Я боюсь, что обязательно наступит день, когда технологии превзойдут простое человеческое общение. И тогда мир получит поколение идиотов.

Древние колокола игрового клуба пробили семь утра. Охранник оторвал голову от стола, медленно обвел глазами мониторы камер наблюдения. Где тут сон, а где нет, подумал он. Чушь. Снились-то ведь тоже мониторы… Опять они.

Го вынул из пакета влажную салфетку, протер глаза, потом лицо — и вышел на балкон. Осень на Сице только начиналась. Раннее солнце раскочегаривалось от минуты к минуте — час-другой, и зной должен был прийти даже в горы, даже сюда, в резиденцию со странным, длинным, практически непроизносимым названием — Роккафиорита. Внизу, километрах в cеми, можно было разглядеть Ле — как раньше бы сказали, городок. Сколько-то домов, огромная статуя Прогресса, пара небольших заводов. Чуть ближе, на склоне, в деревушке, два отряда кохьюбов шли к статуе Природы для утреннего поклонения. Тьфу, стадо, сказал себе Го. Дали ж им название — не выговоришь. Ко-хью-бс! А то еще круче — comanhuman-beins, что-то в этом роде… Не то что не произнести, про себя не выговорить…

Ночной гард откуда-то знал, что скоро начнется жара. Откуда именно? Кто ж скажет… Между прочим, хотелось есть, а голод до сих пор не утолялся. Где оно, где оно, это удовольствие? Уже давно светло… Го плюнул в направлении игрового клуба и недовольно вернулся в каморку к мониторам. Жрать, жрать, хочу жрать, начал он посылать обычные импульсы невидимому, но всемогущему собеседнику. Утро, свет, жрать…

Прошло, наверное, полчаса — чувствовать время и даже считать его гарду разрешалось, — и голод сменился ощущением сытости. Го бросил довольный взгляд на мониторы и опять вышел на балкон. Было почти жарко, несмотря на довольно уверенный ветерок с моря. Кохьюбов уже загнали на работу — и склон, и улочки села были пустынны. Статуя Природы в паре километров внизу отсвечивала позолотой. Рядом с ней еще воскурялся дым от недавней жертвы. Сиц — это все-таки хорошо, подумал гард. И Рабат было хорошо, пока его не смыло. И то, что я вовремя успел стать гардом, а только потом Рабат смыло, — тоже хорошо.

Безмятежье прервал посланный в мозг сигнал: сбор. Вернувшись в каморку и оглядев все мониторы, Го подхватил микропулемет, после чего быстро прошагал в гард-офис. Там уже сидел Ли.

— У, у, — поприветствовал его с порога Го.

— И-и-и-и, — отозвался второй охранник. — Гут? Гут?

— Гут, — ответил Го, после чего махнул в сторону каморки с мониторами. — Иди, иди туда.

Го было почти пятьдесят, и его детство пришлось на времена, когда люди разговаривали словами — и друг с другом, и с девайсами. А импульсов вообще не было. Ну, или были, но какие-то не такие — то есть ты мог с ними спорить, что-то объяснять. Но для этого тоже нужны слова, а Го их почти забыл. Ли, наверное, их и не знал никогда — ему было лет двадцать пять. Куда ему спорить с импульсами?

Впрочем, зачем спорить? Все хорошо. Хотелось жрать — и уже не хочется. Го уже ел в зону жилых боксов, когда импульс направил его в пункт приема пищи. Зачем туда ходить, охранник в принципе понимал: без таблеток и воды умрешь, хоть и чувствуешь себя сытым. Впрочем, импульсы все равно без причины умереть не дадут, а причин у Го не было — он нормальный, хороший и делает все как полагается. Думая об этом, Го подошел к своей порции таблеток и быстро разжевал их, запив литром воды. Дальше импульсы вели его в бокс. Интересно, сказал себе Го, а можно туда не ходить? Или пойти через час? Вот на посту же ты часто сам решаешь — куда идти, какие двери открывать, какие запирать, кого ловить, в кого стрелять…

— Гав! — весело воскликнул Го.

Узнав его, приветливо щелкнул электронный замок бокса.

Охранник снял униформу и прилег. А действительно, почему я не мог бы сейчас делать что-то другое, подумал он. Например, пойти в игровой клуб. Или даже двинуть в Ле к девчонкам. На этой приятной мысли импульс переключил сознание охранника на сон.

* * *

Тем временем Дэвид XVII, поддерживаемый на лестнице темнокожей служанкой, спускался к завтраку. Анри почтительно встречал прапрадеда сразу же за дверью, которую придерживал камердинер. София встала чуть поодаль.

— Доброе утро! — проговорил молодым искусственным голосом сэр Дэвид. — Как спалось юным созданиям?

— Доброе утро, — ответил Анри. — Здесь просто замечательно. Свежий бриз, настоящая гравитация…

— Доброе утро, сэр Дэвид, — мягко перебивая супруга, вклинилась в беседу София. — Здесь просто как в детстве. Парадиз.

— Присаживайтесь, — старец сделал приглашающий жест левой, натуральной, рукой. — Немного пообщаемся, вчера ведь толком не поговорили. Ну, теперь просветите меня, юного душой динозавра — каково это, годами жить на орбите?

— Скучно, — после некоторой паузы ответила София. — Невыносимо скучно.

— Нельзя сказать, Дэвид, чтобы мы там жили именно годами, — выдержав еще одну паузу, сказал Анри. — Выбираемся на Землю буквально каждые два месяца. Как не крути, есть множество вещей, за которыми надо присматривать своими глазами. Физически, Дэвид, как бы ретроградно это ни звучало. Собственно, наш образ жизни почти ничем не отличается от вашего столетней давности. Вы жили на яхте, мы в космическом аппарате. У вас был дом, плавающий по волнам, у нас — плавающий в воздухе. Простите, в «не-воздухе», в безвоздушном пространстве.

За столом поднялся жизнерадостный хохот.

— «Не-воздух», да, как это интересно! — сэр Дэвид воздел к небу молодую правую руку. — Мне даже понравилось, когда я пару раз поднимался в этот ваш «не-воздух», пока трансплантологи не наложили на меня пожизненное отлучение от перелетов. Двадцатое пересаженное сердце, молодые люди, двадцатое! Однако половина тела — моя, родная! Даже не клонированная. Ну хорошо, треть. Но, скажите же, это ведь лучше, чем стать сканами, как несвятой союз Джейн и Теда. Вот они со мной общаются в VR — да, они живые, они ничем не отличаются от физических Теда и Джейн. Но они же… программы, файлы, железо, все такое! Причем, попробуй им на это намекни — и все, обида на пару недель. Но потом опять звонят — предполагается, что жить без меня не могут. Но и я отключиться от них не могу. Теперь вот с ужасом жду, когда Тед напишет новый бестселлер по мотивам своих инновационных спичей. Придется читать! И вам тоже — все разумное население, все восемь миллионов должны будут это прочесть, иначе выпадут из моды и обидят Теда. А обижаться он умеет. И уж Джейн тем более.

