Общество Майкл собрал у себя, на мой взгляд, достаточно пестрое. Объединенное по неясному пока принципу.

Понятны были представители старейшего русского населения. Времен еще первой колонизации XVIII века. За триста с лишним лет не забывшие своих корней и языка, хранившие его, как знак касты. В глубине души считающие американцев в Калифорнии не то оккупантами, не то гастарбайтерами.

Таких тут было две пары. По возрасту лет около пятидесяти, вполне рафинированные, но заметно отличающиеся от генерации панинского образца. Супруги Дерябины и супруги Ляпины.

Два негроида без жен. Один – типичный англосакс по внешности, только черный. Второй похож на кафра. Первый мистер Пол Зиннер, а имя второго я сразу не разобрал и не стал переспрашивать.

Ортодоксального вида еврей в ермолке, возраста почти библейского, со спутницей, сорокалетней итальянкой. Странный союз.

Худой, как индийский йог, араб в белом смокинге, шейх Джабер – и так далее… Одним словом, кто-то ибн чей-то.

И две чисто американские супружеские пары примерно наших с Аллой лет. Похожие на университетских профессоров и ими же оказавшиеся. И мужья, и жены. Из Стенфордского университета. Мистер и миссис Слейтер, мистер и миссис Гендерсон.

Мы с Аллой и Майкл. Вот и вся компания.

Происходил прием в огромном, занимающем половину первого этажа холле, через раздвинутые двери переходящем в английскую лужайку. Камин там был, охотничье оружие всех стран и народов на стенах и в витринах, шкуры и головы кабанов, тигров и носорогов, якобы добытых хозяином и его предками. Вряд ли все, но пусть…

С должным намеком на русскость накрытый фуршетный стол.

Немыслимо обильный бар.

В общем, типичнейший американский прием в честь русских гостей. Чуть позже я сообразил, что состав гостей, хотел того Панин или нет, отразил всего лишь национальный состав штата Калифорния. Статистика. Ну а роль истинно русской дамы досталась полумадьярке Алле.

Она-то, кстати, свою роль поняла и исполнила как надо. Я и то, когда увидел ее, выходящую из своей комнаты, не то чтобы был сражен наповал – иммунитет имелся, но испытал смешанную с опаской гордость.

Происходил прием по давно всем известным канонам, то есть, на мой вкус, смертельно скучно. Ни душевных разговоров, ни запальчивых, до крика, дискуссий. А так…

Впрочем, Майкл старался, как мог, настойчиво формируя мой имидж эксцентричного русского космопроходца, авантюриста и ловца удачи, набитого леденящими душу историями, каковые сам за меня и изображал в лицах.

Гости вежливо восхищались и задавали наводящие риторические вопросы.

Алла с милой улыбкой принимала комплименты мужчин и знакомила дам с некоторыми особенностями жизни женщин в России.

После четвертого бокала, когда наступила фаза релаксации, сиречь расторможенности и благодушия, Майкл вдруг повлек меня в глубь своего дворца.

В смежной с его большим кабинетом комнате я увидел целую стену из мощных компьютеров.

– Вот. Вот где основа моих успехов и благосостояния. Я с тобой откровенен, как ни с кем. Цени!

– Может, лучше не надо? – засомневался я. – Вдруг не сумею должным образом оценить?

– Во-первых, ты мой друг. Во-вторых, возможный компаньон. И в любом случае не конкурент. Так что можно. Знаешь, почему Панин первый среди равных? Вот из-за этого. Здесь смоделированы все мои главные клиенты. Вот в этих блоках. А в этих постоянно идет анализ всей новейшей информации. И моя продукция всегда оказывается самой лучшей.

