22

Седов. Маша

– Вот это будет лимонная комната… Как вам мои лимонные деревья? Три деревца растут снизу, ветки с плодами… Нравится? Это темная сторона дома, поэтому здесь для росписи лучше всего подойдут все оттенки желтого и оливкового.

– Думаю, это спальня?

– Ну, не знаю-не знаю… А вот эта комната – экзотика. Вот в таких ярких зелено-оранжевых тонах с примесью жгуче-розового и даже бордового! Нравится?

Она расхаживала по огромному дому, показывая все Игорю, который буквально на пару часов специально приехал из города, чтобы высказать свое мнение по каждому варианту оформления комнат.

– Здесь прохладно, Саша, если вы не против, то я включу отопление.

– В сентябре? Не рановато?

– Так сентябрь прохладный, дом стынет, а вам здесь работать.

– Просто дом пустой, поэтому и кажется таким холодным.

На нем были серые джинсы, красный свитер и белая сорочка. Он принарядился ради меня, подумала она. Такой красивый, такой невозможно далекий и близкий одновременно. Ей так хотелось, чтобы он всегда был рядом. Чтобы везде, где бы она ни появлялась, она видела его: в кресле в гостиной, устроившимся на подоконнике спальни (чтобы он видел ее в пижаме или без всего), на кухне с чашкой кофе в руках… Чтобы она видела его, а Седова – нет.

В его присутствии она чувствовала себя необычайно веселой, легкой, и все вокруг казалось тоже каким-то солнечным, несложным, приятным. Седов же, напротив, одним своим присутствием и мрачной задумчивостью словно напоминал ей о том, что жизнь коротка, и за каждым поворотом их может поджидать какой-нибудь злодей – насильник, убийца, мошенник, бандит…

– Как поживает ваш муж, великий сыщик? – словно услышав ее мысли, спросил Игорь. – Матушка рассказала мне о его визите. Кстати говоря, ваш Седов, Саша, произвел на нее сильное впечатление. Она сказала, что он – харизматичный человек, личность сильная и что он занимается благородным делом – ищет убийцу какого-то человека, – и что дело это представляется ему одновременно интересным и весьма сложным.

– Да, это так. Он действительно расследует одно убийство. И все так складывается, я имею в виду способ убийства и улики, будто бы его не просто убили, а казнили.

– Неужели голову отрубили?

– Нет. Просто группа людей, объединенных какой-то общей историей, связанной с зонтами, заманила его на съемную квартиру и расправилась с ним. Как говорит мой муж – зарезали, как поросенка. Нанесли ему пять ножевых ранений. Причем на ноже, то есть на орудии убийства, обнаружены следы всех четверых.

– Так четверых или пятерых?

– Седов подозревает, что сам Вершинин пятый. То есть сначала кто-то ранил его в спину, он упал, а остальные, словно договорившись заранее, по очереди всадили ему в живот нож.

– Ужас какой! А труп?

– Хороший вопрос. В том-то и дело, что труп оставили на этой же квартире. Даже не побеспокоились о том, чтобы это преступление как-то скрыть.

– И кто эти люди?

– Минутку… предлагаю вот этот холл сделать шахматным и разрисовать стены шахматными фигурами. Я показывала вам эскиз… Нравится?

Ему нравилось буквально все, что бы она ему ни показывала!

– Так кто эти люди?

– Вполне себе нормальные: бизнесмен-мебельщик, дама-риелтор, продавщица парфюмерного магазина и профессиональная уборщица, Таня, которая выпивает и постоянно вляпывается в разные нехорошие истории, связанные с мужчинами.

– И что, вашему мужу не пришло в голову, что это все подстава?

– Приходило, конечно. Все подозреваемые с виду приличные, благополучные люди. С чего бы им оставлять труп, я уж не говорю о том, чтобы опуститься до убийства. Я вообще не могу представить себе причину, по которой они бы все собрались, чтобы зарезать человека. Разве что их загипнотизировали!

– Что-то здесь нечисто… История на самом деле интересная. И что, он арестовал их всех?

– В том-то и дело, что сначала арестовал, а потом отпустил. Начальство недовольно, им нужно поскорее дело закрыть. А Валера не верит, что все они – убийцы. Но как же тогда объяснить отпечатки их пальцев на ноже?