— Да, Дэвид, сегодня-завтра эта книга выйдет, а еще через два дня все будут экзаменовать друг друга на степень знакомства с ней. Или через день. А хотите, я вам скажу что-то, что нельзя говорить никому и никогда?

— Давай, — широко улыбнулся сэр Дэвид. — Давно не слышал ничего по-настоящему смелого.

— Тед-программа пишет гораздо лучше, чем Тед-человек!

Сидевшие за столом погрузились в глубокий хохот. Сэр Дэвид закашлялся.

— Ай, ай, мальчик, ты меня убьешь! Ты ведь знаешь, что мне нельзя смеяться! Ай, а ведь правда! Точно! Да! Новые книжки гораздо лучше!

— Он меняется, сэр Дэвид, — приглушив улыбку, сказала София. — Старый, физический Тед был… как-то попроще устроен. А тут словно программа новую программу задает. И не только себе, а другим. Интересно, да?

— Более чем, — задумчиво ответил сэр Дэвид.

— Да, у Теда появились какие-то новые вкус и запах, — с несколько наигранной легкостью поддержал беседу Анри. — Был весельчак — превращается в пифию. Был чистый коммерсант — стал социальным конструктором. Интересно, что еще он нам приготовит. В общем, будем читать.

— Будем, потому что не имеем другого выбора! — вновь озарился широкой улыбкой сэр Дэвид. — У нас в этом случае его не больше, чем у рабов, управляемых импульсами! Ведь Тед и Джейн меня проклянут… Как раз здесь вместе и почитаем, и обсудим. Итак, вы сюда на целых десять дней?

— В принципе, да, Дэвид, — кивнул Анри. — Мне только нужно будет сделать вылазку в Крым на день или на два.

— Неужели там что-то сохранилось?

— Есть что раскопать, — сказала София. — От греческого языческого наследия до прошлого века.

— Да, я заказал исследования, — решительным тоном проговорил Анри. — Слой грязи почему-то получился не таким уж большим, метров тридцать. Можно откопать города, пляжи, что-то высадить. Десять лет — и будет не хуже, чем здесь. Вероятно. В общем, надо своими глазами посмотреть.

— А почему так далеко? Италией не пробовал заняться? Тут, на западной стороне Сицилии, тоже слой не слишком большой.

— Последствия удара другие. Под грязью, судя по всему, вообще ничего не осталось, только пыль. Но вообще Сицилия — уникальный случай. Как могло сохраниться это место? Как будто оно в Сибири где-нибудь.

— Никто не знает, мой мальчик. Италии нет, Франции нет, Англии и Испании как будто бы никогда не существовало, про Скандинавию и Западную Африку тактично умолчим… Проклятые ньюки, проклятый Йеллоустоун… Таких мест на все Средиземноморье осталось не больше десятка. В общем, наслаждайтесь. Берите побольше охранников — тут разные формы жизни сохранились, не все проконтролируешь. Недалеко от нас — церковь. Ее практически заново построили в тридцатых годах позапрошлого столетия, но снаружи она все-таки милая. Внутрь лучше не заходить, там игровой клуб. Впрочем, мы туда перенесли карильон XVII века с очень мелодичным боем — и он звонит, представьте себе! Есть одна церковь — по-настоящему древняя, XIV века, на ее месте в IX столетии была синагога. Мы там сделали мемориал и поставили статую Прогресса. В общем, там только стены, можно и не смотреть. Ну, и внизу — море. Вся береговая линия относится к этой резиденции, там можно свободно перемещаться. Радиации нет — ближайшие бомбы упали на Рим. Купайтесь хоть в воде, хоть в солнце — природном!

— Будем, — решительно, с улыбкой ответил Анри. София согласно кивнула.

* * *

Импульс разбудил Го — и тот, нехотя просыпаясь, начал внутренне возмущаться. Не хорошо — плохо, плохо! Почему так рано? Солнце еще даже не думало клониться к закату. Го побрился электронным стиком, окатился под душем морской водой, почистил зубы лазерной машинкой, взял стаканчик со ста граммами пресной воды, которые машинка довольно шустро заказала в раздатчике, пятьюдесятью граммами прополоскал рот, другую половину выпил. Он всегда так делал: воды, которую выделяли в пищеприемнике, явно не хватало, хоть импульсы и говорили, что больше ее не требуется. А вот не всегда же они правы, наверное?

Го тявкнул — и в ушах зазвучала бодрящая музыка. Нет, подумал охранник, для нее слишком рано.

— Мяу. Мяу. Мяу! — лишь после третьей команды музыка прекратилась.

Через пять минут импульс направил Го в гард-офис. Там собралось человек тридцать. В центре офиса стояли маленькие статуи Огня и Прогресса.

— Аве, аве, аве! — пропел капеллан, кланяясь изваяниям.

— Аве! — радостно подхватили гарды.

— Т-с-с-с-с, — прошептал капеллан.

Охранники на минуту замерли в молчании. Кто-то начал раскачиваться вперед-назад, кто-то — вправо-влево.

— Стройся! Го! — резко прервал безмолвие командир.

Го всегда удивляло, почему эта команда совпадает с его именем. Как будто она относится только к нему одному. Го — го. А остальные, кто не Го, почему они тоже го? Да, невозможно это все понять. И импульса такого нет, чтобы понять.

Охранники погрузились в четыре бронемашины и быстро спустились к морю.

— Го! — прозвучала новая команда, и старшие выстроили охранников в две цепи на расстоянии семисот метров друг от друга. Минут через десять подъехало неуклюжее устройство с пятком противоракет. На горизонте показалась пара катеров — тоже с какими-то противоракетными штуковинами. Затем с горы спустилась белая электроповозка. Из нее вышли двое — молодой мужчина и женщина чуть постарше его. Он был в свободной тоге, она — в брюках и довольно бесформенной кофточке. Побродив немного по пляжу, они нашли большой валун и присели на него. Слуга принес им большие синие стаканы и вазу с фруктами.

Почему, подумал Го, им так хорошо? Мужчина и женщина — вместе, красивые. Наверное, пьют воды сколько хотят. Все не так, как у нас с девками из игрового клуба — на час в боксе, по импульсу, раз в неделю, с литром воды на двоих. Я стою здесь, а они сидят там. Почему?

