Белый «ГАЗ» с красными крестами на задних и боковых стеклах, закрашенных белым, въехал в Боровицкие ворота и, немного покрутившись по кремлевским закоулкам, наконец остановился. Подбежавший сержант ГБ (от их обилия в его новой жизни Андрея уже тошнило) распахнул дверцу. Второй, держа руку на кобуре «ТТ», страховал его с трех шагов.

Жлоб справа вышел из машины первым, предъявил встречающему какие-то бумаги. Тот шелестел ими при свете раскачивающегося на ветру жестяного фонаря минут пять, после чего заглянул в машину и сличил свежевыбритую больничным парикмахером физиономию Андрея с фотокарточкой.

– Гражданин Чеботарев? Прошу вас выйти из машины. Вы пройдете со мной.

Его передавали из рук в руки как эстафетную палочку. Причем с каждой передачей звание провожатого повышалось, и к дубовой двери, перед которой что-то записывал в гроссбух сидящий за канцелярским столом человек с сияющей лысиной, Андрея провел уже целый капитан ГБ – считай, армейский полковник. Положив пакет, сопровождавший Андрея всю дорогу, на стол, он козырнул (человек с пробором, не отрываясь от письма, кивнул) и вышел. Андрей остался стоять посреди приемной аки телеграфный столб в выданном ему несуразном плаще.

Дверь приемной хлопнула, и в нее быстрой походкой вошел Берия. Он старался держаться уверенно, но получалось это неважно. Человечек с пробором поднял голову от гроссбуха и столь же бесцветным, как он сам, голосом, приказал:

– Гражданин Чеботарев. Снимайте плащ. Вешалка в углу.

Андрей негнущимися пальцами расстегнул пуговицы и повесил плащ на указанный агрегат – явный подарок Вождю от какого-то механического завода, вполне, впрочем, функциональный и подходящий к обстановке. И замер. Он совсем забыл, что перед выходом из флигеля его переодели в его собственные вещи – джинсы, серый жилет с энным количеством карманов и молний, «бронетанковые» ботинки «мэйд ин чайна под фирму» и майку с оскаленным черепом «Iron Maiden». От одежды жутко несло дезинфекцией. Куртку синтетического волокна, мобилу и остатки плеера, видимо, сейчас где-то усиленно изучали. Но все равно – более чужеродного предмета обстановки, чем он сам, в этой комнате представить было практически невозможно.

На столе секретаря звякнул телефон. Он вышел из-за стола, открыл массивную дубовую дверь и скрылся в маленьком тамбуре, не забыв, впрочем, притворить дверь за собой.

Через минуту он вернулся, дверь закрывать не стал. Указал на нее Андрею – вас ждут. Проходите.

Берия попытался было пройти первым, но человек с пробором покачал головой и попросил товарища народного комиссара задержаться для уточнения некоторых вопросов. Андрей на подгибающихся ногах прошел в тамбур, а затем и в кабинет. Двери за ним мягко захлопнулись, подобно крышке дорогого братанского гроба.

… Кабинет был ему, как ни странно, хорошо знаком – по всему комплексу ассоциаций, вызываемых многочисленными книгами и фильмами о войне. Полумрак, лишь в дальнем углу – круг света от настольной лампы на зеленом сукне стола. За столом сидел ОН. Дымящаяся трубка, венчик почти совсем уже седых волос, обрамляющий только намечающуюся пока рябую лысину. Естественно, Сталин что-то писал. Андрей знал по книгам, что Сталин хорошо разыгрывал такие вот мизансцены, и был готов к долгому ожиданию. Но не настолько долгому. Прошла вечность, прежде чем хозяин кабинета оторвался от своей работы и посмотрел на Андрея с холодным интересом, напоминающим интерес энтомолога к новой разновидности мухи дрозофилы.

Потом Сталин встал, бесшумно ступая, подошел к Андрею и, странное дело, независимо от своего невеликого роста посмотрел на Андрея сверху вниз, как, собственно, энтомологу и положено.

