Глава 6

Правитель Юга России и Правительство Юга России (август – октябрь 1920 г.). Специфика взаимоотношений с южнорусским казачеством и «государственными образованиями» (Украина, Северный Кавказ, Дальний Восток).

Всероссийское признание: ожидания и реальность.

Летом 1920 г. начинается все более заметный переход ко всероссийским категориям политического управления. Сводка «внутреннее обозрение» цитированного выше «Русского Вестника», опубликованная в июле, гласила: «Крым стал центром общерусской власти, а Севастополь – ее столицей». Все чаще использовалось расширенное толкование в отношении территориальных пределов власти Главкома: вместо «Крым» или «Таврия» – «территории Вооруженных Сил Юга России». По оценке генерала Лукомского, «укрепив положение в Крыму и вернув боеспособность армии, генерал Врангель, естественно, стал перед дилеммой: или покориться ультимативному требованию англичан не переходить к северу от Крымского перешейка и тем поставить себя в невозможность не только произвести дальнейшее усиление армии и получить необходимый конский состав, но и обречь все предпринятое им дело на постепенную и скорую гибель вследствие отсутствия в Крыму достаточного количества хлеба, фуража, мяса и жиров; или – пренебречь сделанным ему заявлением и занять северные уезды Таврической губернии, которые своим богатством обеспечивали бы содержание армии и населения и дали бы возможность получить столь необходимый конский состав и пополнить ряды армии новым контингентом бойцов. Генерал Врангель принял второе решение, и оно было выполнено успешно. Союзники, как это и надо было ожидать, признали совершившийся факт».

С развитием наступления в Северной Таврии становилось очевидным, что пополнение продовольственных запасов (если считать эту цель главным мотивом «выхода из Крыма») утратило актуальность. В противном случае армии следовало бы воспользоваться лишь богатыми запасами зерна, сосредоточенными в элеваторах портовых городов Скадовска и Геническа, и незамедлительно «вернуться за Перекоп». Однако наступление продолжалось. 5 июля 1920 г. в развернутом интервью Н. Н. Чебышеву (представлявшему газету «Великая Россия») Врангель с уверенностью говорил уже об общеевропейском значении проводимых операций. Следуя, в сущности, тезисам политической программы еще 1919 года. «Борьба неизбежна…, пока в России не установится настоящая государственная власть любого настроения, но такая, которая будет основана на освященных вековыми исканиями человеческой мысли началах законности, обеспеченности личных и имущественных прав, на началах уважения к международным обязательствам… История когда-нибудь оценит самоотречение и труды горсти русских людей в Крыму, которые в полном одиночестве, на последнем клочке русской земли, боролись за устои счастья человеческого, за отдаленные очаги европейской культуры. Дело Русской армии в Крыму – великое освободительное движение. Это Священная война за свободу и право».

Здесь же Врангель снова подчеркнул смысл термина «Хозяин», использованного им еще в майском воззвании «К Русским людям». Вполне определенно им указывалось на необходимость всероссийского волеизъявления применительно к основным принципам государственного строительства, и в этом смысле фактически провозглашался все тот же лозунг «непредрешения». «Слову «Хозяин» посчастливилось… Хозяин – это сам русский народ. Как он захочет, так и должна устроиться страна. Если он пожелает иметь монарха, Россия будет монархией. Если он признает полезной для себя республику – будет республика… Я беспрекословно подчиняюсь голосу русской земли». Одновременно с этим Главком коснулся и т. н. «еврейского вопроса», отметив очевидную связь происходивших на Юге России погромов с катастрофическим падением общественного правосознания: «Всякое погромное движение… я считаю государственным бедствием и буду с ними бороться всеми имеющимися у меня средствами. Всякий погром разлагает армию… Утром они громят евреев, а к вечеру будут громить остальное мирное население… В стране, где анархия и произвол, где неприкосновенность личности и собственности ставится ни во что, открыт простор для насильственных выступлений одной части населения против другой».

Немало способствовали росту общероссийских настроений перспективы признания «правительства Вооруженных Сил Юга России де-факто» со стороны Франции и, как на это надеялись в Таврии, со стороны других иностранных государств. В военно-стратегическом отношении Главному Командованию становилась ясной невозможность дальнейшего развития операций без опоры на сопредельные с Таврией южнорусские территории. Наиболее близкими и перспективными (с точки зрения пополнения армии и поддержки со стороны населения) направлениями считались Дон и Кубань. Туда стали готовиться десантные подразделения, призванные стать основой для последующего развертывания в казачьи полки и дивизии. Все вышеприведенные обстоятельства стимулировали подготовку к заключению более прочного военно-политического союза с казачеством, влияли на интенсивную разработку оптимальной модели государственного устройства на белом Юге. Врангель считал, что «для заключения соглашения с казаками обстановка была благоприятной…; чувствуя недоверие в строевых частях, находясь в полной зависимости от Правительства Юга России, атаманы и их правительства всячески искали сближения с Главным Командованием. Донской атаман генерал Богаевский и терский – генерал Вдовенко были сами по себе чужды «самостийности». Они лишь не имели ни широкого государственного кругозора, ни должной силы характера, чтобы бороться с демагогией казачьих политиков».

Важнейшим звеном в процессе создания политических структур в белой Таврии стал договор, официально озаглавленный как «Соглашение между Правителем и Главнокомандующим Вооруженными Силами на Юге России и Атаманами и правительствами Дона, Кубани и Терека и Астрахани», торжественно заключенный 22 июля 1920 г. в Севастополе. Новое Соглашение основывалось на преемственности и «развитии Соглашения от 2 апреля». Главное в новом Соглашении – попытка максимально подробно разработать пределы полномочий власти Главного Командования и казачьих государственных образований. В новом тексте первым же пунктом гарантировалось: «Государственным образованиям Дона, Кубани, Терека и Астрахани обеспечивается полная независимость в их внутреннем устройстве и управлении». Вторым пунктом реорганизовывалась структура Совета Начальников Управлений при Правителе и Главнокомандующем. В Совет вводились «с правом решающего голоса по всем вопросам» Председатели Правительств Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани или заменяющие их Члены сих Правительств». Третий пункт несколько изменял систему управления вооруженными силами применительно к казачьим частям. Подтверждался уже общепринятый принцип, согласно которому «Главнокомандующему присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани», но при этом делалось важное дополнение, утверждавшее, что военная власть Главкома распространяется «как в оперативном отношении, так и по принципиальным вопросам организации армии».

Тем самым, в отличие от существовавшей вплоть до Соглашения от 2 апреля системы, при которой организационная структура, военные уставы, чинопроизводство, награждения относились к компетенции казачьих органов (на Дону), а Главком имел полноту командования только действиями на фронте, теперь казачьи воинские части целиком и полностью переходили в подчинение Главного Командования. Соглашение развивало и другие положения. Мобилизации в казачьих областях должны были теперь проводиться по нормам «не менее сроков и категорий», установленных на остальных территориях, занимаемых Русской армией. Вопросы снабжения армии определялись «особой разверсткой», налагаемой как на «территории ВСЮР», так и на казачьи области. «Управление железнодорожными путями и магистральными телеграфными линиями» оставалось в ведении Главкома. Ликвидировалась крайне негативно отражавшаяся на экономических связях таможенная система: устанавливались «общая таможенная черта и единое косвенное обложение», отменялись «всякие таможенные заставы и досмотры между отдельными территориями». Важное значение имел восьмой пункт, устанавливавший «единую денежную систему», при которой «эмиссионное право осуществляется Правителем и Главнокомандующим», при этом, во избежание упреков в завышенной инфляции, «размеры эмиссии определяются постановлениями Совета Начальников Управлений при Правителе и Главнокомандующем, при непременном участии Представителей Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани» с последующим утверждением Главкомом. Само установление денежной системы и «распределение денежных средств, получаемых от эмиссий», составляло предмет «дополнительных соглашений». Практически неизменным по сравнению с Соглашением от 2 апреля оставался пункт, регулирующий «соглашения и переговоры с Иностранными Правительствами». И в сфере «политической», и в «области торговой политики» они осуществлялись Правителем и Главнокомандующим. Но в случаях, когда «переговоры эти касаются интересов одного из Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани», Врангель обязан был «предварительно входить в соглашение с подлежащим Атаманом».

Окончательная ратификация данного соглашения предполагалась после «освобождения территории Государственных Образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани», на сессиях казачьих представительных учреждений. Но, несмотря на это, оно «принимало силу тотчас по его подписании» и «устанавливалось впредь до полного окончания гражданской войны». Учитывая конституционное право казачьих областей, можно предположить, что в него были бы внесены определенные коррективы, однако существа договора они бы не изменили. Нужно учесть также, что на Кубани и Астрахани предстояли перевыборы представительных органов, и их новый состав мог быть достаточно лояльным по отношению к Главному Командованию. Соглашение было подписано в пяти экземплярах – по одному для каждого из атаманов и для Главкома. Подписи атаманов под договором были вполне правомочными и контрассигновывались главами краевых правительств. От имени Главного Командования его подписали Врангель, Кривошеин (в наименовании должности «Председатель Правительства») и Шатилов. От Всевеликого Войска Донского договор подписал атаман Богаевский и и. о. председателя Совета управляющего отделами М. В. Корженевский (бывший управляющий отдела финансов); от Кубанского Края – и. о. атамана Иванис и «за председателя Кубанского правительства» генерал-майор Захаров (управляющий Министерством внутренних дел); от Терского Войска – атаман Вдовенко и глава правительства Е. Н. Букановский; от Астраханского Войска – атаман Н. В. Ляхов и председатель правительства Санжи-Баянов.

