Глава 5

Первый опыт государственного строительства Белого движения. Возникновение и значение региональных антибольшевистских центров.

Роль казачества в этом процессе

Как было показано в предыдущем разделе, ни отдельные управленческие структуры, органы власти (Ставка, Сенат, аппарат российских посольств и дипломатических представительств), ни структуры представительной власти (земско-городское самоуправление и создаваемые при них Комитеты общественной безопасности) не оказались сколько-нибудь устойчивыми центрами антибольшевистского сопротивления. Для этого требовался не только «статус», но реальная экономическая и политическая база, территория, ресурсы, в том числе и в первую очередь – военные, опираясь на которые можно было бы начать и вести «борьбу с большевизмом». Такой базой применительно к концу 1917 г. оказались казачьи области, не признавшие советской власти, но и не заявлявшие о своем отделении от России. На Юге политической опорой для Белого движения объективно становились Донское, Кубанское и Терское казачьи войска, восстановившие в 1917 г. свое самоуправление. Еще 14 марта 1917 г. военный министр А. И. Гучков издал приказ № 134, предусматривавший реформирование системы гражданского управления казачества: «… законоположения, действовавшие в отношении гражданского управления казачьего населения, заключают в себе разного рода ограничения гражданских прав этого населения, причем правоограничения эти не только не имеют оправдания в сложившихся бытовых условиях, но и находятся в прямом противоречии с историческим прошлым казачества…». Приказом предусматривались «скорейшая отмена всех правоограничений казаков, не оправдывающихся особыми условиями их военной службы», и «реорганизация местного управления казачьими войсками на началах самого широкого самоуправления, как вполне отвечающего историческому прошлому казачьих войск». Правовая легитимность гарантировалась выборностью возрождаемых структур законодательной (Войсковые Круги, Краевая Рада) и исполнительной (Войсковые правительства) властей, а также войсковых атаманов.

В качестве основы этого реформирования предлагалось использовать, в частности, съезды «выборных от станиц» по примеру Уральского казачьего войска. Причины, по которым был использован опыт именно уральского казачества, заключались в наличии в этом войске отличного от других российских регионов порядка проведения выборов в Государственную Думу. Согласно гл. 6. «Положения о выборах в Государственную Думу», депутат от войска выбирается «избирательным собранием выборщиков от всех станиц войска. Выборщики эти избираются станичными сходами из числа членов станичных обществ войскового сословия по два от каждой станицы» (гл. 6, ст. 366). Главной основой создаваемой в казачьих областях системы управления, таким образом, становился принцип избрания, а не назначения. Съезды «выборных от станиц» обязаны были проводить предварительное обсуждение не только устройства центральной власти, но и местного казачьего самоуправления – «казачьих общин». Подобный «низовой демократизм» стал преобладающей чертой управленческих моделей российского казачества, проявившейся позднее, в условиях гражданской войны.

Одновременно с этим в военном министерстве началась работа над проектом примерного образца войскового самоуправления. К концу августа данный проект был разработан. Он предусматривал ограничение компетенции войсковых атаманов исключительно вопросами «чисто хозяйственными», тогда как «военные и войсковые» вопросы передавались в распоряжение военного округа. Предполагалось введение контроля над атаманами со стороны комиссаров Временного правительства. Тем самым летом 1917 г. в отношении казачьих войск начала проводиться политика их «включения» в состав федеративного Российского государства (1).

