выброшен в огонь в результате нелепого гнева одной дамы, которая, прочитав его без моего ведома и обнаружив там историю моих любовных похождений, имела глупость его сжечь. Я тем более сожалею об этом из-за того, что, описывая события спустя 12 лет, вижу, что мои воспоминания ускользают от меня, и, рассказывая о прошлом, я это могу делать лишь весьма несовершенно.

Оренбург расположен на реке Урал, которая, начиная с Верхнеуральска, маленького укрепления почти в 700 верстах по течению от этого города, образует нашу границу вплоть до своего впадения в Каспийское море, около города, именуемого Гурьев в более чем 800 верстах от Оренбурга; таким образом, она тянется на расстояние более 1500 верст.

Оренбург — это крепость или скорее нищий городок, окруженный ничтожными крепостными стенами, которых более чем достаточно, чтобы внушать уважение киргизам, против которых он и был построен. Но этот городок очень важен своим расположением, облегчающим нашу торговлю с этой многолюдной ордой и который является пунктом, куда пребывают караваны из Бухары и Хивы. Вне всяких сомнений, что, если провидение пошлет однажды в Оренбург губернатора, руководствующегося в своих действиях разумными взглядами, коммерческими и деятельными, то он сможет извлечь из этого товарообмена огромное богатство для империи, а в киргизах — весьма большую тягу к тому, чтобы прийти сюда заселять пустынные края. Но до настоящего времени наши губернаторы были людьми, не признающими элементарных знаний, необходимых для достижения этой цели или, скорее, они являлись притесняющими полицейскими надзирателями для торговцев, и щепетильными, ограниченными и алчными начальниками для киргизов, которые подпали под их власть.

Это племя разделяется на 3 части, которые мы обозначили как большую орду, среднюю орду и малую орду. Они занимают безграничную пустыню, которая начиная с Каспийского моря, простирается до границ с Китаем и образует нечто вроде зоны, отделяющей Сибирь от остальной части Азии. Против Оренбурга находится малая орда; все эти орды представляют собой бедных и промышляющих грабежом кочевников. Летом они приближаются к нашим границам, чтобы здесь искать корм для их многочисленного скота, который составляет все их богатство, а зимой орды уходят отсюда для того, чтобы найти для скота более теплый климат. Киргизы имеют своих вождей, коих они зовут султанами, но которые не могут обладать какой-либо властью над народом, не имеющим определенного местожительства и кочующим по столь обширным равнинам, почти безводным, лишенным растительности, в которых главными отличительными признаками являются лишь несколько маленьких холмиков. Эти народы, не имеющие никакой организации, ничуть не опасны, несмотря на их численность; несколько киргизов пробуют порой увести скот из приграничных районов или у беззащитных людей, а наказывают их, довольствуясь тем, что посылают также несколько казаков воровать у них скот и лошадей. Таким образом, мы им не даем никакого примера, который смог бы им передать уважение к нашим законом. Наоборот, киргизы видят в нас только разбойников, чуть более сильных, чем они, и которые чаще провоцируют их к нападениям для того, чтобы иметь повод больше их ограбить.

На некотором расстоянии от Оренбурга находится соляной карьер, очень богатый, где разместилась пехотная рота для того, чтобы обезопасить карьер от киргизов и защитить рабочих. Я оправился в совершенстве от грудной болезни, употребляя все время довольно большое количество кумыса или кобыльего молока, которое киргизы заставляют киснуть и которое им служит напитком; оно очень питательно, но требует серьезной закалки, являясь очень трудным для переваривания. Упражнения мне было не занимать: генерал Бахметев — в то время командующий войсками всего этого участка нашей границы, давал мне превосходных местных рысаков, и мы каждое утро вместе пробегали верхом по 30 или 40 верст.

Покидая Оренбург, мы вновь поднялись по реке Урал до Верхнеуральска и оттуда продолжили идти вдоль линии границы до крепости Троицкой, меняя постоянно лошадей и конвой в маленьких фортах или городках, окруженных маленьким рвом, защищающими нашу границу и являющимися в то же время единственными населенными пунктами на этой дороге. Они были образованы казаками, которые здесь понемногу освоились, и отставными солдатами, а их гарнизоны составляли немногочисленные регулярные войска, распределенные между ними порóтно.

Башкиры, народ абсолютно схожий с киргизами, но немного менее дикий, чем их заклятые враги, увеличивают население этой части линии границы и способствуют этим отбыванию воинской повинности. На каждой станции генерала Спренгпортена ожидали верховые казаки и башкиры, которые затем нас сопровождали, забавляя нас своими ловкими трюками. Самым красивым, но самым опасным было, когда один из них водружал на свою пику шапку и несся во весь дух, преследуемый всей группой, которая старалась сбить эту шапку стрелой и пистолетным выстрелом. Их лошади очень легки и выдерживают скачку и усталость, неведомые европейским лошадям. Мы покинули линию границы в Троицкой для того, чтобы возвратится вглубь края, где мы посетили рудники Барнаула. Одна довольно хорошенькая дама, с которой я познакомился на балу, устроенном в нашу честь в этом городке, меня заняла много больше, чем шахты; зная, что я был всего лишь залетной птицей, она пренебрегла формальностями и нанесла мне визит после бала. Пришлось покинуть ее через день для того, чтобы последовать за генералом в Екатеринбург, административный центр окрестных рудников.