– Не знаю… Может, все они были где-то на вечеринке или пикнике, хватались за нож, колбасу, я не знаю, резали…

– И на этом же пикнике произошло что-то такое, что-то ужасное… В квартире каждого из оставшихся четверых обнаружен зонт.

– Зонт? – Они оказались в узком коридорчике между кладовкой и кухней, и Игорь, склонившись прямо к ней, повторил: – Зонт?

– Да… Большой такой черный зонт.

– Большой? Очень большой?

Он прижал ее к стене и принялся целовать, приговаривая что-то про черный зонт. Ну вот и все, она погибла. Саша закрыла глаза и позволила ему ее обнимать. Какие же у него горячие и сухие губы, сильные руки, гладкие плечи под рубашкой…

– Ну вот, собственно говоря, и все, что я хотела тебе показать, – сказала она и вдруг, поняв всю двусмысленность фразы, расхохоталась. – Я имею в виду варианты оформления комнат.

– Да я понял.

Они лежали прямо на полу, на каких-то картонках, под головой Саши был свернутый красный джемпер Игоря, одежда разбросана по паркету…

– Поднимайся, простудишься… – Он помог ей встать, собрал одежду и принялся ее одевать. – Твоя одежда пахнет розами. И кожа твоя пахнет розами. И ты сама – как роза. Обожаю тебя. И люблю. Думаю постоянно только о тебе. Не могу придумать, как убедить тебя, что со мной ты будешь по-настоящему счастлива. Твой Седов – хороший человек, но он никогда не сможет полюбить тебя так, как я. Ты просто создана для меня. А я – для тебя. Никогда еще я не был так счастлив.

Она закрыла глаза и слушала, слушала. Он говорил то, что хотела бы услышать любая женщина. Это была сказка. Красивая история. Но так не бывает!

– Так не бывает, – кажется, она произнесла это вслух.

– Бывает. И чтобы ты поверила мне, я должен, вероятно, что-то сделать, что-то грандиозное. Невероятное. Чтобы ты поняла, что я хочу связать с тобой свою жизнь. Что ты хочешь?

Она пожала плечами. Они стояли, обнявшись, возле прозрачного французского окна, откуда открывался вид на сосновый бор. Солнце пробивалось сквозь розоватые стволы, дробилось на длинные золотые лучи, которые освещали огромный зал с белыми стенами.

– Мне так хорошо… что большего и не надо.

– Ты бы хотела жить в этом доме, со мной?

– Если бы у меня было две жизни, то да… А так… Игорь, у меня же Маша, Валера любит ее. И я не могу поступить с ним так подло. Хотя я уже поступила…

– Хорошо.

Он внезапно отпустил ее, привел себя в порядок.

– Знаешь, мне все нравится, что ты показала. Кажется, мы обсудили все, что хотели, да?

– Да… – Она тряхнула головой. Игорь выглядел утомленным и глубоко несчастным. Она обидела его? Дала ему надежду, а потом напомнила ему, что замужем?

– Все комнаты обсудили?

– Почти.

– Какую забыли?

– Кладовку.

Он усмехнулся. Вот так-то лучше, подумала она.

– Ее тоже распишешь?

– Если захочешь.

– Чем дольше ты будешь здесь находиться, тем для меня лучше. Я же тебе все сказал… Оставайся и живи.

– Хорошо, тогда распишем ее в сельском стиле – нарисую на стенах золотистые луковицы, блестящие баклажаны, жирную спелую морковь…

– Поговори со своим мужем, скажи, что уходишь ко мне. Ты – свободная женщина, и ты сама должна определить, с кем тебе лучше.

– Но я совсем ничего не знаю о тебе.

– Так узнаешь. Хотя, думаю, что ты и так поняла: я – вот как этот белый дом. До встречи с тобой был бесчувственным, холодным и бессердечным.

– А женщины? Какое они занимали место в твоей жизни?

Но он не успел ответить. Сашин телефон замурлыкал. Это был Седов. Уж лучше бы он не позвонил, а сам заявился сюда, увидел ее растрепанную, утомленную ласками, с саднящим, порозовевшим от мужских губ подбородком и пылающими губами… Вот тогда и объяснять ничего не надо было бы.

– Да, Валера, слушаю тебя.