Помимо воссоздания управленческих структур, немалое значение имело также создание, в условиях массового «союзного» строительства, Союза Казачьих войск России. Эта организация изначально самоопределилась в качестве единой для всех казачьих войск России. Во время первого общеказачьего съезда (23–29 марта 1917 г.) делегаты от шести казачьих войск (донского, кубанского, терского, астраханского, оренбургского и уральского) поддержали приказ Гучкова о восстановлении казачьего самоуправления («все вопросы, касающиеся самоуправления Войск, должны разрешаться каждым Войском самостоятельно на местах»), заявили о «доведении страны до Учредительного Собрания» и о важности «указания ему… нужд и прав казачества». Для подготовки учредительного съезда был создан Временный Совет Союза Казачьих Войск, по принципу представительства от каждого из казачьих войск, соответственно с численностью войскового населения: 6 делегатов от Дона, 5 – от Кубани, 4 – от Терека и Оренбурга. Уральское, Сибирское и Забайкальское выдвигали по три делегата, а Семиреченское, Астраханское, Амурское и Уссурийское – по два. Нужно было сочетать интересы фронта и тыла. При выборах делегатов следовало, чтобы в него вошло «не менее одного от фронта». Сверх избранных от Войск 36 делегатов в Совет входили, в качестве «непременных членов», казаки – члены IV Государственной Думы, а также все члены оргбюро по созыву съезда. Новообразованное «иркутско-енисейское войско» приобрело статус, равный с остальными (в состав Совета был введен один делегат).

На съезде было утверждено несколько резолюций, наиболее важными из которых считались: «по земельному вопросу» (в которой все земли в пределах Войск признавались суверенной войсковой собственностью), по вопросу о военной службе (предлагалось перевести на государственное финансирование снаряжение и вооружение казаков). В резолюции «Об отношении к Совету р. и с. депутатов» признавалось, что он «должен содействовать Временному правительству в его работе по водворению и укреплению свободы в Российском Государстве».

Временный Совет, включавший в свой состав десять комиссий (в том числе военную, юридическую, финансово-экономическую, земельную, по подготовке казачьего населения к Всероссийскому Учредительному Собранию, по самоуправлению), разработал «Программу Союза». Было решено созвать Учредительный съезд Союза в мае 1917 г. Делегаты отправлялись на него все по тому же принципу представительства: от каждого из казачьих войск в зависимости от численности. Программа провозглашала в качестве основной цели «объединение Казачьих войск для выяснения их общих интересов и проведения необходимых реформ». Признавалось важным «укрепление нового государственного строя на началах декларации Временного правительства», «разработка норм и оснований, на которых должна быть построена будущая государственная и общественная жизнь казачьих войск», а также «подготовка казачества к Всероссийскому Учредительному Собранию» и «разработка неотложных реформ, касающихся казачьих войск до созыва Учредительного Собрания». Власть стремилась к сотрудничеству с Союзом, введя его представителей во все действовавшие при Временном правительстве совещательные комиссии, предоставляя возможность делегирования членов и в Московское Государственное Совещание и, позднее, в Совет Республики. Три представителя Союза официально работали в Ставке Главковерха. При непосредственном участии Союза правительством были приняты решения об упразднении должности походного атамана (в 1919 г. она будет восстановлена в белой Сибири), об увеличении вознаграждения за потерянное на войне имущество, о назначении на должности в казачьих структурах, исходя из принадлежности к соответствующему сословию. Финансирование постоянно действующих структур Союза происходило за счет специальных отчислений от каждого казачьего войска, в зависимости от численности населения и размеров территории (2).

На съезде 7—13 июня 1917 г. был окончательно сформирован Союз казачьих войск, во главе которого стал будущий оренбургский атаман, войсковой старшина А. И. Дутов. Если на первом съезде из представителей власти присутствовал только командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, то на втором съезде выступали Родзянко, Гучков, Керенский. Неоднократно выступали представители казачьих частей с фронта, зачитывались резолюции. Общим мотивом выступлений были призывы к власти незамедлительно «положить конец анархии», «создать единую, крепкую власть», «призвать всех к защите свободы». Совет Союза обратился к Керенскому с просьбой о переносе выборов в Учредительное Собрание на январь 1918 г., объективно объясняя это невозможностью проведения «правильных» выборов на фронте во время войны, а также «расстройством транспорта и почтово-телеграфных сношений, брожением на местах». Во время «июльских событий» в Петрограде Совет Союза во взаимодействии с командующим Петроградским военным округом генерал-майором П. А. Половцовым руководил действиями верных Временному правительству казачьих полков (3).