Этот край, возможно, один из самых богатых на земле рудами всех пород. Здесь можно найти золото, серебро, медь и железо в изобилии; не хватает рабочих для того, чтобы добывать все эти богатства. Только в нескольких из этих месторождений можно найти яшму, мрамор всех видов и тот малахит, о коем не ведают ни в каком другом месте; можно обнаружить великое разнообразие драгоценного камня и особенно аметистов и аквамаринов, очень большой красоты. В Екатеринбурге добывают яшму и мрамор и выполняют из них с большим мастерством орнаменты на вазах и различные украшения, которые отправляют в Петербург; там чеканят также медные монеты. Этот город полон рабочих, располагает также несколькими очень богатыми купцами, а служащие приисков здесь живут очень приятно.

Мы посетили множество близлежащих рудников и наиболее любопытные предприятия, принадлежащие короне и собственникам таким, как граф Строганов, Демидовы и Турчанинов.

Та, которая, к несчастью, привлекла больше всего мое внимание, была женой генерала Певцова, шефа Екатеринбургского полка. Ее муж являлся к тому же грубым мужланом, тогда как она была мила; я влюбился в нее, тем более, что ее завоевание мне показалось трудным; она ответила на мою страсть только любезным пренебрежением, и мне пришлось покинуть Екатеринбург, не получив ничего, кроме отказов.

Мы прибыли в Тобольскую губернию; когда я пересекал эту границу Сибири, меня охватило нечто вроде страха; я очутился на этой земле, орошенной столькими слезами, местопребывании стольких преступников, но стольких же невинных жертв. На этой земле, которую один казак, столь же удачливый, сколь и смелый, знаменитый Ермак, начал покорять российскому скипетру, вырезая ее мирных жителей, коих железо и преследования уничтожили или загнали в невозделанные и студеные края для того, чтобы освободить место горсточке русских, которые населяют его только затем, чтобы указывать единственную дорогу, по которой из Тобольска ведется торговля с Китаем.

Я жил в этом крае, который щедро одаривает Россию богатствами и который получает взамен от этого только отбросы людей, чьи преступления должны караться смертью, или известных интриганов, сосланных другими интриганами. Мысль жить среди преступников и несчастных ужасна, и можно только вообразить себе ощущение, которое производит переход этой границы, на которую приучились смотреть как на некую ужасную тюрьму и позорную гробницу.

Тобольск является городом, довольно основательно построенным на реке Иртыше, в месте, где Тобол впадает в Иртыш; этот город разделен на 2 части: верхний и нижний город. Верхний город включает собор, административные здания и нечто вроде форта — все это построено шведскими пленными, коих Петр I направил сюда для использования на этих работах; нижний город самый важный: купцы, рабочие, несколько ссыльных и гарнизон образуют в нем население. Лавки здесь довольно хорошо наполнены, есть ряд церквей, несколько красивых каменных домов и театр. Тобольск сильно снижает грустное и тяжкое впечатление, которое вызывает Сибирь, предлагая зрелище города зажиточного и оборотистого, но не нужно вдаваться в подробности. В этом городе можно найти несчастных, которые своим примерным поведением получили свободу зарабатывать себе на жизнь собственным трудом и ловкостью; губернатор, городничий или исправник произвольно властвуют над этими людьми, приговоренными к моральной смерти. Актерская труппа театра состоит из ссыльных, дирижер оркестра был итальянец, имевший несчастье в порыве ревности убить своего соперника; он носил на носу знак позорного наказания, которое это преступление на него навлекло.

Нас уверяли, что Тобольск теперь очень уныл, но что во времена императора Павла здесь много развлекались; на самом деле правление императора Александра заселит Сибирь только истинными преступниками, в то время, как в предыдущее царствование этот край был наполнен богатыми и видными людьми, которых сюда сослала прихоть, теми, кто не имел причин быть удаленными от света, и теми, кто их жалел и ничуть не осуждал.

Эти многочисленные жертвы Павла были быстро возвращены императором Александром в привычный круг своих семей, в мягкость общества, и оставили Тобольск опустевшим и сожалеющим о времени своего процветания, подобно узникам, которые с трудом видят, как выходят из заточения их товарищи по несчастью, ранее разделявшие их неприятности.

В Тобольске меня захватила фантазия посетить берега Ледовитого моря; очарованный этой идеей, я купил лодку, приказал в ней соорудить палубу, мачту, руль, я наладил паруса, и, проверив мое новое судно на Иртыше, посчитал, сто смогу решиться предпринять это путешествие. Сопровождаемый нашим рисовальщиком Корнеевым, своим слугой и двумя казаками, запасясь провизией, в конце июня мы отплыли.

Плывя по течению, мы двигались довольно быстро; местами мы встречали города, довольно хорошо построенные, на правом берегу Иртыша, где мы набрали гребцов и проводников для ночи; но примерно в 450 верстах от Тобольска, в месте, где эта река впадает в Обь, поселения становятся редкими, а навигация более трудной по причине беспорядочных течений, небольшой глубины и каменистого побережья. Обь имеет уже в этом месте очень значительную ширину и образует множество островков. Ее левый берег вообще почти полностью низкий и удобен для рыбалки; ее правый берег крутой и украшен густым лесом, деревья в котором по мере того, как приближаешься к северу, становятся менее высокими и менее крупными; затем видны только кусты; и наконец, примерно в 300 верстах от места, где Иртыш впадает в Обь, растительность исчезает полностью, и даже земля превращается в мох, который сохраняет под снегом тот же самый желтый цвет, который виден в течение немногих недель, когда земля не покрыта снегом. Почти в этом же месте находится монастырь, населенный тремя монахами, очень бедными, у которых мы, будучи слишком удаленными, искали помощи, которую можно встретить в монастырях на краю света. Но мы больше не были на большой земле, несколько бродячих остяков со своими переносными шалашами и собаками, были единственными жителями этого края, который, тем не менее, добавил к титулам императора титул князя Кондинского. Постепенно наша провизия стала заканчиваться, и бедные остяки, коим мы давали табак и водку, сделав для них из этого припасы, могли нам предложить только вяленую рыбу, а иногда даже, за неимением способности нам объяснить, нам отказывали в проводниках: дни были очень теплыми и увеличивались по мере того, как мы продвигались; с трудом солнце покидало горизонт, и утренняя заря приходила прогонять вечерние сумерки. Но при малейшем северном ветре холод становился очень ощутимым, а река столь неспокойной, что нам было трудно найти укрытие для нашего судна, которое могло быть разбито волнами о берега реки, чья слабая постройка и наше малое умение ее управлять, не позволили смочь лавировать. Мы переждали так себе целый день на маленьком островке, окоченев от холода и ничего не съев, кроме отвратительной вяленой рыбы.