К Соглашению был приложен Дополнительный Протокол, который, хотя и не рекламировался широко, в отличие от текста самого договора конкретизировал довольно широкий спектр взаимоотношений с казачеством. Применительно к вопросам военного управления вводилось право Главкома переводить отдельные воинские части из одного соединения в другое, утверждалось единообразие штатных расписаний, норм снабжения обмундированием и вооружением. Порядок чинопроизводства осуществлялся на уровне специальной Комиссии при военном управлении, в которую включались представители от всех казачьих областей. Награждения общероссийскими орденами, практиковавшиеся до лета 1920 г., «на время гражданской войны приостанавливались» (они были заменены награждениями орденом Святителя Николая Чудотворца), за исключением «награждений Георгиевскими крестами и медалями солдат и казаков». Что касается установления служебных преимуществ для кавалеров орденов Великомученика Георгия и Святителя Николая, то они решались атаманской властью. Назначения на должности от командиров полков и выше производились властью Атаманов, но с согласия Главкома. Перевод казачьих офицеров в неказачьи части и обратно регулировался по соглашению Главкома с соответствующими Атаманами.

Вопросы «продразверстки» для снабжения фронта также регламентировались Комиссией, состоящей на паритетной основе из представителей казачьих Областей и Главного Командования. Аналогичная Комиссия создавалась с целью «разработки норм косвенного обложения и распределения доходов от них». Своеобразно решался вопрос регулирования железнодорожного транспорта: предполагалось создание специальных «железнодорожных округов» на территориях казачьих областей и районов ВСЮР. Начальники данных округов назначались Главкомом «по представлению Войсковых Атаманов», а общее руководство ими осуществляло Управление Путями Сообщения в составе врангелевского правительства. При данном Управлении создавались коллегиальные органы, включавшие в свой состав представителей казачьих областей «с правом решающего голоса». В ведении казачьих органов управления оставались «водные и шоссейные пути сообщения», а также подразделения железнодорожной стражи. «Согласно с общегосударственными узаконениями по вопросам внешней торговли и существующими торговыми договорами и конвенциями», краевые правительства получали право «производить коммерческие операции как в пределах России, так и за границей». «Общегосударственные законы» признавались обязательными и в отношении работы портовых и таможенных управлений на казачьих территориях.

Значение заключенного Соглашения было достаточно важным для последующей эволюции политического курса Белого движения. Теперь главы казачьей власти получали места в правительстве при Главнокомандующем и равные права со всеми остальными его членами (при том, что их собственные властные полномочия в пределах казачьих областей никак не оспаривались). Завершилось состояние, характерное для периода 1918–1919 гг., при котором казачьи представители и Главное Командование осуществляли свои властные полномочия в разных «вертикалях», что провоцировало (при всей формальной общности политических и идеологических позиций) постоянные противоречия.

Линия политического взаимодействия, намеченная Южнорусской конференцией государственных образований и прерванная созданием южнорусской власти, продолжилась в Таврии. Все возникающие противоречия следовало разрешать теперь в пределах создаваемых коалиционных Комиссий. Безусловно позитивным этапом следовало считать утверждение Дополнительного Протокола к Соглашению, который впервые за всю историю южнорусского Белого движения, с максимально возможной в тех условиях детализацией, устанавливал пределы полномочий между казачьими структурами и давал возможности к поиску компромиссов, столь необходимых для создания единого антибольшевистского фронта. Соглашение и Дополнительный Протокол создавали возможность бесконфликтного разграничения полномочий между отдельными регионами России, могли стать основой для последующих договоренностей между ними и Главным Командованием, претендовавшим на фактическое выражение всероссийской власти.

И безусловно важным было то, что Соглашение не стало всего лишь одним из проектов будущего государственного устройства, как это было во время работы Южнорусской конференции, а вступало в действие сразу же после его подписания. Как отмечал генерал Лукомский, чтобы «приступить к планомерному развитию операций против большевиков…, требовалось объединение всех противобольшевистских сил, и генерал Врангель пошел по пути, вызвавшему впоследствии столько критики, – соглашения с Грузией, украинцами, поляками и проч…».

В Соглашении явственно отражался принцип федеративного устройства, предполагавшийся в качестве основы будущей всероссийской модели. Как ни парадоксально, но именно через отказ от унитарной модели государственности и переход к федерализму Врангель закладывал иную, федеративную модель «Единой России», объединенной не столько политическими, сколько экономическими, финансовыми, военными (борьба с общим противником) факторами. Объединение, которое строилось бы на взаимной заинтересованности и взаимодействии. Не случайно глава Совещания послов Гирс, будучи в Париже, в сообщении для местной печати о программе и целях врангелевского правительства отмечал: «В том, что касается государственных образований, создавшихся на территории России, Правительство Юга России, в духе взаимного доверия и сотрудничества с ними, будет преследовать объединение различных частей России в одну широкую федерацию, основанную на широком соглашении».

Закономерно и то, что именно в день успешной высадки десанта на Кубань, 1 августа 1920 г., Врангель издал приказ № 103, в котором делал акцент на перспективах военных действий в Таврии, на Кубани и Дону после заключения Соглашения. В приказе говорилось: «В братском единении, перед грозной опасностью я заключил с Вашими Атаманами и Правительствами крепкий союз. Мы не положим оружия, пока не освободим от красного ига Родную Землю, пока не спасем Матушку Русь! (ни о каком перемирии с советской властью или об ограничении военных операций пределами Крыма речи уже не шло. – В.Ц.). Пусть живы вольности казачьи, и мудрость казачья строит жизнь в Родных Краях». В том же духе говорилось и о будущем Учредительном Собрании: «Встретятся во Всероссийском Народном Собрании казак и горец, горожанин и крестьянин, и их устами скажет русский народ, какой быть новой России».

Идеи всероссийского единства выражались также в красноречивом приказе донского атамана Богаевского (№ 362 от 1 августа 1920 г.), отметившего, что соглашения с Врангелем имели цель «точно определить взаимоотношения Казачьих Областей с Главным Командованием во избежание всяких недоразумений в будущем и направить все наши силы к единственной великой цели – освобождению нашей родной Земли от власти каторжников и убийц и водворению на ней мира и порядка… Не разъединение всех русских сил во имя призрачной самостоятельности отдельных областей, ласкающей самолюбие нескольких ничтожных честолюбцев, стремящихся к власти… несут эти договоры: не отнимая у нас ничего из вольностей и прав, отцами и дедами и нашей кровью добытых, сохраняя в неприкосновенности привычный строй нашей внутренней казачьей жизни, они еще раз напоминают всем, для кого «Родина» – не пустой звук, что только при взаимном доверии и полном единении всех Русских людей мы, родные дети еще так недавно могучей и великой России, достигнем спасения и счастья нашей Матери. В единении – сила!»

Схожие настроения выражали заявления представителей власти на Кубани, бывших в Крыму. Показательно, что накануне десанта на Кубань, 7 июля, в Севастополь из Варны прибыл бывший кубанский атаман генерал-лейтенант А. П. Филимонов, известный своей лояльностью к политике Главного Командования. Он получил назначение на должность помощника начальника десанта генерала Улагая по гражданской части. Предполагалось, что, по меньшей мере до выхода к Екатеринодару, на Кубани будут действовать законы «военного времени», при которых власть Улагая и Филимонова становилась диктаторской. Очевидно, поэтому в проекте устройства гражданского управления на Кубани предусматривалось временно назначить Улагая военным губернатором, а выборных атаманов отделов – «заменить районными комендантами». В своей речи в станице Таманской глава правительства Иванис заявил, что казаки – десантники «пришли сюда, на условиях, заключенных с Главнокомандующим Русской Армией, и во внутреннем управлении Кубани – мы хозяева. Мы будем жить и управляться на основании своих обычаев и правил, а не присланными из Москвы комиссарами… Я призываю вас взяться за оружие и идти спасать Родную Землю».

В самом Кубанском крае, когда в нем установилась советская власть, развернулось повстанческое («бело-зеленое») движение, в котором наиболее активно участвовали казаки Лабинского и Баталпашинского отделов во главе с генерал-майором М. А. Фостиковым. Сведенные летом 1920 г. в Армию Возрождения России казаки-повстанцы стремились к взаимодействию с частями Русской армии и готовы были поддержать десантную операцию из Крыма на Кубань. Сам Фостиков провозглашал, что, как старший в чинах, «именем Главнокомандующего Русской Армии генерала Врангеля подчиняет себе все зеленые вооруженные силы Кубани». В начале августа Фостиков «быстро выдвинулся с гор в равнинную часть Кубани и подошел к Армавиру». Обладание крупным городом или станицей сразу же придавало повстанческому движению новый статус, при котором можно было бы уже заявлять о реальной власти в пределах занимаемого округа. Однако ни армии Фостикова, ни десанту Улагая так и не удалось соединиться, и после поражения десантной операции в сентябре 1920 г. казаки-повстанцы, разоружившись, отошли в Грузию, откуда были эвакуированы в Крым, войдя в состав Русской армии.