6 августа Союз казачьих войск заявил категорический протест против возможной отставки Корнилова и о «полном подчинении и всемерной поддержке герою, вождю армии генералу Корнилову и герою революции Керенскому». Одновременно с готовностью решительными мерами спасать Родину, честь армии и свободу народа» Союз отмечал, что он «совершенно отрицает право Совета р. и с. д. вмешиваться в дело реорганизации армии генералом Корниловым и командования ею». На Государственном Совещании Союз представляли 10 делегатов, решительно выступавшие против «развала фронта» (4). Во время т. н. «мятежа Ставки» Союз формально не заявил о своей поддержке действий Корнилова. Очевидно, этот фактор, а также стремление Керенского сохранить лояльность казачества по отношению к Временному правительству не привели к запрету его деятельности (в отличие от Союза офицеров), и после событий августа 1917 г. Союз оставался влиятельной политической силой, претендовавшей на представительство общеказачьих интересов.

В конце октября – начале ноября казачьи области заявили о своем отношении к советской власти. Принципиально важное для формирования Белого движения решение было принято 28 октября и опубликовано в т. н. «Донской декларации» 7 ноября 1917 г., когда донской атаман Каледин заявил, что ни он, ни Войсковое правительство «власть большевиков не признают Всероссийской властью». Донская область провозглашалась «независимой, впредь до образования общегосударственной, всенародно признанной власти». Эта «декларация» не предполагала «отделения», в отличие от ряда «государственных новообразований», заявивших о своем «стремлении к независимости» после прихода к власти большевиков (Финляндия, республики Прибалтики, республики Закавказья). Более того, Каледин говорил о готовности принять на Дону Временное правительство. Как отмечалось выше, именно это вызвало надежды Малого Совета на возможность продолжения своей работы на Дону. Кубанский атаман Филимонов не имел полномочий для единоличных деклараций об отношении к советской власти, и только в начале декабря 1917 г. Краевая Рада окончательно «стала на точку зрения непризнания советов» (5).

Атаман Дутов приказом по войску № 816 от 26 октября 1917 г. объявил о «преступности» захвата власти большевиками и готовности «в тесном братском союзе с правительствами других казачьих войск… оказать полную поддержку коалиционному Временному правительству (очевидно, имелся в виду отказ от принципа «однородно-социалистической» власти, декларируемого сторонниками свергнутого правительства А. Ф. Керенского. – В.Ц.)». Но из-за «прекращения сообщения и связи с Центральной Государственной властью» Войсковое правительство «временно, впредь до восстановления власти Временного правительства и телеграфной связи», приняло на себя власть в Войске.

До 8 февраля 1918 г. продолжала свою работу, не признавая советской власти, Войсковая управа Сибирского казачьего войска. 2-й Войсковой Круг Семиреченского казачьего войска 2 ноября 1917 г. постановил «не признавать советскую власть и принять Верховную власть в Семиреченской области на себя». Избранный войсковым атаманом 26 февраля 1918 г. генерал-лейтенант А. М. Ионов подтвердил это решение.

На Дальнем Востоке основные антисоветские центры были представлены амурским и уссурийским казачеством. 27 октября 1917 г. бывший член Государственной Думы, ставший атаманом Амурского казачьего войска, И.М. Гамов телеграфировал о полной поддержке Временного правительства и о готовности выступить на его защиту. Примечательно тесное взаимодействие земско-городского самоуправления и казачества. Полномочия Гамова подтвердил и Комитет общественной безопасности Амурской области, утвердивший его в должности председателя войскового правления, и Войсковой Круг. 11 декабря 1917 г. краевое земское бюро в Хабаровске приняло власть от комиссара Временного правительства А. Н. Русанова и выехало в Благовещенск. В январе 1918 г. 4-й Войсковой Круг подтвердил полномочия Войскового правительства на осуществление власти в Амурской области. Аналогичная позиция «доверия» Временному правительству и необходимости созыва Учредительного Собрания высказывалась Войсковым правлением и атаманом Уссурийского казачества, заявившего, что войско «в тесном единении со всеми казачьими войсками всемерно поддерживает все требования единственно законного Временного правительства». Войсковое правление и войсковой атаман осуществляли в Уссурийском казачьем войске полномочия исполнительной власти, однако после того, как атаманом стал генерал-майор И. П. Калмыков, многие решения (в частности, судебного порядка в отношении представителей советской власти) принимались им единолично, без согласования с войсковыми структурами. 18 ноября 1917 г., используя свой мандат комиссара Временного правительства по организации добровольческих частей на Дальнем Востоке, в Забайкалье, во главе формируемого Монголо-Бурятского полка, против советской власти выступил есаул Г. М. Семенов (6).