– Ну что ж, уважаемый потомок. Садитесь. – Он указал Андрею на одинокий дерматиновый стул, стоящий у ближайшей к двери стене. – Садитесь. И расскажите нам, как вы там живете… в вашем светлом будущем. А то товарищ Берия прислал мне, понимаете ли, какой-то странный доклад… Вы можете себе представить – он пишет, что вы там решили, что вам совсем не обязательно быть… великой державой. Более того. Он говорит, что вы ударными темпами строите капитализм. Причем настолько ударными, что уже достигли уровня 1913 года. Правда… не во всем. Вот что касается территории страны, тут вы, пожалуй, скоро Ивана Грозного догоните, да… Ну это поправимо… Еще десять-пятнадцать лет – и вы сократите территорию до размеров, скажем, Московского княжества. Есть мнение, территория Московского княжества более отвечает вашим… способностям.

Андрей, не ожидавший такого начала разговора, не мог промолвить ни слова.

– А может бить, мы неправильно вас поняли, а? Может бить, вы объясните нам, что же товарищ Берия напутал в своем докладе?

Андрей молчал. В горячечном бреду он тысячи раз представлял, как выкрикивает Сталину ДАТУ, как сообщает ему, как тот ошибался, не веря сообщениям разведки о нападении немцев, как предупреждает… Но такого поворота событий он не ждал.

– Ну же, говорите! Вы же так долго добивались встречи с товарищем Сталиным. Вы же собирались объяснить нам, где же мы, дураки, ошиблись. Мы-то думали, что вы нас поправите.

Молчание продолжалось.

– Что же вы, засранцы, натворили? – тихо, даже ласково, спросил Сталин. – Мы строили державу. Мы недоедали ради вас… Мы создавали армию… Мы воевали… И еще будем воевать… Страшно воевать, если вы нам не врете… А вы? Что же вы такое сделали? Поменяли великую страну на телефончики с цифирками? На собачьи парикмахерские поменяли? – Видно было, что приведенный на одном из допросов список клиентов конторы Андрея его потряс.

– Молчите? Не хотите говорить с товарищем Сталиным? А с Чеботаревым Михаилом Никифоровичем, старшим сержантом Красной Армии, поговорить не хотите? Он ведь ваш прадед, если я не ошибаюсь? Посмотрите ему в глаза и скажете то, что не решились сказать товарищу Сталину. Он недалеко сейчас, в Белоруссии. Можем и вызвать. Нам проще. У нас – одна большая страна… пока. Не хотите? И правильно делаете, что не хотите. Потому что вы промотали все. Все, что смогли. И правильно, что к вам относятся во всем мире как к недоумкам. И слушать вас никто не будет. Потому что вам нечего сказать. А может быть, есть? А? Ну, говорите… гражданин веб-дизайнер!

И совсем уже тихо, так, что кровь застыла в жилах.

– А мы вас послушаем.

– Послушаете? Послушаете?! – таки сорвался, все, хана, хлопнут и будут правы, но говорить как хотел – просто, спокойно и убедительно – сил не было, истерика захлестнула сразу и насовсем. – А когда вы кого-то слушали? Пол-армии в лагерях сгноили, пол-страны немцу сдали, а потом еще двадцать миллионов народу положили, чтобы обратно отвоевать. А потом, после войны – продолжили народ по лагерям да стенкам размазывать, да так, что ни одного приличного человека наверх пролезть не могло. Всех, кто свое мнение имел, – в лагерную пыль, одни слизняки остались. Троцкий вас Красным Бонапартом назвал? Чести много. Скорее, из вас Людовик какой-то там получился. После вас – хоть потоп, ага.

– Понятно. Решили свалить все на… Сталина, – видимо, вождь привычно хотел сказать «на товарища Сталина», но счел неуместным. – Удобная позиция. Очень удобная. Ничего не делать и сваливать вину на хм… давно умерших людей. Вот только эти давно умершие люди, когда их переставало устраивать правительство – это правительство меняли. Иногда – силой. А вы сидели по углам. И досиделись. А когда все рухнуло само, без вашего участия – умудрились доверить выбор правительства доброму дяде из-за океана. Очень удобная позиция… – Сталин уперся взглядом в Андрея: – А как нужно относиться к советам людей, которые сами способны только на переваливание ответственности? Мы думаем, что советы таких людей следует игнорировать. Потому что ничего хорошего такие люди посоветовать не могут.

Андрей молчал. Все рушилось. Сталин обошел стол, покачал головой и нажал на кнопку. Дверь скрипнула, и кто-то профессионально-крепко взял Андрея за плечо. Все. Конец. Все зря, все напрасно. Уже разворачиваясь за ведущим его захватом, под безнадежной волной внезапно нахлынувшего спокойствия, Андрей, вывернув шею, даже не сказал, а прохрипел:

– Вы… Вы хотя бы Якова на фронт не пускайте. Один нормальный человек в семье, и того…

Сталин резко вздернул подбородок-.