Но, как и следовало ожидать, о своем несогласии с Соглашением вскоре заявили члены Президиума Кубанской Краевой Рады, оказавшиеся в Тифлисе. 9 сентября 1920 г. было опубликовано в печати и разослано представителям иностранных дипломатических миссий в грузинской столице сообщение о том, что Президиум «не может признать это соглашение, так как оно находится в резком противоречии с Кубанской Конституцией». Аналогичная точка зрения была высказана главой иностранной кубанской делегации Бычем. Считалось, что Соглашение – лишь «результат исключительно неблагоприятной обстановки, в которой в Крыму находились казаки», и имеет исключительно временный характер, впредь до того момента, когда собравшиеся представительные учреждения южнорусских казачьих войск не аннулируют или существенно не изменят его «похабное» содержание. В июле 1920 г. членами Рады (Ф. К. Воропинов, Ф. Т. Аспидов и др.) был создан Союз Освобождения Кубани, поставивший своей задачей не только «освобождение Кубани от большевистской власти», но и «создание самостоятельной Кубанской Республики», а также признание «целевого объединения всех антибольшевистских сил – казаков, горцев, грузин, украинцев, татар, Врангеля» (актуальный «иногородний вопрос» решался так: кто жил на Кубани до 1914 г., тот может стать гражданином Кубани). Конечно, нельзя было не учитывать позиций вероятных противников Соглашения, однако, согласно позиции самого донского атамана, вряд ли можно оценивать этот договор как «подавление казачьих свобод», поскольку предоставление казачьим войскам еще большей, чем в Соглашении, степени свободы приводило бы уже к конфедеративному устройству, на что Врангель в условиях гражданской войны вряд ли мог согласиться.

Не мог оставаться неизменным после Соглашения и статус Совета Начальников Управлений. Накануне десантной операции на Кубань был подписан приказ № 3504 от 6 августа 1920 г., переименовавший Совет в Правительство Юга России с включением в его состав «представителей казачьих государственных образований»: «Ввиду расширения занимаемой территории и в связи с Соглашением с казачьими Атаманами и Правительством, коим Главнокомандующему присваивается полнота власти над всеми вооруженными силами государственных образований Дона, Кубани, Терека и Астрахани, Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России впредь именуется Главнокомандующим Русской Армией, а состоящее при нем Правительство – Правительством Юга России. Означенное Правительство, включая в себя представителей названных казачьих образований, имеет во главе Председателя и состоит из лиц, заведующих отдельными управлениями». Данный приказ был подписан Врангелем уже не по статусу «Правителя и Главнокомандующего Вооруженными Силами Юга России», а по статусу «Правителя Юга России и Главнокомандующего Русской Армией». 23 августа 1920 г. этот приказ был передан Струве через Нератова Гир-су, для последующей передачи всем «посольствам и миссиям», однако, как было отмечено на подлиннике, «получ. 1 ноября 1920 г.», то есть в уже последние дни белого Крыма.

Один из ведущих современных исследователей белого Крыма, С. В. Карпенко, правомерно утверждает, что образование Правительства Юга России, «не меняя ни сути военно-диктаторской власти Врангеля, ни положения правительства как совещательного органа при Главкоме, важно было как для обоснования распространения власти Главкома на казачьи области, так и для придания этой власти более гражданского и общероссийского облика».

С большой долей вероятности можно предположить, что в случае реализации дальнейшего наступления на южнорусские губернии могла бы произойти следующая эволюция власти: либо в состав правительства вошли бы руководители других антибольшевистских структур на правах, очевидно, совещательного голоса, либо Правительство Юга России стало бы основой для создания нового органа представительной власти, в составе которого были бы, несомненно, и депутаты от казачества (на момент лета – осени 1920 г. представительство в уже существующих структурах исполнительной власти считалось более оправданным, чем опора на «ненадежные» казачьи «парламенты»). Тем самым врангелевское правительство стало бы тем реальным центром, вокруг которого, как провозглашали официальные лозунги, сосредоточивались бы все реальные и потенциальные антибольшевистские силы.

Правда, при этом диктаторский характер власти Врангеля практически сохранялся бы. Соглашения с атаманами делали его диктатором со своего рода «делегированным» представительством. Но генерал по-прежнему мог единолично издавать приказы, не требовавшие дополнительных контрассигновок «со стороны подлежащих министров», и утверждать законодательные акты без предварительного их обсуждения в правительстве, что в принципе соответствовало статусу актов издаваемых «в порядке верховного управления» (как и в государственном праве Российской Империи). Различались только «статусы» приказов, как и во время «правления Деникина». Врангель (как «Правитель») подписывал приказы «по Гражданскому Управлению», а также (как Главнокомандующий) «по Военному Управлению». Подобная специфика отношений между Врангелем и правительством объясняется и разграничением полномочий Правителя Юга России и Правительства Юга России (в отличие, например, от 1919 г., когда Верховный Правитель и Совет министров составляли совокупное единое Российское правительство). Правительство Юга России не было полноправным органом, сочетавшим полномочия исполнительной и законодательной власти, а сохраняло совещательные функции при Правителе – единоличном диктаторе. Правда, Кривошеин (на «личном доверии» и по должности Помощника Главнокомандующего) имел право лично подписывать приказы Правителя Юга России, но с обязательном указанием «За Главнокомандующего». В этом случае приказы уже контрассигновывались «подлежащим министром».

Очевидно, что подобный статус Правительства Юга России имел временный характер и по мере расширения территории, усложнения административно-управленческого делопроизводства и усиления «всероссийского» статуса, неизбежно эволюционировал бы в сторону усиления полномочий как отдельных министров, так и кабинета в целом.

Показательный проект усиления роли Правительства был предложен И. И. Тхоржевским, бывшим начальником департамента в Управлении земледелия (при Кривошеине), ставшим с августа 1920 г. управляющим делами кабинета. Он предлагал вернуться к ряду положений правового статуса Совета министров в Российской Империи, в частности, к разделению на Большой и Малый Советы, в которых будут заседать сами министры и товарищи министров соответственно. По оценке Михайловского, «врангелевское правительство можно было смело уподобить губернскому правлению, Тхоржевский подходил с важностью царского управляющего делами Совета министров… Нет сомнения, что все это деление на Большой и Малый советы министров просто не существовало в Севастополе: пенсий в то время не назначали, и акционерные общества во врангелевскую пору не плодились как грибы».

Наряду с усилением исполнительно-распорядительных прерогатив продолжался процесс усиления «сотрудничества власти с общественностью». 28 августа 1920 г. было утверждено Временное Положение о Совете по делам торговли и промышленности, на который возлагалось «предварительное обсуждение» законопроектов, касающихся экономических и финансовых вопросов. В его состав («на коалиционной основе») вошли «члены по назначению» (двое от Управления финансов, один от Главного отдела военных сообщений и по одному от каждого из четырех отделов Управления торговли и промышленности) и «члены по избранию», представлявшие Всероссийский Съезд торгово-промышленных союзов (5 человек), а также Совет Съезда мукомолов, Союз судовладельцев Черного и Азовского морей, Союз солепромышленников, Всероссийский Союз сельских хозяев, Совет Съезда горнопромышленников, Союз нефтепромышленников (по одному от каждой структуры) и по одному от кредитного и потребительского отделов Объединения кооперативных организаций.

Помимо вовлечения казачьих Областей в создание «единого антибольшевистского фронта», важными были и стратегические перспективы сближения с Украиной. Если на протяжении 1919 г. деникинское правительство и сам Главком ВСЮР твердо стояли на позиции «непризнания» любых военных или политических структур, связанных с Украинской Народной Республикой (УНР) или Западноукраинской Народной Республикой (ЗУНР), то в 1920 г. положение стало иным. Лидеры УНР С. Петлюра и В. Винниченко рассматривались командованием ВСЮР фактически как «вне закона». «Идея украинской самостоятельности обязана своим происхождением германскому Генеральному штабу… Добровольческая армия ставит себе задачей восстановление Единой и Неделимой России путем освобождения ее от большевиков и свободного объединения всех разрозненных областей в одно целое. Отсюда само собой вытекает, что всякая попытка отторгнуть от России какую-либо область рассматривается Армией как изменническое действие. Именно такой изменой являются попытки разных лиц и партий разорвать связи малорусского народа с остальными областями Русского Государства». Такие политические установки были господствующими в южнорусском Белом движении на протяжении почти всего 1919 г..

Несмотря на столь жесткие политические установки, контакты с представителями «украинской государственности» начались еще с осени 1919 г., когда на левом фланге ВСЮР, в зоне наступления Полтавского отряда генерал-лейтенанта Н. Э. Бредова (Войска Киевской области), белые войска вошли в соприкосновение с войсками Украины. 30 августа 1919 г. белые полки вошли в Киев. В это же время в юго-западные предместья города вступили части Галицкой армии под командованием бывшего генерала Императорской Австро-Венгерской армии А. Кравса. Между Кравсом и генералом Бредовым было заключено соглашение, по которому галичане отходили от города на 30 км. Кроме того, Бредов признал Галицкую армию регулярной экстерриториальной армией, а Кравс признавал ВСЮР в качестве территориальных и регулярных войск. Этот пункт был особенно важен, поскольку статус ВСЮР определялся как Вооруженные силы Российского государства и позволял считать занятие войсками ВСЮР Киева как российского города. Экстерриториальность же армии Кравса, в свою очередь, позволяла говорить как минимум о возможности признания Галиции (Западноукраинской Народной Республики) фактически существующим государственным образованием.