Таким образом, казачество, как считалось, могло обеспечить российскому Белому движению ожидаемую поддержку. На Дону формировались кадры будущей Добровольческой армии. Начинался «корниловский» период организации южно-русской белой власти. В уже упоминавшемся письме в Ставку генералу Дитерихсу генерал Алексеев признавал, что «юго-восточный угол России – район относительного спокойствия и сравнительного государственного порядка и устойчивости; здесь нет анархии, даже резко выраженной классовой борьбы, здесь естественные большие богатства, необходимые всей России; под покровом силы промышленно-экономической и порядка здесь именно надо создать сильную власть, сначала местного значения, а затем общегосударственного» (7).

Но скоро выяснилось, что для Войскового круга, несмотря на заявления донского атамана, «казачья политика» все-таки важнее решения общероссийских проблем. Круг не собирался «втягивать казачество в братоубийственную борьбу», и пополнение «Алексеевской организации» проходило почти нелегально. Единственной возможностью сохранить казачьи войска как потенциальный «оплот против большевизма» представлялось создание т. н. Юго-Восточного Союза, призванного объединить в границах федерации донское, кубанское, терское, астраханское казачество, а также горцев Северного Кавказа. В этом случае будущая белая армия могла легализоваться в составе вооруженных сил Союза. Территория Союза получала бы статус отдельного военного округа с общими штабными и организационными структурами. Такой проект дважды обсуждался генералом Алексеевым с представителями Союза во время его поездок в Екатеринодар, однако окончательного утверждения он не получил.

Образование Союза стало одним из звеньев в цепочке «областных суверенитетов». Еще 20 октября на конференции во Владикавказе был подписан договор об образовании Союза, хотя по отношению к Временному правительству не выражалось какой-либо оппозиции. В принятой 28 ноября 1917 г. в Екатеринодаре «Декларации объединенного правительства Юго-Восточного Союза казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей» отмечалось: «Гарантируя своим членам полную независимость их внутренней жизни, Союз обязуется содействовать им в подготовке их внутреннего устройства, как самостоятельных Штатов будущей Российской Демократической Федеративной Республики». На тех же позициях стояла Кубанская Краевая Рада, подтвердившая своей резолюцией от 20 декабря 1917 г., что «наиболее совершенной формой бытия Российского государства признается Российская Демократическая Федеративная Республика», как «единое государство» из «крепко спаянных между собою «федерирующихся областей», а Кубанский Край – один из «равноправных ее штатов» (8). Интересно, что подобная «апелляция» к опыту Северо-Американских Соединенных Штатов делалась тогда и сибирскими «областниками», что свидетельствует о популярности политической системы заокеанской державы в послефевральской России. Союз должен был объединить донское, кубанское, терское, астраханское казачьи войска. Предполагалось также вхождение в его состав Союза горцев Кавказа, яицкого и оренбургского казачества, «киргизского и калмыцкого народов» («вольных народов степей» – по определению учредительных документов).

