12

Седов. Иван

Иван Халин потонул в собственных показаниях, запутался, сначала все отрицал, мол, никакой квартиры он на Руставели не снимал, а потом, когда Седов сообщил ему о том, что в квартире, где произошло убийство, обнаружены отпечатки его пальцев (чистый блеф!), вообще замкнулся, замолчал. Про алиби можно было и вовсе не спрашивать – сразу было понятно, что его нет, иначе выдал бы сразу, где он был и с кем. Алиби ему обеспечит жена, наверняка подтвердит, что Иван целый день провел дома. Но разве можно верить жене?

Его можно было допрашивать еще долго, пока он был, что называется, «теплым», то есть напуганным и уже готовым расколоться, и Валерий так и поступил бы, если бы ему не позвонили и не сообщили потрясающую новость: в канализационном колодце, что находится неподалеку от дома на Руставели, обнаружен нож в пятнах крови. Вот это Седов считал настоящей удачей! Поэтому он так быстро отпустил Халина и помчался в лабораторию, куда повезли улику. Он хотел сам, собственными глазами увидеть орудие преступления. Процент того, что этот нож не имел отношения к убийству Вершинина, был, по его мнению, нулевым. Оперативнику, который нашел нож, он лично собирался подарить бутылку армянского коньяка.

– Алик, дай-ка мне посмотреть на него! – Войдя к Алику Гарину в лабораторию, он сразу же увидел на столике запакованный в прозрачный пакет нож.

Алик, допив чай, подошел к Валерию, поздоровался с ним за руку, затем натянул перчатки и принялся разворачивать пакет.

– Хороший нож, я бы даже сказал – классный! Знаменитые ножи «самура» японской фирмы…

Нож был средней длины, на вид острый и явно кухонный. С ручкой сливочного цвета, возможно, из слоновой кости. Металлическая его часть была в крови, несколько бурых капель было и на ручке.

– Алик, ты знаешь, мне нужны пальчики! И как можно скорее! Мы топчемся на месте, подозреваем всех подряд, но прямых улик нет!

– Да ты не кричи, старик! Еще голос сорвешь! – засмеялся Алик, глядя на Седова из-под кудрявой челки. – Постараюсь! Ты же меня знаешь.

Конечно, Седов был рад, что нашелся нож. Это была радость особенная, связанная с его профессией, но не больше. Седов же мужчина находился весь день в напряжении, потому что не мог дозвониться до жены. Ее телефон не отвечал. И когда он получил эсэмэску с незнакомого номера со странноватым текстом, разволновался еще больше.

«Валерий, здравствуйте, меня зовут Ольга Дмитриевна, я знакомая вашей жены Сашеньки. Она где-то оставила свой телефон, но связалась со мной, чтобы я предупредила Вас об этом. С ней все в порядке, она работает, вечером заедет за Машенькой и вернется домой».

Седов тотчас перезвонил этой Ольге Дмитриевне. Он сразу понял, кто это, вспомнил все, что рассказывала о ней Саша. Голос у этой дамы был приятный, масляный, глубокий. Быть может, сообщение, которое она отправила Седову, и было сумбурным, по телефону же она говорила очень гладко, точно подбирая слова, и все, что она произносила, звучало крайне убедительно.

– …так что вы не переживайте, с Сашенькой все в порядке…

– Скажите, а почему же она не позвонила сразу мне?

– Она сказала, что не помнит вашего номера наизусть.

– А ваш номер она запомнила?

– Нет, конечно, откуда?! Она позвонила мне с телефона моего сына, Игоря, в доме которого она и работает.

– А вы не могли бы дать мне его номер, чтобы я позвонил ему, а он бы дал трубку моей жене?

– Но Игорь на работе, почти в ста километрах от дома, в котором работает ваша жена, Валерий.

– Но как же тогда она звонила с его телефона?

– Утром он был в доме, Сашенька показывала ему эскизы, а потом он уехал на работу.

– А как там Маша? – Он, стыдясь собственных расспросов, переменил тему.

– Она еще спит. И мой внук Даник тоже. Я накормила их борщом и телячьими котлетами, так что не переживайте, с девочкой все хорошо.

– Спасибо вам, Ольга Дмитриевна.