Ни ВСЮР, ни Галицкая армия не исключали совместного ведения военных действий против отступивших частей РККА. «Борьба между Добрармией и гали-цийскими войсками прекращается», но при этом «участия в борьбе Добрармии против Петлюры галичане не принимают». Предполагался обмен представителями сторон для координации действий и наблюдения за выполнением соглашения. Невыполнимым фактически остались лишь пожелания об удалении из состава Галицкой армии бывших офицеров немецкой и австро-венгерской армий (пришлось бы «удалить» большую часть командного состава галичан и самого командующего).

Начать переговоры с представителями ВСЮР должен был и глава делегации УНР, находившийся в Фастове бывший Главнокомандующий Галицкой армией генерал-полковник М. В. Омельянович-Павленко. Бредов отказался встречаться с представителями Петлюры (в отличие от галичан) и заявил, что подвергнет их аресту. Однако соглашение Кравса с Бредовым не признал правомерным президент Западноукраинской Народной Республики Е. Е. Петрушевич, из-за чего оно имело характер только двустороннего военного договора, а не государственного акта. И хотя вероятность конфликта, казалось, была исчерпана, перспектива сотрудничества галичан и добровольцев не устраивала лидеров Украинской Республики. 22 сентября 1919 г. Головной Атаман С. Петлюра, заручившись поддержкой со стороны большевистского Совнаркома, особым циркуляром заявил о начале наступления на Киев и Одессу с целью освобождения Украины от деникинской «реакции».

Возможно, что продуманная, взвешенная национальная политика в рамках приведенного выше соглашения смогла бы разрешить проблемы, с которыми пришлось столкнуться белой армии. Но обстановка ожесточенной междоусобной войны и разрухи, борьбы за власть в регионе не способствовала этому. В результате два звена антибольшевистской борьбы – Белое движение и украинское национальное движение – оказались противопоставлены. Главноначальствующий Харьковской области генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский издал распоряжение, запрещавшее преподавание украинского языка и Украиноведения в казенных школах (в частных таких ограничений на было). В Киеве началось жесткое противостояние «националистов» («Блок русских избирателей» Шульгина) и «Национального объединения», стоявшего на позициях «украинизации» образования. Прекратилось также издание литературы на украинском языке.

Говоря о значимости для южнорусского Белого движения сотрудничества с деятелями украинского движения, нужно иметь в виду, что политическая программа украинского правительства отличалась от политических позиций Особого Совещания. По оценке украинского историка-эмигранта А. Дикого, «отношение руководителей политики надднепрянской Украины к Деникину было резко отрицательным. И вовсе не по причинам национальным… Не надо забывать, что все они были не только социалисты, но и социалисты левые, с большим уклоном к большевизму, а потому не имели никакой надежды не только удержаться у власти, но даже и получить возможность свободной деятельности в случае победы Деникина». Так, например, в земельной политике они выступали за «социализацию земли», уничтожение помещичьих хозяйств и уравнительное перераспределение земли внутри «громады» (украинской общины). Непримиримым было и их отношение к русской культуре, русскому языку, и особенно к Православной Церкви. Православные храмы и приходы закрывались, священники изгонялись, а их место занимали униаты.

Войска Киевской области под командованием генерала Драгомирова отразили попытки Запорожского корпуса полковника В. П. Сальского наступать на Киев. Перейдя в контрнаступление, белые оттеснили украинские части к Житомиру. Из армии УНР началось дезертирство, еще большим бедствием стала для нее эпидемия тифа. Что касается Галицкой армии, то она, и прежде расположенная к союзу с добровольцами, 3 ноября 1919 г. официально вошла в состав ВСЮР и была отправлена в Одессу на переформирование. Переименованная после подписания соглашения в Украинскую Галицкую армию, она переводилась «в полном составе, с этапными установлениями, складами и железнодорожным составом… на сторону Добрармии и перешла в полное распоряжение Главного Командования Вооруженных Сил Юга России через Командующего Войсками Новороссийской области». Определенный «суверенитет» армии гарантировался. По воспоминаниям Главноначальствующего Новороссии генерал-лейтенанта Н. Н. Шиллинга, договор от 3 ноября 1919 г. обеспечивал соблюдение «организации и внутреннего распорядка» Галицийской армии, а «разрешение вопроса о политических взаимоотношениях временно откладывалось, но «за диктатором Галиции» (которым был в то время Петрушевич) сохранялось право руководства и контроля над внутренней жизнью армии». Еще в сентябре в состав Войск Киевской области вошли повстанческие отряды атаманов Струка (1-й Малороссийский Партизанский отряд), Карпенко, Уварова. Подтверждалось неучастие Галицкой армии в операциях против войск УНР. Правда, подобный союз уже мало что дал ВСЮР. В это время «поход на Москву» уже закончился, белые армии отступали, и только левое крыло фронта, опиравшееся на Киев, держалось до начала декабря.

Летом 1920 г. сближение ВСЮР с антибольшевистскими силами на Украине происходило в расчете на взаимодействие в рамках единого фронта против Советской России. События советско-польской войны побуждали врангелевское правительство к сближению с украинскими военными и политиками. В августе Нератов телеграфировал из Константинополя в Париж Маклакову о намерениях Врангеля перенести военные операции с Дона и Кубани на Украину: «Крупные успехи поляков в борьбе с красной армией дают впервые за все время борьбы возможность путем согласованных действий между польской и русской армиями, под высшим руководством французского командования, нанести советской власти решительный удар и обеспечить миру всеобщее успокоение и социальный мир… После Главнокомандующий ставит перед французским правительством и командованием вопрос о создании общего и связного фронта вместе с поляками против большевиков, при руководящем участии французского командования. В таком случае наши стратегические планы подлежали бы изменению и центр тяжести переместился бы на Украину».

К этому времени десанты на Дон и Кубань завершились серьезными неудачами. Донской десант полковника Ф. Д. Назарова был уничтожен. Кубанская десантная группа Улагая также не смогла пробиться к Екатеринодару и, несмотря на пополнения за счет казаков-добровольцев, понесла значительные потери. По оценке генерал-майора В.Н. фон Дрейера, «Таманская операция – первая крупная неудача Русской армии. Моральное значение ее было огромно. В частях пошли разговоры, раньше не имевшие места. Рядовое офицерство в первый раз усомнилось в своих генералах». Начальник штаба Корниловской ударной дивизии полковник Е. Э. Месснер отмечал, что «только сильные и вполне здоровые войска могут более или менее безнаказанно переживать неудачи, но для болезненного организма Крымской армии всякий удар имел роковое значение. Возвращение десанта выявило самым жестоким образом слабость армии и разрушило надежду на кубанских казаков, а следствием этого был надлом духа, чувствовавшийся и на фронте, и в тылу… Надлежало что-либо предпринять, так как промедление и потеря инициативы грозили смертью». Еще более пессимистично оценивал эту ситуацию, правда – позже, находясь в эмиграции, Г. Раковский: «Судьба антибольшевистского движения на Юге России была предрешена, ибо план перенесения базы в казачьи области потерпел полное крушение». А тогда, в то время, ни в официальных заявлениях, ни в публикациях крымской прессы не выражалось сомнений в оправданности проводимых операций и «временном» характере неудач, постигших десанты. Сам же Раковский признавал, что «настроение кубанцев было такое, что они снова готовы были принести большие жертвы, чтобы попасть к себе на Родину. Также были настроены и донцы». «Возвращаться в Крым» не было намерений ни по военно-стратегическим (строились расчеты на возможность развития наступления в Таврии), ни по военно-политическим соображениям (надежда на дальнейшее развитие нового «центра Белого движения» всероссийского значения), ни по соображениям «международного характера». По оценке Врангеля, «отход за перешейки не только обрекал нас на голод и лишения, но, являясь признанием невозможности продолжать активную борьбу, создавал угрозу лишения нас в дельнейшем всякой помощи со стороны Франции. Засев в Крыму, мы перестали бы представлять угрозу советскому правительству и тем самым теряли всякий интерес в глазах западных держав». Эти же доводы высказывал и начальник штаба десантной группы генерал-лейтенант Д. П. Драценко: «Отход всех наших сил за линию Сальково – Перекоп… приводил к закупориванию наших сил в Крыму, страшному падению наших денег, голодовке всего Крыма и отказу французов от поддержки, а главное – окончательному падению престижа нашей армии». Поэтому осенью 1920 г. планировалось проведение новых операций не только в казачьих областях, но и на Украине.

В телеграмме Маклакову Врангель подтверждал эти намерения. Касаясь, в частности, причин неудач казачьих десантов, Главком объяснял их исключительно военным фактором: «Встретив значительное сопротивление со стороны большевиков на Кубани, наши части могли действовать лишь медленно, имея перед собой во много раз превосходившие их силы противника. Продолжать операцию на Кубани можно было при этих условиях, только оставив Северную Таврию и отойдя за Перекоп. Но за последнее время общая обстановка коренным образом изменилась. У поляков обнаружились неожиданные и крупные успехи, и в связи с ними польские операции должны получить развитие в южном направлении. На Украине усиливается повстанческое движение. В то же время везде все больше и больше назревает сознание, что большевизм с его разрушительной мировой пропагандой, с его захватными стремлениями есть мировая опасность (а белая Таврия, надо полагать, должна стать не «осажденной крепостью», а плацдармом для «освобождения России». – В.Ц.). Все эти обстоятельства повелительно внушают мысль, что сейчас складывается исключительно выгодная обстановка для решительной и объединенной борьбы с большевизмом, для создания единого и связного фронта с общим военным руководством, которое согласовало бы и дело снабжения, и военные действия разных антибольшевистских сил».

