* * *
Ведь что такое полевой аэродром? Просто лужайка. Самолеты стоят открыто, бензина – сколько успели завезти, связь – только по радио. Ангаров для самолетов нет, летчики живут в палатках. Можно в таких условиях ждать нападения? Можно, конечно.
А это самое нападение отражать?
На большом аэродроме все просто – там и механиков, и заправщиков, и топлива, и запчастей – всего хватает. Летчики спят в удобных постелях. Машины проверены и заправлены. Линии связи продублированы. Да и взлетать с бетонных полос легче и быстрее, чем с кое-как выровненных площадок. А если еще и дождь?
Нет, такие временные аэродромы годятся для одного – для внезапного первого удара по вражеским аэродромам. Когда время взлета известно заранее, когда лихорадочно искать на последних каплях бензина узкую затерянную в лесах полянку не надо – возвращающихся неопытных летчиков спокойно наводят флагманские штурманы даже не полков, а дивизий. Ну а по исчерпании завезенного на полянки горючего к услугам сталинских соколов уже будут отличные бывшие немецкие аэродромы.
В. Трезвон. «Освобождение». Женева, 1984
Майор Шестаков вышел из стоящей на краю неприметного полевого аэродрома палатки. Было еще темно, небо на востоке за изломанной линией леса лишь слегка начинало сереть. Зажатая деревьями полоска летного поля еле угадывалась в темноте, а укрытый брезентом от посторонних глаз «мессер» и «Ли-2», на котором на полевой аэродром прилетели техники из НИИ ВВС и прилагающаяся к немецкому истребителю «наземка», разглядеть вообще было невозможно. Предутренняя прохлада ли, мандраж ли перед полетом к черту в зубы – но тело под комбинезоном непривычного покроя покрылось мурашками в доли секунды. Понятно, если его захватят живым – расстреляют как шпиона, и будут в своем праве. Но живым Шестаков, ясное дело, сдаваться не собирался.
Разбудивший Шестакова командир с петлицами техника-лейтенанта протянул ему желтую кобуру с «вальтером», планшетку с немецкой картой и немецкий же шлемофон. Откуда ГРУ достало все эти и многие другие мелочи, включая документы на имя гауптмана Отто Новицки, Шестаков не спрашивал. Вдалеке замигал фонарик, и они двинулись к самолету. Техники уже снимали с чужой машины чехлы, обнажая смутно различимые кресты и эмблему – желтый кенгуру в красном круге. Подумав, реально существующих обозначений решили не рисовать – точное распределение истребительных частей было неизвестно, так что был шанс нарваться на «своего», а это было нежелательно – немалая часть расчетов строилась на путанице и затяжках в прохождении информации. Тогда Шестаков предложил поступить просто – нарисовать эмблему «с потолка». Идея была принята с восторгом и тут же реализована. Причем основное время занял перебор максимально экзотического зверья.
Один из техников подал Шестакову парашют – тоже, конечно, немецкий.
– Зачем? – удивился майор. – Прыгать я не намерен в любом случае.
– Положено, – «техник-лейтенант» (в Москве на его петлицах были шпалы) был серьезен, – во-первых, сидеть на чем-то надо. Во-вторых, много вы видели немецких летчиков, летающих без парашюта? Так что, если им все-таки придется изучать обломки – какое-то дополнительное время на выяснение личности покойного герра Новицки у них уйдет. – Шестаков скривился. Кто же говорит о смерти перед вылетом. – А в-третьих, даже если вы благополучно уйдете – приложить вас могут и на нашей стороне. Я, к слову, хоть и принял меры, считаю это вполне вероятным.
За кустами резко затарахтел пускач, его сменило ровное урчание дизельного генератора аэродромной команды. Еще пара техников подкатила тележку на мотоциклетных колесах.
– Ну, ни пуха.
– К черту, – Шестаков сплюнул и полез в кабину. Времени на изучение самолета было всего ничего – на круг восемь часов, включая полеты и пару учебных боев с Якушиным и еще одним летуном из НИИ ВВС, но в управлении машина была простой, что радовало. Да и истребителем Шестаков был, что называется, от бога, а уж на то, чтобы оценить тяговооруженность и вертикальную маневренность «немца», много времени было не надо. Правда, на виражах «мессер» вел себя как утюг. Значит, не надо виражить, вот и все.
Главной проблемой было взлететь – мало того, что темно, как у марокканца в… внутри, так еще и колея шасси у немца была непривычно узкой. Ничего, как-нибудь взлетим, а о посадке думать пока рановато.
– От винта! – Мотор чихнул и заработал с непривычным подвывающим звуком. Шестаков минут пять погонял его на разных оборотах, махнул рукой остающимся на земле, захлопнул фонарь. Из-под колес метнулись черные фигуры с колодками, техник при генераторе дернул рубильник, и вдоль всего поля протянулась редкая двойная цепочка огней. Шестаков дал газ, вырулил в начало дорожки. Ну, сколько ни оттягивай… Сектор газа на полную, самолет с крестами на плоскостях и желтым кенгуру на фюзеляже рванулся вперед.
Набрав высоту, Шестаков сориентировался по компасу, рефлекторно осмотрелся. До границы было еще километров пятьдесят, отсутствие своих истребителей в воздухе ему гарантировали. Но все равно: потерявший базовые рефлексы истребитель – мертвый истребитель. Проверено. Так, светает. Впереди блеснуло серебром – Буг. Взгляд на часы – все штатно, на Седльце выходим сразу после рассвета.