Несколько остяков, загнанных как мы погодой, пришли составить нам компанию. Один из них, говорящий немного по-русски, предоставил нам очень большую возможность, отвечая очень четко на все вопросы, что мы ему задавали относительно того, что касается образа жизни его земляков.

Остяки полностью идолопоклонники и тем более, что некоторые их них были посещены монахами Кондинского монастыря, от которых они получили крещение, не зная, что означала эта церемония и ставя в стороне или под своими божками маленькие иконки или кресты, кои они получили; их идолы представляют собой деревянные фигурки, грубо обработанные; они им приносят в жертву часть добычи и часть улова, и, как правило, какие-то оставшиеся части от него на колу в стороне от их хижин.

Их шалаши состоят из множества кольев, скрепленных концом на земле и соединенных наверху, где они перевязаны и поэтому образуют конус; эти шесты покрыты шкурами оленей таким образом, чтобы на вершине оставалось отверстие, через которое мог бы выходить дым; это жалкое жилище имеет не больше, чем 4 шага в диаметре, и там располагается вся семья со своей провизией, своей утварью и всем тем, чем она обладает. Северные олени, чьи шкуры служат столь полезно строительству этих переносных домов, являются самыми необходимым этому народу животными; они питаются мхом и находят его под снегом; остяки их впрягают в очень легкие и довольно высокие нарты; их шкура, покрытая довольно длинной и густой шерстью, составляет одежду мужчин и женщин; они шьют из нее разновидность рубахи с капюшоном, надевая одну такую рубаху на тело мехом внутрь, а когда холодно, еще одну поверх мехом наружу. Остяки едят также сало оленей, кое они рассматривают как самую изысканную вещь, но кусок, которого я так и не смог проглотить.

Остяки любят курить, нюхать и жевать табак. Русские купцы поставляют его остякам и получают взамен шкуры соболей, лисиц, белых волков и медведей, и необыкновенно много выигрывают на этой спекулятивной торговле; они им привозят также водку, небольшие отрезы сукна, которыми женщины обшивают свои одежды, котлы и другую утварь. Но вплоть до настоящего времени цивилизация не сделала никакого развития среди этого народа и едва ли сможет это сделать; почва не может быть здесь обработана, а снега покрывают эту грустную страну в течение 9 месяцев в году; они смогут жить всегда только охотой и рыболовством, а для этого они должны оставаться всегда кочевыми, чтобы в зависимости от времени года передвигаться в места, которые им преподносят эти запасы. Они обладают крайне тихим, покорным нравом и платят с точностью небольшую дань пушниной, которую на них наложили: они называют ее «ясак»; они ее отправляют с нарочными в различные места, кои им укажет губернское начальство, никогда там не бывая; в остальном они так же свободны, как и до покорения Сибири; их не принуждали к никакой барщине; они не выставляют рекрутов и не видят почти никогда русских, кроме тех, кто приезжает к ним спекулировать.

Но согласно тому, что я смог узнать, их число все же заметно сокращается. Первые покорители их страны, будучи казаками и сборищем авантюристов с дурными наклонностями, конечно, очень мало с ними церемонились, и после истребления остяков в боях и на работах, на которые их из алчности нанимали, они прибрали к рукам все выгоды, предоставляемые природными богатствами, уступив несчастным остаткам древних хозяев этих краев лишь непригодные для жилья условия, чья суровость непременно воздействует на народонаселение.

Одна страшная болезнь пришла еще опустошить остяков — это сифилис, который, вероятно, им был завезен русскими, и чьи симптомы распространились со всей стремительностью, кои холод и отсутствие лекарств должны были к ним добавить. Почти весь этот народ разрушен этой болезнью и носит ее отвратительные отметины: один мужчина 25 лет уже имеет вид облупленного старика; девушка 10 лет выходит замуж и рожает слабых и пораженных гангреной детей; кости время от времени гниют и отделяются от тела, и многие из этих несчастных умирают от разложения.

Более ничто не может, по моему мнению, спасти остяков от этого бедствия, и понемногу имя остяков совершенно исчезнет.

Наконец мы прибыли в Березов, маленькое русское селение на левом берегу Оби в 940 верстах от Тобольска. Меня разместили у одного ссыльного, человека очень благородного, который в молодости был вовлечен в аферу с печатанием фальшивых ассигнаций, он служил в Конной гвардии и вот уже 28 лет расплачивался за свое преступление. Он женился, а своей деятельностью и ловкостью достиг достаточно обеспеченного существования. Впоследствии я имел счастье способствовать его помилованию.

