Было это в самом начале 2042 года, то есть четырнадцать лет назад по предыдущему летосчислению. Я состоял тогда в должности корреспондента-кандидата одного из самых популярных на Земле и в освоенной части Вселенной еженедельника «Звезды зовут» и возвращался из своей первой самостоятельной командировки на линию «фронтира», то есть цепочки передовых баз и станций на планетах и астероидах, с которыми имелось более-менее регулярное сообщение.

Вначале я добрался до системы двенадцати сравнительно уже освоенных планет Ригеля, а оттуда можно было вылететь домой на грузо-пассажирском экспрессе, только его отправления нужно было ждать больше двух недель. Меня это не устраивало. Материал для двух-трех очерков я собрал, на мой взгляд, приличный, хотелось как можно скорее сдать его в печать, а кроме того, мне, по молодости лет, представлялось, что жизнь и психологию тружеников Дальнего Космоса нельзя убедительно отразить, не испытав самому всех ее прелестей и тягот. Почему и сумел устроиться в качестве единственного пассажира на разведчик галактического класса «Кондотьер», который шеф-пилот Маркин в одиночку перегонял в марсианские доки на ремонт и модернизацию.

Этот достаточно длительный и сложный рейс с тремя ускорениями и хронокорректировками сулил возможность не только ощутить себя космопроходцем давних времен, но вдобавок спокойно и творчески поработать – воспользовавшись случаем, вытянуть из известного звездоплавателя что-нибудь интересное и достойное публикации, и просто наконец на собственной шкуре прочувствовать, что это такое – не пассажирский комфортабельный перелет, а сопряженный с лишениями и риском поиск в неосвоенном пространстве.

Вначале все так примерно и выходило. Я писал, наслаждаясь тишиной и покоем в тесной, но отдельной каютке штурмана, со всей доступной мне тогда деликатностью выведывал у Маркина живописные детали его работы и личной жизни, что, собственно, было одно и то же, а вдобавок пытался овладеть хотя бы началами хронокосмогации.

Но тут дело намертво уперлось в интеллектуальный барьер. А я ведь должен был уже представлять, что существует довольно обширная область человеческих знаний, постичь которые мне не дано в принципе. Подвела самонадеянность. Кое-что, в популярном изложении, о принципах космических перелетов с помощью хроноквантовых двигателей я знал со студенческих времен и был уверен, что при должном усердии пойму и специальные труды, и практические наставления для судоводителей.

Феномен хронокосмогации относился к тем не слишком редким в человеческой истории случаям, когда открытия, революционно меняющие само направление и суть цивилизации, возникают как бы на пустом месте, с нуля, никак вроде бы не вытекая из предыдущего развития науки и техники.

Законы экспоненциального развития к ним неприменимы. Никакой Жюль Верн или Гайнц Таунсенд не предвидели и не предсказывали изобретения компьютера, аккумуляторов на сверхпроводниках, лазера или авиапушки со скорострельностью шесть тысяч выстрелов в секунду. То же и здесь. Двигатель изобрели практически одномоментно, а через пять лет первые оснащенные им корабли (вначале обыкновенные твердотопливные планетолеты, только с десятикратно усиленной обшивкой, поскольку вес теперь не имел значения) уже достигли звезд, удаленных от Земли на пятьдесят-семьдесят светолет. И параллельно уже строились крейсеры и транспорты, специально предназначенные для достижения границ Галактики, ибо с бесчисленных новооткрытых планет было что возить на Землю.

Но все, что я сумел понять из имевшихся в памяти корабельного компьютера справочников и монографий, так только несколько формул вроде преобразования Лоренца, а также попадавшихся примерно через две страницы на третью русских слов и выражений: «итак», «из чего с очевидностью следует», «нельзя не признать, что» и «можно утверждать…». Остальные сотни страниц занимали цифры и символы, сконструированные из всех известных на Земле алфавитов.