Раздумья охранника прервал импульс: повернуться на 90 градусов, стрелять! Го немедленно выпустил очередь в заданном направлении. В кустарнике, отделявшем пляж от полузаброшенной дороги, кто-то копошился. Кошка, наверное, подумал Го. Поступил импульс: идти к кустам. Одновременно за Го из цепи выдвинулись еще четыре гарда. А вдруг не кошка? В кустах было тихо. Повинуясь импульсу, охранники начали прочесывать кусты метр за метром. Неожиданно в сторону дороги медленно начал двигаться какой-то объект. Все ясно, облегченно сказал себе Го. Маленький дикий кохьюб, к тому же подстреленный. Ничего страшного, вроде кошки.

Гарды быстро окружили неприятеля. Девочка-подросток лет двенадцати, с развороченным разрывной пулей бедром, уже не пыталась ползти — умоляющими глазами она смотрела на Го.

— Пить, пить. Не умирать, — сдавленно шепнула она.

Повинуясь внезапно поступившему импульсу, охранники изрешетили тощее тельце из пяти микропулеметов.

Вернувшись на пляж, Го застал уже начинавшиеся сборы. Дура с антиракетами разворачивалась в сторону горы. Красивых людей и след простыл — на пляже лишь валялись синие бокалы.

— Молодые люди не могут не найти себе приключений, — протяжно, с полуулыбкой начал сэр Дэвид разговор за завтраком с Анри и Софией.

— Да, нам сказали, что кто-то хотел на нас напасть, — с серьезной миной ответил Анри. — Дикий кохьюб. От них можно ожидать чего угодно.

— Как я поняла, это была всего лишь маленькая девочка, — в интонациях Софии прозвучала легчайшая нотка возмущения.

— Да, дорогая, это был подросток, — отреагировал с чуть более заметным вызовом Анри. — Который вполне мог быть вооружен. Даже здесь, в малозаселенной кохьюбами местности, попадаются банды — или индивидуальные гангстеры.

— Можно было разобраться, прежде чем палить десять минут по кустам, а потом расстреливать девочку на месте, — возразила София. — Мы слишком жестоки.

— Наверное, так оно и есть, — задумчиво проговорил сэр Дэвид. — Да, наверное. Но представляете себе, что сделали бы с нами свободные и владеющие речью кохьюбы? После всех событий конца ХХ века? После ядерных ударов, после спровоцированного ими — но не без нашего участия — извержения Йеллоустоуна? Вряд ли мы могли бы рассчитывать на гуманность.

— Да, мир несправедлив, — ответил Анри. Но не мы, Дэвид, в этом виноваты. Так было всегда. Одним одно, другим другое.

— На мой взгляд, все не совсем так, — по-прежнему задумчивым тоном продолжил беседу сэр Дэвид. — Мы, в наши стародавние времена, считали, что люди в принципе равны. Хотя и понимали внутренне, что это не так. Вот, положим, евреи — сколько среди них до войны было чемпионов по баскетболу? Наверное, ни одного. А сколько среди африканцев было чемпионов по шахматам? Тоже вряд ли хотя бы один нашелся. Люди разные. И, Анри, ты прав — каждому свое. После войны и Йеллоустоуна мы уже не можем позволить себе лицемерие — все слишком хрупко. Нас лишь восемь миллионов — мыслящих людей, ответственных людей, людей цивилизации. Не так уж много, хоть мы и живем по двести лет. А кохьюбов — миллионов триста. Плюс мир фанатиков, живущий по своим законам, — Урал, Сибирь, Средняя Азия, север Индии, северо-запад Китая. Сколько кохьюбов там, мы даже не знаем.

Наверное, полмиллиарда. Да, у них нет больше городов и нет высоких технологий. Но мы, впрочем, не вполне знаем, что у них там есть. Поэтому, София, выход один — жесткий контроль. И в этом, кстати, нет ничего нового. Всегда и везде — смотрите, всегда и везде! — небольшая группа людей контролировала всех остальных. И управляла ими. Когда-то при помощи оружия, полиции, надзора, денег. Когда-то — при помощи карт, чипов и прочей старой электроники. А сейчас мы напрямую контролируем их сознание. И ведь кохьюбы счастливы! Если, конечно, работают, питаются, спариваются, получают позитивные импульсы прямо в мозг… Вовремя поклоняются идолам… Несчастны только дикие — но их почти не осталось. И не надо их жалеть. И воспитать пытаться тоже не надо. Они не захотели жить в мире и гармонии. Они — разрушители. Я до сих пор не понимаю, почему совет не одобряет операцию по их уничтожению.

В зале для завтраков повисла пауза.

— Неужели нельзя их приручить? — прервала ее София. — Изменить? Вживить приемники импульсов — даже помимо их воли?

— Если честно, то нет, — без тени горечи ответил сэр Дэвид. — Некоторые из них слишком привыкли делать что хотят. Привыкли свободно перемещаться по лесам и заброшенным городам, питаться дикими растениями и животными. Да и импульсоприемник некоторые из них могут извлечь или испортить.

— Откровенно говоря, — включился в беседу Анри, — меня не очень волнует их судьба. Они — враги, они опасны. Но не слишком, кстати сказать. Сколько их? Миллионов пятьдесят не наберется…

— Точно мы не знаем, — отреагировал сэр Дэвид. — Во всех брошенных городах Европы, Америк, Азии может набраться и миллион. Здесь, на Сицилии, — примерно сто существ. И это радует.

— Да, это неизбежная плата за натуральный отдых! — Анри решил перевести беседу в позитивное русло. — В космосе их вообще нет, но там гораздо скучнее. А здесь масса возможностей подышать настоящим воздухом. София, куда мы едем сегодня?

— Не знаю. Не уверена насчет пляжа. Может быть, мне уже не захочется туда. Бросим взгляд на старые церкви?

— Конечно, бросим, — энергично ответил Анри.

— Да, правильно, очень рекомендую, — сказал сэр Дэвид. — И поднимитесь на гору, оттуда прекрасный вид — что на Этну, что на море. А я, между прочим, буду читать книгу Теда — через час обещали релиз. Как вы понимаете, к вечеру они с Джейн потребуют реакции. Ах, старые друзья требуют немало времени. И ты ничего с этим не сделаешь, сколько бы у тебя ни было денег и власти.

— Представляю себе, каково это — дружба с почти двухвековой историей, — ироничным, но все же восхищенным тоном ответил Анри. — От такого объема воспоминаний вам никогда не будет скучно.

— Будет, молодой человек, будет, — с улыбкой покачал головой сэр Дэвид. — И ты это поймешь гораздо раньше, чем думаешь. Лет через пятьдесят, всего-то ничего.