– Тут дома… на полу, возле твоего рабочего стола, я увидел чек, – он говорил быстро, глотая слова и задыхаясь, – вернее, даже не чек, а счет парижского ресторана… название не выговорю. На нем стоит дата, это именно тот день, когда я сходил с ума и не знал, где ты, когда ты не брала трубку. Я переживал, я места себе не находил, а вы в это время со своим новым приятелем, предполагаю, что его зовут Игорь, поедали лягушачьи лапки, кажется, это произносится grenouille… Еще луковый суп, ну как же без него?! И кофе! Как провела день в Париже, Саша?

– Я провела его очень хорошо, – сказала она, прижимаясь к Игорю, лично слышавшему все, что сказал Седов.

– Когда ты вернешься, меня здесь уже не будет. Я перееду в служебную квартиру, потом сниму себе что-нибудь. О Маше позабочусь.

И потом – гудки. Безжалостные, страшные в своем равнодушии.

…

Найденный на полу чек расшифровал ему Алик Гарин.

– Старик, да ты не расстраивайся так! Ну, работает она у него, понимаешь. Решил мужик произвести на девушку впечатление, слетали в Париж, поели супу с лягушачьими лапками, выпили по чашке кофе. Валера, да не успели они ничего такого… А ты бы отказался слетать в Париж, выпить по чашке кофе где-нибудь на Монмартре, этот ресторан, кстати, на Монмартре… Пригласила бы тебя какая-нибудь свидетельница по делу или просто хорошая знакомая, у которой денег море? Вот честно только – отказался?

– Отказался, – Седов и сам испугался своего помертвевшего голоса. Алик не понял, что Седова сейчас зарезали еще хуже, чем Вершинина. Вершинин уже ничего не чувствовал, а Седов чувствовал все. У него сердце перестало биться, кровь остановилась в жилах, он не дышал какое-то время. Предательство жены было последней каплей в этом полном разочарований и волнений дне.

– Прикинь, сначала умирает от инфаркта Халин. Потом что-то там происходит в ванной комнате Рыжовой, то ли она наступила на лужу шампуня, поскользнулась, ухватилась за шкаф, и он грохнулся на нее, убив. Это же надо было такому случиться! Потом я нахожу дома этот ресторанный парижский счет…

– Старик, она ведь могла его выбросить и ты бы ничего не узнал. Прости ее. Она просто слетала в другой город, вот и все!

– Алик, она скрыла это от меня, понимаешь? И счет этот не выбросила, знаешь почему? Потому, что оставила его себе на память. Спрятала где-то между рисунками, да и забыла. Это судьба, чтобы я узнал все.

– Но у тебя нет доказательств ее неверности.

– Да, но у меня есть доказательство ее скрытности, недоверия.

– Вот интересно, как бы это выглядело? Предлагает ей этот миллионер отправиться в Париж, она ему и говорит, подождите, господин Игорь, я только мужу позвоню и спрошу его, вернее, сообщу ему о своем желании лететь с вами в Париж. Да это полный идиотизм! А тебе не приходило в голову, что для нее этот полет был своего рода волшебством, сказкой?! Вот скажи, кто еще мог бы ее так прокатить? Ты на свою зарплату? Она и так тебя сутками не видит и не слышит. Удивительно, как вы вообще при таком раскладе умудрились заделать Машку! Сашка у тебя человек творческий, необыкновенный, ее подпитывать нужно впечатлениями, приятными эмоциями. Ты только вспомни, как долго она уговаривала тебя, чтобы ты разрешил ей работать. Ты ей кто? Господин?

– Алик, да пошел ты…

Седов вышел из морга. Поднялся ветер, пронизывающий, холодный. Он добежал до машины и никак не мог согреться. Уличил жену в неверности. Молодец. Значит, поесть лукового супа в Париже уже приравнивается к измене. Что ж, отлично. Живи теперь один. Мало того, что она терпит тебя, зануду и вообще серость и бесталанность, так ты еще и на ее свободу покусился.

В какой-то момент он понял, что из его жизни ушло что-то самое важное, ради чего он, собственно говоря, и жил. Тепло. Все то, что давала ему жена. Позвонил, устроил истерику… А может, в это время рядом находился этот самый Игорь и все слышал? Сейчас такие телефоны, что слышно все, о чем говорит собеседник соседа. Как же стыдно!

И куда теперь идти? Домой нельзя, он как бы ушел оттуда. Только что объявил об этом. И к Алику теперь попроситься переночевать тоже нельзя, он же послал его…

Он позвонил Татьяне Абрамовой. Если она не напилась, у него будет шанс поговорить с ней. Если же выпила – тем более все расскажет.