Проникшись сочувствием к моему упорству и бессильному отчаянию, пилот попытался как-то мне помочь, но популяризатор из него был никакой, и в памяти остались только пригодные для осмысленного кивания головой в компании специалистов сведения о том, что при включении хроноквантового двигателя в открытом космосе пространство и время как бы меняются местами – пространство приобретает свойства времени и наоборот. Так называемый световой барьер вследствие этого понятным образом исчезает, тела приобретают волновую природу, получают возможность проникать через материальные и энергетические барьеры. Как радиоволны сквозь стены. Полетное время становится равно нулю и даже вроде бы начинает течь вспять в каких-то теоретически определяемых случаях. Но только именно в пределах конкретного «полета». При специальном подборе компонентов массы корабля, разгонной и путевой скорости, индикаторной мощности двигателя и т. д. можно получать массу вариантов соотношения «пространство – время». То есть перемещаться на бесконечное расстояние за ноль времени (и наоборот тоже?), на ограниченное расстояние за заранее заданное время и много всяких других, недоступных здравомыслящему индивидууму деталей и тонкостей. Поэтому, кстати, перелет транспорта с грузом в миллион тонн на сотню парсеков длится меньше и стоит дешевле, чем трехместного разведчика – на пятьдесят.

– А лучше всего не забивай себе голову, парень, – сказал мне Валентин Петрович, – умеешь писать, ну и пиши себе. Я вот не умею.

С малокомфортным чувством собственной неполноценности, но и облегчения тоже я принял его совет к сведению и руководству. А трех недель полета в качестве волновой частицы хватило для того, чтобы понять, что романтика хороша только в тщательно отмеренных дозах. Мне стало невыносимо скучно. Лишенный подобной эмоции капитан, измученный моими глупо-настырными вопросами, под любыми предлогами скрывался от меня в ходовой рубке, куда таким, как я, вход был строго-настрого запрещен всеми существующими Уставами, Наставлениями и даже Временными инструкциями.

В конце концов я откровенным образом затосковал, причем депрессию углубляло отчетливое ощущение, что дальше будет еще хуже – времени до финиша оставалось гораздо больше, чем пока прошло от старта. И еще один интересный феномен я заметил: вечером, почитав на сон грядущий и выпив кофе, я засыпал более-менее удовлетворенный – слава богу, еще один день прошел, а утром просыпался в тоске – господи, опять начинается бесконечный день.

Потом и бессонница появилась. Часами валяясь на жесткой койке, я с грустью вспоминал свое пребывание в базовом лагере десантников, на 22-й планете системы Серых Звезд, где меня принимали так, как положено принимать гостя с Земли, всего месяц назад ходившего по московским бульварам и лично знакомого с Джоном Рокстоном и даже Мариной Малаховой. Я еще тогда для себя отметил, что человечество, практически случайно прорвавшись к звездам, вполне сохранило эмоции и психологические привычки предыдущей эпохи, и космопроходцы, особенно выпив по паре рюмок, ощущали себя совершенно адекватно и конквистадорами ХVI века, и русскими казаками, покоряющими Сибирь ХVII, и просто туристами ХХ века.

Не только доверчивые девушки-ксенобиологи, но и битые парни из Седьмого отряда неизвестно к чему готовых космодесантников слушали меня, раскрыв рты, а на прощание подарили панцирь рубиновой устрицы и первую модель лазерного штурмового карабина, с которыми сюда высаживались «первопоходники», отчаянные парни, не знавшие, что их ждет в чужих мирах.

Допускаю, что тогдашний мой организм не выдержал бы угнетающего воздействия «черной меланхолии», которая поначалу поражала процентов тридцать людей, опрометчиво выходивших не в привычный космос, а в какую-то вневременную субстанцию, если бы внезапно и резко все не изменилось.

В тишине моей каюты прогудел сигнал вызова, и голос Маркина из динамика спросил:

– Ты сейчас не слишком занят? Тогда зайди в рубку, есть новости.

И я вошел в святая святых, куда меня не пускали, очевидно, из принципа и где не было ничего особенно интересного. Два глубоких кресла, дугообразный пульт с десятком джойстиков и тремя изогнутыми экранами. Один – вне– и запространственного обзора, остальные – обычные выводы информационно-диагностических систем.

Стоило ли секретить от меня это тесное, ничем не замечательное помещение? Разве что в рассуждении моей потенциальной склонности к космическому пиратству.

Капитан обернулся и непривычно доверительно сказал:

– Интересно получается. Курс проложен гладко, я даже проекцию Южного Креста в трех парсеках обхожу, чтобы с наложением полей не морочиться, да и движки у нас, сам знаешь, при последнем издыхании. А тут на стыке подпространств прямо по курсу системка совершенно неуместная просматривается… Полюбуйся.