– Так, а в чем здесь тайна? – не понял я. – Все примерно так делают. И ты тут вообще ни при чем. Я понимаю, когда ты успеваешь ухватить действительно сенсацию…

– Вот-вот-вот!.. – обрадовался он. – Это вы все так работаете. Согласен, твой товар бывает хорош. За пять лет три роскошные сенсации. Но – три! И все. Потому ты не всегда можешь заплатить за стакан виски и содержать свою даму, как она того заслуживает… Нет, парень, самое главное – программа. Программа! Я ж не просто предлагаю то, что и так может взять каждый. Нет. В любую секунду я имею то, чего как раз позарез не хватает конкретной редакции. Это может быть чепуха, бред собачий. Но как раз его они и желают. Тут работает чертова уйма факторов. Состав читателей, общая начинка номера, сегодняшнего и трех предыдущих, верстка полос, содержание изданий ближайших конкурентов, настроение тещи главного редактора, да Господь Бог не знает, что тут еще имеет значение! И я сажусь, веду пальцем по списку клиентов. Вот! «Гамбургер вохеншау». Соединяюсь и говорю: «Гроссфатер Кноблаух, спорим, что у меня есть то, что твои думмкерли ищут уже третий час?» Он знает меня и говорит: «Спорим. На сколько?» Я говорю: «На пять тысяч рейхсмарок». Я никогда не торгуюсь. Если ему действительно нужен гвоздь, он соглашается. Если нет, я могу в следующий раз позвонить через полгода. Будет звонить мне сам и выпрашивать материал, я заломлю тройной тариф. Он и это знает. Я передаю факс. Он читает, думает минуту и орет: «Майн брудер, это гениально!» «Зер гут, – говорю я, – номер моего счета вы знаете…» Самое смешное, что в другой газете это дерьмо не стали бы и читать, а у него оно играет…

Панин извлек из внутреннего кармана серебряную фляжку, звучно отхлебнул.

– Хочешь освежиться? – протянул посудину мне.

По запаху – кукурузное виски, оно же «Бурбон».

– Так какого же черта ты тогда мотаешься по миру, суешься, куда голова не лезет? Ну и сидел бы…

– Как ты сказал? Интересная поговорка. Запомню. А потому лезу, что мне интересно. А также для поддержания реноме. Весь мир знает, что старина Майкл – классный драйвер, гиена пера… – он снова расхохотался.

«С того ты и пьешь, что ли? И точит тебя, и мучает сам не поймешь что? На душевный эксгибиционизм потянуло?»

Раньше я за ним такого не замечал.

– Ну а в чем же главный-то фокус? В редакциях же не дураки сидят. Механику твою не так трудно и разгадать… Раз, другой, третий – и принцип ясен…

– Это тебе он ясен, но не все ж такие умные. Да и к чему им что-то разгадывать? Я ж говорил, программа у меня. Тут каждый редактор смоделирован. Его личный психоаналитик в нем хуже разбирается, чем я. Вот, почувствуй на наглядном примере. Ты, скажем, султан, выбираешь новую девочку для гарема. Купец привел тысячу невольниц. Все красавицы, все «хай стандарт». От изобилия ног, глаз, грудей, попок тебе делается дурно. Тебе хочется всех и сразу. И сверху, и снизу ты чувствуешь себя сотней буридановых ослов одновременно. Тут появляюсь я, признанный дипломированный эксперт по комплектованию борделей, и говорю: «Самая лучшая – вот!» Беру за руку и ставлю перед тобой. И самое смешное, что я прав. Чем больше ты смотришь, тем больше убеждаешься – она, и только она. А все прочие – не более чем смазливые шлюхи.

Да, картинку он нарисовал убедительную.

– Понял теперь. Ну а программа такая замечательная откуда?

Он покачал перед моим носом толстым пальцем с массивной палладиевой печаткой.

– В том-то и дело. Вот почему Майкл Панин велик, а вы все – способные ребята, и не более. Вот станешь компаньоном старого Майкла – и сам будешь батистовые портянки носить.