– И вам тоже спасибо – у вас такая талантливая жена! Спасибо, что позволили ей проявить себя!

После разговора с этой Ольгой Дмитриевной у Валерия остался какой-то нехороший осадок в душе. Ему было стыдно за то, что он продемонстрировал чужому человеку свое недоверие жене, выказал свое раздражение. А ведь Саша просто потеряла телефон или где-то забыла. Ничего криминального, к счастью, не произошло. Машенька с Ольгой Дмитриевной, Саша работает, а почему же ему, Валерию, так неспокойно? Неужели он никак не примет тот факт, что Саша выпорхнула из дома, что она вернулась на работу, что она имеет на это полное право. Больше всего он боялся признаться себе в том, что потерял свою власть над ней, власть, которую придумал он сам и которой, конечно же, не существовало. Просто жена сидела дома по уходу за ребенком, вот и все! Некоторые женщины были бы рады вообще всю свою жизнь сидеть дома и растить детей, другие созданы для другого. Вот как Саша, к примеру.

Но почему же на душе так скверно? Да еще результатов экспертиз ждать! А в голове такая каша!

Кроме того, он не закончил допрос Халина. Сейчас этот любитель женщин наверняка дома, с женой, клянется ей в вечной любви, а сам трясется от страха – ведь это он снимал квартиру, в которой убили человека. Почему молчит и не признается в том, что встречался там с Ларисой Вершининой, женой убитого? Неужели не понимает, что в квартире полно их следов и их любовная связь будет доказана? Хотя, конечно, он напуган. И как, находясь в таком состоянии, взять и признаться в том, что убит муж любовницы? Это все равно, что признаться в убийстве! Алиби – вот чего ему не хватает! Крепкого и надежного алиби.

Вот почему Седов, понимая, что у Халина всего два варианта – либо сбежать, либо договориться обо всем с женой, отправился к нему – продолжить допрос.

Версия насчет мести жены, уставшей от измен мужа, была шита белыми нитками. История с посудомоечной машиной была сколочена наспех и грубо. Вера Халина топила своего мужа по всем законам трагикомедии – это был смех сквозь слезы. Как тут было не взять отпечатки ее пальцев? Мало ли что…

Отсутствие алиби у Ивана позволило Седову надеть на него наручники и привезти обратно в следственный кабинет.

– У вас здесь курить можно? – спросил Иван, которого колотило от нервного озноба.

– Вообще-то нет, но я открою окно – курите, – Седов снял с него наручники.

– Спасибо. – И он, достав сигарету, щелкнул зажигалкой и жадно втянул в себя дым.

Седов посмотрел в окно. Половина десятого вечера. Где Саша? Почему не звонит? Не дает о себе знать? Может, позвонить еще раз Ольге Дмитриевне?

– Скажите, откуда у вас этот странный зонт?

– Какой еще зонт? – испуганно встрепенулся Иван, быстро моргая (Седов обратил внимание на то, что веки у него красные). Он явно не ожидал такого вопроса.

– Ну, такой, прикольный, как принято сейчас говорить. Черный зонт с белой бабочкой, мужским цилиндром… Заметил в вашем кабинете.

– Друзья для прикола подарили.

– Какие друзья?

– Да я уж и не помню… Может, выиграл конкурс на корпоративе? Правда – не помню. Он у нас уже много лет.

– Для какой цели вы снимали квартиру у гражданки Рыжовой?

– Я встречался там с Ларисой Вершининой, – произнес Халин с убитым видом. – Но не знал, что он за нами следит.

– А с чего вы взяли, что он следил за вами?

– Но как-то ведь он оказался в той квартире, значит, выследил, понял, что она ездит туда, встречается со мной.

– Это вы его убили?

– Да что вы такое говорите?! Никого я не убивал! Меня тогда вообще там не было!

– Это Лариса Вершинина попросила вас убить Михаила?

– Ну конечно, нашли убийцу. Хотите повесить на нас всех собак. Но я на самом деле не знаю, как вам доказать, что ни я, ни Лариса никого не убивали!

– Тогда вспоминайте, где вы были двадцать пятого сентября между одиннадцатью и двенадцатью часами дня.