– Вам виднее… – деликатно ответил я, мельком взглянув на экран, где струились контуры взаимопроникающих многомерных торов и гиперсфер. Правда, цветовая гамма была изумительно красивая. – Насколько я понимаю, два варианта возможны. Или мы от курса сильно уклонились, или новую систему открыли, в известных координатах не зафиксированную. Второе, по-моему, лучше…

– Умный ты, Игорь, не зря я тебя учил. Тебе б каравеллой «Санта Мария» командовать, – непонятно к чему заметил капитан, сунул в рот реликтовую трубку, которую при мне никогда не закуривал, но постоянно носил в нагрудном кармане, и начал набирать команды на терминале бортового компьютера.

…Вторая, она же и последняя планета безымянного желтого карлика поразила не только меня, но и много чего повидавшего на своем веку Маркина. Человека, который действительно успел прожить, условно говоря, эпоху от сорокатонных колумбовских каравелл до турбоэлектроходов в двести пятьдесят тысяч регистровых тонн, не сходя с мостика.

Или, соответственно, от перкалевых бипланов до реактивных истребителей. А в нашем случае – от кое-как долетевших до Марса ракет на ЖРД до супергалактических звездолетов. В истории такие переломные эпохи встречаются не слишком часто, но все же… И имена людей, сумевших себя проявить на этих переломах, человечество хранит свято.

Когда наш «Кондотьер» вышел на геостационарную орбиту и включились системы универсального обзора, Валентин Петрович привстал в своем кресле и произнес нечто настолько энергично-архаическое, что я даже удивился. И показал мне рукой на цветную объемную картинку…

Внизу переливался и вспыхивал солнечными бликами ультрамариновый океан. Увенчанные белыми гребнями валы разбивались о круто падающие в воду скалы. Вправо, насколько доставал взгляд, тянулись покрытые непроходимыми лесами хребты. А левее и прямо по курсу до горизонта раскинулась перспектива пляжей всех оттенков золотого и оранжевого цветов. Такой роскошной панорамы не увидишь и на Земле, не говоря о прочих, до сего момента открытых планетах.

– Однако… – недоверчиво протянул Маркин, и я отчетливо понял, что имя в истории нам отныне надежно обеспечено. Открывателей ТАКИХ миров не забывают.

Все стандартные процедуры дистанционного исследования однозначно подтвердили абсолютную землеподобность и полную безвредность атмо-, био-, гидро– и литосферы сказочной планеты.

Пока капитан завершал предусмотреный инструкциями предпосадочный облет, я мучительно пытался уйти от назойливо лезущих в голову слащавых и заведомых банальностей, подбирая имя для свежеобретенного рая. И снимал, снимал пейзажи планеты на все свободные бортовые видеокамеры.

Осела взметенная посадочным выхлопом корабля коралловая пыль, последний раз пробежали по дисплеям колонки цифр, окончательно зафиксировав не просто безопасный, но совершенно курортный уровень всех мыслимых характеристик внешней среды, автоматика открыла выходной шлюз, и вскоре площадка лифта мягко коснулась грунта.

Мода на приличествующие случаю афоризмы и крылатые фразы давно прошла, и на почву планеты мы ступили молча.

Да и какие слова могли передать настроение людей, годами, как Маркин, или месяцы, как я, не видевших синего неба, не вдыхавших пахнущий магнолиями, орхидеями, выброшенными на берег водорослями, морской солью, йодом, горячим песком и бог знает чем еще воздуха, не слышавших отдаленного гула прибоя у нефритовых скал и шелеста умирающей у самых ног волны… И вдруг сразу все это получивших.

Мы шли возле самой воды, там, где мокрый песок глаже и тверже городского тротуара. Маркин – налегке, а я, вспомнив какой-то пункт старой, но неотмененной инструкции, а скорее всего из той же превратно понятой романтики, нес на ремне карабин.

– Охота тебе шею тереть, – пожал плечами капитан, когда мы выходили из корабля. – Сколько летаю, ни разу не слышал, чтобы даже десантникам такая штука реально пригодилась. И планет с агрессивной фауной никто не обнаружил, а если даже таковая найдется, вряд ли одним стволом от нее отобьешься…

– Ничего, Валентин Петрович, не помешает. В крайнем случае, просто так постреляем, потренируемся. Для чего-то же их вообще делают, эти смертоубийственные устройства…

– Вольному воля, – не стал больше спорить командир.