Надо же, какой оборот выкопал. Я и то раньше не слышал. У Гиляровского, что ли? Счет опять в его пользу.

Разговор о компаньонстве я снова пропустил мимо ушей.

Он еще глотнул из фляжки. Очень, по всему видно, хотелось ему меня достать.

– А вот такой поворотец хочешь? С моей программой и наоборот ведь можно… Вообрази, что мне взбрело в голову… Я даю команду, и ящик выдает материал за тебя! Напишет, используя твою лексику, манеру, стиль мышления, вкус. Выберет из ситуации тему, на которую только ты мог глаз положить, остальные просто не заметили бы…

– Так что, я у тебя тоже смоделирован?

– Ну, я ведь только для примера… Именно на тебя программу готовить, пожалуй, не окупится… А в принципе отчего ж…

Очень мне вдруг это не понравилось. Даже в виде примера. Разве что заврался Майкл, цену набивает. Стиль-то, конечно, а личность целиком?.. Но надо будет у Виктора проконсультироваться, мало ли куда за мое отсутствие техника шагнула…

Когда мы вернулись в холл, там окончательно царила Алла. Она была в ударе и не заметила ни моего ухода, ни возвращения. Я присел в сторонке, рядом с профессором Слейтером. Или Гендерсоном, как-то они у меня перепутались.

Итальянка Джильола Ревелли как раз, наслушавшись Аллы, высказывала свое восхищение нынешней жизнью в России, где она недавно побывала. Как там у нас пасторально… А в Петрограде вообще… Словно в Венеции двести лет назад.

Ей с неожиданной горячностью стал возражать негроевропеоид. Не имея, что оспорить по существу, принялся обличать византийское коварство, с которым мы в очередной раз обманули весь цивилизованный мир. Хитро соскочили с тележки, взвалив на Америку все тяготы мира, а себе оставив лишь удовольствия. Его отчего-то особенно волновало, что мы переложили на США свою долю пресловутого «бремени белого человека».

Отказались от промышленности, сбросили массу избыточного населения, устроили чудовищный демпинг квалифицированной рабочей силы.

Он возмущался так, что с точки зрения респектабельных белых американцев это выглядело даже неприлично.

С негодованием, достойным очередной речи Цицерона против Катилины, мистер Зиннер обвинял нас в том, что англосаксы вынуждены исполнять роль мексиканцев в собственной стране, где российские концерны и тресты скупили контрольные пакеты, монополизировали рынки золота, алмазов и идей, вообразив себя евразийской Швейцарией.

– Мы уже задыхаемся в прямом и переносном смысле…

– Задыхаетесь? – я стоял рядом и демонстративно втягивал носом воздух, пропитанный ароматами экзотических растений парка. – Ну а если даже и так, кто из нас и в чем виноват? «Кто взял, тот и прав», – кажется, это как раз американская поговорка? То, о чем вы говорите, началось не при мне и не при вас. Полсотни лет назад, если не больше. Какие правила были нарушены? Мы покупали, что продается, и наоборот. Бизнес есть бизнес. Допустим, какие-то ваши фирмы оказались неконкурентоспособными и попали под контроль русских деловых людей. А если б китайских, лично вам было бы легче? Да в конце концов кто вам мешал поступить так же? Демонтировать заводы, забыть про индустрию, заняться туризмом, искусствами и фундаментальными науками? А тяжелую промышленность оставить японцам и немцам?

– Ну что вы говорите? – вдруг поддержал меня шейх. – Как же они могли? Тогда как раз начался невероятный бум, бизнес пошел слишком хорошо, вы покупали все, что угодно, и ни один промышленник не мог отказаться от сверхприбылей. А когда разобрались, стало уже немного поздно. Просто никто не ожидал, что вы выберете наш, кувейтский путь.