Березов стал известен как место ссылки знаменитого Меншикова; ненависть завистливых куртизанов к его могуществу не смогла найти места более удаленного, более жуткого для того, чтобы заточить сюда объект своих страхов и мести. Меншиков, который управлял Россией, являлся другом Петра Великого, соратником в его свершениях, тем, кого этот могущественный государь награждал за заботу о величии империи и честь военных триумфов, этот человек, сброшенный со ступеней трона, строил сам домишко, которое должно было уберечь его старость и его семью от суровости самого страшного во всей империи климата. Те же руки, что помогали поддерживать императорский скипетр, должны были взяться за топор. Он построил возле своего жилища небольшую часовенку и обозначил самолично место своего погребения. К стыду своих гонителей и неблагодарной родины, Меншиков оказался в беде и нищете еще более великим, коим он не был, стоя во главе армии и на вершине успеха.

Еще видны остатки маленькой часовенки и место, где была его хижина.

После двухдневного отдыха в Березове я продолжил путь, все время, спускаясь по Оби, которая уже в нескольких местах становилась столь широкой, что подумалось, что мы в настоящем море: берега очень невысокие, не видно более ни малейшего следа растительности; даже мох становится столь мокрым, что боишься увязнуть, шагая поверх.

Было самое начало июля; временами стояла томительная жара, а мгновение спустя — резкий холод, принесенный северным ветром; почти в 200 верстах от Березова мы нашли несколько льдин, которые эти ветры подняли вверх по течению реки, течение становилось едва ощутимым в некоторых местах, и мы с трудом продвигались только с попутным ветром.

Уральские горы, образующие естественную границу между европейской и азиатской частями России на всем необозримом пространстве империи, начали открываться. Эта цепь, которая теряется только в Северном море и уменьшается в высоту по мере приближения к полюсу, дала приятную передышку нашим глазам, уставшим от однообразности берегов Оби. Мы остановились в одном местечке под названием Обдорск, где можно найти еще следы небольшого форта, построенного здесь первыми отважными покорителями этих краев. Император украшает себя также титулом князя Обдорского. Около этого местечка, расположенного на правом берегу реки, находится самое значительное поселение самоедов, которые сюда привлечены, особенно летом, удобной и обильной рыбной ловлей. Я нанес визит их князю, где я нашел его жену, занятую очисткой рыбы с совсем отвратительными от крови руками. Князь принял меня с удивлением, но выразил мне большое почтение. Я преподнес ему несколько подарков и удалился ночью на корабль.

Этим вечером я насладился неповторимым зрелищем, наблюдая, как солнце опускается за цепь Уральских гор, прячась только наполовину и вновь появляясь с новым сиянием.

На следующий день князь нанес мне ответный визит. Я чуть было не разразился громким смехом, глядя на него: босоногого, без чулок, выряженного в кафтан французского покроя из малинового бархата, обшитый галуном по всем контурам, а в такой же камзол и панталоны, с местной прической. Я не ведал, что двор прислал ему этот костюм, и он посчитал своим долгом нарядиться во все это для того, чтобы прийти меня повидать. Его сопровождала масса самоедов, и прием прошел со всеми формальностями, кои вождь себе представлял. Он мне преподнес 4 соболя, бутылку водки и огромную рыбу. Я ему подарил табак, сукно, женские украшения, и мы расстались добрыми друзьями.

Самоеды, чье имя, неверно истолкованное, как едоки самих себя, заставляет видеть в них людоедов, совсем кротки, как и остяки, и ведут тот же образ жизни; они платят тот же ясак, но только живут еще более бедно. Они обитают по берегам устья реки Обь и по берегам северного моря; трудно постичь, как это племя очень слабой комплекции, маленького роста и худосочное, может существовать в этом студеном климате, без иного крова, кроме убогих шалашей, построенных как и у остяков, а согреваясь, сжигая жир белого медведя или китов, на которых они охотятся в течение лета с риском для жизни. Сифилис опустошает также этот бедный народ, который, кажется, появляется только для того, чтобы переносить все страдания, кои могут причинять огорчения людям: и все-таки, самоед может жить только в том жутком климате, в котором родился; перевезенный в Петербург, одаренный уходом, живя в изобилии и в хорошем и отапливаемом доме, он тоскует по родине и умирает вскоре от печали, вызванной разлукой.

Кто способен объяснить сердце человека! и диковинную игру, которую проявляет природа, получая удовольствие от беспокойства!

Я захотел продвигаться по суше до Уральских гор, но вождь самоедов показал мне столько непреодолимых трудностей, что я оставил этот план, и вновь направился по Березовской дороге после того, как удалился от нее более, чем на 350 верст; таким образом, я находился почти в 1250 верстах от Тобольска.

Но возвращение было более трудным; нужно было вновь подняться вверх по течению реки; отсутствовала возможность раздобыть хлеб; из всей пищи — вяленая рыба; наша единственная надежда была в северном ветре, который нам так часто досаждал во время путешествия. Мы повредили наше судно, дав ход против движения — то, что заставило его течь так, что мы не осмеливались более отдаляться от берегов, а быть всегда занятыми вычерпыванием воды. Ветер нам поблагоприятствовал, а наша путеводная звезда заставила нас пройти мимо места, где находилась рыболовецкая артель под предводительством одного русского, приехавшего сюда завести в течении всего сезона рыбный промысел; там мы нашли чай, чудесную уху и хлеб; очарованные этой встречей, мы починили наше судно и расстались только к сожалению наших рыбаков.

Мы вновь увидели Березов с удовольствием, которое испытывают, возвращаясь в какой-либо центр, где много проводили времени; все показалось нам великолепным; и мы остались там еще на пару деньков.

