Глава 7
Утром следующего дня Крайнев обменял у Бюхнера бланк заявки на два мешка соли и покинул N. К полудню бричка свернула с большака и скоро оказалась у глухого хутора. Здесь он и Седых сменили немецкую форму на гражданскую одежду и наскоро пообедали. Крайнев взял у хозяина хутора черпак для воды, сходил к бричке и вернулся с посудиной, полной соли. Глаза хозяина радостно сверкнули, он молча поклонился, забирая черпак.
В отряд ехали лесными дорогами, втроем. Впереди скакал ждавший их на хуторе связной, Крайнев с Седых трусили, отстав на сотню метров. На хуторе они сменили лошадь, застоявшийся жеребец резво тащил груженую бричку. Передовой дозор и смена одежды были жизненно важны. Партизан в местных лесах хватало, как своих, так и пришлых, для них подстрелить немца, по дурости заехавшего не туда, было делом чести, доблести и славы. Кроме того, Ильин категорически запретил Крайневу появляться в бригаде в мундире интендантуррата. Среди партизан мог оказаться предатель. На задания бойцы Саломатина отправлялись постоянно, это было обычным делом, но ходили они в обычной полувоенной одежде, представлявшей собой причудливое сочетание советской и немецкой военной формы, а также и гражданского платья. Появление на базе переодетого немцем Крайнева могло побудить вражеского агента ко вполне определенным выводам.
Сменив на хуторе одежду, Крайнев с Седых заодно и вооружились: автомат, пистолеты и даже пара гранат. Береженого Бог бережет… К счастью, оружие не понадобилось. К закату они были в деревне, где квартировал штаб бригады. Крайнева встретили сердечно: обнимали, тискали, повели кормить. Саломатин по такому случаю расщедрился даже на самогон (в обычные дни в бригаде с выпивкой было строго). Виктор свой стакан только пригубил, а вот ел много – проголодался. Саломатин с Ильиным терпеливо ждали, после чего приступили к расспросам. Слушали, мрачнея лицом. Ильин все записывал в блокнот, после чего встал и убежал к себе – составлять и шифровать донесение в Центральный штаб партизанского движения. Саломатин после его ухода плеснул самогону в свой стакан.
– Помянем ребят! Настоящие герои! Не сдались…
Крайнев молча поддержал.
– Уверен, что их выдали? – спросил Саломатин, ставя пустой стакан.
– Какие сомнения? Никого из группы живым взять не удалось, тем не менее немцы отлично осведомлены о задании.
– Кто предал? – спросил Саломатин, водя пальцем по столу.
– Тот, кто знал о группе.
– Никто не должен был знать! – вздохнул Саломатин. – Группе строго-настрого запретили контакты с местным подпольем. Да и подполья нет – немцы разгромили его в сорок втором. Поэтому послали группу. Но кто-то все же знал… Ладно! – Саломатин хлопнул рукой по столу. – Разберемся. Спасибо тебе за соль! Царский подарок.
Виктор молча кивнул. С солью в оккупации была просто беда. За килограмм соли давали мешок картошки, за три – муки. Саломатин под угрозой расстрела запрещал бригаде отбирать у населения продукты, поэтому бойцы жили впроголодь. За соль можно было выменять все, но с Большой земли ее не возили, Сталин запретил.
– Пойдем в баню! – предложил Саломатин. – Истопили давно…
Парились они долго и всласть. Когда вернулись в избу, там ждал Ильин.
– Следующей ночью с Большой земли будет самолет! – сообщил он и посмотрел на Крайнева. – Тебе велели ждать и в N пока не возвращаться!
– Не больно-то хотелось! – сказал Виктор, зевая. – Видеть эти рожи тевтонские…
Ночевать Крайневу определили в штабной избе. Хозяев ее временно отселили к родственникам, Виктор остался один. Он не стал раздеваться, терпеливо дождался полуночи и жадно вдохнул воздух. Запахло прелью, и он оказался в Москве. Гаркавин немедленно набросился с вопросами, но Крайнев сослался на усталость и пообещал назавтра представить подробный отчет. Его переодели и отвезли домой. Настя этой ночью дежурила, и Виктор, смертельно уставший, завалился спать. Проснулся он днем. Кто-то невидимый нежно целовал его в губы, щеки, шею…
– Настенька! – засмеялся Крайнев. – Милая! Я так по тебе скучал!
– Попробовал бы сказать, что нет! – хмыкнула Настя, скользнув под одеяло. – Сейчас проверим…
– Папу видел? – спросила она, когда Крайнев угомонился.