– Семейство Пола потеряло в тот кризис двести миллионов, – любезно сообщил Майкл. – И он до сих пор не может этого забыть и простить. Тем более что и в истории с ураном он тоже отчего-то винит русских. И даже предъявляет претензии мне, хоть я и доказал, что мой род от вечных российских эксцессов пострадал никак не меньше, но значительно раньше…

– Это ваши внутренние проблемы, – огрызнулся Зиннер. – И твои предки, конечно, виноваты. Тем, что позволили их ограбить. А за что страдаем мы?

– По той же самой причине, – лаконично бросил Майкл.

– Ну вот, ну вот, – вмешался еврей в ермолке, – встретились два русских, и опять началась смута…

– Среди американцев, – тут же вставил араб.

– Умом Россию не понять, – мечтательно сказала госпожа Ляпина.

А ее муж добавил:

– За тысячу лет следовало бы привыкнуть. И выработать соответствующие алгоритмы поведения.

Я постарался не дать разыграться своему азарту спорщика, и совместными усилиями беседа была переведена в менее скользкое русло.

А когда я почувствовал, что дальнейший, вновь ставший бесцветным и безвкусным разговор мне смертельно надоедает, Майкл вдруг пригласил мужчин в курительный салон.

Был предложен армянский коньяк и умопомрачительный выбор табачных изделий. Целый резной дубовый шкаф, разделенный внутри на секции и ящички, занимала коллекция сигар, сигарет, папирос, трубочных и курительных табаков со всех концов света, а на специальных стеллажах разместились сотни трубок – вересковых, эвкалиптовых, пенковых, фарфоровых и глиняных, а также индейских из кукурузных початков и медных китайских для курения опиума.

Там он и совершил ту пакость, которой я подсознательно ждал. Без всяких подходов и ссылок на сказочные сюжеты и иную лирику он объявил заседание открытым и довел до сведения присутствующих, что сэр Игорь владеет информацией об открытии, которое сулит куда более серьезные последствия, чем создание пенициллина, вакцины против рака или изобретение компьютера.

Первым моим порывом было немедленно пресечь это никчемное и нарушающее все мои планы заявление, но я сумел сдержаться. В конце концов и такой поворот имеет право на существование, при определенных обстоятельствах из него можно извлечь некоторую пользу. Дезавуировать же Панина, доказывать, что ничего такого не было и нет, просто недальновидно.

И я промолчал, сделав значительное лицо.

Не мешает выяснить, как он намерен вести себя дальше.

Надо отметить, что Майкл избрал осторожную тактику. Что есть, мол, сведения относительно открытия в биохимии и сопредельных науках, позволяющего не только с достоверностью определять, как он выразился, «предрасположенность к смерти», но и возвращать процесс умирания вспять с любой его стадии. Чему имеются экспериментальные подтверждения. То есть довольно грамотно вычленил из моих побасенок рациональное содержание, имеющее рыночную стоимость. А в завершение предложил создать нечто вроде компании по… ну, скажем, предварительной проработке данной проблемы. Финансировать сбор первичной информации, ее анализ, создание экспертной и при необходимости научно-производственной групп, с перспективой в случае успеха монополизировать это дело и стать единственной на Земле корпорацией… указанного профиля.

– Даже имея в виду возможность неудачи, попробовать стоит. Первоначальные расходы большими не будут, а уж при успехе…

– О какой сумме идет речь? – поинтересовался шейх.

Взоры обратились ко мне. Отвечать, тем более перед явными знатоками финансовых проблем, я был не готов и стал нечто такое мямлить, будто и информация у меня поверхностная, и цен на исследование и аппаратуру я не знаю. Но меня остановили.

– Вопрос именно к вам. Во что вы оцениваете ВАШУ часть информации? Остальное мы сумеем просчитать…

Что значит отсутствие навыков делового человека! Я и в самом деле не знал, как быть. Назвать конкретную сумму, связать себя обязательствами дать в обмен нечто существенное, а там или остаться в дураках, или?.. Действительно ведь масса проблем возникает, нравственных, юридических, не знаю, каких еще…

Любым способом надо уйти сейчас от конкретного ответа, а потом уже думать и думать. Потянул же меня черт за язык…

Они же мои колебания расценили иначе.