Нужно было вновь возвращаться в Тобольск, поднимаясь снова очень медленно и со многими трудностями вверх по течению реки, по которой мы достаточно быстро спустились. Мы вдвое увеличили запасы провизии, и в 300 верстах от Тобольска, войдя уже в Иртыш, я покинул судно и возвратился по суше в эту столицу Сибири. Я потратил только семь недель, чтобы совершить весь этот долгий вояж — то, что очень удивило тех, кто имел представления более верные о навигации по Оби, и тогда я ощутил, что мне помогло счастье сверх всякой вероятности.

Я сделал подарок двум казакам с моего судна, которые сопровождали меня, и в течение недели отдыхал в Тобольске.

Генерал Спренгпортен давно уехал и вновь направился по нашей линии, начиная с Омска, поднимаясь снова вверх по течению Иртыша, который, как и Урал, образует нашу границу с киргизами от Омска до Усть-Каменогорска на расстоянии боле 1100 верст.

Я направился, стало быть, в Омск, который является тем местом, в коем находится генерал, командующий этой частью границы Сибири, именуемой Иртышской линией; в ту пору им являлся генерал Лавров, который одновременно командовал первым и вторым пехотными полками и одним драгунским, охранявшими эти границу совместно с казаками, уволенными солдатами и башкирами, коих определили почти вдоль Урала в маленьких деревеньках, укрепленных крепостной стеной.

Я нагнал генерала Спренгпортена только в Семипалатной, которая количеством своих жителей и крепостной стеной, более высокой и более тщательно сделанной, может заслуживать названия небольшого города. Мы остановились в Усть-Каменогорске, также достаточно основательно построенном, и главном месторасположении второго пехотного полка, расквартированном вдоль линии границы.

Узнав, что в 100 верстах от нашей границы вглубь населенной киргизами степи находились довольно значительные развалины старого храма, я составил себе эскорт из 60 казаков, и сопровождаемый несколькими офицерами полка, вступил в эту страшную и бескрайнюю пустыню.

Один киргиз взялся быть проводником, и после того, как двигаясь, весь день и часть ночи, не встретив ни одной живой души, не обнаружив ни следа жилища, ни единого деревца или ручейка, мы прибыли в Аблайкит — имя, коим называют эти руины, возвышающиеся посреди очень высоких скал, некоторые из которых образованы из раковин. Природа этих нагроможденных скал, подобных чуду средь огромной пустыни, указывает на произведенную водами революцию, следов стекания коих более не видно. На одной из этих скал, очень высокой, на вершину которой довольно сложно вскарабкаться, мы с удивлением нашли некую разновидность водоема или резервуара воды, возможно имеющего 25 или 30 футов в диаметре, чья поверхность лежит в более 100 футах над равниной, а глубина столь значительна, что кажется невозможным ее измерить. Вода там очень прозрачная, свежая и отменная для питья.

Видны остатки стены, поднимающейся и опускающейся по различным глыбам скал, собранных в этом месте на пространстве в полверсты в длину и почти столько же в ширину, которая образовала совершенно закрытое ограждение, оставив только одно единственное отверстие на юге. Этот проем достаточно широк и очень хорошо сохранился; не хватает только створок двери; эта дверь выходит на достаточно просторное и ровное место, которое образует как бы центр этих скал и этой стены. Посреди этой маленькой лощины возвышаются остатки старого храма; в них еще различим фундамент, имеющий более 15 футов в высоту, более 120 в длину и 60 в ширину; в стороне от входа еще имеются остатки ступеней лестницы, которая простирается во всю ширину храма; ниже можно проникнуть в подвалы, но чересчур тесные для того, чтобы попробовать составить себе представление об их назначении. Весь этот массив состоит из камней, извлеченных из соседних скал, обтесанных в кирпичи длиною 4 и 5 футов, полтора в высоту и 2 в ширину.

Вся поверхность этого массива храма, по которой можно передвигаться без малейшего риска, является неким рядом сводов, покрытых обломками, среди коих можно найти куски тщательно обработанных камней, которые, по-видимому, являлись орнаментом к колоннам и архитравам.

Прошло почти 60 лет, как русские открыли эти развалины: согласно тем рассказам, что казаки из нашей свиты слышали от своих отцов, русские разрушили эти памятники, которые они нашли заброшенными, но еще достаточно сохранившимися; они надеялись найти здесь спрятанные сокровища, а принесли доход только несколько пергаментов столь тяжелых, что не смогли их развернуть, и отправили в Петербург. Я не знаю, сумели ли их прочитать, и что с ними стало. Но что достоверно, так это то, что они должны были вызвать самое большое любопытство; невозможно постигнуть, кто и с какой целью смог построить эти здания в страшной пустыне, пересеченной кочевым народом, без искусств, без законов и без религии.

Эти руины Аблайкита были бы достойны исследований, сопровождаемых подготовкой и долгой работой; невозможно, чтобы тщательно здесь копая, не найти у киргизов немного более удовлетворительного объяснения.

Несколько кибиток киргизов устроились возле маленького ручья, протекающего около этого места, и видя, что мы им не хотели никакого зла, несколько вооруженных мужчин верхом начали понемногу осваиваться с нами: они не смогли нам дать удовлетворительный ответ на все вопросы, что я задал, нас только предостерегли от того, чтобы прикасаться к мертвым телам и к брошенной одежде, кои мы могли бы встретить в этих местах; их покинули, так как они были опустошены эпидемией. Эта эпидемия являлась ничем иным, как оспой, которая свирепствовала у киргизов, что было намного опаснее, чем чума.