Союзный договор 20 октября 1917 г., ставший своеобразной Конституцией Юго-Восточного Союза Казачьих Войск, Горцев Кавказа и Вольных Народов Степей, провозглашал свое действие до момента принятия Всероссийской Конституции Учредительным Собранием. Тем самым сохранялась идея «государственного единства», а будущая Россия представлялась «республикой», основанной на «федеративном устройстве». Определялось, что «каждый член Союза сохранял свою полную независимость в отношении своей внутренней жизни» и получал право «самостоятельно вступать в сношения и договоры, не противоречащие Конституции». Гарантировалось соблюдение всех гражданских, политических прав и свобод, провозглашенных после февраля 1917 г. Никаких ограничений местной власти в пользу союзной не было обозначено, что указывало на необходимость дальнейшего разграничения полномочий «центра» и «регионов», но уже после созыва Учредительного Собрания. «Союз» ставил своей целью «способствовать установлению наилучшего государственного строя, внешней безопасности и порядка в России». Высшая власть в «Союзе» принадлежала «народу в лице Законодательного Собрания», выборы в которое предполагалось провести в начале 1918 г. Временно «Союз» был возглавлен Объединенным правительством, составленным на основе представительства – по два министра от каждого члена «Союза», а четыре министра – от Союза горцев. В состав правительства входили многие будущие активные участники антибольшевистского движения: А. П. Епифанов и В. А. Харламов – от Донского Войска, В. К. Бардиж и И. Л. Макаренко – от Кубани, Г. А. Вертепов и атаман Н.А. Караулов – от терского казачества, А. М. Скворцов и князь (нойон) Д. Ц. Тундутов – от астраханского казачества. Г. Бамматов, Т. Чермоев представляли Дагестан, а П. Коцев и А. Намитоков – горцев Северного Кавказа. В ноябре 1917 г. о вхождении в «Союз» заявили представители земско-городского самоуправлений Черноморской и Ставропольской губерний. Формальным главой объединенного правительства стал член ЦК кадетской партии, председатель Донно-Кубанского комитета Всероссийского Земского союза – В. А. Харламов. Компетенция Объединенного правительства ограничивалась вопросами военными, финансовыми, путей сообщения, связи, а также торгово-промышленными и внешних сношений, при этом было установлено, что общие для всех участников Союза решения должны приниматься при условии подотчетности собственным краевым правительствам. Объединенное правительство приступило к работе в конце ноября 1917 г. в Екатеринодаре, однако за короткое время – до занятия области отрядами красной гвардии – было принято всего лишь решение о совместном контроле за работой проходящих по территории «Союза» железных дорог и об общей денежной эмиссии (9).

Несмотря на неосуществимость в конце 1917 г. – начале 1918 г., идея Юго-Восточного Союза оставалась популярной среди казачества и периодически становилась ведущей в политических проектах преобразований на белом Юге в 1918–1920 гг. По оценке главы Объединенного правительства, будущего главы Донского Войскового Круга В. А. Харламова, «в первые месяцы революции стихийно выражается стремление казаков к единению, и создается Союз Казачьих Войск, где выковывается общая казачья мысль, намечаются планы общеказачьего строительства в новых условиях жизни… Идея Юго-Восточного Союза не умерла с фактическим прекращением его существования в начале 1918 года. Каждая сессия Донского Войскового Круга выносила постановление о неотложной необходимости осуществления этой идеи. То же было на Кубани и на Тереке…».

В это же время возник подобный вариант создания автономного объединения Уральского, Оренбургского и Сибирского казачьих войск – т. н. Восточного Союза. К нему должны были присоединиться «вольные народы Башкурдистана и Казакстана», а также Туркестан. В перспективе намечалось объединение с Юго-Восточным Союзом.

Идеи федеративного устройства и широкого демократического представительства разделял также Всероссийский казачий съезд, утвердивший на пленарном заседании 13 ноября 1917 г. резолюцию, согласно которой «верховная власть должна быть сконструирована на принципе коалиции от здоровых организаций страны: а). Юго-Восточного Союза, б). Центральной Украинской Рады, г), представителей фронта, д). крестьянского союза, е). центрального исполкома эсеров и эсдеков первого состава, ж), кооперативов, з). представителей земств и городов и других подобных представительных организаций, имеющих общегосударственный характер». Созванное таким образом Совещание должно создать коалиционное правительство, которое, в свою очередь, «составит Совет Российской Республики и ответственное перед ним Министерство», которое будет работать до созыва Всероссийского Учредительного Собрания (10).

