20

Седов

– Инфаркт, – сказал Алик Гарин, прикрывая лицо Ивана Халина.

– А что с Рыжовой?

– Ей осколком зеркала пробило висок. Мгновенная смерть.

Седов глазам своим не верил. Что он скажет руководству? Что отпустил подозреваемых, а они погибли. Как будто бы он нарочно отправил их на смерть.

– Ну и дела…

– Да… – кивнул Алик. – А что с остальными?

– Теперь уж и не знаю… Ладно, старик, я пойду.

Он вышел из прозекторской с тяжелым сердцем. Если с Халиным было все более-менее понятно: разволновался человек, сердце не выдержало предательства родной жены, то вот с Рыжовой – прямо рок какой-то. Так должен он был ее опускать или нет? И почему она так рвалась домой, в душ? Словно предчувствовала что-то. «Я никого не убивала, в чем чистосердечно признаюсь. А если меня сейчас не выпустят помыться, то я просто повешусь».

Такого чистосердечного признания Седов еще не видел. Да, он и сам сильно сомневался в ее виновности, но ей явно было что рассказать по поводу убийства Вершинина. И эти ее странные намеки про какую-то старую историю, и утверждение, что все подозреваемые мертвы – прямо мистика какая-то! Причем каждый утверждал, что погибли все, кроме одного, того (или той), кто ему и сообщал это.

Еще этот зонт! Халин перед смертью зачем-то взял в руки зонт. Каким образом эта рекламная или бутафорская штука могла их всех объединять?

Вернувшись в свой кабинет, он поручил Воронкову срочно разыскать Татьяну Абрамову и Валерию Самсонову. Он должен был у них, оставшихся в живых, узнать всю правду. А сам отправился навестить вдову Вершинина, Ларису. Все-таки первым ушел из жизни Вершинин. Словно на нем сошлись все линии этого странного криминального спектакля.

Но, проезжая по Кутузовскому проспекту, мимо дома, в котором проживала Ольга Дмитриевна, он так захотел увидеть дочку, что свернул во двор, припарковался и, уже поднимаясь по ступеням на крыльцо, позвонил няне, попросил открыть входную дверь.

– Кто к нам пришел? – Ольга Дмитриевна открыла ему дверь с Машенькой на руках. – Папочка приехал! А мы собрались спать укладываться! Проходите, пожалуйста, Валерий Николаевич. Хоть познакомимся нормально, а то все по телефону да по телефону.

Саша была права, Ольга Дмитриевна производила впечатление глубоко порядочного человека, ее природный аристократизм проглядывался во всем, в каждой детали, прическе, одежде, манере разговаривать и даже взгляде. Она была спокойна, доброжелательна, улыбчива, предупредительна и крайне вежлива. Однако чувствовался и характер.

Ольга Дмитриевна была человеком волевым, решительным, уверенным в себе. Конечно, не поговорив с ней, вряд ли он так хорошо бы ее понял. Ясное дело, что, оказавшись наедине с матерью Игоря, который являлся заказчиком, работодателем Саши, он попытался узнать о нем как можно больше. А чтобы его вопросы и рассуждения не были восприняты этой умной женщиной как желание ревнивца навести справки о сопернике, он с такой же живостью и интересом расспрашивал ее и о дочери.

– Вышла замуж по молодости, по дурости за студента, а тот подсел на наркотики… Такая беда! Парень все из дома вынес, всю технику, деньги у родителей воровал… Конечно, родители сделали все, что было в их силах, положили его в клинику, и как будто бы парень выкарабкался. Но Лена его обратно не приняла. Зачем ей такой ненадежный муж?

Машеньку уложили спать, Ольга Дмитриевна предложила Валерию пообедать.

– У меня щи из кислой капусты! Вчерашние, но очень вкусные!

Седов спрашивал себя, не слишком ли он засиделся в гостях? Ведь он давно уже должен был находиться у Ларисы Вершининой. Да и вообще, дел было очень много. А он сидит здесь, с малознакомой ему женщиной, которая меньше всего подходит на роль няни его дочки, поскольку чувствуется, что личность она неординарная и сильная, и ей бы каким-нибудь концерном руководить или картинной галереей, а не памперсы менять, и с удовольствием поедает суточные щи.