Как и с представителями казачьих войск, сотрудничество с представителями Украины предполагалось в форме контактов на уровне правительств. Сторонниками такого сотрудничества с Главным Командованием выступали прежде всего военные, уроженцы «украинских губерний», служившие в различных воинских частях Русской армии. Вскоре после заключения Соглашения с казачьими атаманами, 26 июля 1920 г., Врангель принял делегацию во главе с председателем «объединенного собрания» (состоялось 16 июля. – В.Ц.) украинских организаций на территории Крыма Н. Г. Левченко. В ее состав вошли генерал-лейтенант Г. Е. Янушевский (служил в Галицкой армии и перешел на сторону ВСЮР осенью 1919 г.), статский советник Н. Г. Кравченко, инженер К. О. Кирста (организатор «Рабоче-офицерской роты» в Киеве в октябре 1919 г.). Пожелания данной делегации еще не выходили за рамки сугубо военного характера. Заявлялось о важности «объединения действий партизанских отрядов, работавших на Украине, и создания из них правильно организованной силы для борьбы с большевиками», а также о «создании в Севастополе политического центра для проведения на местах правового порядка и успокоения населения Украины».

Делегация добилась предварительного согласия Главкома, однако конкретные меры в этом направлении были предприняты позднее. 27 июля делегация составила протокол заседания, в котором, упомянув результаты состоявшейся встречи с Главкомом, постановило «просить Главнокомандующего» о «возложении на… генерала Янушевского руководства по объединению повстанческих отрядов и организации правильной вооруженной силы на территории Украины для борьбы с большевиками». При этом следовало «сформировать штаб повстанческих отрядов на территории Украины». «В распоряжение» генерала Янушевского – «для выполнения первоначальных организационных работ» – предлагалось направить, в частности, начальника Киевского Константиновского военного училища генерал-майора К. А. Присовского (коменданта Киева при Скоропадском), коллежского советника Г. А. Лукашевича (личного врача Скоропадского), состоявшего при Гражданском управлении полковника А. А. Сахно-Устимовича (бывшего личного адъютанта Скоропадского). Показательно, что наибольшим влиянием из числа «украинских военных и политиков» при Врангеле пользовались те, кто служил при гетмане Скоропадском (уместно вспомнить, что сам Врангель был лично знаком со Скоропадским еще по службе в Императорской Гвардии и что в 1918 г. приглашался гетманом на должность Командующего Вооруженными Силами Украинской Державы).

Спустя месяц, 21 августа 1920 г., с проектом о «возрождении запорожского казачества» на основе повстанческих отрядов выступил Сахно-Устимович. В своем проекте он ссылался на историческую память XVI–XVII веков: «В период тяжких испытаний Украинское Казачество по призыву Святой Церкви, исполненное религиозным порывом, как один вставало на защиту Веры своей и народности. Сичь Запорожская, представлявшая собой военно-религиозное братство, являет пример бессмертной доблести и мужества – никакая вражеская сила не могла устоять против восставшего за Веру Казачества». Полковник предполагал, что возрождение «силы народной» может произойти не путем мобилизаций, а только «на почве жизненной в народе идеи», которой «является возрождение на берегах Днепра исторического Казачества». Формы, в которых возможно было возрождение Запорожья, представлялись такими: «Обращение Главнокомандующего Русской армией с воззванием (Грамотой) к населению Украины о возрождении Запорожского Казачества, приказ… о разрешении формирования… первого коша (полка. – В.Ц.) Запорожского Казачьего войска». Кош следовало комплектовать только «на принципе добровольчества лицами… – уроженцами Украины…, так или иначе связанными с Украиной и сочувствующими идее возрождения исторического казачества». Сформированный кош следовало (по аналогии с казачьими десантами на Дон и Кубань) отправить в десант «в пределы Украины», где он «явится тем ядром, вокруг которого объединятся и организуются строевые казачьи части, положительные элементы Украины». Гражданское управление на Украине следовало создать также с учетом «исторических традиций казачества», очевидно, на основе полковых округов. Таким образом, первоначальные планы украинских военных не выходили за пределы организации повстанческого движения и не касались вопросов организации власти. Для Врангеля, крайне заинтересованного в пополнении рядов Русской армии, предложения о координации действий с украинским повстанчеством представлялись весьма актуальными. При Главкоме была специально создана должность «докладчика по делам повстанческого движения вне территории ВСЮР», которую занял также бывший гетманский генерал, инспектор артиллерии 4-го корпуса генерал-лейтенант В. Т. Кирей.

По собственной инициативе, с идеей создания новых политических структур, выступил генерал Слащов, возглавивший, после отставки с должности командира 2-го армейского корпуса, Комиссию по улучшению быта военнослужащих. В «Проекте необходимых мероприятий для разрешения украинского вопроса» он пошел гораздо дальше проекта Сахно-Устимовича. Предваряя свой проект, он, как и Врангель, отмечал стратегическую важность наступления на Украину, считая, что перспектива перемирия между Польшей и РСФСР, с последующей переброской советских войск в Таврию, решит исход операций в пользу РККА. Пополнения исчерпаны, надежды на казачьи десанты не оправдываются, а восстановить убыль в войсках становится все сложнее. Слащов считал Украину «новым источником живой силы», а развитие операций в этом регионе – наиболее перспективным. По «географическому положению» Украина «соприкасалась с западной границей Румынии, Галиции и Польши…, заполняла перерыв одного антибольшевистского фронта», позволяла пополнить продовольственные запасы и предоставить товары для экспорта. Но самое важное, по мнению Слащова, заключалось в социальной поддержке: «Население – 80 проц. – крестьяне-собственники и немцы-колонисты. Настроение антибольшевистское. Повсеместные вспышки повстанческого движения, беспощадно подавляемые большевиками. Вожаки партий сознают необходимость хотя бы какого-нибудь объединяющего их центра и опоры». Поэтому важно было «не дать потухнуть народному движению в южной части Правобережной Украины… и планомерно использовать в наших интересах ее людской контингент и богатые местные средства для борьбы с большевиками», значит, поэтому следовало решительно поддерживать инициативу Левченко и проект Сахно-Устимовича, а также озаботиться созданием «регулярных частей из немцев-колонистов» (хотя их потенциал был уже весьма слаб).

В проекте генерал заявлял также о введении новых политических структур управления и об «официальном признании Главным Командованием прав Украины на автономное управление на началах общероссийской федерации». Высшая власть на Украине и право на «выражение общественного украинского мнения» должны были принадлежать новой «общественно-национальной единице» – Народной Громаде. Ее создание предполагалось на основе «общественного сговора», соглашения, во многом схожего с образованием Украинской Директории в 1917 г. На «съезде из представителей местных украинских организаций и уроженцев Украины» следовало «установить программу (наказ. – В.Ц.) Громады», а также избрать ее Президиум.

Слащов предложил создать при Главкоме постоянно действующий Совет по украинским делам, «с правом совещательного голоса» и в составе «не менее трех лиц по назначению». Данный Совет должен был взаимодействовать с украинскими общественно-политическими организациями, координировать деятельность повстанческих отрядов, разрабатывать систему местного самоуправления и контролировать «подыскание и представление кандидатов на административные и правительственные должности на местах из лиц, кои были бы приемлемы и авторитетны для местного населения». Вполне соглашаясь с докладом Сахно-Устимовича, Слащов считал необходимым «организовать на территории Украины украинскую и регулярную армию… с сохранением украинских исторических особенностей». Позднее, «по занятии Юга Украины», Правитель Юга России должен был заключать договор «с представителями Украины», основу которого составили бы постановления, законы, подготовленные Советом по украинским делам при Главкоме и Президиумом Громады. Военным флагом должен был стать «национальный желто-синий с бело-сине-красным углом». По мнению генерала, «установление демократической, правовой Украины на общероссийских федеративных началах» позволит избежать крайностей «самостийничества» и «крайне правых». Проект был доложен Главкому, однако так и не получил развития, хотя определенным результатом можно считать опубликованное 12 августа 1920 г. «Воззвание к украинцам», в котором борьба за «родную Украину» составляла часть борьбы за «единую Россию». «В нашем единении – наше спасение», – подчеркивалось в документе. «Не восстанавливать старые порядки идем мы, а бороться за то, чтобы дать народу возможность самому быть Хозяином своей земли и волей народа установить порядок во всей России». Примечательно, что еще в 1919 г. в докладе начальника Политической Канцелярии штаба ВСЮР полковника Чайковского говорилось о потенциально опасном для Белого дела союзе «самостийников» с большевиками. Следовало добиться отказа от «признания союзниками правительства Директории», что «ввергнет в новые политические бури Малоросссию и создаст такой же запутанный вопрос, каким в течение многих десятилетий являлся вопрос Балканский. Русские люди, безразлично, к какому классу они ни принадлежали, а их в Малороссии подавляющее число, – будут всегда тяготеть к своей матери – России. Этого не изгнать никакой украинизацией».