Следующее открытие, сделанное на первом же километре похода, потрясло нас не меньше, а даже, пожалуй, сильнее, потому что планет во Вселенной достаточно, и среди них могут быть всякие, а тут…

Мы обошли массивный, похожий на руину водонапорной башни утес, громоздившийся посреди пляжа, и увидели легкое, тропического типа бунгало из разноцветного пластика. Стол и несколько раскладных стульев на открытой веранде, закопченные камни импровизированного мангала и все прочие культурологические признаки неопровержимо свидетельствовали, что совсем недавно здесь отдыхала и развлекалась небольшая дружная компания безусловных гуманоидов.

– Тур-р-ристы… – Маркин явно хотел сказать что-то еще, но сдержался и приступил к систематическому изучению находки.

Выводы были несомненны и для честолюбивых наших надежд убийственны. Не более чем пару недель назад на этом месте радовалась жизни группа отдыхающих, безусловно с Земли.

– Ну ладно, это я понимаю, – бурчал себе под нос капитан, – прилетели, повеселились… Но почему в навигационных дополнениях об этой системе ничего не сообщили? Я же сам все корректировки принимал…

Я представил, что скандал, который он устроит в службе навигации и картографии после прибытия на Землю, тоже может обессмертить имя Маркина, хотя бы и в устных преданиях.

– Но ведь можно допустить, что они отсюда еще куда-нибудь полетели по свободному графику и просто не успели еще сообщить об открытии. Или вообще решили оставить планету для себя… Как хорошую грибную полянку… – постарался я смягчить гнев законника-капитана.

– Да они-то, туристы, ладно. Но у них же и профессиональный навигатор был, который правила знает. А впрочем… – и начал вспоминать похожие случаи. Как однажды три года летал в составе космофлота не внесенный ни в один реестр, а следовательно, фактически не существующий линейный крейсер. И ничего…

А эти туристы все же были молодцы, не только о себе думали, оставили в бунгало приличное количество деликатесов и напитков. Вполне достаточное, чтобы мы могли вознаградить себя за скудный корабельный стол и разбитые надежды.

Мы развели костер из выброшенных на берег обломков неведомых далеких лесов, зажарили консервированный шашлык, запили его безалкогольным шампанским и вполне натуральным виски «Джим Бим», искупались в жидкой бирюзе теплого океана, предвкушая два, а то и три дня внепланового отдыха. Капитан надеялся, что за это время сюда не нагрянет очередная партия курортников, а я, напротив, только об этом и мечтал. Смущало только, удобно ли будет оставить Маркина одного, а самому присоединиться к туристам и вернуться домой на круизном лайнере? Себе в оправдание я приводил довод, что капитан – человек привычный, устал от моего общества, а меня, наоборот, от одного воспоминания о тесных броневых отсеках начинало мутить.

Светило почти коснулось близких изумрудно-черных гор своим краем, с моря потянул приятно освежающий бриз, и Маркин поднялся с шелковистого песка, предложив заняться подготовкой к ночлегу. На корабль сегодня было решено не возвращаться. Планета, очевидно, безжизненна, а система защиты крейсера такова, что и армия крестоносцев не сумеет его раскупорить всей мощью своих стенобитных машин.

Уже ступив на край веранды, я машинально повернул голову вправо, туда, где из-за скал виднелась зазубренная игла звездолета, и буквально похолодел. Эффект был таким, будто за шиворот мне плеснули жидкого азота.

Окружающий пейзаж медленно, бесшумно и жутко менялся. Пляж, только что бывший идеально плоским, начал изгибаться по всем трем направлениям, и бунгало уже стояло словно на дне гигантского блюдца, неумолимо превращающегося в пиалу.

Мгновенно проэкстраполировав направление и скорость процесса, я сообразил, что минут через пять мы окажемся замкнутыми внутри сферы примерно стометрового диаметра.

Но Маркин понял это гораздо раньше меня. Почему он поступил именно так, что его озарило, капитан не мог впоследствии объяснить ни мне, ни одной из двух десятков комиссий, расследовавших этот случай.