Еврей в ермолке, отрекомендованный чуть ли не лучшим в стране адвокатом, принялся убеждать меня, что в случае успеха я могу рассчитывать не меньше чем на пять процентов акций корпорации, а также посулил неограниченную и бесплатную юридическую помощь, как только она мне потребуется.

«Значит, заведомо ждет эксцессов», – сообразил я.

Чтобы прервать ставшую для меня тягостной паузу, я сказал, что если им угодно, то свои уже понесенные расходы я оцениваю в двести тысяч, и если такая сумма принимается к оплате, то в течение ближайших недель готов предоставить документальные подтверждения. За особую, само собой, плату.

– Подтверждения чего? – прищурившись, спросил профессор Гендерсон.

– Того, что такие исследования имели место и прошли успешно. Возможно, сумею раздобыть записи итогового эксперимента.

– И все? – удивился Зиннер.

– Разве мало? Ну, естественно, название организации, где это делалось, фамилии участников…

Высокое собрание развеселилось. Проявлялось это по-разному – улыбками, телодвижениями, междометиями.

– И кому, по-вашему, нужна такая информация? – очень вежливо поинтересовался профессор Слейтер. – Какая нам польза от того, что мы будем знать, где и кем сделано открытие? Смысл имеет только подлинная документация, причем с гарантиями, что мы станем ее единственными обладателями…

– Так, по-вашему, я должен выкрасть документы и уничтожить целый институт? Взорвать вместе с персоналом?

– Зачем же утрировать? Из сообщения мистера Панина я понял, что вы достаточно близки к авторам открытия и можете сделать то, о чем я сказал. Если это плановая разработка государственной или солидной частной фирмы, для нас она интереса не представляет. Мы, знаете ли, в отличие от вас с Майклом сенсациями, как таковыми, не интересуемся…

Тут бы мне и уцепиться за сказанное и красиво выйти из боя, а я прозевал.

– Если потребуется техническая помощь, то можете на нас рассчитывать, – добавил африканец. – Люди у нас есть…

Что дело может быть миллиардным, я, слава богу, наконец понял. Возьмутся они всерьез, раз такие акулы собрались, создадут сотни клиник по всему миру, и пошло… Разве не заплатит владелец сотни миллионов или миллиарда хоть бы и половину своих капиталов за гарантию неограниченно долгой жизни? Или хотя бы солидную отсрочку вплотную надвинувшейся смерти?

«Влетел ты, господин Ростокин, ох и влетел!» Приходилось слышать, что бывает с лохами вроде меня, попавшими в чужие игры такого размаха.

А ведь вцепятся они в меня мертвой хваткой и с живого не слезут, пока своего не добьются. Беда моя еще и в том, что Алла произвела на Панина слишком сильное впечатление, и как бы он не начал сейчас банковать на двух столах сразу…

«Соображай, – приказал я себе, – и побыстрее, да ври поубедительнее, иначе труба. Похуже, чем тогда на Крюгере».

– Вас понял, – ответил я, сделав сообразительное лицо. – Цели ясны, задачи определены, как сказал однажды известный исторический деятель. Надеюсь, кое-что сделать можно. Какую сумму я вправе предложить лицу, обладающему всем вас интересующим? Чтобы он, значит, перешел на нашу сторону и обрубил все концы?

Я поймал взгляд, которым обменялся Панин с господином Дерябиным, самым, как мне казалось, безобидным из всех. Вяловатый такой, стареющий фермер средней руки, прибывший вместе с супругой… полюбоваться на знаменитого соотечественника. Специально ради такого случая на вертолет разорившийся.

Взгляд у Дерябина хозяйский был, разрешающий как бы. Он чуть-чуть веки приопустил и кивнул едва заметно.