– Да я мотался по городу, у меня были встречи… И одна, как назло, в кафе напротив Театра Луны, и я там был примерно в это же время. Но даже если я и найду этого человека, с которым там встречался и разговаривал, то он скажет вам, что я выходил на улицу покурить. А ведь это в двух шагах от того самого дома, где все и произошло. Так что у меня нет алиби. А моя жена… Да она просто спит и видит, как бы избавиться от меня. Подставила меня по полной. Хотя и ее тоже можно понять. Я причинил ей много боли. Думаю, правильно было бы с ней развестись, но все это казалось таким сложным…

– Теперь, когда Вершинина нет, ваша любовница станет владелицей мебельного предприятия, к тому же – свободной женщиной, и вы смогли бы пожениться.

– Вот зачем вы мне все это говорите? Говорю же – ни я, ни Лариса не убивали Михаила!

– Вы осознаете, что у вас был мотив? Что квартиру, в которой зарезали Вершинина, снимали вы. И вы же были любовником его жены.

– Но я не убивал!

– Скажите, кто сделал на зеркале эту надпись помадой? – Седов показал снимок зеркала, который ему прислала Рыжова.

– А откуда это у вас? Надо же… Как кто? Лариса, конечно! Кто же еще?! Или вы думаете, что я вожу туда разных женщин? Там бывала только Лариса. А написала она это просто в шутку… «Ваня Халин – дурак!» Она иногда вела себя, как ребенок. Она очень веселая, на самом деле. Это брак с Вершининым чуть не сломал ее, не уничтожил.

– Она ненавидела своего мужа?

– Да, это так. Понимаю, что не должен был этого говорить, но Вершинин был деспотом, очень неприятным человеком и плохим мужем. Она мне такого про него наговорила…

Седов слушал его и поражался тому, каким глупым может быть в растерянности человек. Ему бы молчать, а он продолжает топить себя. А заодно и вдовушку. Вот кто его тянул за язык и заставлял говорить, что они вместе с любовницей испытывали неприязнь к Вершинину?

– Понимаете, Халин, эта надпись на зеркале вряд ли возникла в результате какой-то игры. Хотите, я расскажу вам, как все было на самом деле?

Иван посмотрел на Седова с какой-то обреченностью во взгляде, словно на самом деле поверил в то, что следователь на основании одной лишь фразы, написанной помадой на зеркале, мог смоделировать себе ситуацию, при которой она возникла.

– Лариса попросила вас избавить ее от ненавистного мужа, а вы ей отказали. Испугались. Тогда она начала настаивать, рассказала еще несколько случаев из своей семейной жизни, где она изображалась жертвой, и все это, чтобы вызвать в вас жалость к ней и подогреть ненависть к ее мужу. Но когда и эта провокация не подействовала на вас и вы, быть может, попытались привести ее в чувство, как-то успокоить, урезонить ее, ведь речь шла об убийстве (!), она, испугавшись вашей реакции, скорее всего, превратила это в шутку. Но поскольку она была возбуждена и злилась теперь уже на вас, ведь она как бы призналась вам в своем намерении избавиться от мужа, а вы не поддержали ее и, быть может, осудили, она и написала это на зеркале. Мол, дурак ты, Халин, счастья своего не понимаешь и выгоды. Вот убил бы Вершинина, мы были бы свободны и богаты. Истерика, отчаяние, боль, разочарование – вот что двигало ею. Вы поссорились, причем крепко, и тогда она взяла что-то тяжелое и разбила зеркало, как бы выпустила из себя всю злость и раздражение.

Халин слушал его и спрашивал себя, уж не Лариса ли рассказала Седову эту историю? Что, если она сама убила мужа и решила подставить Ивана, чтобы одним махом избавиться и от мужа, и от любовника? Или же, решив, что Вершинина убил Халин, придумала весь этот бред исключительно для того, чтобы снять с себя подозрение? Да, такие речи имели место, но произносились они Ларисой с горьким смехом, и, говоря о муже, она вряд ли озвучивала слово «убийство», хотя не скрывала того, что была бы рада, если бы он, к примеру, не вернулся из какой-то командировки или отравился грибами.