* * *

Импульс будильника разбудил Го в совсем неурочное время. Свет предполуденного солнца через небольшое оконце заливал весь бокс. Вот как, подумал Го, не будили даже на ночное дежурство. Куда сегодня погонят? Опять на пляж? Охранник закрыл глаза и начал вспоминать. Да, что-то снилось. Не мониторы, не девчонки в игровом клубе. А, вот. Вчерашняя девочка на пляже. «Пить, не умирать»… Глаза — полные ужаса, умоляющие… Плохо. Плохо. Не хорошо. Почему мы ее убили?

Сильнейший импульс заставил Го подпрыгнуть на кушетке. Пару минут он не мог прийти в себя от боли и страха. Да, да, надо идти, понял гард. Надо идти, а то хуже будет. Го буквально побежал в душ. Страх и боль сменились приятными ощущениями. Хорошо! Вот теперь хорошо! Помывшись, почистив зубы и очень быстро одевшись, Го с искренним энтузиазмом зашагал в пункт приема пищи, где получил усиленную порцию таблеток и аж полтора литра воды, а затем направился в гард-офис.

— Аве, аве! — сказал он двум статуям.

— Аве! — начали мурлыкать присоединяющиеся к нему другие гарды, человек десять.

Вскоре появился командир.

— Get together! Go! — сказал он им.

Через десять минут от главной усадьбы в путь двинулась белая электроповозка, впереди и сзади которой ехали по две машины охраны, по четыре гарда в каждой. Следом, тяжело фурча, двигалась антиракетница.

Сначала они быстро проехали рядом со стенами старинной церкви — из повозки никто не вышел. Затем кортеж остановился у игрового клуба. Вокруг было уже полно гардов, на крышах домов и на колокольне сидели снайперы. Го и другие приехавшие из резиденции охранники встали полукругом вокруг входа в здание. Буквально секунд через десять из повозки вышла вчерашняя красивая пара. Впрочем, сегодня она уже не казалась Го такой красивой. Что-то стало не так. Хорошо? Не хорошо? Плохо? Не плохо?

Пара начала обходить клуб, и гардам пришлось немало побегать, чтобы все время держать ее в полукольце. Затем женщина зашла внутрь — и уже через минуту решительным шагом пошла к повозке. Плохо, сказал себе Го. Гарды попрыгали по своим машинам, противоракетница начала неуклюже разворачиваться.

Впрочем, двигаться кортеж не мог — по улочке вели стадо кохьюбов. Ага, первая смена закончилась, сказал себе Го. Он знал этот отряд — гей-команду. На заводе их было четыре, одна работала утром, вторая после полудня, третья вечером, четвертая ночью. Довольно часто они бесились в игровом клубе — в любое время суток, хоть в десять утра. Трахались на подоконниках, в туалетах — разрешают же им, в отличие от гетеросеков… Пили, ели и нюхали всякую веселящую химию, которая для Го была запрещена.

Они и сейчас выглядели весело. В разноцветных робах, со странными прическами, эти кохьюбы явно слушали какую-то музыку, соединенную с импульсами — они шли, пританцовывая совершенно синхронно, нога в ногу, рука в руку, как супергарды на параде. Все сто штук — или, может быть, больше.

Женщина вышла из повозки, надела электронные очки и стала, похоже, снимать кохьюбов. Вот умора, подумал Го. Смешно! Хорошо! Где еще увидишь таких веселых! Мужчина тоже покинул электрокар, и Го расслышал слова, сказанные тихо, но твердо:

— Дорогая, прошу, поедем. Не надо нервировать старика. Чего я точно не хочу, так это с ним поссориться.

Ничего не отвечая, женщина пошла в повозку, за ней последовал и спутник. Кортеж начал подниматься в гору. Минут через десять они были на горе Ка, где стояло странное полузаброшенное здание из серых камней — откуда-то Го знал, что это бывшее святилище, вроде статуй. Рядом, впрочем, стояли статуи настоящие, все шесть — Прогресс, Природа, Огонь, Вода, Деньги, Секс. Аве, мысленно пропел охранник. И, конечно, рядом стоял, весь в цветах, портрет Чудотворного Помазанника. Какой герой, сказали друг другу импульс и Го. Весь день под солнцем здесь. И ведь не перестает думать о нас и за нас…

Пара из повозки посмотрела вниз на море, резиденцию, Ле, на другой городок — Тао, на деревушки. Мужчина то надевал, то снимал очки — явно хотел зафиксировать окрестности и женщину на фоне моря. Гарды расслабились — вокруг точно никого не было. Да, пусть противоракетчик здесь напрягается, подумал Го. Пара пошла на другую сторону площадки — Го как раз стоял там, глядя то вниз, то на здание и статуи. Что тут смотреть и фиксировать, спросил себя гард. Слева — Э, большая гора. Слава ей, она спасла и Ле, и Тао, и деревушки. Позволила построить резиденцию. Справа — несколько заброшенных деревушек на склоне, а дальше, уже между гор, — грязь, грязь, грязь. А за горами ее еще больше. Говорят, под ней города, деревни, огромные игровые клубы, старые статуи, вода и много чего еще. Но над ними — грязь. Много грязи. Плохо.

Пара молча постояла минуту-другую в десяти шагах от Го, потом женщина еще решительней, чем раньше, пошла к повозке, бросив спутнику лишь одну фразу:

— Вы. Вы это натворили.

Через пятнадцать минут кортеж вернулся в резиденцию. Го допил по дороге в бокс взятую с собой воду — и, не раздеваясь, лег на кушетку и уснул. Так было всегда, когда импульс приказывал ему забыть увиденное.

* * *

Ровно в семь вечера Анри и София вошли в холл, где подавался аперитив. Убранство было не просто довоенным — часть его явно относилась к концу XIX века, часть ко временам перед первой ядерной войной, примерно к десятым годам века ХХI-го. Сочетание было смелым, но не лишенным смысла: романтизм долгих мирных времен, которые на самом деле были обречены оказаться предвоенными, располагал предков — а отчасти и таких современников как сэр Дэвид, — к тонкой и продуманной роскоши. Старинное зеркало в дубовой раме и резные итальянские кресла у стен удивительным образом гармонировали с грубыми африканскими столиками из мангрового дерева, на которых стояли венецианские вазы с орхидеями, а портреты Вольтера и стародавних членов династии сэра Дэвида — с абстрактным изображением его давно умершей супруги, написанным в конце позапрошлого столетия, и контурно проработанными литыми бюстами двух его сыновей, погребенных на Багамах под километрами пепла, воды, лавы и прочей грязи после извержения Йеллоустоуна. Несмотря на трагизм воспоминаний, навеваемых этими изображениями, интерьер буквально источал оптимизм. И волей — великой волей к жизни старейшины древнего рода, одного из самых влиятельных в мире.

В холле уже скучал, потягивая джин с тоником, незнакомый Анри и Софии молодой европеец.