– Если так сделаешь – миллион ему, полмиллиона тебе. И пять процентов акций, как и сказано. Делиться сами будете… – Майкл улыбнулся простецки. – Контракт составим, все по закону… А чтобы дивиденды были подходящие, тут уж мы постараемся…

– О'кей, – ответил я. Мне сейчас главное разговор было закончить. Измотал он меня. – С деньгами у меня туго, сам знаешь, потому я хотел бы все же аванс. Расходы покрыть, с долгами рассчитаться, и представительские расходы намечаются, в России без этого никак. Думаю, недели через две-три представлю полный отчет. Устроит вас – будем дальше говорить. Нет – лишнее верну, и все права на беллетристику – твои…

– Как, джентльмены, устраивает вас предложение Игоря?

– А почему именно три недели? – спросил Зиннер.

– В Москву ехать, на нужных людей выйти, работу с ними провести… У нас там не Америка… Одной водки сколько выпить надо…

– Пусть будет так. Надеюсь, о мерах безопасности и коммерческой тайне вас предупреждать не нужно? Никаких имен, никаких ссылок. Это ваш бизнес. До получения первого результата… – и уже обращаясь к Панину: – Соответственно, дальнейшие переговоры отложим до возвращения мистера Ростокина. Аванс выплатите из собственных средств, если считаете нужным. В случае успеха мы его учтем…

Мне показалось, что итоги заседания их разочаровали.

На чем официальная часть и закончилась.

После прощального коктейля на лужайке гости отбыли. И мы остались втроем.

Майкл, не подавая вида, что расстроен и мной недоволен (а так оно и было, я его настроения легко читаю), с улыбкой рубахи-парня сказал, что прием, слава богу, удался. Но сейчас самое время посидеть по-нашему, по-русски, выпить-закусить, как положено, за столом и поговорить наконец душевно. Хорошо, что я во время переговоров налегал на коньяк, и хоть фактически выпил немного, но по количеству бокалов достаточно, чтобы убедительно изобразить приличное опьянение. А также внезапно вспыхнувшее на его фоне вожделение.

Не отводя разбегающихся глаз от Аллиных высоко открытых бедер, я нетвердым языком сообщил, что несколько устал, желаю слегка развеяться на свежем воздухе, а потом с удовольствием готов продолжить.

– Боюсь, как бы совсем не раз-вез-ло. Считай, вторые сутки на ногах, и выпили… дос-та-точ-но… А душевно поговорить с-со-вершен-но необходимо…

Мне под любым предлогом нужно было остаться с Аллой наедине и обсудить происшедшее. И не допустить, чтобы Майкл выведал у нее нечто, не соответствующее сказанному мной.

Майкл покивал сочувственно, но в его взгляде – я вдруг вспомнил такой точно взгляд, когда мы с ним в Гизе созерцали танцы животов, – я уловил и любопытство, и нетерпение.

Меня осенило! Из подсознания всплыл факт, который днем не привлек внимания, но в памяти зафиксировался. И теперь заиграл так, что вывернул наизнанку мои расчеты и планы.

Ну подожди, друг разлюбезный…

– Ради бога, Игорь, прогуляйся. Можешь даже в фонтан залезть. А мы с Аллой пока тут распорядимся…

– Нет, мы с ней пойдем. Ночью в парке одному скучно. И страшно…

У Аллы мое поведение и особенно подразумеваемые намерения вызвали острое раздражение. И согласилась составить мне компанию она только затем, чтобы без свидетелей устроить сцену.

Приобняв ее за талию, чувствуя, как напряжены мышцы ее спины и как нарочито замедленным шагом она демонстрирует свой протест, я повлек Аллу в слабо освещенную аллею.

Через несколько шагов, на глазах Майкла, она резким, почти грубым жестом отбросила мою руку.