Если с возрождением запорожского казачества Врангель не торопился, то контакты с повстанческими отрядами на Украине были им установлены еще до проектов Слащова и Сахно-Устимовича. В июне 1920 г. в Крыму были широко разрекламированы обращения командиров повстанческих отрядов. Командир «партизанского отряда имени батька Махно» Яценко призывал «ударить со всей силой и атакой на тех кровопийцев-коммунистов, которые расстреливали наших товарищей-партизан». «Деникина нет, – подчеркивал Яценко отличие от предыдущей «деникинской политики», – есть Русская Армия, которой подадим руку и сомкнем стройные ряды, станем любить друг друга, освободим свою истерзанную Русь Святую от комиссарского царства и создадим власть по воле народа». 16 июня с обращением к красноармейцам выступил командир другого повстанческого отряда А. А. Савченко: «Убедившись лично, что русские войска не расстреливают ни повстанцев, с которыми они идут рука об руку, ни вас, товарищи красноармейцы, злой волей коммунистов и комиссаров направленных против истинно трудового народа – рабочих и крестьян, зову вас: сложите оружие к ногам тех, кто идет за народную волю и истинную, не коммунистическую свободу. Идите скорее в повстанческие отряды, в ряды Русской Армии. Те и другие несут Украине и нашей общей Родине – России истинный мир, порядок и покой». Патриотический характер «борьбы с коммуной» отмечал в своем обращении (24 июня 1920 г.) еще один командир повстанцев – Гришин: «Не надейтесь на иностранцев: спасти Родину можем только мы сами. Уже получены сведения, что красноармейцы поняли, куда их толкнули большевики. Уже проснулась их русская совесть. Россия горит от бедствий священным огнем негодования. Не гасите этот огонь, раздувайте пламя, которое сожжет коммуну и ее проповедников большевиков». Воззвание одного из известных повстанческих атаманов в Таврии Прочана к «русским людям» (23 июня 1920 г.) красноречиво убеждало в необходимости поддержки белых: «Раньше я был один со своими повстанцами, а теперь я узнал, что Русская Армия идет за народ, и я соединился с нею. Повстанцы, все как один – к Русской Армии! Всколыхнись, Украина, проснись, русский народ, поднимись на коммуну и на комиссаров. Сбросим захватчиков власти народной, третий год поливающих кровью русскую землю, и построим новый мир на праве и правде».

Наконец, еще одним обнадеживающим знаком стало взаимодействие с Главным Командованием одного из сподвижников Н. И. Махно, атамана Володина. Он был, пожалуй, наиболее крупной фигурой из числа повстанческих командиров, и поэтому к нему было повышенное внимание. Газета «Крестьянский путь», выходившая в Симферополе, вообще проявляла большой интерес к союзу с повстанцами и с самим Махно. Например, 13 сентября 1920 г. была опубликована статья – панегирик «крестьянскому вождю» – «Кто такой Махно», убеждавшая читателей в его антикоммунистических взглядах. В газете, наравне со сводками с фронта Русской армии, печатались также сообщения с «повстанческого фронта», утверждавшие о скором соединении «махновских частей с левофланговыми частями армии Врангеля». Повстанческий отряд атамана Володина (или отряд «имени батька Махно») с июля 1920 г. публиковал объявления о наборе в Симферополе, Севастополе и Керчи. Правда, формирование осложнялось начавшейся в Таврии в августе 1920 г. мобилизацией в ряды Русской армии, поскольку, например, приказом по гарнизону Симферополя (№ 248 от 26 июля 1920 г.) «набор в войска атамана Володина» мог производиться без зачисления в них «строевых солдат» и призываемых по мобилизации. Отчасти проблема решалась за счет привлечения на службу пленных красноармейцев.

Нельзя сказать, однако, что намерения Володина были вполне искренними. Контрразведке удалось установить контакты Володина с крымскими красными партизанами (об этом сохранились сведения и в воспоминаниях самих участников партизанского движения), и он был расстрелян. Бойцы его отряда были отправлены на фронт и осуществляли разведывательную работу в полосе 1-го армейского корпуса. Качество их, как прифронтовых разведчиков, оценивалось достаточно высоко.

Что касается самого Махно, то он получил от штаба Врангеля письмо, подписанное генералом Шатиловым и генерал-квартирмейстером штаба генерал-майором Г. И. Коноваловым и датированное 18 июня 1920 г. В нем «атамана повстанческих войск» информировали, что «Русская армия идет исключительно против коммунистов с целью помочь народу избавиться от коммуны и комиссаров и закрепить за трудовым крестьянством земли государственные, помещичьи и другие частновладельческие». Махно призывали «усилить работу по борьбе с коммунистами, нападая на их тылы, разрушая транспорт и всемерно содействуя нам в окончательном разгроме Троцкого». При этом обещалось, что «Главное Командование будет посильно помогать вооружением, снаряжением, а также специалистами». Махно предлагалось прислать в штаб армии «доверенного, со сведениями, что Вам необходимо (в плане снабжения. – В.Ц.) и для согласования боевых действий». Предложение белого штаба, полученное Махно 9 июля, обсуждалось на заседании командного состава «революционной повстанческой армии Украины» и было категорически отвергнуто. По словам самого Махно, «какой бы делегат ни был прислан от Врангеля и, вообще, справа, должен быть казнен нами, и никаких ответов не может быть дано». Таким образом, сотрудничество повстанческих командиров с Главным Командованием было все-таки их собственной инициативой и не свидетельствовало о готовности к взаимодействию с Русской армией самого Махно. Более того, 22 сентября 1920 г. в Старобельске было заключено соглашение Махно с советской делегацией, в соответствии с которым «Революционная повстанческая армия» «входила в состав» РККА. Тем не менее стремление руководства Белого движения установить связь с лидерами антибольшевистского повстанчества свидетельствовало о существенных изменениях политического курса белых правительств, ориентация на взаимодействие с повстанцами характеризовала также деятельность белого подполья на советской территории в 1920–1922 гг..

Тесные контакты были установлены Главным Командованием с представителями т. н. Украинского Национального Комитета. Комитет был создан в Париже еще в ноябре 1919 г. и возглавлялся бывшим присяжным поверенным Киевской судебной палаты, издателем «Бюллетеня Украинских федералистов» С. К. Маркотуном (известно также его членство в масонской ложе «Святого Андрея Первозванного» в Киеве и вступление в ложу «Великого Востока народов России» в Париже). Кроме Маркотуна в Севастополь приехали также Генеральный секретарь Комитета Б. В. Цитович и товарищ Державного секретаря в правительстве Скоропадского, автор известной на белом Юге брошюры «Возможно ли отделение Украины от России», профессор антропологии П. М. Могилянский. По воспоминаниям бывшего министра Северо-Западного правительства М. С. Маргулиеса, «программа их: Российская Федеративная Демократическая Республика…, но о внутреннем строе Украины не говорят ничего, – по-видимому, мыслят – унитарной; поход против Петлюры, как раба Ватикана (?), поход против поляков, как реакционеров». Встреча с Главкомом, в присутствии Кривошеина, Струве, Шатилова и также приехавшего из Парижа в Крым Маклакова, состоялась 12 сентября. На ней Маркотуном были представлены сведения о тесном сотрудничестве с главой Западноукраинской Народной Республики Петрушевичем и о поддержке проводимой Врангелем земельной реформы. Необходимо отметить, что именно Галицкое украинское правительство, в отличие от правительства УНР, было заинтересовано в расширении сотрудничества с Правительством Юга России на условиях «единения с Россией» и «местной автономии» Украины. По точному замечанию Врангеля, «Украинский Комитет… являлся дружественной нам организацией, имевшей некоторые связи как на Западе, главным образом во Франции (очевидно, имелись в виду масонские контакты. – В.Ц.), так и на Украине, и к тому же могущей быть использованной как противовес украинцам-самостийникам». Основой сближения считалось все то же Соглашение с атаманами. «Выразив принципиальное согласие с предложенными делегацией пожеланиями, – отмечал Врангель, – я заявил, что в основу своей политики ставлю объединение всех русских сил, борющихся с большевиками, и готов поддержать развитие национальных образований на тех же основаниях, которые положены в основу моего соглашения с казачеством». Но официальных документов не было принято.

Заинтересованность в сближении с казачеством проявилась в контактах членов Украинского Национального Комитета с представителями казачьих правительств. По свидетельству Г. Раковского, члены Комитета «вели оживленные переговоры с официальными представителями казачьих правительств и достигли с ними полного соглашения в основных вопросах федеративного строительства». 18 сентября 1920 г. состоялось торжественное собрание, устроенное казачьими атаманами в честь членов Комитета. «Донской Атаман от имени казаков приветствовал Украинский Комитет, являющийся выразителем идеи объединения во имя общей матери – России, за которую провозгласил «ура». Отвечавший ему Маркотун подчеркивал гибельность самостийных течений, питаемых иноземцами, стремящимися к расчленению России».

Объединенное собрание украинских организаций на территории Крыма было наиболее лояльной к Правительству Юга России организацией, твердо отстаивавшей принципы «создания независимой украинской государственности, федеративно входящей в состав Единой России». На основе Объединенного собрания был создан украинский национально-политический блок во главе с Левченко, претендовавший на роль главного выразителя интересов Украины перед врангелевским правительством. Товарищем председателя был избран заслуженный ветеран Российской Армии генерал-лейтенант Д. Н. Безрадецкий. 1 октября предполагалось проведение в Севастополе 1-го съезда блока, на котором присутствовали бы делегаты от Таврической губернии, а также руководство действующего в Таврии Крестьянского Союза России. Однако достаточного числа членов созвать не удалось, и было проведено «частное собрание». Тем не менее его работа прошла довольно активно. Присутствовавшие отклонили предложение об объединении с парижским Комитетом Маркотуна и отстаивали идеи «независимой» общественной организации. Безрадецкий заявил о намерении Врангеля издать специальную «Декларацию по украинским делам», а вопросы «государственного устройства Украины» обсудить на специальной комиссии, которую планировалось создать при Правительстве Юга России.