– Нет. Мы далеко от тех мест.
– Что там?
– Война…
– Под пули не лез?
– Не довелось.
– Врешь, наверное, – сказала Настя. – На душе тревожно было.
– Я тоже переживал, – сказал Крайнев. – За тебя.
– Суток не прошло, как расстались! – сказала Настя. – Забыл?
– Никто не заходил, не звонил, не писал?
– По электронной почте пришло письмо от Ефима Гольдмана. Откуда он знает твой адрес?
– Был на визитке, – сказал Крайнев, приподымаясь. – Оставлял ее Соне.
– Соня умерла.
Крайнев упал на подушку.
– Плачешь? – Настя погладила его по щеке. – Я тоже плакала. Хороший был человек.
– Что пишет Ефим?
– Рассказал, где похоронили, и просил выслать образец твоего ДНК. Зачем ему?
– Для коллекции.
– Опять врешь! – вздохнула Настя. – Родство установить хочет. Я бы не посылала. Из принципа. Как можно не верить матери! К тому же он – твоя копия.
– Откуда знаешь?
– Видела фотографию.
– Какую?
– Которую ты вечно бросаешь где ни попадя. Не бойся, я не ревную! – Она прильнула щекой к его плечу. – Только забавно: у тебя, такого молодого, сын, внуки, правнуки…
– У некоторых тоже родни вагон! – сказал Крайнев, обнимая Настю. – Одних племянников восемь…
Когда Настя уснула, Крайнев тихонько встал и затворил за собой дверь. Включив компьютер, он прочел письмо Ефима. Затем пошел на кухню, взял бумажную салфетку и уколол палец кончиком ножа. Темно-красную капельку промокнул салфеткой, сложил ее и засунул в конверт. После чего отнес письмо в ближайшее отделение экспресс-почты. По возвращению засел за отчет. Через час он отправил его электронной почтой, после чего оделся и поехал к Гаркавину.
Подполковник встретил его неласково.
– Детский сад! – ругался он, потрясая распечатанным отчетом. – Как вы с ходу не провалились, не понимаю! Фотографию в документах интендантуррата кто переклеивал?
– Ильин.
– Печать на фото яичком катал? От нее фальшивкой за версту тянет!
– Жандарм не заметил.
– Слепой, наверное. Зачем вы в спекуляцию полезли? Вас в N за солью посылали? Что, если Бюхнер – агент СД? Или абвера?
Крайнев не ответил. Объяснять Гаркавину, что такое соль на оккупированной территории в 1943 году, было бесполезно. Про жадный блеск в глазах Бюхнера тоже.
– Виктор Иванович! – сказал Гаркавин, заметив его состояние. – Прошу отнестись к моим словам серьезно.
– Подумаешь! – сказал Крайнев. – Даже если б меня арестовали! В полночь фьють – и я здесь. Была птичка – и улетела!
– Не подозревал, что вы так легкомысленны! – вздохнул Гаркавин. – До полночи дожить надо. Вы не подозреваете, какие в СД костоломы. Мы изучали. К полудню из птички сделали бы фарш, оставив нетронутыми голосовые связки, чтоб могла петь. Запела бы! Нормальный человек не в состоянии терпеть такую боль! Сколько людей из-за вас погибло бы, думали?
Крайнев потупился, ему стало стыдно.
– Отправляя вас в прошлое, мы не предполагали, что вам придется стать разведчиком. Подготовка была другой. Ваше легкомыслие – это наша вина. В прошлое вы не пойдете.
– Как?! – Крайнев вскочил.
– Просто. Я не разрешу.
– Как же так?.. – забормотал Виктор. – Меня там ждут.
– Две недели усиленных занятий.
– Две?
– Людей к такой работе готовят годами.
– Это в современном мире, где опытные разведки, совершенные технические средства.
– Зато в военное время чрезмерная подозрительность. Шпиона видят в каждом.
– Я не могу ждать две недели!
– Операцию можно совсем свернуть. Эксперимент проведен, результат получен.
– Доказательств нет.
– То есть?
– Чем вы докажете, что эксперимент удался? Мой отчет? Я мог написать его, не выходя из квартиры.
– Дюжий говорил: умеете торговаться, – покачал головой Гаркавин. – Ладно, неделя. При условии двенадцатичасовых занятий.
– Хоть сутки напролет!
– Документы вам исправим.
– Не забудьте бланки на получение продуктов.
– Что вас так тянет в спекуляцию?
