Глава 22
Самая большая собака на свете
Мой скафандр изо всех сил молотил жаберными крышками, прогоняя через налитые кровью жабры бедную кислородом воду. На глубину четырех километров не проникает ни единого кванта света, здесь всегда темно, холодно и страшно. Именно здесь живет Смерть. Нет, действительно, если и есть у нее где-то логово, то именно в этой бескрайней базальтовой пустыне океанского дна. Здесь жутко даже вдвоем, а в одиночку совсем неважно, все время хочется больше света, но нельзя себе потакать в безумном расходовании «светлячков» «СГОР-4». И все же я пошел на поводу своего страха, снял с каркаса очередную ракету и запустил в вышину. Там уже догорало искусственное солнышко, и будет гораздо лучше, если через пару секунд вспыхнет новое.
Когда стало светлее, я сверился с показаниями орбитального навигатора и продолжил путь. Чтобы экономить глюкозу, поддерживающую жизнедеятельность скафандра, я не врубал водометы, а двигался только на перистальтических сокращениях внешней мускулатуры аппарата. Так получалось медленно плыть всего в нескольких метрах от донной глади, но я все равно чувствовал, что скафандр выдыхается.
Казалось бы, что за расстояние – миля? Но она удлинилась во много раз, когда я вспомнил, что к Поганке лучше подбираться по сужающейся спирали с левой циркуляцией. Несколько раз я натыкался на тяжелые мины, висящие в сумеречных отсветах «светлячков», но они на меня никак не реагировали. Понятно, они тоже принимали меня за возвращающуюся с охоты торпеду. И все равно, заметив их, я переставал выпускать ракеты и некоторое время двигался по приборам в полном, оглушающем мраке.
Иногда мой сонар обнаруживал впереди стаю «Барракуд» или «тридцаток», тогда приходилось выключать все активные сканнеры, ощупью пробираться к расщелине и тихонько отбредать по ней на приличное расстояние.
Глянув на часы, я определил, что со времени расставания с Молчуньей прошло пять часов. Скафандр проголодался и двигался все более вяло, хлопая за спиной ротовыми отверстиями. Планктона на такой глубине почти не было – слишком холодно, так что скоро придется делать аппарату инъекцию глюкозы, чтобы добавить ему бодрости.
С Молчуньей мы почти не общались. Мой маячок она видела на радаре и знала, что со мной все в порядке, а вот на попытки общения реагировала односложно. В конце концов я перестал ее донимать. «Светлячки» догорели у меня за спиной, и я не стал зажигать еще один. Поганка была совсем близко, а я знал, что вокруг нее довольно широко распространяется зона биологической люминесценции. Привыкнув к темноте, я действительно заметил едва заметное голубоватое свечение воды. До цели было рукой подать.
Достав инъектор, я вогнал в плечевую вену скафандра порцию глюкозы, после чего жабры благодарно затрепетали. Теперь можно двигаться гораздо быстрее. Врубив водометы, я опустился ближе ко дну и набрал скорость, стараясь держаться в расщелинах. Быстро светлело.
Когда без дополнительного освещения уже можно было увидеть пальцы вытянутой руки, я сбавил ход и опустился на дно. Вокруг меня кружились микроскопические организмы, именно они излучали голубоватый свет, позволявший не только видеть на несколько метров, но и различать силуэты вздыбленных базальтовых скал. Одна из них была намного больше остальных, но я с прошлого раза знал, что никакая это не скала, а огромная, ни с чем не сравнимая по размерам пусковая платформа.
За год, что мы с ней не виделись, тварь еще больше разрослась и окрепла. На нескольких эшелонах подле нее, словно жуткие призраки, зависли тяжелые торпеды дальнего охранения, время от времени они сменяли друг друга, уходя вдаль и скрываясь из клубящегося облака света. Твари поменьше суетились вокруг, некоторые свечами уходили вверх, скорее всего на охоту в верхние, плодородные воды. Они возвращались, неся в себе пищу для донной платформы, потому что самостоятельно питаться она не могла. Десятки, даже сотни якорных мин прятались по периметру, цепляясь якорными жгутами за кромки скал. «Берты», «Линды» и «Томочки» висели на разных высотах, напоминая привязанные к земле монгольфьеры.
Все это выглядело уродливым и красивым одновременно. В Поганке ощущалась сокрушительная сила, но не столько физическая, сколько мистическая, подавляющая. И это не было плодом моего воображения – внутри Поганки наверняка размещались сотни нейрочипов для управления тварями охранной зоны, так что она активно излучала на биологических частотах, что не могло не чувствоваться.