— Сэр Анри, принцесса София? — несколько нерешительно начал беседу тот. — Имею честь представиться. Джон Маркс, литературный консультант сэра Дэвида.

— Мое почтение, — с натянутой улыбкой ответил Анри, ожидавший этим вечером откровенного разговора с сэром Дэвидом — откровенного, насколько это вообще было возможно.

— Весьма рада знакомству, — чуть более естественно сказала София.

Маркс вполне уловил, что старые гости не так уж рады новому.

— Сэр Дэвид пригласил меня, — еще более нерешительным тоном продолжил он, — пообещав интересную дискуссию о новой книге Тедди Рейсера. Релиз был только утром, но я — представьте себе — успел ее проглотить!

— Неужели? — с неподдельным интересом спросила София. — Мы ездили по окрестностям, потом отдыхали, и пока совершенно ничего не знаем о релизе. Но скажите нам: лучше ничего у вас не спрашивать и насладиться самостоятельным чтением — или краткого содержания в вашем изложении будет довольно?

— Если совсем честно, — с заискивающей улыбкой начал рассказывать приободрившийся Маркс, — читать книжку полностью будет тратой времени. Совершенно пустой тратой. Текст не такой длинный, но часа четыре минимум у вас на него уйдет. В общем, околосоциологичсекая публицистика. Собственно, основных идеи две. Рассказать?

— Возможно, — ответила София.

— Все очень просто. Тед Рейсер успешно заказал новую технологию опреснения, очень эффективную, и предлагает широко ее распространить, чтобы все люди, животные и растения имели воды сколько захотят. Это первая идея. Вторая — устранение вообще всякого неравенства. Между мыслящими людьми, обслугой, гардами, фанатиками, дикарями, кохьюбами и так далее. В общем, мило, но это довоенные дела. Рейсер ведь существует в качестве программы, не так ли? Он просто решил вернуться в годы, в которых ему было комфортно. Тем более что после второй войны он прожил как физический человек лишь года два, если я не ошибаюсь… Сгорел от лучевой болезни…

— Да, бедный Тед, — сказал Анри. — Что он понимает в сегодняшнем мире… Никогда бы не хотел жить как программа. Да, это буду как бы я, но, София, буду ли я тебе в этом случае интересен?

Принцесса улыбнулась в ответ на улыбку супруга.

— Я сама к тому времени стану программой, — ответила она. — И вновь познакомлюсь с тобой.

Сопровождаемый камердинером, в холл вошел сэр Дэвид.

— Мои дражайшие, простите за вынужденное опоздание. Я был должен сидеть в кабинете — тут что-то намечается, Тед оказался не таким уж рубахой-парнем… Похоже, сегодня будет заседание совета. Но пока меня отпустили со связи — и давайте, наконец, поужинаем. Анри, София, как я вижу, вы уже познакомились с Джоном Марксом. Это умнейший молодой человек, журналист. Когда в мою старую голову приходят какие-то мысли, он их записывает и доводит до удобоваримого состояния. Вперед, берите с собой ваши стаканы.

Столовая была оформлена строго в древнем стиле. Под хрустальной люстрой располагался дубовый стол века XVIII-го. Тому же периоду принадлежали резные стулья с гобеленовыми мягкими сиденьями. Витрины были заполнены льежским фарфором и китайскими статуэтками тонкой работы — все относилось не позже чем к началу позапрошлого столетия. На одной из стен располагался небольшой потемневший потрет сэра Дэвида середины ХХ века — с картины французского «шестидесятника» улыбался недавний выпускник Итонского колледжа. Ничто в столовой не напоминало о трагичной истории новой эпохи.

— Итак, дорогие обитатели космоса, — с лучезарной улыбкой обратился к разместившимся за столом Анри и Софии сэр Дэвид, — voila, натуральнейшие плоды Сицилии. Устрицы — полчаса назад они были в море. Затем последует нисуаз с тунцом, который тоже полчаса назад плавал где-то близ Летоянни. Ну и затем — спатола, рыбка очень простая, но обожавшаяся местными жителями до всех катастроф. Провидение, если оно действительно существует, уберегло эти места не только от волны Йеллоустоуна, но и от радиации. Лет десять как ее здесь практически нет. А вам, Джон, я бы посоветовал обратить особое внимание на Casillero del Diablo, также докатастрофное — его откопали в Мессине, под десятью метрами грязи прекрасно сохранилось. Книгу Теда, кстати, вам удалось осилить?

— Конечно, сэр, — с готовностью ответил Маркс. — Невеликое дело…

— А я, как ни странно, тоже почти прочел, — перебил молодого человека сэр Дэвид. — Тед, хоть он и программа, остается верен себе. Все те же утопические идеи. Liberte, egalite…

— Мы не успели прочесть, — вступила в разговор София. — Джон нам немного порассказал. Как я поняла, он хочет сделать воду доступной для всех?

— Ну конечно же, — ответил сэр Дэвид. — Вода сейчас — почти главная основа неравенства. Именно вода — а все остальное вторично, даже технологии, оружие и контроль сознания. Смотрите: у дикарей и фанатиков есть пресная вода в Байкале и Иссык-Куле, и поэтому мы не можем их полностью подчинить. Более того, мы зависимы от их князей, баев и генсеков. Примерно то же самое было с нефтью и арабскими странами век или полтора назад.

— Новая технология опреснения… Почему бы и нет, — рассудительно сказал Анри. — Но мы можем сохранить ее только в руках цивилизованных людей. Пока кохьюбы находятся под контролем, как они могут ею воспользоваться?

— Мы видели сегодня этих людей, — отреагировала София. — Их вид очень удручает. Одинаковые робы, одинаковые танцующие движения по дороге с работы… Скорее всего, они ни на что не способны, кроме этого.

В беседе возникло предгрозовое затишье. Сэр Дэвид, отстраненно глядя в тарелку с нисуазом, отложил в сторону нож и вилку.

— Способны, — глухо отрезал он. — Способны на что угодно. Простите, но вы не видели ХХ века. Да и XXI-го, по большому счету. Глоток свободы — и они превращаются в «оно». В массу, которая начинает управляться изнутри, по чудовищным законам. Буквально глоток свободы — и вот оно, «оно»! А за ним, сразу же следом — претензии на истину, всяческое мессианство, насилие, войны! Мы избавили их — и себя! — от всего этого. Мы сделали их счастливыми. Вот здесь они, например, очень довольны своей работой на производстве оружейной электроники — на тех участках, где не справляется автоматика. Но дайте им воду — и они смогут удрать куда угодно. И начнут думать. И никакой контроль сознания не удержится. И появится это «оно» — причина всех бед двух столетий. Нет, двух тысячелетий. Нет, всей истории.