– Валерий, вы думаете, я не поняла, зачем вы приходили? – Ольга Дмитриевна поправила выбившуюся из прически прядь, одернула темный свитерок, красиво обтягивающий ее фигуру и, открыв хрустальный графин, плеснула себе в рюмку коньяку.

– Вы про Сашу?

– Ну да.

– У меня такая работа…. Я постоянно за них боюсь – за Сашу и Машеньку. Это счастье, что вы не видите всего того ужаса, что творится за стенами вашего дома. Возможно, это смахивает на какую-то болезнь, патологию, но мне, конечно же, было бы спокойней, если бы Саша сидела дома. И это не мужской эгоизм и уж, конечно, не шовинизм. Я просто хочу, чтобы близкие мне люди находились в безопасности.

– Тогда почему бы вам не запереть ее на замок? Пусть ваши близкие люди дышат свежим воздухом на балконе.

– Да я все понимаю…

– Мой сын построил дом, и в нем нет жизни. Кругом одни белые стены. У него и жизнь такая – скучная, неинтересная. Да, он зарабатывает большие деньги, да только счастья они ему не приносят. И вы бы видели, как загорелись его глаза, когда он увидел эскизы оформления дома, которые подготовила для него ваша жена. Это же просто рай! Она необычайно талантливая девочка, и она очень хорошо чувствует жизнь. Она – теплый человек. Солнечный. Так не прячьте ее, прошу вас. Пусть она своим светом согревает жизни других людей. Вас ведь никогда нет дома, вы гоняетесь за преступниками, а она целыми днями одна…

Старая песня! Все жены работников правоохранительных органов сетуют на одно и то же – нехватку внимания со стороны своих мужей. А что делать им, мужчинам?

– Кто же тогда будет ловить преступников? Только неженатые мужчины?

– Боже упаси! Просто дайте и своим женам свободу! Пусть они реализовывают свои таланты! Вот и все! Видите, как просто!

– Я могу вас спросить?..

– Да, пожалуйста!

– Вот если бы вы увидели у кого-нибудь дома зонт… Примерно такой… – и Седов, решив воспользоваться умом и фантазией Ольги Дмитриевны, человека со стороны, открыл телефон и показал фотографию зонта, одного из пяти, обнаруженных в квартирах фигурантов дела. Того, где все было на месте – и бабочка из белого атласа, и маленький черный цилиндр.

Ольга Дмитриевна внимательно рассматривала снимок, то увеличивая, то уменьшая изображение.

– Что вы можете о нем сказать? Что это такое?

– Ну, во-первых, этот предмет явно нефункциональный. Уж от дождя им точно не защитишься. Хотя видно, что сделан он качественно, и ткань крепкая, да и ручка красивая, чуть ли не костяная. И что вас интересует?

– Убили одного мужчину. И все, кого мы подозреваем, держали в доме такой вот зонт. Как вы думаете, быть может, это символ какой?

– Да… Ну и задачку вы мне задали. Я бы приняла его за деталь какой-то мощной и дорогой рекламы, к примеру, магазина дорогих аксессуаров для мужчин. Или фирмы, рекламирующей мужские зонты. Предположим, «строгие черные зонты для настоящих джентльменов».

– Да, я тоже так подумал. Но не слишком ли дорогая реклама, я имею в виду эти зонты, которые раздавались кому попало.

– Может, эти люди когда-то работали в рекламной кампании, и им эти зонты достались просто потому, что их не успели распространить?

– Я искал в интернете подобный зонт. Нашел несколько похожих, но без бабочки и цилиндра.

– Правильно. Зачем изобретать велосипед, когда можно просто купить зонт и прикрепить к нему все эти детали? Значит, дело не в зонтах!

– Похоже, вы правы – это какой-то символ.