– Что вы там сказали про Якова? Товарищ лейтенант, подождите за дверью еще несколько минут, – хватка с руки исчезла, тихий толчок воздуха от бесшумно закрывшейся двери. – А вы говорите. Не бойтесь. Вы не должны испытывать иллюзий, раз уж… владеете информацией. Хуже вам уже не будет. Говорите!

– Погиб Яков. В первые дни войны в плен попал. Застрелили его… При попытке к бегству. – Андрей опускал подробности, не до подробностей было. Смерть смотрела на него через желтые глаза на перекошенном лице вождя. Потом… глаза погасли, стали неживыми. Сталин в несколько секунд постарел и стал, наверное, таким, каким в той жизни выглядел только перед смертью.

– При попытке к бегству, – эхом повторил Сталин.

– Он-то достойно умер… А вот Василий… Василий Сталин… Генерал-лейтенант, блин! Спился он, ваш генерал-лейтенант, как последняя пьянь подзаборная, спился. В одних подштанниках из генеральского пистолета ворон стрелял! Мне врать незачем, чем скорее вы меня кончите, тем мне же лучше! – Истерика опять захлестнула Андрея с головой. – Светлана ваша вообще в Англию сбежала! И написала о вас… Многое написала.

– Что! – Сталин вздрогнул, как от удара хлыстом, и рванулся к нему, как будто хотел задушить. Но рывка не вышло, из вождя как будто вытащили пружину. Андрей, наконец, испугался. Испугался не за себя, тут уж поздно пить боржоми, испугался того, что Сталин рухнет прямо тут, на месте, и умрет, и никто ему больше не поверит, и в создавшейся неразберихе грызни за наследство бравые панцергренадиры промаршируют гусиным шагом по залитой сентябрьским солнцем Красной площади. И он торопливо пробормотал:

– А вот Артем Сергеев…

– Артем? – Сталин ждал последнего удара. Что с того, что Артем, сын его старого друга, был приемным – он тоже был его сыном – Артем?

– Он жив был еще… когда меня… сюда перебросило. Генерал-майор артиллерии. Тоже попал в плен, но сбежал, партизанил, ранен был, вывезли его на самолете. Всю войну прошел. Я сайт его делал. На «Комстаре».

– Сайт? Вы имеете в виду… он тоже… собачий парикмахер?

– Да нет же! Какой к черту парикмахер! Говорю же – генерал-майор. Передачу смотрел, он там про войну рассказывал. Железный мужик. Да вы что думаете, – догадался он, – что в Сети одни уроды собрались? Там дерьма, конечно, хватает, но и в реале тоже разное попадается. Мы вон для нашего сегмента ну… орбитальной космической станции… сайт ваяли… – О том, что станция, хотя и сделана больше чем наполовину в России, но контролируется американцами, Андрей почел за благо не напоминать. Но Сталину было не до космоса и не до сайтов, по большому-то счету.

– А Яков? – Сталина чуть отпустило, но лишь чуть. – Он… он не…

– Он держался сколько мог. Немцы предложили обменять его на Паулюса, на фельдмаршала. Его наши под Сталинградом взяли. Но вы тогда сказали, – Андрей попытался вспомнить точную формулировку, – «Мы фельдмаршалов на лейтенантов не меняем». И он… тоже пытался бежать… Но его убили.

Странным образом напоминание о собственной стойкости в других обстоятельствах, которых как бы и не было еще, придало Сталину сил. Он несколько бесконечных минут ходил по кабинету, закурил, сломав две или три спички. На лицо возвращалось всегдашнее бесстрастное выражение. Лишь приопущенные плечи напоминали о том беспомощном старике, которого Андрей видел несколько минут назад.

– Мы… мы тоже можем совершать ошибки… – Услышать такое признание от Сталина было, скорее, дурным знаком. Хотя тот был прав – хуже быть уже не могло. – Вы в чем-то правы. Часть вины… да. Часть вины лежит и на нас. Но сколько прошло времени с… моей смерти? Полвека? Вы что думаете, ми, ваши деды… даже – прадеды… что мы будем вытирать вам сопли вечно? Вы что думаете, что вам так и придется жить на всем готовом?