– Потому что я интендант. Какой бы секретной ни была воинская часть, продукты она получает на армейском складе. По документам легко установить численный состав, причем количество офицеров и рядовых по отдельности; по нормам отпуска продуктов – род войск; по форме заявленных продуктов – находится часть в обороне или готовится к наступлению…
– Не то вы училище выбрали! – сказал Гаркавин. – Здесь стали бы полковником. Будут бланки! Хоть вагон! Ничего сложного: обычная бумага, синяя печать… Не паспорт биометрический.
За учебой неделя пролетела быстро, Крайнев попрощался с Настей и отправился воевать. Гаркавин не только заново изготовил для него документы интендантуррата, но и подготовил полдесятка других. Теперь Крайнев при случае мог выдать себя за пехотного офицера, летчика, танкиста и даже гауптштурмфюрера СС. Ему не пришлось надевать соответствующую форму для снимка – фотошоп творил чудеса. Документы получились что надо: в меру потертые, но легко читаемые. К ним Гаркавин приложил стопку сопутствующих: командировочные удостоверения, отпускные свидетельства, справки о нахождении в госпитале. По справкам выходило, что Крайнев в госпиталях загорал исключительно по болезни: Гаркавин учел отсутствие следов ранений на теле фальшивого офицера вермахта. Листая бумаги, Виктор видел разные номера частей, населенные пункты, где они располагались, и понял, какую колоссальную работу проделали незнакомые ему люди. Им пришлось поднять архивные документы, установить, где в какой период находилась та или иная немецкая часть, найти образцы подписей и печатей, поставить штампы комендатур…
По возвращении в прошлое Крайнев тщательно припрятал свое богатство, оставив один комплект. Ночью ему не спалось – отдохнул дома, поэтому, валяясь на жесткой лавке, он до утра мысленно повторял преподанную в эту неделю науку. Гаркавин относился к своей работе с редким тщанием, Виктор такое уважал и старался следовать. На заре появился Ильин и с ходу запретил Крайневу ходить по деревне.
– А воздухом подышать? – возмутился Крайнев.
– В уборную пойдешь, дорогой подышишь! – невозмутимо сказал Ильин и пояснил: – В бригаде много новых людей, не надо, чтоб тебя видели.
Ильин заставил Крайнева вновь рассказать о пребывании в N, в этот раз с мельчайшими подробностями. Выслушав, принялся Виктора ругать, причем ругал за то, что и Гаркавин, и почти теми же словами.
– Не могу поверить, что так себя вел опытный оперативник, капитан госбезопасности! – сказал Ильин в завершение разговора. – Может, ты и людей так готовил?
– Каких людей? – не понял Крайнев.
– Своих. Твоя группа в N погибла!
– Я видел их впервые.
– Брось! Ты капитан госбезопасности Петров. Сам говорил!
– Я?
– Брось ваньку валять! – сказал Ильин. – Я все знаю! Петров Виктор Иванович, 1913 года рождения, в органах НКВД с 1936 года. Оперативный работник Белорусского военного округа. Попал в окружение, организовал партизанский отряд, потом вместе с женой, Анастасией Семеновной, перешел через линию фронта. Прошел проверку, готовил диверсантов в спецшколе, затем самовольно забрался в самолет с очередной группой и выпрыгнул с парашютом. Группа погибла, но ты добрался к нам. Судоплатов в курсе. Не бойся, уже не сердится. Разрешил работать здесь.
– Меня действительно зовут Виктор Иванович, а жену – Анастасия Семеновна, – сказал Крайнев. – Только фамилия моя Крайнев. Я никогда не служил в органах, о Судоплатове только слышал.
На Ильина было жалко смотреть.
– Я могу рассказать о себе, – сказал Крайнев. – Только ты не поверишь.
– Валяй! – выдавил Ильин.
В течение всего рассказа глаза его выражали такое недоверие, что Крайнев не выдержал, достал припрятанный комплект документов и разложил их на столе. Ильин внимательно рассмотрел каждый и отложил в сторону.
– Такие могли сделать у нас.
– Разумеется! – сказал Виктор. Он взял никелированную бензиновую зажигалку, все это время стоявшую на столе, и сдвинул декоративную накладку в форме свастики.
– Такие могли сделать у нас, – голосом Ильина сказала зажигалка и добавила голосом Крайнева: – Разумеется!
– Что это? – подскочил Ильин.
– Цифровой диктофон. 48 часов записи. У вас существуют такие технологии?
– Ну… – неуверенно сказал Ильин. – Возможно, у немцев…
– Через пятьдесят лет. Ваши диктофоны – чемоданы с бобинами пленки. Что у немцев, что у нас. У англичан и американцев не лучше.