– Защищенности? Общности? Может, существует такая организация или секта, я уж не знаю, с такой символикой?

Ольга Дмитриевна рассмеялась.

– Знаете, теперь я понимаю специфику вашей работы. Ведь у вас голова постоянно занята такими вот ребусами. И даже придя вечером домой, вы не перестаете думать о работе. Знаете, вот я лично вас уважаю, честное слово!

– Я обыкновенный следователь.

– А я думаю, что вы к тому же еще и хороший человек. Иначе Сашенька не вышла бы за вас замуж. А кого убили-то? Вы так еще и не нашли?

– Вообще-то я не имею права рассказывать…

– Понимаю… Ваше здоровье! – Она выпила еще одну рюмку. – Вы не думайте, я мало пью. Просто что-то разволновалась.

В передней послышался звон ключей, какое-то шуршанье, и наконец в кухню вошла миловидная девушка. Увидев Седова, она приветливо улыбнулась.

– Это Валерий Седов, папа нашей Машеньки и он же – следователь прокуратуры…

– Следственного комитета, – зачем-то поправил Седов.

– А это Леночка, моя дочь. И мама нашего Данечки.

– Приятно было познакомиться. И благодарю за щи! Давно таких не ел. Вернее, никогда не ел. Очень вкусно!

– Это грудинка.

– Что? Не понял?

Лена рассмеялась:

– Самые хорошие щи получаются из жирной говяжьей грудинки. Но вам, мужчинам, все это неинтересно.

Седов поспешил откланяться.

Уже в машине он понял, что вел себя как идиот. Зачем рассказал про зонты? Подумают про него, что он сам ни на что не способен. Сидел, как баба, выбалтывал то, о чем должен молчать, пока идет следствие.

А если Саша узнает об этом разговоре, да и о его приходе? Подумает еще, что он ревнует к сыну Ольги Дмитриевны! Хотя это же он сам ревнует, Саше-то откуда знать? Просто зашел проведать дочку, ехал мимо и все!

Лариса Вершинина встретила его в дверях с перебинтованной головой.

– О! Ну надо же – собиралась сама вас навестить, а заодно написать заявление на эту ненормальную! Вы видели? – Она показала указательным пальцем на бинт. – Это Вера Халина приходила. Долго собиралась, хотя все про нас с Ваней знала. Пришла, чтобы обвинить меня в убийстве Миши! Орала тут, пьяная была! Набросилась, схватила меня за волосы… У меня там теперь рана. И болит ужасно. Ой, извините, что же это я вас держу на пороге? Проходите. Хотите чаю? Или кофе?

– Кофе, если можно.

– Момент!

Ему показалось, что она навеселе. Что-то все вокруг попивают. Ольга Дмитриевна вот, теперь Лариса. Он не удивится, если и Вера Халина сейчас выпила с горя.

– Она решила, представляете, что будто бы я считаю, что Мишу убил Ваня. Да не стал бы он его убивать. А если бы случилось такое, что он защищался от него, предположим, то уж точно постарался бы избавиться от трупа. Зачем ему спускать свою жизнь в унитаз?

Она так классически (или наоборот, театрально) громко икнула, что Седов с трудом сдержался, чтобы не усмехнуться.

– Лариса, вы когда-нибудь видели такой вот зонт? – Седов показал снимок.

Лариса пожала плечами:

– Ну да… Видела. Болтался здесь в прихожей. К нам как-то друзья пришли в гости, на улице внезапно началась гроза, мы хотели им его дать, да там этот дурацкий цилиндр приклеен, да бабочка эта. Мы даже раскрыть его не смогли – бутафория!

– Как он у вас оказался?

– Миша сказал, что ему на улице вручили какие-то рекламщики. Он взял, решив, что его можно будет использовать.

– И где он сейчас?

– Я выбросила его.

– Когда это случилось?

– Да года два тому назад, точно и не помню. А что?

– Так, значит, он у вас давно?

– Может, лет пять или шесть тому назад появился. А почему он вас так заинтересовал? Это как-то связано с Мишей?