Андрей молчал. Говорить было нечего.

– Впрочем… что касается вас лично. Я прочитал все ваши показания. И протоколы допросов – тоже. Я знаю, что наши сотрудники… не всегда придерживались… законности. Мы разберемся с этими сотрудниками, – вождь улыбнулся, одним ртом, лицо все еще напоминало посмертную маску. – И… мне понравилось, как вы держались. Вы могли пойти по легкому пути… не настаивать на своем. Вы могли согласиться с тем, что вы – английский шпион, который… хочет спровоцировать войну между Советским Союзом и Германией. Вы знаете, Черчилль очень рассчитывает на войну между СССР и Германией. Вы получили бы срок, а когда – в пятьдесят третьем, да? В пятьдесят третьем вы могли бы выйти на волю.

Андрей вымученно улыбнулся. Как он сам не скатился на указанный Сталиным путь, он и сам понимал с трудом. Видимо, цифра «двадцать миллионов» слишком прочной занозой сидела в его мозгу, такой прочной, что сержанту Люшкину со товарищи все-таки не хватило старания.

– Но вы выдержали. И добились, чтобы на вас… обратили внимание. А это значит… Это значит, что на что-то вы еще годитесь. Так что… Давайте поговорим немножко подробнее. О том, что, как вы говорите, нам вскоре предстоит. И не вскоре – тоже. Тем более, что товарищ Берия кое-что, как выяснилось… упустил. Но вот об этом – о моих детях… О МОИХ детях ему знать… не обязательно. Вы – поняли?

Сталин подошел к выходу и открыл сначала внутреннюю, а потом и внешнюю двери тамбура.

– Товарищ Берия! Заходите!

Сталин еще раз прошелся по комнате, совсем как в виденных еще в той жизни, в детстве, фильмах.

– И последний вопрос, товарищ… дизайнер. Как вы видите свою дальнейшую судьбу?

Слово «последний» резануло по нервам не хуже бензопилы из «Дума», но Андрей постарался ответить спокойно.

– Ну, первый вариант напрашивается сам собой. Это ведь вы сказали – нет человека, нет проблемы. Или я ошибаюсь?

Сталин улыбнулся в усы (нет, все же была в том социалистическом реализме правда жизни, была!) и коротко махнул трубкой – я, не я – продолжай, мол.

– Жить, конечно, хочется, но бояться я уже устал. А если вы мне хоть чуть поверили – так хоть не зря пропаду. Глядишь, не двадцать миллио… – Сталин резким движением руки с трубкой оборвал его. Видно было, что ему неприятно. – Второй вариант – спрятать меня куда-нибудь подальше, типа Железной Маски.

– Людовик (усмешка) четырнадцатый, – уточнил сам себе Сталин с чувством глубокого удовлетворения.

– Немного хлопотно, конечно, но вдруг возникнут вопросы, в которых я могу помочь. Допросили меня, конечно, качественно, – сломанные ребра тут же напомнили о себе ноющей болью, – но что-то ведь обязательно упустили. Камеру найдете. Тем более, что приговор уже имеется, – Андрей криво усмехнулся, пытаясь унять нервную дрожь.

– И наконец? – Сталин явно забавлялся.

«Это даже не кошка, а тигр с мышом», – подумал Андрей.

– И наконец, вы можете меня просто отпустить. Не думаю, что вы с товарищем Берией потеряете меня из виду, но я на сто процентов уверен, что начни я рассказывать мою историю – и в лучшем случае попаду в психушку, а в худшем – прямиком к Лаврентию Павловичу. – Берия поморщился от фамильярности, но Андрею было уже не до тонкостей общения, нервы звенели, вот-вот лопнут. Тем более что совсем уже было покинувшее его ощущение нереальности, выбитое сапогами сержанта Люшкина и безыскусным электрошоком профессора Лучкова, снова кружило голову. Личная встреча с товарищами Берией и Сталиным этому чувству весьма способствовала.

– Честертон, хороший английский писатель, – заметил Сталин, выбивая трубку, – верно заметил, что лучше всего прятать лист в лесу. Но я не понимаю одного. Как вы собираетесь ходить по улице вот… в этом? – И он ткнул трубкой в оскалившуюся харю Железной Девы на черной футболке Андрея.