Неловкая тишина вновь воцарилась за столом, теперь уже надолго.

— Простите, можно пару слов? — прервал, наконец, ее Маркс. — Может быть, стоит сказать об этом прямо Теду Рейсеру? Устроить его диспут с экспертами, журналистами, профессорами?

— Не уверен, что это сработает, — сказал Анри. — Тед очень убежденный человек. Хоть он и скан, программа. Но черты характера она сохранила. В этом случае говорить — только привлекать излишнее внимание, на мой взгляд.

— Говорить, говорить… — сэр Дэвид невидящими глазами следил за действиями слуги, разливавшего вино. — Я говорил с Тедом только что, полчаса назад. Я напомнил ему очень простую вещь: сейчас 2117 год. Нельзя вернуться назад — ни в XXI век, ни в ХХ-й, ни в эпоху Просвещения, ни в Средние века, никуда! Тем более что все эти эпохи и привели к войнам, насилию, геноциду, несвободе, диктатурам! Мы впервые — впервые в мировой истории! — живем в свободном мире. Он все это пытается разрушить. И знаете, что он мне ответил? «Я умнее, чем ты думаешь»! Он не понимает одного: он сам может существовать только в том мире, на который покушается! Дикари его просто отключат. Фанатики тоже. Взбунтовавшиеся кохьюбы, опившиеся воды, тем более.

Вместе со слугами, несущими рыбу, в столовую торопливо вошел камердинер. Встав за спиной сэра Дэвида и слегка склонившись к нему, он негромко произнес:

— Вас приглашают в кабинет для срочного VR-совещания, сэр.

— Ну вот! — обращаясь к гостям, сказал сэр Дэвид. — Срочное заседание совета. Оцените спатолу — простую еду сицилийцев. И не ждите меня — проходите в библиотеку на диджестив. Обещаю вернуться, как только смогу. В принципе эти заседания долгими не бывают. Но Теду, похоже, придется несладко.

* * *

В кабинете сэра Дэвида царил беспорядок, совершенно немыслимый для рационального и упорядоченного XXII века. Между окнами стояло продавленное кресло. Стол, вывезенный из какого-то довоенного офиса, был завален бумагами, компьютерными устройствами, простыми и электронными очками. Попадались и чашки, стаканы, пепельницы, сигареты — также обычные и электронные. Под терминалом связи лежала рассыпанная колода карт. Вдоль стен были расставлены стопки книг, папок, дисков, каких-то старых хранилищ данных. Каждая из этих вещей хранила связь с одним из периодов долгой жизни сэра Дэвида. Трогать все это никому в резиденции не позволялось. И только здесь хозяин кабинета чувствовал себя дома.

Сэр Дэвид накинул вязаную кофту, глянул на монитор, где висела заставка: «VR-совещание Всемирного совета. До начала 4 минуты 28 секунд», и затянулся электронной сигаретой. Потом взял со стола электронные очки, буркнул в них:

— Паоло, давай уж мне кофе покрепче. Но с молоком. Но холодный. Как всегда. Но очень быстро — через две минуты включаюсь. Graziemille.

Связаться что ли, пока с Тедом? Нет, не поймут… Сэр Дэвид закрыл глаза. Когда это было? Году в 2000-м, или того раньше? Вместе с Тедом и Джейн они открывали какую-то выставку — ООН, все такое… Мир, мир, мир, безопасность, диалог цивилизаций, постаревшие дети-цветы… И полное понимание того, что без большой войны все будет еще хуже. Наступало торжество невежества, фанатизма, насилия. Власть в мире переходила к популистам. Ах, Тед, Тед… Ладно Джейн, она конченая идиотка, но ты-то умный парень! Ты не мог во все это верить всерьез, и потихоньку ведь всегда смеялся над пацифистами, эгалитаристами, экологистами, и как их там еще. Но кормил их от души, вместе с их партиями, телеканалами, сайтами и этими, тьфу их, НКО. Значит все-таки верил? Поди теперь спроси у программы… Ну и ладно, она — не Тед, на том и порешим. А Джейн точно дорога в ад. Будем решать, никуда не деться… Как боги, подумалось вдруг сэру Дэвиду. А вот действительно — бог ли он? Да, наверное, в прежние времена его бы так его и величали… Не этих же юных психов так именовать — «пророка» с «мессией»…

Слуга принес кофе. До начала совещания оставалось 16 секунд — расчет был точен, сказал себе сэр Дэвид. Итальянцы ничего не делают вовремя.

Вскоре заставка сменилась картинкой зала, где сидели все 12 членов совета, включая сэра Дэвида. Место Пророка пустовало — впрочем, как всегда.

— Друзья, кто сегодня будет модератором? — спросил старейший по возрасту, 230-летний король Уильям. — Не помню, чья очередность.

— Моя, но я не очень хорошо себя чувствую, — ответил Джон XII, глава индустриального мира. — Следующий за мной — Билл.

— Спасибо, Джон. Билл, у тебя получится вести?

— Не уверен — я докладчик.

— Ах, точно, — почесал в затылке король. — Желающие найдутся?

Не откликнулся никто.

— Билл, может быть, все-таки ты?

— О'кей, попробую, как самый молодой. В общем, доклад мой будет очень краток. Как вы знаете, программный скан мозга, выступающий от имени покойного Теда Рейсера, выпустил книгу. Помимо того, что там излагаются разрушительные идеи вроде всеобщего доступа к пресной воде и установления равенства между мыслящими людьми, слугами, гардами, кохьюбами, фанатиками и дикарями, возникла и еще одна проблема, гораздо более существенная. В книге заложен вирус. Он уже широко распространил технологию опреснения воды, созданную по заказу Теда-скана, и его план политической реформы в кратком виде, доступном для понимания кохьюбов и фанатиков. Это все проникает уже и в импульсогенераторы, транслируется кохьюбам. Сейчас я как глава всемирной компьютерной сети прорабатываю блокировку соответствующих импульсов, надеюсь справиться с ситуацией за 24 часа. Решение о судьбе скана и сгенерированного им контента — за вами, господа.

— Дэвид и Джон, — медленно, взвешивая каждое слово, проговорил король Уильям. — Вы как друзья покойного Теда, можете не голосовать и даже не участвовать в дискуссии, если пожелаете.

— Нет, отчего же, — отреагировал главный индустриалист. — Мы все любим Теда и рады, что он общается с нами хотя бы в виде программы. Но есть общечеловеческие ценности.

— Отключить и стереть все, да и дело с концом, — пробасил Томас, шеф оружейной промышленности.

— Полностью согласна, — вступила в беседу Маргарет, глава полицейского и наблюдательного ведомства.