Да, она зло шутила и, по-видимому, реально была не прочь избавиться от мужа. Но уговаривать Ивана убить Михаила? Нет, до этого она в своих речах и мечтах не доходила. Она понимала, что Иван – не тот человек, которому она могла бы предложить подобный криминальный план. И не потому, что он трус (хотя трусом и мямлей она называла его не раз, дразнила его по всякому поводу, возможно, временами жалея, что связалась именно с ним, а не с другим, более решительным и даже грубоватым мужчиной), просто он нормальный человек, для которого лишить жизни другого человека в принципе невозможно.

Он, встречаясь с Ларисой, так до конца и не понял ее. Ведь если послушать ее, попытаться понять, проанализировать все упреки, которыми она изводила его, то Вершинин – вообще идеал ее мужчины. Вот он точно грубоватый, наглый, харизматичный, решительный, способный на преступление человек. Тогда чего же ей в нем не хватало? Нежности, ласки, всего того, что она получала от Халина?

Сейчас, когда Иван всерьез испугался, что его помимо воли втянули в криминальную историю, когда следователь озвучил свои подозрения, его отношение к Ларисе, к которой он питал теплые любовные и все еще романтические чувства, резко изменилось. Да если разобраться, она глуповатая и вздорная баба, которая и сама не знает, чего хочет. Да, скорее всего, она и изменять-то начала своему Вершинину исключительно из желания ему насолить. Чтобы не так больно было от его грубости.

Вот что он на самом деле знал о Вершинине? Да ничего. Они нигде и никогда в жизни не пересекались. Его образ сложился исключительно со слов Ларисы. А что если он был вполне нормальным человеком, разве что слишком занятым, мало времени проводил с женой, что и послужило причиной ее измен? Ведь сам-то Иван чем лучше Вершинина? Мало того, что он много времени проводил на работе и в командировках, так он же вел еще и параллельную жизнь. Снял квартиру для встреч с любовницей, тратил на Ларису деньги, покупал ей подарки и старался не думать о том, что чувствует при этом Вера, его жена, которая все знала, поскольку в последнее время любовники практически и не скрывались, появлялись вместе в общественных местах, а совсем недавно он так осмелел, вернее, обнаглел, что привел ее с собой на день рождения друга.

Седов задавал ему еще какие-то вопросы, Иван вяло отвечал, думая только об одном: кто его подставил? Лариса или жена, которая могла так же, как и Вершинин (по его же собственному предположению), выследить Ивана с Ларисой, заманить в квартиру Вершинина и убить его, подставляя любовников… Но когда он представлял себе Веру с ножом в руке, ему становилось еще хуже – более идиотскую версию убийства было сложно придумать.

– Но кто-то же убил его! – внезапно воскликнул он, забыв на мгновенье, что находится в кабинете следователя.

– Халин, не покидайте город, завтра мы с вами продолжим разговор, – сказал следователь устало. – А сейчас отправляйтесь домой и хорошенько подумайте обо всем. И послушайте моего совета: в таких делах каждый думает о себе, и, если вы знаете, кто это мог сделать, расскажите, назовите имя, иначе сядете за кого-то другого. А тот, другой, или та, другая, вряд ли пощадит вас. Все очень серьезно!

Халин вышел из кабинета, пошатываясь.

Седов снова набрал номер Саши. Он звонил ей уже тысячу раз в надежде, что отзовется хотя бы кто-то, у кого сейчас находится телефон. И когда он уже потерял надежду, вдруг услышал чистый и совсем близкий голос жены:

– Валера? Привет! Вижу, что звонил… А я телефон в магазине оставила, представляешь? К счастью, мне его вернули.

Она говорила спокойным тоном, не оправдываясь и не извиняясь. Для нее это было простой досадной неприятностью. А для него – адом. Понимала ли она это?

– А где Машенька? – Он тоже старался говорить спокойно, вот только получилось ли у него это?

– Как где? Дома!

И снова этот беззаботный тон. Она что, действительно не испытывает чувства вины перед ним за то, что он не мог связаться с ней в течение целого дня? Откуда эта легкость в общении, какая-то непонятная веселость, которую невозможно скрыть? Неужели она подпитывается своими рисунками? Своей работой?

– Ты скоро, Валера? Мы тебя уже заждались, – вот это уже прозвучало, как упрек. Она с ребенком дома, а его еще нет, хотя почти ночь.

– Да, все, выезжаю.