Мы провели ночь посреди этих скал и руин; менее, чем за двухмесячный срок я спал в Обдорске в устье Оби, окруженный самоедами и льдинами, и в Аблайките, в этой пустынной степи, среди киргизов и под открытым небом.

Мы обнаружили в маленьком ручье довольно сносную рыбу, которую менее любознательные для того, чтобы посетить руины казаки, ожидая нас, выловили и приготовили на породе сланца, который мы нашли между этими скалами и который служил нам сковородой. На следующий день мы покинули эти дикие и таинственные места и вернулись в Усть-Каменогорск.

Генерал Спренгпортен покинул этот участок границы и вернулся вглубь края, направляясь к Томску: этот довольно большой город, населенный несколькими очень богатыми купцами, почти в центре Сибири, был выбран императором Александром для столицы новой губернии, которая носит его имя; ее образовали, уменьшив Тобольскую и Иркутскую губернии, являвшиеся слишком обширными для того, чтобы быть управляемыми двумя губернаторами: несмотря на это сокращение, каждая из трех губерний Сибири является еще более обширной, нежели какое бы то ни было королевство Европы.

Край в окрестностях Томска очень красив и очень плодороден и станет, несомненно, одним из наиболее богатых в Сибири; вся эта губерния пронизана с юга на север прекрасной и широкой рекой — Енисеем, в который впадают другие достаточно важные реки, среди коих три Тунгуски, берущих свои начала в Иркутской губернии и впадающие в Енисей перпендикулярно. В месте впадения Тунгуски, наибольшем на севере, выстроен город Туруханск, который обогащается значительной торговлей, основанной на множестве пушнины, кою жители Туруханска — аборигены края, обменивают на табак и водку.

Все реки Сибири вообще изобилуют чудной рыбой, леса — дичью всех видов, скот здесь великолепен и невероятно размножается; здешняя земля дает обильный урожай, а строевой лес — во множестве, и неудивительно, что деревни здесь, в целом, лучше построены, чем в России, а крестьяне живут в достатке. Даже преступники, чьи деяния не были достаточно тяжкими для того, чтобы быть приговоренными к работам в рудниках, и которые разбросаны по деревням и городам, живут здесь очень хорошо. Многие здесь обзаводятся семьей, строят дома и становятся полезными и кроткими гражданами.

Из Томска мы направились в Иркутск. Прошли по Енисею к Красноярску, небольшому городку, достаточно основательно построенному; затем, минуя Нижнеудинск, расположенной на большом тракте, мы прибыли в Иркутск. Этот город — второй в Сибири после Тобольска по величине, но первый — по богатству, выглядит прекрасно. Он находится на правом берегу реки Ангара; необходимо пересечь на плоту эту прекрасную и широкую реку, несущую с быстротою самые чистые воды, кои можно было бы увидеть. Ангара проистекает из озера или моря Байкал, который находится только в 60 верстах от Иркутска.

Можно удивиться, обнаружив на столь большом расстоянии в более, чем 6500 верст от Петербурга, достаточно хорошо построенный город, увидеть в нем лавки, наполненные всеми предметами роскоши, встретить здесь экипажи и все то, что составляет богатый город.

Купцы здесь чересчур обогатились торговлей с Китаем, происходящей целиком между рек; также, как и торговля с нашей Америкой и с островами морей Японии. Мы нашли в Иркутске военного губернатора, столь деспотически правящего, что мы были обязаны уведомить об этом императора, который не имел ничего более спешного, чем отозвать этого тирана, имевшего возможность на столь большом расстоянии от столицы безнаказанно злоупотреблять доверенной ему властью.

Генерал ускорил наш отъезд для того, чтобы смочь переправиться через Байкал и вернуться до начала зимы. Мы нашли в Листвянке скверное судно, однако же под командованием офицера императорского флота, с которым мы и пересекли это море, имеющее более 700 верст в длину и 60 на 100 в ширину. Навигация на Байкале очень опасная, его большая длина принуждает дуть ветер как трубе, а его берега обрывисты, и испещрены в изобилии скалами.

Мы сошли на берег с другой стороны около Посольского монастыря и продолжили назавтра наш путь в Верхнеудинск и Селенгинск. Последний является учебным плацем в этой местности: там есть довольно значительный гарнизон, арсенал, батарея и склады со всем, что необходимо для войск.

Наконец мы прибыли в Кяхту — наиболее удаленный конечный пункт нашего путешествия и место, которое должно было более всего возбудить наше любопытство. Эспланада в 1000 шагов, где осуществляется вся торговля России с Китаем, делит русскую часть города, населенного приказчиками наших купцов, и досмотрщиками китайской части; это единственное место, где она разрешена. Кяхта является также только торговым поселением; нет ни одной женщины, этот маленький китайский город заселен только торговцами, чиновниками и военными, которые несут службу с точностью и беспримерной суровостью, в порядке и в строгом исполнении предписаний своего руководства. Нам позволили войти в него, и китайский офицер устроил нам званый обед на манер своей страны; нам представили бесконечное множество блюд, но все в столь маленьких порциях в миниатюрных фарфоровых чашечках, что оставалось только лишь пробовать; баранина, и различные сладости, и мучные изделия составляли суть всех этих блюд, все приправленные китайским уксусом, совсем без соли. Десерт состоял из довольно большого числа различных конфитюров, сухих и засахаренных фруктов. Все дома соответственным образом ухожены и построены почти все на единый лад. Кухня расположена во дворе, вся также начищенная, как и комнаты; вся мебель покрыта черным лаком и с большой тщательностью.