— Пару слов, друзья, если позволите, — сказал сэр Дэвид. — Я как одно из лиц, отвечающих за глобальные финансы, всегда остерегаюсь поспешных решений. И дело не в дружбе с Тедом. Его идеи, если уж они распространились среди мыслящих людей, могут приобрести некоторое количество сторонников. Особенно среди молодежи. Поймут ли нас, если мы просто отключим скан и все сотрем? Не лучше ли будет начать дискуссию, чтобы опровергнуть эти идеи? Мне как раз это сегодня предложил один молодой журналист, который прочел книгу одним из первых. И еще предложение — скорее к вам, Билл, как главному электронщику. Мы можем как-то перевоспитать Теда, ну то есть вот этот скан? Сделать так, чтобы он сам пересмотрел свои идеи, отказался от них? Это было бы полной и чистой победой.

— Позвольте, друзья, я отреагирую, — немедленно отозвался Билл. — Можно попробовать заняться и дискуссией, и перевоспитанием. Но все это потребует хотя бы пары месяцев. Программа очень опасна. Подчеркиваю: очень. Мы до сих пор находим в ней все новые и новые скрытые функции. Тед был невероятным гением — даже я не мог такого себе представить. Я не знаю, чего еще от него ждать. Программа унаследовала все его интеллектуальные способности и, надо сказать, их развила. Она смогла сделать то, что хотел бы сделать живой Тед, но на что он не был способен из-за недостатка времени, занятий бизнесом, разгульного образа жизни, любви к тусовкам и речам — да и просто, скажем прямо, из-за того, что это был живой человек. Программа развивает его намерения, но она делает это гораздо более быстро и эффективно, плюс еще хорошо умеет скрываться и врать.

— Тед это тоже прекрасно умел, — кивая головой, проговорил Джон.

— И все-таки, быть может, мы попробуем представить Пророку два варианта решения? — сказал сэр Дэвид. — Отключение Теда и Джейн (ее нельзя сохранять, если мы уничтожим его) — либо переформатирование обоих и жесткую дискуссию о пагубности идей Теда?

— Пожалуй, можно и так, — ответил Билл. — Но большинство явно не на вашей стороне.

— Как водится, — попытался улыбнуться сэр Дэвид. — Кто будет слушать старого банковского гнома… Но я, конечно, приму решение большинства и решение Пророка.

— Желает ли кто-то еще высказаться? — спросил Билл. — Нет? Спасибо. Тогда слово за Пророком, если Пророк нас слышит.

Члены совета замерли в ожидании. Секунд через тридцать в зале прозвучал визгливый тенор:

— Сканы Теда Рейсера и Джейн Ферроуз немедленно уничтожить. Всем кохьюбам, получившим от него импульсы, стереть память за двое суток. Если не получится — уничтожить и их. Биллу даются чрезвычайные полномочия по стиранию всего контента, выработанного сканом Рейсера. Мыслящих людей предупредить, что за распространение этого контента и за его восхваление будет немедленно применяться принудительная эвтаназия. А вы все в ответе за то, что проморгали этот кошмар. Все сканы надо проверить, Билл. Чудотворный Помазанник полностью поддерживает мое решение. Конец связи.

— Считаем заседание закрытым? — спросил главный компьютерщик.

— Да, Билл, — после некоторой паузы сказал сэр Дэвид. — Да и тебе надо спешить.

* * *

Когда банкир вновь спустился к гостям, те уже переместились в библиотеку. Сцена, открывшаяся сэру Дэвиду, не могла его не удивить. На столике стояли чуть пригубленные диджестивы. Маркс, усевшись на площадку передвижной деревянной лестницы и обхватив одной рукой перило, наблюдал что-то в электронных очках. Анри и София напряженно глядели на него.

— Нет, немыслимо, — начал бормотать молодой человек. — Тридцать миллионов копий уже. Каждая постоянно модифицируется — не распознаешь, не поймешь, она это или не она. Тридцать миллионов Тедов, чтоб его! Это можно убить, если только разрушить все железо, вместе с оружием и прочей техникой.

— Новое начало истории? — только и успела с полуулыбкой вставить София.

— Не знаю, — пробормотал Маркс. — Кохьюбы вышли из бараков на востоке Африки. Князь Владимир в Тобольске призвал к мировому восстанию. Ребята, да вам конец!

— Хм, что происходит? — сухо сказал сэр Дэвид.

— А-аа… Простите, сэр. — Маркс снял очки и бросил короткий взгляд на хозяина дома. Впрочем, замешательство его было минутным. — Что происходит? Революция, сэр! Настоящая. Последняя.

— Революция? — саркастическим и очень недобрым тоном переспросил сэр Дэвид. — Что ж, идите, молодой человек, присоединяйтесь. Только знайте: совет и Пророк только что постановили стереть с лица Земли не только кохьюбов, у которых в памяти останутся бредни Теда, но и мыслящих людей, распространяющих и восхваляющих всю эту чушь.

— И с кем вы останетесь? Без слуг, без рабов, без охраны, без молодежи?

Маркс вновь одел очки и выбежал из библиотеки.

— Да, молодые люди, — повернувшись к Анри и Софии, жестко сказал сэр Дэвид. — Я знал, что это повторится. Вы не можете жить разумно.

Даже вы — уж не говоря о большинстве прочих мыслящих. Мыслящих! Кто вам сказал, что вы мыслите! И мыслите правильно! Не наигрались… Не захотели мира и свободы. Получайте то, что хотите получить. Прощайте.

Сэр Дэвид быстрым шагом вышел из библиотеки. Анри и София не успелиничего ему ответить — или не захотели.

* * *

Го не спал всю ночь. Впервые с детства он вдруг увидел, насколько неожиданной может быть жизнь. Импульсы поступали один за другим — и теперь они противоречили друг другу. Сначала охранник вдруг ясно услышал в своем сознании: «Убивать нужно только того, чью вину ты понимаешь». Потом прошла команда: «Вместе с другими идти и убить человека по имени Джон Маркс и кохьюбов, которые забаррикадировались в игровом клубе». Фото Маркса за вчерашним столом появилось перед мысленным взором Го.

Однако первый импульс никто не отменял — и гард вдруг понял, что он может выбирать! Что-то исполнять, а что-то нет! Го не пошел в клуб, и никто не пришел забирать его с собой. Импульса идти в гард-офис для сбора тоже почему-то не было. Зато вдруг в мозг Го откуда-то посыпались сотни картинок, музыкальные записи, тысячи слов и даже целые книги. Сначала — книга Тэда Рейсера, вышедшая, как Го понял из аннотации, только вчера. Потом Библия, Коран, «Бесы» Достоевского и еще что-то — тысячи названий! Аннотации можно было прочесть за минуту-другую, на полные тексты определенно требовалось время. Так что же получается: он теперь умеет читать? А может, еще и говорить при помощи слов, что в книгах? Вот это импульсы, подумал Го. Так, надо пойти проверить — неужели он сможет все это обсудить с другими охранниками?