Выкрикнув нечто бессвязное, но грозное, он схватил прислоненный к перилам веранды карабин и со скоростью выигрывающего Олимпийские игры спринтера рванул к звездолету. За ним, не успев даже поднять сохнувшие на камнях плавки, – я.

Когда сферическая крутизна пляжа стала непреодолимой, Валентин Петрович прижал к бедру приклад, сдвинул предохранитель и вывел движок реостата на максимум.

Из ствола ударила струя бело-фиолетовой плазмы, нависшая над головами стена удивительным образом неосыпающегося песка вскипела в фокусе луча, с шипением повалил зловонный, обжигающий легкие дым.

Сцепив зубы, Маркин бил в одну точку, и полусфера вдруг лопнула, как воздушный шар. В лица нам полетели горячие липкие ошметки.

Исчезла яркая декорация, и планета явила свое истинное лицо. Вокруг раскинулась мрачная лавовая равнина, над которой клубился бурый туман. Ледяной воздух удушающе вонял аммиаком.

Спотыкаясь на острых камнях, сгибаясь пополам от рвущего легкие кашля, исследователи прекрасного нового мира, почти теряя сознание, кое-как добрались до корабля.

Хотя и безвкусный, но чистый земной воздух сразу принес облегчение. Маркин ввалился в рубку и, едва дождавшись, пока я пристегнусь ремнями к амортизационному креслу, скривил губы в мстительной усмешке, откинулся на компенсирующие подушки и до упора послал вперед красный рычаг, прямо с поверхности давая двигателям полную маршевую тягу…

После того как мы вернулись, Маркин представил куда следует полный отчет о нашем приключении. Его, разумеется, на какой-то срок засекретили, предприняли ряд разведывательных экспедиций по записанному нашим бортовым компьютером маршруту и ничего не нашли. Вообще ничего, кроме абсолютно безжизненной, состоящей из вулканических отложений и источенной пещерами, как швейцарский сыр, планеты.

Как они там разбирались на своем профессиональном уровне – не знаю. А я дописал к своему путевому очерку такой вот абзац:

«…В глубокой пещере, скрытой в толще базальтового массива, крупный негуманоид, одетый в лиловую тогу, с досадой ударил по подлокотнику лежанки сразу тремя средними конечностями.

– Сорвалось! – надрывно выбулькнул он. – Но, бессмертные предки, нигде же не сказано, что двуногие этой породы имеют плазменные жала. Испортили такую ловушку! Я буду жаловаться…

– Что же делать, на то и охота. Никогда не знаешь, что может случиться, – не желая гневить эманацию предков, смиренно встопорщил антенны второй, одетый в малиновую тогу наемного егеря. – Пусть все будет так, как угодно достославным… Но я чую, что не далее как в сотне твербулей отсюда в пространство ввинчивается межгалактический кокон кочующих пфердов. Это тоже достойная добыча. Посмотрим, на что они обычно клюют в этот сезон…

И шлепнул на овальную крышку походной автоматической чучельницы толстый засаленный том».

Этот многое объясняющий эпизод к основному тексту был подверстан в скобках, с пояснением, что мнение официальных инстанций он не отражает. Но в штат еженедельника меня все равно зачислили. Не каждый, даже крайне популярный репортер начинает свой творческий путь с сенсации галактического масштаба.

На тему этого первого в моей жизни настоящего приключения я размышлял долго, даже вот и сейчас вспомнил. Не знаю, действительно ли нам с Маркиным не поверили или это была такая игра заинтересованных спецслужб, но развития тема, могущая перевернуть представление человечества об окружающей нас ветви Галактики, не получила никакого. А ведь я могу поклясться хоть чем, что ни тени галлюцинации в происшедшем не было. И бортовые видеокамеры записали-таки панораму «курортной зоны» со всеми оттенками цветовой гаммы пляжа и моря. Канули эти пленки в дебрях канцелярии «Особого по делам государственной важности присутствия».

Да вот самый лучший довод – через не слишком большой промежуток времени я встретил Валентина Петровича уже с адмиральскими шевронами на рукавах и в должности высокопоставленного сотрудника той самой службы галактической безопасности, которая нас с ним долго допрашивала. Это о чем-то говорит?

Моя собственная карьера с тех пор тоже развивалась вполне благополучно, словно кто-то мне деликатно, но последовательно протежировал… Или держал под присмотром «на длинном поводке».