Нам показали их храм; около главного входа располагалась артиллерия; согласно конструкции и форме лафетов и орудий ясно видно, что это не является копированием наших пушек, и что изобретение пороха и способа им пользоваться принадлежали скорее Китаю, ежели Европе, и в Китае, очевидно, предшествовало открытию месье Бартольда Шварца. Внутри двориков храма две большие деревянные фигуры, сидящие на деревянных лошадях, как будто защищают вход: в храме видно бесконечное множество тех же самых языческих божков различных видов и форм, но всех расписанных и искусно обработанных.

Когда мы вернулись к себе, нас порадовали фейерверком, хотя было еще очень светло: это большое количество маленьких петард, привязанных одна к другой, коих держат на конце палки и которые производят много шума.

Торговля, которую мы ведем с Китаем, является полностью меновой торговлей. Китайцы берут наши меха, сукно, кожу, железо, а нам дают взамен свой чай, нанку и различные виды шелковых тканей. Китайское правительство, столь ревностно желающее сохранить свою замкнутость от всех других наций, похоже предоставляет разрешение на эту торговлю только особой милостью и устанавливает все самые тщательные предосторожности для того, чтобы она не смогла бы слишком расширяться и особенно не распространяться через иное место, кроме Кяхты, где она находится под присмотром императорских офицеров. Было бы сложно вести незаконную торговлю, Китай отдален от наших границ пустыней, заселенной монголами, которые грабили бы китайцев и русских с одинаковой прожорливостью.

Эти самые монголы составляют, однако, самую большую силу китайских армий; именно они заполняют местами границу; эти посты из 25 и до 100 человек включительно находятся под командованием китайских офицеров, которые блюдут самую суровую дисциплину и чьи старшие офицеры, проживающие в Урге, производят осмотр все 2 года.

В то время, что мы были в Иркутске, губернатор получил уведомление от китайского правителя в Урге о том, что отныне все 50 лет генерал, назначаемый из Пекина, будет производить осмотр всех постов; мы отдаем предписания в Европе на месяцы и годы, в Китае же это делают на полувека! Только этот срок показывает древность этой империи и стабильность законов, которая ею управляет.

Никогда китайские солдаты не позволяют себе пересекать нашу границу, если только несколько монголов не совершат у нас кражу; скот или украденные лошади добросовестно возвращаются, а воры наказываются до смерти. Если какой-нибудь русский солдат или злоумышленник, дезертируя, стремился укрыться от наказания, кое он заслужил бы, за китайской границей, он немедленно схвачен и возвращен в то место, откуда сбежал.

Но зато китайское правительство настаивает на строгом соблюдении той же дисциплины у нас в отношении своих границ, а малейшая оплошность тут вызывает ряд серьезных объяснений, угрожающих каждый раз разорвать торговлю Кяхты.

Китайское правительство обращается прямо к губернатору Иркутска по поводу всех торговых приграничных дел, и только в очень важных случаях он пишет в Сенат Москвы, не обсуждая ни с императором, ни с судами Петербурга. Китайцы боятся наших учреждений на реке Амур.

Мы располагаем всеми возможными средствами для того, чтобы обеспечить себя самыми точными понятиями относительно Китая с помощью русского архиепископа, проживающего в Пекине, которого должны менять каждые 5 или 7 лет и который с позволения может привозить с собой, я думаю, 4 или 6 студентов, кои в состоянии просвещать себя в китайском языке. Но архиепископы и студенты всегда привозят только любопытные понятия, а мы имеем только очень мало этих же самых студентов, добивающихся того, чтобы служить переводчиками. Правительство не занимается достаточно нашими отношениями с Китаем, и вследствие этого нет ни выбора, ни соперничества у этих студентов. Вскоре не останется даже более повода отправить их в Пекин, наши священники, не хлопоча должным образом или не имев надлежащего руководства для того, чтобы удержать в нашей религии раскольников из русских, содержавшихся в плену и устроенных в Пекине, обосновали учреждение монастыря греческого обряда следованием терпимости, которая является одним из основополагающих законов Китая. Этими заключенными, пристроенными в Пекине, являлись 7 или 8 сотен казаков со своими женами и детьми, защищавшими город Албазин, воздвигнутый завоевателями Сибири на берегах реки Амур. Эта горсточка храбрецов защищала это новое поселение в течение 10 лет против бесчисленных сил, коих китайское правительство вооружило на земле и на воде: жестоко, что мы не узнали почти никаких интересных подробностей осады, выдержанной русскими на краю империи против сил наших богатых и многолюдных соседей. Одно описание этой осады сделало бы ее знаменитой и заставило бы придать широкой огласке имя русских героев, предоставленных своим собственным средствам, доведя в то же время идею, что применяли китайцы при осаде города, до степени искусства. Кем бы были Гектор, Улисс и Ахилл, и все столь знаменитые герои осады Трои без Гомера. Только не имеют его наши албазинские казаки!

Со времен взятия и уничтожения Албазина река Амур полностью пустынна; ни китайцы, ни русские не осмеливаются здесь плавать, и ее берега осуждены оставаться необработанными и безжизненными.

Мы посетили в окрестностях Кяхты, вглубь наших границ, одну кумирню или бурятский храм, в котором служат более 40 священнослужителей. Этот храм ламаистского вероисповедания, наполненный разрисованными образами из дерева и бронзы самых различных форм и сделанных с достаточной тщательностью: священнослужители в красных рясах, а главные — в желтых одеяниях, имеют в руке колокольчики — символы, которые вторят духовым инструментам различных величин, размеров, среди коих несколько походят на основной состав нашего оркестра, а другие сделаны из больших раковин, в которые дуют и которые издают очень резкий звук; вся эта музыка, весьма мало благозвучная, управляема громким звучанием пробки, являющейся одной большой повешенной пластиной, по которой бьют или ударяют чем-то вроде молотка: эта пластина изготовлена из сплава бронзы, который придает более жалобный звук колокола и чья вибрация имеет нечто мрачное.