– Погоди! – сказал Ильин, вставая. – Я сейчас!
Крайнев всерьез опасался, что Ильин побежал за подмогой, и на всякий случай проверил «люгер». Ильин вернулся один. В руках он держал глиняную миску с дымящейся картошкой и шмат сала. Бухнув все это на стол, майор достал из кармана бутылку самогона.
– Без бутылки трудно! – пояснил, разливая самогон.
Крайнев пожал плечами и сел на лавку. Они выпили, закусили, после чего Ильин попросил повторить. Виктор подчинился. Заново выслушав его рассказ, Ильин попросил продемонстрировать диктофон. Майор шептал, кричал и ругался матом; зажигалка послушно шептала, кричала и ругалась следом.
– Саломатин знает? – спросил Ильин, закончив проверку.
– Да. Рассказал, перед тем как уйти в сорок втором.
– Мне он не говорил! – пожаловался Ильин.
– Причины не было.
– Я сообщил Судоплатову, что ты Петров, – вздохнул Ильин. – Как быть?
– Пусть остается. В сорок первом я был Брагиным, теперь стану Петровым. Сам капитан наверняка погиб с группой. Не посрамлю имя.
– Ночью прилетит самолет. Вдруг за тобой?
– Не полечу.
– Нарушить приказ?
– Посадишь под пистолетом, исчезну в пути, – сказал Крайнев. Он решил, что Ильину не обязательно знать детали перемещения во времени.
– Почему? Тебя, знаешь, как примут?!
– Знаю. Сунут в подвал и станут допрашивать. Бить, оставлять без сна, ссать на голову…
– Это ты зря! – насупился Ильин.
– Клевещу? В мое время рассекретили документы, да и люди, которых пытали в застенках НКВД, рассказали. Скажешь, не было? Массовых арестов, беззаконных расправ? Следователей-костоломов? Палачей, расстреливавших в подвалах невинных?
– Не все такие! – обиделся Ильин.
– Знаю. Про дивизии НКВД, стоявшие насмерть под Москвой и Сталинградом. Про тысячи бойцов НКВД, павших смертью героев. Про огромную работу, которую делает СМЕРШ. Знаю, как ты, рискуя жизнью, подрывал мосты в тылу врага. Но в Москве говорить со мной будут другие. Скажут: «Давай новейшее оружие – немца бить!» Не могу, даже если б хотел, установка не рассчитана на перемещение тяжелого груза. «Давай чертежи, сами сделаем!» Во-первых, не сделаете: нет оборудования, технологий. Во-вторых, никто мне чертежей и образцов не даст – насчет этого в моем мире существует приказ, четкий и недвусмысленный. В-третьих, это просто не нужно: в разгар войны перевооружения не устраивают – слишком долго и затратно. Только навредим. Единственное, чем могу помочь, – личное участие. «Ах, так! Не хочешь помочь, троцкист-уклонист! Родину не любишь?! Что ты там говорил про Советскую власть?» Пришьют 58-ю статью, отведут в подвал… В лучшем случае пошлют на лесоповал. Оно мне надо?
– Выпьем еще! – предложил Ильин.
Крайнев согласился.
– Ты вот палачей вспомнил, – сказал Ильин, – расстрелы. Первого человека я год назад расстрелял. В бою спрятался в кустах, а люди заметили. Что делать? Не накажешь – другие спрячутся. Кому охота под пули лезть? Осудили труса. Встал вопрос: кто приведет в исполнение? Кликнули добровольцев. Мнутся люди: никому не хочется. Одно дело немца или полицая, а тут свой… В одной землянке спали, из одного котелка ели. Как быть? Приказать? Вдруг откажутся? Этих тоже к стенке? Полбригады перестрелять можно. Саломатин говорит мне: «Ты судил, ты и приводи в исполнение!» Пришлось. Ну, раз одного расстрелял, про других и спрашивать не стали. Особист, его работа! А какой я особист? Мое дело мосты рвать, а не людей расстреливать! Ладно, шкуру полицейскую шлепнуть, а тут приходит в бригаду пацан, просится воевать. Дескать, комсомолец, патриот, не могу видеть, как враг топчет землю. «Откуда ты, из какой деревни?» Называет. Знаем мы эту деревню, полицейская. Есть такие. Почти все мужики в них немцам служат. Что ж, в войну всякое бывает: один брат у немцев, другой – у партизан. Берем, но присматриваемся. Просится на задание. Отправляем, но ребятам из группы наказал смотреть. Приходят, докладывают: по пути отпросился в деревню, якобы родственницу навестить. Заметили ребята, в какую хату заходил, послали нашего. Тот винтовку на хозяйку: «Говори!» Та и призналась: забегал пацан, оставил бумажку, просил в полицию снести. Берем бумажку: донесение! Численность бригады, вооружение, дислокация, настроение личного состава… Доказывать нужды нет – лазутчик. На допросе сразу поплыл: в полиции приказали стать шпионом, сказали, родных расстреляют, если откажется. Похоже, не врет, но что делать? Если б сразу признался, одно дело. Но он задание выполнил, своим донесением бригаду на смерть обрек! Хорошо, что перехватили! Веду я его к оврагу, а он плачет. Совсем пацан, семнадцати нету. Плечи худенькие, лопатки торчат, трясутся… Между этих лопаток и выстрелил… Скажи мне, если ты такой правильный, кто я после этого? Палач?
