— Я должен признаться, Павел, — сказал Хортон, — до сегодняшнего дня я не верил в твою миссию.

Павел странно хмыкнул.

— А я до сих пор в нее не верю, — сказал он. — Я просто делаю то, что считаю нужным, а то, что получается, смущает меня еще больше, чем тебя. Например, слухи эти насчет того, что мне творец лично диктует, цитатник вот уже собирать начали… Не удивлюсь, если они начнут мне поклоняться, как… нет, не начнут, слова «божество» в вашем языке нет. И лучше, чтобы оно подольше не появлялось. Кстати, Хортон, каков нынче мой статус? Все называют меня лордом, а преемником Хина считаешься ты. Я, видимо, теперь граф Муралийский?

Хортон рассмеялся. Как нелепо сочетается невероятная мощь демона, магическая и психическая, со столь же невероятной скромностью!

— Для них ты император, — сказал Хортон. — Верховный владыка всех известных земель, населенных воителями, рабами и холопами. То, что ты находишься здесь, а не на горе Губерт, — это только временно.

Павел удивленно приподнял брови.

— А ты не врешь? — спросил он. — Знаешь, Хортон, я много думал над тем, что ты мне говорил и как это ты мне говорил. И мне кажется, что ты с самого начала меня обманывал. Для тебя я был инструментом, чтобы одолеть Хина и спасти твою жизнь, а теперь… Следующий логичный шаг в твоем положении — сместить императора и самому занять его место. Но ты почему-то продвигаешь на его место меня. И еще. Ни за что не поверю, что ты реально принял путь добра. Я помню, что ты говорил Ифу, когда мы его вербовали, это была полная ахинея, ты издевался над ним, хорошо, что он тогда не понял этого. Ты проповедуешь добро не потому, что в него веришь, а потому, что это удобный способ захватить верховную власть. Так ведь?

Хортон не знал, что ответить на этот вопрос. С одной стороны, демон прав. Хортон действительно не принимал его слова всерьез, в них было важно только одно — что потрясатель вселенной изрекает что-то философское и глубокомысленное, что воители идут за ним не только потому, что он силен, а во имя каких-то идей, высоких, красивых и светлых. Это повышает преданность вассалов и снижает количество предательств в единицу времени. Если бы демон не имел за душой никакой собственной философии, Хортону пришлось бы выдумать что-нибудь самому. Это, конечно, было бы не добро, а что-то более осмысленное, но…

— Так было раньше, — сказал Хортон. — Сегодня, когда я постоял под дождем файрболов, все изменилось. А может, все изменилось раньше, а этот учебный бой просто стал поводом. Понимаешь, Павел, когда сотни воителей верят во что-то одно, это что-то становится реальностью. Тебе поверили, за тобой идут, тебе начали поклоняться, это признак того, что ты говоришь правильные вещи. Я много думаю о пути добра и с каждым разом нахожу в нем все больше хорошего. Жить так, чтобы не бояться прогневать повелителя, чтобы сюзерен и вассал были друзьями… Я многое отдал бы, чтобы это стало реальностью. Но я в это не верю. Людвиг убил Пана во имя добра, думаешь, это последний случай?

Павел вздохнул.

— Мне это тоже не нравится, — сказал он. — Но я не знаю, как это изменить. Пан был мерзавцем, я его помню еще по зачистке Хайрона. Убивать его, конечно, не следовало, особенно файрболом, да еще таким слабым… Но не наказывать же Людвига за это!

— Вот именно, — сказал Хортон. — Высокие слова — хорошая вещь, но когда приходит время применять их в реальном деле, получается, что это не так просто, как казалось. Либо ты делаешь то, что считаешь нужным, и сам нарушаешь свои заповеди, либо начинаешь творить глупости во имя великих целей. Я не верю, что ты продолжишь свои проповеди, когда окажешься на горе Губерт. Не в твоих силах серьезно изменить этот мир, ты потрясешь его, перевернешь, последние станут первыми, но пройдет лет двести-триста, и все вернется назад, просто появится красивая легенда о том, как демон сместил императора. Или легенда о том, как император поразил зловредного демона и его гадкого приспешника по имени Хортон.

— Тогда почему ты меня поддерживаешь? — спросил Павел. — Только потому, что быть герцогом лучше, чем графом?

— А что, этого мало? — улыбнулся Хортон. — Нет, я шучу, это не главное. Кроме герцогского титула я получил от тебя кое-что, что гораздо важнее. По крайней мере, для меня важнее. Я всегда был странным воителем, познание привлекало меня не меньше, чем уважение вассалов. С ранней юности я мечтал, как однажды открою неведомое заклинание, и оно позволит мне обрести великую силу стать если не императором, так хотя бы герцогом.

— Хакер, — хмыкнул Павел. — Хакнуть мир хотел.

— Я понимаю, что говорю банальные вещи с твоей точки зрения, — сказал Хортон. — Но в нашем языке нет особого слова для мечты, что была у меня. Для вас, демонов, это нормальное поведение, я для нас, воителей, — извращение. Меня не понимали, надо мной смеялись, но я оказался силен в традиционной магии и неплохо управлялся с доверенным мне уделом. Хин сделал меня графом, думаю, он рассчитывал получить прибыль от моих достижений, если я все-таки исполню свою мечту. И, знаешь, иногда мне кажется, что мы зря убили его. То есть разумом я понимаю, что другого пути не было, но…

Павел улыбнулся, добро и ласково.

— Это добро проникает в твою душу, — сказал он. — Любая философская идея подобна заразе… впрочем, у вас не бывает заразных болезней.

— У хорошего воителя — не бывает, — уточнил Хортон. — Главное — не допускать перенаселения и следить, чтобы вассалы, искусные в магии исцеления и профилактики, не забывали свое дело. А вообще, эпидемии случаются; вот когда я был совсем молодым, как Людвиг, был один случай у графа Ксомеха…

— Неважно, — отмахнулся Павел. — Главное — что ты постепенно становишься добрым. Раньше я не думал, что это возможно.