Что же касается отношений с «корниловским руководством», то только после того, как на границах Донской области стали собираться отряды красной гвардии и в самом Ростове власть едва не захватили местные большевики, Каледину пришлось согласиться с «легализацией» Белой гвардии. Правда, произошло это только после перехода большей части кадров Алексеевской организации из Новочеркасска в Ростов-на-Дону, который прежде формально не входил в территорию Войска. В Рождественские дни, 26 декабря 1917 г., было официально объявлено об образовании Добровольческой армии. В ее «Декларации», опубликованной 27 декабря (предполагаемое авторство принадлежало Б. В. Савинкову), заявлялось об общероссийских целях: «Дать возможность русским гражданам осуществить дело государственного строительства Свободной России, стать на страже гражданской свободы, в условиях которой хозяин земли Русской, ее народ, выявит через посредство Учредительного Собрания свою державную волю». Заявлялось и о том, что необходимо сделать в ближайшее время: «противостоять вооруженному нападению красных на юг и юго-восток России». Командующим Добровольческой армией, неофициальным распоряжением генерала Алексеева от 25 декабря, был назначен генерал Корнилов. Тем самым отмечалось первенствующее значение генерала Алексеева в иерархии Белого движения.

Первоначально официальный статус Добровольческой армии не выходил еще за рамки регионального характера. Ее кадры формально вошли в состав войск Ростовского округа под командованием генерал-майора А. М. Назарова. Затем окружное командование принял на себя генерал-лейтенант Я.Ф. фон Гилленшмидт и (с января 1918 г.) генерал-майор А. П. Богаевский.

Но уже тогда достаточно четко проявилась установка на то, что Добровольческая армия станет именно основой восстановления кадровой Российской армии. Не случайно среди первоначальных вариантов переименования «алексеевской организации» были такие: «Союз Возрождения армии», «Кадр для воссоздания армии». Ориентация прежде всего на военные традиции, на сохранение военной преемственности в значительной степени влияла в будущем на «политическое лицо» южнорусского Белого движения, политический курс, в котором «нужды фронта» получали приоритет перед «нуждами тыла».

В политическом плане нужно было учитывать сложившуюся в то время на Дону практику создания коалиционного правительства на основе «паритета казачьего и иногороднего населения». Входившие в состав армии монархисты никоим образом не обнаруживали своих политических идеалов. На встрече с представителями «общественности» Ростова-на-Дону 31 января 1918 г. генерал Алексеев заверял собравшихся в отсутствии «реакционных намерений». Результатом стало согласие правительства на легализацию Добровольческой армии в следующей форме: «… существующая в целях защиты Донской области от большевиков, объявивших войну Дону, и в целях борьбы за Учредительное Собрание Армия должна находиться под контролем Объединенного Правительства, и в случае установления наличности в этой Армии элементов контрреволюции таковые элементы должны быть удалены немедленно за пределы Области…». Разумеется, подобный «демократический статус» был лишь конъюнктурным прикрытием. Не случайно с точки зрения военно-юридических нормативов командование Добрармии провозглашало, что оно пользуется русскими воинскими уставами, изданными до 28 февраля 1917 г. (11).

Добровольческая армия изначально стремилась к фактической координации усилий различных антибольшевистских центров. В тактические планы генерала Алексеева входило становление именно Юго-Восточного центра, тогда как планы генерала Корнилова были более обширны. Для него более предпочтительным вариантом центра будущего всероссийского антибольшевистского сопротивления представлялись Сибирь и Туркестан. «В Сибирь я верю, Сибирь я знаю», – говорил генерал своим соратникам. Среди сибирских казаков имя Корнилова было очень популярно. Не менее перспективным представлялся пройденный «вдоль и поперек» Туркестан, где можно было бы рассчитывать на поддержку и текинцев Закаспия, и семиреченских казаков, и сослуживцев по Туркестанскому военному округу. В Ташкенте руководил антибольшевистским подпольем его родной брат – полковник Петр Корнилов. Знание Монголии и Китая гарантировало Белому движению прочный тыл (на что надеялись в 1920–1921 гг. атаман Семенов и барон Унгерн). Корнилов, отец которого был лично знаком со многими «областниками» еще с 60-х гг. XIX века, командировал в Сибирь своего бывшего сослуживца, генерала от инфантерии В.Е. Флуга, вручив ему текст «Конституции», письмо к Потанину и к представителям сибирского казачества и снабдив средствами из собственного, неподотчетного армейской казне, фонда. Флуг обязывался установить контакт с антибольшевистским подпольем и, по возможности, должен был содействовать организации правительства на основе ростовской программы. В случае развития Белого движения на Востоке вполне реальной представлялась перспектива создания объединенного фронта Юга России, Туркестана и Сибири. Но эти вполне реальные геополитические расчеты Корнилова, к сожалению, недооценили в 1918 г. ив последующие годы гражданской войны. Генерал Алексеев «сибирскому варианту» развития Белого движения не сочувствовал, поэтому командировке Флуга придавал «второстепенное» значение.