Крайнев покачал головой.
– А кто?
– Человек долга.
– И я так считаю. Только сердце болит. Я этого пацана до сих пор помню. Лица других расстрелянных забыл, а его не могу. Вот так!..
Ильин пригорюнился. Крайнев захотел его приободрить, но в этот миг стукнула дверь, и на пороге появился Саломатин.
– Так! – сказал он, мигом оценив обстановку. – Нарушаем приказ? Самогонка, да еще с утра?
Ильин вскочил.
– Виноват, товарищ полковник!
– Ладно, он! – Саломатин ткнул в сторону Виктора. – Интендант, что с него взять? А ты? Майор госбезопасности!
– Исправлюсь!
– Исправляйся! Костры для самолета я готовить буду?
Ильин козырнул и убежал. Саломатин сел и стал жадно есть остывшую картошку. «Покормить некому! – вспомнил Крайнев. – Жену с дочкой на Большую землю отправил».
– С какой радости вы тут пьянствуете? – спросил Саломатин, покончив с картошкой.
– Признался ему, кто я.
– Да? – Саломатин улыбнулся. – Поверил?
– Не сразу. – Крайнев указал на бутылку.
– Показывал ему исчезновение?
– Хватило этого. – Крайнев взял зажигалку и включил звук. Саломатин послушал и захохотал.
– Интересная штучка, – сказал, повертев в пальцах зажигалку.
– Вот еще! – Крайнев разложил на столе фальшивые документы.
– Солидно тебя снарядили, – сказал Саломатин, ознакомившись с каждым. – Органы работали?
Крайнев кивнул.
– Какой у них интерес?
– Познавательный. И личный.
– То есть?
– Операцией руководит подполковник Гаркавин. Твой внук.
– Ух ты! – Саломатин вскочил и заходил по избе. Внезапно подскочил и испытующе заглянул в глаза Виктору. Тот в ответ улыбнулся.
– Трудно поверить! – признался Саломатин. – Дочке два месяца, а уже внук! Да еще подполковник!
– У меня правнуки, – успокоил Крайнев. – В тридцать-то лет! Мне труднее. У тебя внук когда еще родится, а мои – вот они, рядом.
– Сын Сони?
– Ефим Гольдман. У внуков такая же фамилия. Представляешь?
– Разве дело в этом? – засмеялся Саломатин. – Главное, деточки, живые, здоровенькие. Ах ты!.. Значит, правда? Все будет хорошо? Немцу хребет сломаем, войну выиграем и будем жить?
– Будем! – подтвердил Крайнев, пряча глаза.
– Виктор! – Саломатин обнял его. – Ты даже не понимаешь… Когда ты в сорок втором сказал мне, что все будет хорошо, немца побьем, а я стану генералом и Героем Советского Союза, честно скажу, подумал: «Заливает! Хочет подсластить расставание». Сегодня я полковник. Героем пока не стал, но три ордена имею. А немцу скоро хана. Ты не представляешь, как легко на сердце, когда знаешь: все будет хорошо! Можно надеяться, верить, но когда точно знаешь… Только за это тебе памятник можно ставить!
– С памятником подождем! – возразил Виктор.
– Я не в том смысле! – засмеялся Саломатин. – При жизни!
– «Мне наплевать на бронзы многопудье, мне наплевать на мраморную слизь…» – процитировал Крайнев.
– Ладно, отдыхай! – махнул рукой Саломатин. – Чувствую, не скоро доведется вновь. Неспроста этот самолет…
Саломатин оказался прав. Прилетевший ночью самолет привез пакет. В нем оказались подробные инструкции для Ильина и Крайнева. И еще один необычный документ…