Съезд утвердил также краткую программу блока, главной целью которого объявлялось «воссоздание Украины, как совершенно свободного в своей внутренней жизни государства, входящего как часть в федеративное устройство России». Ближайшими задачами блока признавались «объединение всех здоровых государственных элементов Украины, выработка в широких слоях украинского народа правильного понимания задач государственного строительства, проявление максимума общественной энергии и самостоятельности для удовлетворения национально-культурных народных потребностей, всемерное способствование скорому разрешению аграрного вопроса на Украине по принципу «земля – трудящимся». Предусматривались также «защита интересов рабочих» в рабочем законодательстве, «широкое местное самоуправление на демократических началах» и «всемерная поддержка государственной власти в проведении начал государственного правопорядка». «Средствами достижения» поставленных целей блок считал не только широкую просветительскую, агитационную работу, но и участие в работе органов местного управления и самоуправления, «представление государственной власти кандидатских списков на ответственные посты на территории Украины». Организационная структура блока строилась на основании жесткой вертикали и состояла из Центрального Комитета, губернских, уездных, сельских и даже заграничных отделов. При этом каждый отдел становился правомочным лишь после его признания вышестоящей структурой. 20 человек – учредителей блока – составляли его ЦК, пополнявшийся также двумя представителями от каждого из губернских и по одному от каждого из «менее значительных» отделений. Высшим учредительным органом признавался Всеукраинский съезд блока, созыв которого был в компетенции ЦК. Съезд постановил также «стремиться к образованию Украинской Национальной армии, с непременным подчинением ее Верховному Водительству Главнокомандующего Русской армией».

Что касается контактов с представителями УНР, то и их Правительство Юга России не исключало. В конце июля Петлюра принял приехавшую из Крыма делегацию во главе с офицером Особой части штаба Русской армии полковником Я. Д. Ногой, а 12 августа в Ялту прибыла делегация в составе командира 2-й Запорожской бригады армии Украинской Республики полковника И. Д. Литвиненко и члена Центральной Рады, украинского социал-демократа Л. Е. Чикаленко. 29 августа в Симферополе состоялось заседание местной украинской громады, на котором делегаты от Петлюры получили заверение в готовности Главного Командования признать Украину на основе ее федеративных прав в составе единой России. Базовым документом для соглашения должен был стать договор с казачьими атаманами. И если в самом начале переговоров речь шла о вопросах только военного взаимодействия в условиях советско-польской войны, то уже в сентябре – октябре 1920 г. стали обсуждаться и вопросы политического сотрудничества. Формальное признание «суверенитета Украины» состоялось незадолго до эвакуации Русской армии из Крыма. 12 октября 1920 г. приказом № 186 по Гражданскому управлению при Главкоме была введена должность Начальника Гражданской части (советника) по делам Украины, которую занял авторитетный крымский общественный деятель И. Н. Леонтович, а на должность дежурного генерала по делам Украины был назначен генерал Присовский. Тем самым подтверждался процесс формирования новых представительных и управленческих структур, подконтрольных Правительству Юга России, расширявшему круг своих «союзников» по антибольшевистскому сопротивлению – от казачьих атаманов до повстанческих командиров.

Надежды на возможность создания единого антибольшевистского фронта на Украине влияли на характер боевых операций Русской Армии в сентябре – октябре 1920 г. При этом и «казачье направление» отнюдь не исключалось. В сентябре в наступление на Донбасс перешел Донской корпус. Казачьим полкам удалось занять Бердянск, Мариуполь, Юзовку, однако дальнейшее продвижение войск замедлилось из-за отсутствия подкреплений. Большая часть сил Русской армии была сосредоточена для проведения Заднепровской операции – наступления на Правобережную Украину. Многие военные рассматривали ее цель как попытку установления прямого контакта с Польшей и Украинской Народной Республикой.

Нужно учитывать также, что украинское правительство еще 21 апреля 1920 г. заключило в Варшаве официальное Соглашение с Пилсудским (подписано уполномоченным А. Левицким). Состоящее из политической и военной конвенций, Соглашение предусматривало официальное признание Польшей Директории в качестве «Верховного правительства независимой Украины». Была установлена новая граница между Польшей и Украиной, при которой в состав Польской Республики переходили земли Восточной Галиции, Западной Волыни и части Полесья (территория бывшей Западноукраинской республики). Собственность польских землевладельцев гарантировалась от проводимой правительством С. Петлюры земельной реформы. Военная конвенция переводила Вооруженные силы Украины в подчинение польскому командованию, обеспечивавшему вооружение и снаряжение украинских дивизий. Взамен Директория принимала обязательство продовольственного снабжения польских войск на время их пребывания на территории Украины. Данное Соглашение действовало во время всей советско-польской войны.

15 сентября 1920 г. Врангель отправил в Париж вместе со Струве генерал-лейтенанта Я. Д. Юзефовича, которому поручалось формирование на территории Польши частей Русской армии из числа военнопленных красноармейцев. В официальном письме французскому правительству Врангель сообщал о планах дальнейшей борьбы: «Ныне Русская армия подготовляется к переходу в наступление, причем только согласованные операции ее с другими противобольшевистскими силами обещают достижение наибольшего успеха. Последнее же возможно только при условии объединения действий. Объединение украинских войск с Польской армией уже осуществлено. Наше военное соглашение с украинской армией уже намечается». Создание «общего фронта» предполагалось под контролем французского командования. В этом случае «Русская армия начала бы операцию на правом берегу Днепра», в результате чего «было бы желательно соединение с украинскими войсками. Повсеместные восстания на Правобережной Украине, ближайшие к нам очаги которых руководятся нашими офицерами и снабжаются нашим оружием, в значительной степени облегчают нашу задачу… Выполнение намеченных заданий лишило бы большевиков хлебных районов, закрыло бы выход в Черное море и создало бы необычайно выгодное положение для дальнейших действий, причем Польская армия могла бы ограничиться активной обороной на Днепре и Припяти, а Русская и Украинская продолжали бы дальнейшие операции. Овладение каменноугольным районом и захват Кубани должны быть следующими задачами Русской армии, так как лишение Советской России этих источников топлива и хлеба означало бы для нее конец борьбы».

И хотя наступление все-таки «запоздало», поскольку 29 сентября 1920 г. в Риге был подписан прелиминарный договор между РСФСР, Украинской ССР и Польшей и военные действия прекращались, надежды на военное сотрудничество сохранялись. Руководство УНР также понимало, что после прекращения советско-польской войны и официального участия представителей УССР в переговорах с Польшей Украинская Народная Республика фактически теряет свой суверенный статус. Правда, контакты Врангеля с членами Украинского Комитета Маркотуна (ориентировавшегося на сотрудничество с «галицкими» политиками) вызывали протесты у представителей Украинской Народной Республики и 21 сентября Савинковым было направлено в Крым сообщение о заявленном Пилсудскому протесте со стороны представителей Петлюры. По их мнению, приезд в Севастополь Маркотуна и Могилянского, а также членов Экономического Совещания (Гурко, Коковцева, Вышнеградского) выглядит как «отклонение… в сторону Деникина в национальном вопросе и указание на определенно монархическое направление вашего (Врангеля. – В.Ц.) правительства».

Несмотря на это, Совет министров УНР одобрил «подписание военной конвенции с генералом Врангелем с политическими гарантиями…, при условии признания правительством Врангеля независимости Украинской Народной Республики и ее нынешнего правительства». 20 октября украинский представитель в Бухаресте Мациевич посетил российского посла С. А. Поклевского-Козелла и передал ему официальное заключение, гласившее: «Украинское правительство признает необходимым заключить с Правительством Юга России одновременно с военной конвенцией и политическое соглашение. Последнее должно состоять из следующих пунктов: 1) признание правительства Петлюры правительством Украины и 2) признание прав Украины на самоопределение, т. е. обещание признать решение будущего Украинского Учредительного Собрания относительно судьбы Украины. Вопросы о границах Украины, об экономических отношениях между Россией и Украиной и о времени созыва Украинского Учредительного Собрания могут быть оставлены для будущих переговоров». По существу, предложение о военно-политическом соглашении повторяло основные положения украинского-польского договора, опираясь на который Петлюра и Пилсудский координировали свои действия во время советско-польской войны. В ответ на это условие Правитель Юга России передал через генерала Махрова начальнику украинской военной миссии в Варшаве, генеральному значковому (генерал-майору) В. П. Зелинскому, что он готов признать независимость УНР и правительства с атаманом Петлюрой во главе впредь до созыва Украинского Учредительного Собрания. Правда, подобные слова, сделанные в секретной переписке, правильнее было бы считать лишь «намерением к признанию», а не формальным актом. Тем не менее политический курс, направленный на признание украинского суверенитета, продолжался. 26 октября 1920 г. приказом по Гражданскому управлению № 194 Врангель упразднял все ограничения, вводившиеся в 1919 г., в отношении украинского языка. Был признан его «государственный статус» «наравне с Российским» и разрешалось преподавание его не только в частных, но и в «правительственных учебных заведениях». Очевидно, что в случае дальнейшего пребывания Русской армии в Таврии сближение с Украиной привело бы к заключению двустороннего (или трехстороннего, учитывая Западную Украину) полноправного Соглашения, аналогичного подписанному 22 июля. Подтверждением подобных намерений может служить телеграмма Врангеля Струве, с последующей передачей копий в Варшаву и Бухарест, о том, что «создавшаяся грозная обстановка повелительно требует немедленного согласования действий всех вооруженных сил, борющихся против большевиков. Поэтому в первую очередь необходимо заключение между русской и украинской армиями военной конвенции, в частности – обеспечить украинским силам нашу поддержку. Что же касается соглашения политического, то Главнокомандующий выражает готовность идти навстречу всем антибольшевистским силам, стоящим на почве федерации с Россией, с обеспечением Украине полнейшей (!) независимости во внутреннем ее устройстве (фраза из Соглашения с казачьими атаманами. – В.Ц.) и управлении. Единственным условием является только признание власти Главнокомандующего над всеми вооруженными силами и обеспечение общегосударственных интересов». Особо отмечалось, что «подобное политическое соглашение могло бы быть ныне же заключено от имени Русской армии с командованием Украинской армии, исходя приблизительно из основных начал, на которых построено соглашение с казачьими образованиями 22 августа – 4 сентября. Впредь до определения границ Украины размежевание могло бы быть произведено на основании стратегических соображений».