Показательно, что бывший начальник штаба Главковерха в августе 1917 г., первый начальник штаба Добровольческой армии генерал-лейтенант А. С. Лукомский отмечал, что Алексеев и Деникин «вели бы дело на Юге России, а Корнилов сумел бы лучше Колчака повести дело в Сибири». Действительно, шансов на успех у талантливого, решительного военачальника, «убежденного демократа», популярного среди казачества, сибирских земств и кооперативов, было немало. На Востоке России Корнилов мог восприниматься не только как «харизматический лидер», но и как военный стратег, неординарный политик.

Но помимо «сибирского варианта» сохранились свидетельства и других планов генерала. По воспоминаниям таврического губернского комиссара Временного правительства, будущего участника Ледяного похода Н. Н. Богданова, во время одного из совещаний генералитета и «общественных деятелей» «Корнилов долго отказывался взять на себя командование, указывая, что он тут (на Дону. – В.Ц.) не нужен, что он охотнее поедет на Кавказ и соберет остатки Дикой дивизии, говорил о фантастическом проекте поехать в Астрахань, собрав там отряд, двинуться вверх по Волге (прибывшие из Астрахани делегаты астраханского казачества убеждали Корнилова в целесообразности перехода через Ставропольскую губернию в низовья Волги, где его поддержали бы казаки и калмыки. – В.Ц.). Генерал Алексеев все время очень мягко его уговаривал… У Корнилова было много колебаний и впоследствии… Корнилов все время очень нервничал. Он то проявлял кипучую деятельность и входил во все детали, то бросал дело и относился безучастно…»

План «похода на Волгу», высказанный Корниловым, относился к числу проектов, реализация которых периодически предполагалась на протяжении всей истории южнорусского Белого движения. В январе 1918 г. генерал высказал уверенность в возможности «экспедиции на Царицын», по проекту, разработанному полковником А. В. Корвин-Круковским. Предполагалось отправить в город ударную офицерскую группу, участники которой, соединившись с местным подпольем, могли бы захватить Царицын и удерживать его до подхода основных сил белой армии. Однако от плана пришлось отказаться ввиду крайней малочисленности казачьих и добровольческих отрядов. Но «схема» «царицынской экспедиции» (выступление антисоветского подполья во взаимодействии с наступающими частями белых армий) часто использовалась позднее в 1918–1920 гг.

Однако положение Добровольческой армии, несмотря на обретение долгожданного легального статуса, оставалось сложным. В письме командующему Румынским фронтом генералу от инфантерии Д.Г. Щербачеву 21 января 1918 г. генерал Корнилов прямо заявлял, что «внутреннее состояние области… – не из легких. Большевистская пропаганда свила прочное гнездо в больших населенных пунктах и промышленных районах. Казачьи части, вернувшиеся с фронта, совершенно разложены и в достаточной мере восстановлены против Добровольческой армии. На Кубани положение примерно то же. Еще хуже обстоит дело на Тереке, где, помимо развития большевизма, положение в значительной мере осложняется борьбой казаков с горцами». Корнилов настаивал на отправке в Ростов и Новочеркасск добровольцев – офицеров и солдат, а также боеприпасов и денежных средств. Завершалось письмо оптимистично: «… после того, как Добровольческая армия окрепнет, что, вероятно, будет через 3–4 недели, представляется возможным распространить сферу ее влияния и вне пределов Дона…» (12).