А в саду было хорошо. Ночь, прохладный бриз с океана, влажноватый, успевший по пути прихватить запахи прерии, аромат неизвестных мне растений, среди которых я узнавал только ночную фиалку, светильники, спрятанные среди ветвей. Треск цикад, бирюзовые блики от освещенного изнутри бассейна.

– Ты что выдумал? – зло прошипела Алла. – Пить разучился? Стыд какой! Ты б еще не глазами, а руками мне под юбку полез… Убери руку, я тебе говорю! Ложись в бассейн и отмокай… – она не на шутку разгневалась. Пожалуй, даже слишком. Может, ей тоже повод нужен? – Я с тобой сейчас никаких дел иметь не собираюсь. И не уверена, что в ближайшее время захочу… Да еще в парке… Надо же такое придумать!

Вот логика! Но сыграл я, значит, убедительно. И намерения свои обозначил вполне явственно. Для всех заинтересованных сторон.

Не обращая внимания на слова и тон, я нетерпеливо привлек ее к себе, приблизил губы к уху, так что издали это выглядело неловким поцелуем, и прошептал:

– Все правильно. Продолжай так же. Нужно срочно поговорить. В доме невозможно. Мы под контролем. Вырвись и иди прямо по дорожке, потом свернешь. Я буду приставать, ты сопротивляйся, но не очень. Говорить о деле будем так, как сейчас…

Она почти ничего не поняла, но задачу уловила правильно. Я знал, что в серьезном деле на нее положиться можно. А она про меня это знала.

Звучно шлепнув по моей руке, Алла возмущенно вскинула голову.

– Я же сказала – оставь меня в покое! Ненавижу пьяных, пора бы знать! Скажи спасибо, что мы в гостях!

И пошла решительным шагом, звеня каблуками по плитам дорожки. Вот единственное слабое место моего плана. Вдруг Майкл сообразил, что по логике-то ей естественнее было вернуться в дом, а не углубляться в заросли…

Я качнулся взад-вперед, пробормотал что-то сокрушенно и поспешил следом, громко убеждая ее в чистоте своих намерений и абсолютной функциональной трезвости.

Тут надо сказать вот что. Вчера, прогуливаясь по парку, я заметил в ветвях деревьев монитор следящей системы. Заметил и пропустил мимо сознания, а когда вспомнил, то сообразил, что мониторов должно быть много. Чтобы удержать под контролем всю территорию поместья. Иначе какой смысл? Да и реакция Панина на наш совместный променад мою догадку подтвердила. Он, негодяй, оживился, поняв, что имеет шанс насладиться пикантной, а главное – подлинной интермедией. Вот я его и развлеку.

Но вспомнив про мониторы здесь, я подумал – а если и в самолете у него микрофоны были? И пока он пилотировал, прослушал наш с Аллой разговор. Вот откуда его деловой азарт, вот и разгадка внезапного совещания. И понятна теперь их напористость. Они все про нас знают. В том числе и то, что документы и материалы у нас с собой!

Тогда, отпустив меня сегодня, что они задумали?

Будто ища наугад местечко поукромнее, я вывел Аллу на небольшую, со всех сторон закрытую полянку, где и находилось следящее устройство.

Вопрос лишь в том, действительно ли Майкл сидит сейчас перед экраном, готовясь потешить свои визионерские наклонности. Если я просчитался, осуществится только половина моего плана. Да нет, не упустит он столь заманчивого сюжета.

Место было хоть куда. Низкая скамейка на гнутых чугунных лапах стояла под пышным кустом, точно в поле зрения объектива. Внизу – густая шелковистая трава. Все вокруг заливает зеленовато-серебристый свет полной луны. Очень подходящая обстановка для вурдалаков, оборотней и прочей нечисти… И для уединенных бесед… очевидно, для того и скамейка здесь поставлена.