От силы сотня бурятов сопровождала генерала, нам показали подле их храма зрелище в виде одного военного упражнения; они сели на лошадей, которые, несмотря на свой очень малый рост, слишком проворны, а они владеют луком и саблей с большой сноровкой. Определенно буряты того же происхождения, что и монголы, на которых они похожи внешним обликом, платьем, обычаями и вероисповеданием, в отношении которых они питают, впрочем, невероятную ненависть. Они служат на нашей границе сообща с нашими казаками, и если когда-либо мы имели бы наступательные или оборонительные действия против Китая, буряты принесли бы нам самую большую пользу. Возвращаясь ночью в Кяхту, я был один с майором Ставицким посреди степи, мы были изумлены столь ужасным ветром обильным снегопадом, что посчитали себя чересчур счастливыми, повстречав юрту бурятов, которая была совсем одинокой. Мы нашли там целую семью, спавшую вокруг очага, который, как и во всех этих юртах или войлочных кибитках, располагается на земле посреди вроде палатки: окоченевшие от холода, мы заново развели огонь и к нашей великой радости обнаружили, что наш хозяин говорил немного по-русски.

Я хотел бы, чтобы наши великие философы — проповедники человеческого счастья в своем первозданном состоянии, имели возможность провести эту ночь со мною; они бы, я считаю, изменили бы максиму и восхвалили счастье цивилизованного человека. Но также они восхитились бы со мной впечатлением, кое первые лучи солнца произвели на эту семью, которая, казалось, изнемогала под тяжестью нищеты. Все вышли из своего бедного переносного шалаша, чей вход всегда смотрит на восток, и упали ниц на землю, приветствовали благодетельное небесное светило и елейно помолились. Существует ли, в самом деле, более прекрасный храм, нежели природа; более прекрасное божественное изображение, чем светило, которое освещает, которое греет мир. Насколько самые прекрасные церкви малы, насколько самые торжественные обряды ничтожны.

Генерал Спренгпортен вновь поехал по Иркутской дороге, прибыв на Байкал, порт был замерзшим, а лед на озере уже треснул. Нужно было все же пройти или переждать, может быть, месяц до того, как Байкал полностью замерзнет, чтобы иметь возможность проехать на нартах. Работали весь день и всю ночь, и, наконец, мы покинули порт, поднявшись на борт отвратительного торгового судна, держась трех других судов той же постройки. Но едва выйдя из порта, мы должны были сражаться против новых льдин; я помогал работать с таким усердием весь день, что, как только я прилег, заснул столь глубоким сном, что проснулся только на следующий день после полудня; мы стояли на якоре около одного берега, испещренного скалами и в 30 верстах влево от порта, из которого мы отплыли: лоцман надеялся, что ветер переменится и позволит ему вернуться туда, заверяя, что не нужно было более думать о том, чтобы пересечь море. Вечером генерал заснул, я приказал поднять якорь, свернуть парус; ветер поднялся и к великому удивлению нашего лоцмана стал таким благоприятным, но столь сильным, что он нас заставил пересечь Байкал с невероятной быстротой; на заре мы различили Листвиничную, и там благополучно высадились на берег. Лоцман, я не знаю почему, не смог постичь этот избыток счастья, и заявил, что вот уже 17 лет, как он плавает в этом море и это был первый пример, что он видел на Байкале: из трех судов, вышедших с нами, два вернулись в порт Посольское, а один разбился о скалы.

Я самовлюбленно и с великим удовлетворением приписал удачу этой переправы моей счастливой звезде, и принял с удовольствием от всех в Иркутске поздравления по этому поводу.

Мы провели некоторое время в Иркутске для того, чтобы дождаться перевозки на санях. Я нашел несколько офицеров среди полка гарнизона. Император Павел сослал сюда, Бог знает по какой причине, многих молодых людей, окончивших кадетский корпус и прекрасно воспитанных, как это было принято в этом корпусе до того, как пруссомания и в. к. Константин не превратили в казармы эти дворянские школы и не сделали из этих офицерских питомников охранные корпуса капралов.

Я нашел также несколько довольно красивых девиц, кои могли бы служить образцами свежести и крепости, отличающие прекрасный пол Сибири, и которые помогли мне дождаться перевозки на санях с меньшим нетерпением. Я познакомился также с неким французом, величаемым Монтескью, который был приговорен к работам в рудниках Нерчинска, где он провел 7 лет, а теперь получил разрешение проживать в Иркутске, где он нашел призвание, довольно плохо малюя, с позволения сказать, портреты. Он приходил меня навещать ежедневно и рассказывал мне с разглагольствованием и естественной для его нации важностью историю своей жизни и своих несчастий. Этот Монтескью мне заявил, что его отправили в Сибирь по подозрению в намерении поджечь наш Черноморский флот, и предоставил мне самое веское доказательство своей невиновности, заключавшееся в том, что у него обнаружили только одну единственную свечку. Конечно, при помощи столь малого средства было невозможно поджечь флот, но он заверял, что это был только повод, коим воспользовались его недруги, преследовавшие в его лице родного брата Людовика XVI, и для того, чтобы доказать эту мало почетную гарантию, он разделся и показал мне какое-то пятно на своей руке, которое, как он утверждал, являлось французским гербом, высеченное матерью несчастного короля, которая, произведя его на свет, была вынуждена с ним разлучиться.