Так общероссийские и региональные интересы были тесно взаимоувязаны на начальном этапе Белого движения, и это стало характерной чертой периода, предшествовавшего образованию Всероссийской власти на Государственном Совещании в Уфе осенью 1918 г.

* * *

1. Вестник Временного правительства. № 15 (61), 22 марта (4 апреля) 1917 г.; Положение о выборах в Государственную Думу. С разъяснениями Правительствующего Сената и Министерства внутренних дел. СПб., 1907, с. 21; На страже. Орган Военной Лиги. Петроград, № 2–3, 28 августа (10 сентября) 1917 г.

2. Русский инвалид. Петроград, № 81, 8 апреля 1917 г.; № 89, 17 апреля 1917 г.; Вестник Временного правительства. Петроград, № 33, 16 апреля 1917 г.; Вестник Союза Казачьих Войск. Петроград, № 1, 30 апреля 1917 г.; Греков А. Союз Казачьих Войск в Петрограде в 1917 году // Донская летопись. Вена, № 2, 1923, с. 241–242, 260–261.

3. Биржевые ведомости. Петроград, № 130, 8 июня 1917 г.; Русский инвалид, Петроград, № 143, 21 июня 1917 г.; Дело народа. Петроград, № 114, 30 июля 1917 г.; Половцов П. А. Дни затмения. Записки Главнокомандующего войсками Петроградского военного округа. Париж, б. г., с. 120–129.

4. На страже. Орган Военной Лиги. Петроград, № 1, 14 (27) августа 1917 г.

5. Денисов С. В. Белая Россия. Нью-Йорк, 1937, с. 19–20; 46–47.

6. Там же, с. 43–47, 51–52; ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 320. Лл. 24, 26–28; Акулинин И. Г. Оренбургское Казачье Войско в борьбе с большевиками. 1917–1920. Шанхай, 1937, с. 33–34; Тинский Г. Атаман Семенов, его жизнь и деятельность. Б.м., 1920, с. 6–7.

7. См. текст Конституции Юго-Восточного Союза Казачьих Войск, Горцев Кавказа и Вольных Народов Степей // Оренбургский казачий вестник, № 73, 8 ноября 1917 г.; Письмо Генерала от Инфантерии М.В. Алексеева к Генерал-Лейтенанту М.К. Дитерихсу // Белое дело. Летопись Белой борьбы, т. I. Берлин, 1926, с. 82; Харламов В. Юго-Восточный Союз в 1917 году // Донская летопись. Вена, № 2, 1923, с. 285–286; 289.

8. Тахо-Годи А. Революция и контрреволюция в Дагестане. Махачкала, 1927, с. 167; Скобцов Д.Е. Указ, соч., с. 53–54, 64.

9. Оренбургский казачий вестник. Оренбург, № 73, 8 ноября 1917 г. Харламов В. Указ, соч., с. 286.

10. Львов Ф. Учреждение Объединенного Совета Дона, Кубани и Терека (Историческая справка) // Донская летопись, № 1, 1923, с. 267–268; Харламов В. Указ, соч., с. 291–292; Акулинин И. Г. Указ, соч., с. 94–95; Лелевич Г. Указ, соч., с. 73.

11. Лукомский А. С. Воспоминания. Берлин, 1922, т. 1, с. 286; Материалы для истории Корниловского ударного полка. Составитель Левитов М.Н. // Париж, 1974, с. 107–108; Каклюгин К. Войсковой Атаман А. М. Каледин и его время // Донская летопись. Вена, 1923, № 2, с. 169–170; Зайцов А. 1918 год. Очерки по истории русской гражданской войны. Париж, 1934, с. 43–44.

12. ГА РФ. Ф. 6683. Оп. 1. Д. 15. Лл. 175–181; Ф. 5936. Оп. 1. Д. 69. Лл. 1–1 об.; Ф. 5881. Оп. 2. Д. 255. Лл. 98—100; Суворин А. Поход Корнилова. Ростов-на-Дону, с. 8; Флуг В.Е. Отчет о командировке из Добровольческой армии в Сибирь в 1918 году. // Архив русской революции. Берлин, 1923. Т. 9. С. 243–244.