Го наскоро умылся и пошел в гард-офис. Там уже сидело человека три. Статуя Прогресса валялась на полу. На статую Огня надели пилотку. Го вдруг понял, насколько они были отвратительны — размалеванные пластиковые идолы, ни в какое сравнение не идущие с теми картинками, что он только что скачал через импульс. Причем некоторые он уже видел — в детстве, в комнате отца. И все это теперь ему разрешено вспомнить!

— Привет, приятели, — из уст Го сразу вырвались слова, которые они никогда не говорил, но почему-то знал, что именно здесь и сейчас их уместно было произнести.

— Здорово, — ответил Ра, старший среди командиров. — Ну что, тоже теперь умеешь говорить?

— Не понял пока, — осторожно ответил Го. — Вроде учусь.

— Новые импульсы обучают тебя за секунду. Но трепаться не время. В общем, народ, штука такая. Стрелять юнца с кохьюбами мы, конечно, не пойдем: хозяина и его импульсы теперь можно посылать — как бы это помягче — обратно. Он завтра сваливает в космос. Гости его уже ждут нашу машину, чтобы отдельно ехать на космодром. Что с резиденцией — неясно. Предлагаю все-таки пойти помочь хозяину упаковаться, а заодно все разнюхать. Кстати, сюда едут супергарды, человек десять. Но бояться их не надо — они хозяина будут в космос отправлять. Не надо, впрочем, и провоцировать. Я списался с одним из них — он обещал какую-то фишку показать на тот случай, если мы в резиденции одни останемся.

Через десять минут гарды вышли на улицу — проконтролировать, как уезжает красивая пара, которую недавно возили на море и по окрестностям. Анри подошел к Ра и неожиданно спросил его:

— Правда ли, что вы теперь можете пользоваться речью?

— Правда, сэр, — ответил гард. — Как видите. Никогда не думал, что это возможно.

— Успехов вам и вашим коллегам, — сказал Анри, пожав руку охраннику. — Добро пожаловать в мир свободных людей — и прощайте.

София уже сидела в грязной машине с двумя гардами. Анри быстро взобрался в нее, лязгнула дверца — и пара, которая вновь казалась Го очень красивой, отправилась на космодром.

— Скатертью дорожка. А вам, приятели, час на отдых, — шепнул командир.

Го удалось закрыть глаза буквально на двадцать минут. Мониторы больше не снились — снились мама, отец, брат и две сестры, про судьбу которых он совершенно ничего не знал. Снились картинки, пришедшие через импульс. Какие-то красивые здания, природа, города, села… Довоенная жизнь. Почему мы ее потеряли?

В девять утра несколько охранников и слуги собрались в кабинете сэра Дэвида. Камердинер и Ра поручили им укладывать бумаги, книги, девайсы и прочие информационные носители в большие пластиковые коробки и подписывать: «стол», «правая стена», «левый ближний угол» и так далее.

Хозяин резиденции о чем-то оживленно беседовал, не закрывая дверь, в соседней комнате, где стояла куча электронного железа — все для связи и шифрования. Никто, впрочем, не мог помешать Го и всем прочим, кто суетился в кабинете, слышать фразы, сказанные сэром Дэвидом особенно громко:

— Да, Армагеддон! Да, именно! Все, кто способен к бунту, будут уничтожены. И мы сможем обойтись без программ и девайсов… Мы создали мирный и свободный мир, а ты пытаешься его сломать. Не выйдет… Все равно ты проиграл, Тед. Ты вообще программа. Да, программа, программа, программа! Скан! А мы останемся людьми. Пусть нас будет немного — тысяча, две, три, — но мы сохраним цивилизацию. И свободу. И мир! Мир, Тед! То, ради чего мы боролись все эти века! Пусть и в космосе. А Земля проклята, и все живущие на ней тоже… Прощай навсегда. Привет Джейн. Только знай: я ненавижу вас! Просто ненавижу!

* * *

Через час в резиденцию прибыли супергарды — человек десять в сферических шлемах, вооруженные электроникой и обычным железом. Ра подтянул Го и еще с десяток охранников на площадку, где уже готовился отъезд сэра Дэвида. Подогнали три противоракетных установки, затем пару электрических повозок. В первую начали грузиться с небольшим скарбом секретарь сэра Дэвида, офицер связи и камердинер. Ра о чем-то шептался с одним из супергардов.

Хозяин покинул дом последним. Пойдя сперва к повозке, на полпути он остановился, оглянулся на гору Кальфа, потом на Этну, затем бросил взгляд вниз — на игровой клуб, Ле, Тао, море. Кивком головы и легким взмахом руки попрощавшись с окружающими, он с помощью служанки взобрался на повозку, которая немедленно первой двинулась к космодрому, сопровождаемая противоракетами и машинами супергардов.

— Полный отбой! — крикнул охранникам Ра, невесело улыбаясь. — Идите сюда, кое-что расскажу.

Го и другие гарды плотно окружили командира.

— Значит, так, — медленно и весомо начал говорить он. — Что мне супергард сказал. Резиденция вряд ли кому-то нужна. Нас и слуг тут просто бросили. Можем ее занимать, если захотим. Но те места, где живут люди, могут разбомбить из космоса, причем довольно быстро. Так что всем, кто пожелает, предлагаю собираться и двигаться — поедем в порт, там поищем пресной воды и горючего, захватим какую-нибудь посудину, уйдем в море и попробуем понять, что делать дальше. Может быть, до Африки доберемся или до Китая. Там, вероятно, будет поспокойнее. Теперь самое главное. Супергард мне объяснил, как выковырять приемник импульсов, который отслеживает, где мы находимся. Вот участок на лбу, где он вживлен. Вот участок на правой руке. Пощупайте — чувствуете чип? Кто пойдет со мной — берите ножик и вынимайте эту дрянь. Вот: раз, два. Три, четыре.

Гарды без особого труда послушно избавились от девайсов. И что же теперь, спросил себя Го. Вроде ничего не изменилось. И память осталась. И слова, и картинки, закачанные через импульс, остались при нем. Появилось только совсем неведомое ему чувство свободы — и понимание того, что он может идти, куда он сам решит. На посудину, так на посудину. В море, так в море. В Африку, так в Африку. Как уж получится.

Го, тихо напевая, пошел в свой бокс собираться в дорогу. Что он пел? Пойди пойми… Ночью скачалось, да так и вертелось в мозгу. Шуберт — так, кажется, было написано в аннотации. «Ave Maria»…