Не ограничиваясь контактами с ближайшими к Таврии антибольшевистскими «государственными образованиями», Правитель Юга России попытался установить контакты с генералом К. Г. Маннергеймом, который в 1920 г., после поражения на президентских выборах летом 1919 г., фактически находился «не у дел». Тем не менее Врангель через Главноуполномоченного Главнокомандующего ВСЮР по военным и морским делам в Париже генерала Миллера отправил бывшему регенту Финляндии 21 сентября телеграмму. В ней сообщалось, что «в целях объединения и координирования действий всех борющихся против большевиков армий я сделал французскому правительству и командованию предложение о совместном плане действий с поляками. Не сомневаюсь, что благодаря Вашему содействию Финляндия также присоединится к общим действиям с целью нанесения большевизму окончательного удара». Таким образом, признание независимости Финляндии для Врангеля, в отличие от многих деятелей Белого движения 1918–1919 гг., стало свершившимся фактом, хотя отношения с ней не получили никакого правового оформления.

Осенью 1920 г. предпринимались также попытки заключения Соглашения с представителями Горского правительства, авторитетными лидерами горских народов. Согласно донесению в штаб Русской армии (24 сентября 1920 г.), предполагалось привлечение к руководству антибольшевистским повстанческим движением на Северном Кавказе внука имама Шамиля, Саид-бека. В сентябре состоялась его встреча с эмиссарами Врангеля, во время которой Саид-бек заявил, что им ведутся «переговоры с представителями Дагестана и Нагорной Чечни» на предмет организации восстаний. При этом оговаривалась трудность получения информации из Крыма, а главное – отсутствие официальных заявлений со стороны Правительства Юга России о гарантиях признания горской федерации. 26 сентября в крымских газетах было опубликовано обращение Врангеля «Горцы Северного Кавказа», которое, по существу, можно считать официальным признанием федеративного статуса государственных образований горских народов, подобным, опять-таки, Соглашению от 22 июля. В воззвании говорилось: «Не для завоевания идет Русская армия, а для освобождения родной земли, для предоставления каждому народу возможности свободно устроить свою жизнь, согласно своих обычаев, веры и желаний и восстановления порядка. Я заключил братский союз с казачеством Дона, Кубани, Терека и Астрахани и союзом этим подтвердил вольности казачьи и полную независимость внутреннего устройства казачьих областей. Призываю теперь к этому и Вас, горцы. Призываю все народности Кавказа к соглашению на основах подтверждения вольностей горских и на началах, обеспечивающих каждой народности право самостоятельно устраивать свою внутреннюю жизнь и самим согласовать свои интересы с интересами соседей, имея целью общее благо и пользу. А в Народном Собрании всей освобожденной земли Русской также свободно раздастся голос горца, как и казака, крестьянина и горожанина, и их устами скажут все народности, какой быть новой России… Принимайте Ваше решение, но помните, что только в единении наша сила и спасение нашей Родины». Однако, как и в случае с Украиной, реальных соглашений с горскими политическими структурами Врангелю заключить не удалось.

Еще одним свидетельством утверждения верховенства генерала Врангеля «в общероссийском масштабе» было официальное признание его со стороны атамана Забайкальского Казачьего Войска генерал-лейтенанта Г. М. Семенова 20 сентября 1920 г.: «Оценив настроение казаков, инородцев и крестьян, населяющих Российскую Восточную окраину, я пришел к неуклонному решению во имя блага Родины не только признать Вас как Главу Правительства Юга России, но и подчиниться Вам на основаниях преемственности законной власти». Этот акт недостаточно освещен в историографии, между тем он означал переход в подчинение Правителю Юга России Главнокомандующего всеми Вооруженными силами Российской Восточной Окраины (полномочия, утвержденные Колчаком одновременно с передачей власти Верховного Правителя Деникину в январе 1920 г.), что, в свою очередь, имело немаловажное значение в стремлении к достижению общероссийского единства. Генерал Семенов отмечал это в телеграмме Врангелю (датирована 22 сентября): «20 октября официально объявил о моем подчинении Вашему Правительству как Всероссийскому, оставаясь во главе Краевого Правительства Востока России, Главнокомандующим армией и Атаманом, избранным казачеством и местным населением, испрашиваю политических инструкций». Ответом на телеграмму Семенова стал приказ Правителя Юга России и Главнокомандующего Русской Армией № 0010843 от 9 октября 1920 г. В нем приводился также текст сообщения, полученного от Семенова (в развитие телеграммы от 22 сентября), где он выделял свой статус не как Главы Российской Восточной окраины, но и «Выборного Походного Атамана казачьих войск: Забайкальского, Амурского, Уссурийского и перешедших на ту же территорию – во главе с их Войсковыми Правительствами – Енисейского, Сибирского, Оренбургского и Башкирского». «Отрезвление сельского населения, – информировал далее Семенов Врангеля, – вкусившего прелести большевизма, уже началось: прибывают добровольцы казаки, инородцы и крестьяне. Части моей Армии находятся в Забайкалье, Уссурийском крае и Северной Монголии (Азиатская дивизия Унгерна. – В.Ц.). От имени своего и подчиненных мне войск и населения приветствую Вас в Великом подвиге служения Родине. Главнокомандующий и Походный Атаман генерал-лейтенант Семенов».

Семенов, таким образом, стремился подчеркнуть свой легитимный статус не только как «законного представителя» высшей военной власти на Востоке России, но и представителя всех восточных казачьих войск. Однако Семенов не мог уже декларировать своей власти как Правителя Российской Восточной Окраины, поскольку после добровольного отказа от своих диктаторских полномочий (24 августа 1920 г.) полнота гражданской власти была им передана Краевому Народному Собранию в Чите (подробнее см. раздел о белом Забайкалье в 1920 г.). Это имело принципиальное значение, так как позволяло Врангелю делать вывод о признании своей власти (хотя бы и через посредство Семенова) восточными казачьими войсками, что, несомненно, усиливало его позиции как лидера антибольшевистской России и придавало новый смысл Соглашению от 22 июля. Приказ от 9 октября заканчивался многозначительным утверждением Врангеля: «Отныне все казачество с нами. Польша заключила перемирие с врагами России, но новый союзник протягивает нам руку. Этот союзник – Русский Народ».

В прессе стали публиковаться статьи, посвященные «Атаману Забайкалья», подчеркивалось сходство проводимой им политики с политикой Правительства Юга России. Так, в газете «Крестьянский путь» были опубликованы сведения, доставленные в Крым официальным представителем генерала Семенова полковником А. Е. Котомкиным (прибыл в Феодосию 29 октября 1920 г.). Нужно отметить, что он был фактически первым официальным представителем от атамана, доставившим информацию о структуре читинского правительства, работе Крестьянского Союза в Сибири, статусе представительного Краевого Народного Собрания и о том, что «атамана Семенова поддерживают все круги населения как русского, так и иногороднего» (прибывший в Севастополь в мае 1920 г. генерал-майор С. Н. Войцеховский лишь подтвердил информацию о трагической гибели адмирала Колчака, о передаче им властных полномочий на Востоке России атаману Семенову, а также о концентрации частей Восточного фронта в Забайкалье).

Сближение белого Юга и Востока России поддерживалось не только в Забайкалье. В октябре в таврической прессе была опубликована приветственная телеграмма Врангелю «от Комитета противобольшевистских организаций, действующих на Дальнем Востоке», подписанная активным деятелем Восточного отдела кадетской партии, редактором харбинской газеты «Русский Голос» С. В. Востротиным. В ней говорилось, что после «признания Вас нашей верной союзницей Францией главою Русского Национального Правительства…, Комитет полагает, что Вами принято на себя общее и повсеместное руководство всеми силами, борющимися против большевиков, и в этой уверенности надеется, что Вы не откажете принять на себя также и общее руководство организациями, возникшими в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги и не признавшими большевиков и продолжающими сражаться с ними».

Прекращение военных действий на советско-польском фронте, поражения десантов на Дону и Кубани, неудача Заднепровской операции не позволили Правителю Юга России осуществить широко задуманный план создания антибольшевистского фронта на основе максимально возможного признания автономных, суверенных прав государственных образований, возникших на территории бывшей Империи. С октября 1920 г. наметились новые тенденции политического курса, при котором поддержка со стороны иностранных государств еще сохраняла свое значение, но уже не определялась как фактор единственно возможный для защиты «крепости Крым», снова ставшей «осажденной» в результате военных поражений осени 1920 г.