– Боюсь, что это связано не только с Мишей, но и с другими людьми из его круга. Лариса, вы видели когда-нибудь этих людей? – Седов в который уже раз показывал фотографии фигурантов дела, которых с каждым днем становилось все меньше и меньше.

Лариса рассматривала снимки с любопытством, но не более. Даже по выражению ее лица можно было определить, что она этих людей не знает.

– Нет, никогда не видела. У нас они точно не бывали, и я лично ни с кем из них не пересекалась. А кто они?

– Предполагаю, эти люди в прошлом были каким-то образом связаны с Михаилом. Возможно, что именно они и организовали убийство, спланировали его, но как-то странно, оставив на ноже свои отпечатки. Или же это сделал кто-то другой, решив подставить их всех, так сказать, собрав всю эту компанию.

– Да что за компания?

– Знать бы… Ладно, Лариса. Спасибо, что уделили мне время.

– А как там Халин? – осторожно спросила она. – Он не признался? Нет-нет, вы не подумайте, я не верю в то, что он убил Мишу, но как-то уж все так сложилось, что все указывает на него… Ну, может, вот как вы сейчас сказали, его подставили. Подсунули ему нож в руки, как вот недавно… Мы ездили на озеро, познакомились там с такими же, как и мы, рыбаками, в кавычках, конечно. Выпили, закусили, анекдоты потравили… Так мы все хватались за чужие ножи, чашки, вилки… Да ситуаций, при которых можно собрать на ноже кучу отпечатков, может быть много. Вы и сами это лучше меня знаете. Так что вовсе и не обязательно, что все те, чьи отпечатки вы нашли на ноже, убили Мишу. Я вот лично думаю, что его убил кто-то один, и связано это с его работой, с деньгами. Что-то там не поделили. Что к убийству готовились, все разузнали про Мишу, про меня, зацепили вот Ваню, решили подставить его, он соперник, мотив… Так что там с ним? Как он вообще? Не могу себе представить его в камере. Он такой аккуратист, чистюля, очень щепетилен во многих бытовых вещах, не переносит дурных запахов… Он до суда будет находиться в СИЗО?

– Я его отпустил.

– Да? И почему? Нашли настоящего убийцу? И кто же он? – Вот теперь она окончательно протрезвела и смотрела на Седова, затаив дыхание. Неужели она сейчас узнает, кто убил ее мужа, сделав за нее всю грязную работу? Сколько раз она представляла себе момент убийства, где она выступает в роли палача. И яду в кофе подсыпала, и пистолет на рынке покупала, чтобы пристрелить Вершинина где-нибудь на природе, в лесу или на том же озере. Правда, нож даже мысленно никогда не держала, знала, что не сможет им ничего сделать.

– Нет, убийцу не нашли. Пока.

– Но вы же сказали, что Ваню отпустили… Значит, кого-то оставили?

– Лариса, Ваня умер, – наконец произнес он.

Лариса ахнула, прикрыла рот ладонью.

– И не отравился, не застрелился, раскаявшись, нет. Он умер не потому, что он убийца и не смог вынести этого положения. Он умер от предательства. Сначала его предала жена, а теперь вот и вы. Вы же до последнего думали, что это сделал он. Но я не судья, я просто следователь.

– Но как же он умер? Когда?

– Предполагаю, тогда, когда вы здесь выясняли отношения с его супругой. Он умер от инфаркта.

Она некоторое время сидела неподвижно – ей нужно было время, чтобы все осмыслить. И вдруг она выдала такую порцию цинизма, что Седов просто остолбенел:

– Послушайте, а что тогда вам мешает повесить все на него и закрыть дело?

– Не понял…

– Да я так… сказала, не подумав… – Она окончательно смутилась. Глотая слезы, она стояла у окна и никак не могла поверить в то, что никогда больше не увидит своего Ваню. Своего героя, который избавил ее от мужа-тирана, который сделал ее свободной, богатой и счастливой.

– Надо будет к Вере зайти… Выразить соболезнование… Или это все мне снится? Седов, да ущипните же вы меня!