Алла, когда я вновь перешел в атаку, оттолкнула меня, громко возмущаясь таким поведением. Но я сжал ее запястья и, как бы ловя ее губы своими, быстро прошептал:

– Есть серьезная опасность. В твоей сумке… Какие материалы на каких кассетах? Где самое важное?

– А в чем дело?

– Все вопросы потом. Громко ругайся и побольше возни. Отвечать тихо и в самое ухо…

Словно бы для настроения я включил ручной интерком, настроенный на волну ближайшей музыкальной станции. Звуки блюза должны дополнительно заглушить наш шепот.

– Да что ты за хам такой?! Сказала же, что не хочу… – поняв задачу, почти выкрикнула Алла, отталкивая мои руки, и тут же прошептала:

– Там все, полностью, что именно тебя интересует?

– Ну подожди, я ничего такого… – вновь пытаясь привлечь ее к себе, ответил я заплетающимся языком. А на ухо: – То, что нужно, чтобы повторить процесс.

Так дальше и разговаривали.

– От тебя перегаром несет, не выношу! Убери руки. (Схемы витатрона – кассеты два и семь…)

– Я ж тебя люблю… Мы год не виделись… (А технология?)

– Ой, ты мне больно делаешь! (Процесс на трех кристаллах в футляре с красной полосой. «Фактор Т» – четвертая кассета…)

Силой усадив Аллу рядом с собой на скамейку, я делал все, что диктовала роль, а она, сопротивляясь, уворачивалась от поцелуев.

– Мне надо сегодня списать все на отдельный кристалл, а оригиналы слегка подпортить… Майкл нас продал, и они могут все украсть. И мы в дураках…

Когда я прикасаюсь к ее телу, то быстро теряю голову. Но сейчас важность момента помогала сохранять выдержку.

В нескольких фразах я обрисовал ситуацию и дальнейшие планы.

А ее тело и губы вдруг стали слишком податливыми.

– Не выходи из роли, сопротивляйся. Когда вернемся, тебе надо пофлиртовать с Паниным. Разыграем серьезную ссору, я уйду. А ты его задержи хоть на час. Как бы назло мне с ним полюбезничай. А сейчас порезче…

Алла послушно рванулась, оттолкнула меня и сама, не рассчитав, упала со скамейки. Я едва успел ее придержать, чтобы она не ударилась затылком о землю.

От неожиданности она довольно грубо выругалась.

– Правильно, молодец. На час, лучше – полтора. Не любой ценой, конечно. Сейчас вырвись, вскочи, можешь ударить. И пойдем.

Раскачиваясь, я держался за край скамейки, стоя на коленях, будто не зная, что делать – помогать ей встать или наоборот.

Момент был кульминационный, Панин наверняка затаил дыхание, уставившись на ее сверкающие в лунном свете ноги.

Но Алла-то о камере ничего не знала и замешкалась. Я качнулся вперед, сам чуть не ткнулся лбом в траву возле ее лица.

– Ты что? Бей!

Она опомнилась, сдвинула колени, и от толчка я опрокинулся навзничь.

Алла вскочила и начала одергивать юбку, приводить в порядок прочие детали туалета. Лицом к объективу и крупным планом.

То, что надо. Я на мгновение вообразил себя режиссером. Застегиваясь, она громко ругалась по-венгерски: «Бассом ас…» и другими непонятными, но явно малопристойными словами.

Остальное тоже было разыграно, как замышлялось.

Она стремительно шла по дорожке, растрепанная и возмущенная, я плелся следом и нудно каялся.

Когда мы вернулись, Майкл уже сидел в кресле и тянул бледное вино из высокого бокала. По его глазам и чуть вздрагивающим пальцам я понял, что он все видел.

Стараясь держаться как ни в чем не бывало и говорить даже с некоторым оскорбленным достоинством, я выпил какой-то слишком горький вермут и вскоре откланялся, весь облитый Аллиным презрением и лицемерным сочувствием Панина.