Трубку она не взяла. Значит, либо не слышит телефона, либо не хочет ни с кем разговаривать. Он поехал к ней домой.

Долго звонил в дверь, пока не вышла соседка.

– Чего звонишь-то? – Она окатила Седова таким презрением, что ему стало не по себе. Вероятно, приняла его за одного из ее залетных ухажеров. – Нет ее дома, не звони.

– А где она?

– На «Скорой» увезли.

Только этого еще не хватало! Неужели напилась вусмерть?

– Не знаете куда?

– А откуда ж мне знать-то?

– Жива она хоть? – спросил он на всякий случай.

– Да вроде жива… А ты кто ей такой?

Седов показал удостоверение. Соседка извинилась.

– Натворила чего?

– Почему вы так решили?

– Да бедовая она. Глупая. В людях не разбирается, особенно в мужиках. Вечно подцепит кого ни попадя, глядишь – снова за водочкой побежала в магазин. Ей бы мужика нормального, правильного. Она же готовит хорошо, дома у нее, когда трезвая, чистота и порядок. Ей семью надо, детей рожать…

– Так что с ней? Почему «Скорая» увезла?

– Может, выпила какую гадость? Или перебрала… Не знаю. Думаю, ее на Сретенку повезли, там ищи.

…

– Абрамова в реанимации, вам туда нельзя! И нечего махать своим удостоверением, все равно вас туда никто не пустит!

Молоденькая доктор, видимо, была в дурном расположении духа. Или просто перенервничала.

– Что она выпила? Какую-нибудь жидкость для мытья пола? – устало спрашивал Седов, чувствуя, что и сам скоро начнет бросаться на людей. – Когда к ней пустят?

Он не любил эти длинные больничные коридоры, ему всегда казалось, что где-то среди таких вот коридоров есть один, который ведет в никуда. Там яркий слепящий свет и толпы светящихся призраков, машущих руками.

– …Вы к Абрамовой? Она только что умерла. Время смерти двадцать два – сорок три, – сказал Седову вышедший из дверей реанимации пожилой врач в очках. Вероятно, ему уже доложили, что к Абрамовой пришли из следственного комитета.

– Вы, верно, что-то напутали… Абрамова Татьяна, ей всего-то тридцать один год. Может, это однофамилица?

В это время выкатили каталку с телом, прикрытым простыней. Санитар, поймав взгляд Седова, притормозил. Валерий откинул простыню с головы трупа и подумал, что сходит с ума. Это точно была она – Таня Абрамова. Одна из четырех.

– Да что с ней произошло-то? Я же с ней только сегодня разговаривал!

– Пневмония. Все сделали… Она прямо сгорела.

Да когда же, наконец, закончится этот кошмарный день?! Так не бывает! В это невозможно поверить! Он взял телефон:

– Гарин, Абрамова умерла. Только что.

Алик позвал к себе. Седов купил водки, колбасы, приехал к нему домой. Алик – глубоко семейный человек, тем не менее купил себе квартиру неподалеку от той, где проживал с женой и тремя детьми, здесь он проводил не так уж и мало времени за компьютером и книгами.

– Если бы не эта квартира, я бы, старик, шизанулся, ей-богу. Там дети орут, собаки (а у нас их две) лают, жена смеется… Или наоборот: жена лает, дети смеются, собаки орут… Ну, ты меня понял. А здесь у меня тишина и покой. Я много читаю, работаю, ты знаешь… Пишу диссертацию по токсикологии, ты в курсе, изучаю действие ядов… Когда проголодаюсь, схожу в семью, Тая меня накормит, приласкает: а теперь, говорит, Алик, иди к себе в берлогу. Она понимает меня. Иногда я отпускаю ее с подружками в кафе или на танцы. Да, она ходила в прошлом году на какие-то индийские танцы…

– Вот тебе подушка, одеяло, ложись. Хочешь, кино посмотрим?

– Хочу. Спать не смогу, а говорить – сил уже нет.

– Ты ложись, расслабься. «Криминальное чтиво»?

– Давай.

– Завтра Самсонову твою ко мне привезут, вот чувствую, – вдруг сказал Алик каким-то странным голосом.

– Ты спятил, что ли, Гарин? Да типун тебе на язык!

– Не видишь разве – прибирает их Господь… Здесь уж никакой зонт не поможет.