Торпеды и мины в зоне непосредственной близости не обращали на меня ни малейшего внимания – точно как в прошлый раз. Это означало, что собственная воля отсутствовала у них начисто, и они были частью Поганки, ее личной гвардией. Ее охраной, органами чувств и средствами добывания пищи.
У меня невольно возник вопрос, а от какой твари Жаб поставил мне нейрочип? Нет, конечно, это не могла быть Поганка, в этом не возникало ни малейших сомнений. Она бы не дала себя препарировать. Но Жабу ведь необходимо было отловить и разрезать торпеду в кратчайшие сроки, поскольку уже через три дня я лежал на операционном столе. У меня возникло серьезное подозрение, что торпеда могла быть отловлена именно здесь – это куда проще, чем гоняться за тварью по всему океану. Тогда причина, почему на меня никто не кидался, могла быть куда прозаичнее, чем считала Молчунья. Я попросту излучал те же волны, какие излучали «гвардейские» торпеды боевого охранения. Но это значило…
Я медленно поднял взгляд на чудовищную тушу Поганки. Величественную, пугающую. Я ощущал ее флюиды и чувствовал, что она ощущает мои. Это была связь, описать которую невозможно словами. Вспомнился разговор с дельфинами, когда я думал о людях, как о разумных существах, лишенных когтей и клыков. А ведь теперь все оказалось не так. Поганка могла управлять своими торпедами и минами без всяких усилий, как я, к примеру, управлял водометами своего скафандра – мыслекомандами, передаваемыми через нервные волокна и нейрочип. Может, она и мной могла управлять?
Эта мысль казалась дикой, но от того она не становилась менее пугающей. И все-таки на уровне интуиции я чувствовал несоответствие. Не могла Поганка мной управлять. Почему? Да просто потому, что она, как разумное существо, была много моложе меня. Ну, не меня лично, конечно, а как человека в понимании расы. Ее раса была моложе моей. Намного. Не настолько, как мы моложе дельфинов, но все-таки. Поэтому передача воли по нейроканалу между нами могла быть только односторонней – от меня к ней. Я ведь управлял скафандром. А чем он отличается от любого другого биотеха? Только генным набором, но никак не принципом действия.
Но если я мог управлять Поганкой, то значит был способен через нее воздействовать на всех тварей охранной зоны! Вот вам и существо без когтей и клыков! Да у меня, если мысль верна, самые большие на свете когти и зубы! Может, Жаб добивался именно этого? Хотел сраститься с ракетной платформой на уровне прямой нейропередачи? У самого не получилось, так он мне нейрочип всадил? Ну, тогда ему придется со мной договариваться.
Проблема была только в том, что я понятия не имел, как проверить свою теорию. Способ управлять скафандром я знал прекрасно, а вот как применить его на Поганке? Жаб-то наверняка знал, но не поделился такой информацией. Вспомнилось, что в сказке Андерсена бывший наемник целый год носил в кармане огниво, не зная его истинной ценности – совсем, как я. И только потом, случайно щелкнув кнопкой этого непонятного мне устройства, он вызвал самую большую собаку на свете. Случайно. Но Жаб случайностей не выносил, у него все всегда было под полным контролем. Я бы, кстати, ничуть не удивился, возникни он прямо сейчас из ближайшей расщелины с ценными указаниями для меня. Это было бы мило, конечно. А то глупо как-то обзавестись клыками, не зная способа клацнуть ими как следует.
В общем пока мне оставалось только одно – добраться до пульта и воспользоваться программатором. Другого способа взять ракеты под свой контроль я не знал. Включив водометы, я направился напрямую к Поганке, уже точно зная, что стрелять в меня она не будет. И все равно страшно было проплывать мимо затихших торпед, мимо толстых якорных жгутиков мин.
Огромная туша платформы надвигалась на меня, как в ночном кошмаре, а голубоватое свечение еще больше подчеркивало бредовость происходящего. Я точно знал, где расположен пульт, ведь один раз я им уже пользовался, когда включал систему уничтожения. Поганка становилась все ближе и ближе, нависала, подобно горе. Обогнув ее с правой стороны, я разглядел толстую хитиновую створку, под которой располагался пульт. Я не спешил ее открывать. Было страшно. Ведь после ее открытия и перевода ракет на ручной режим у меня уже не будет пути к отступлению.
«Молчунья, здесь Копуха, ответь», – позвал я.
«На связи».
«Я добрался до места. Поганка меня пустила».
«Я же говорила, что так и будет».
«У меня другая теория на этот счет, но об этом позже. Это сейчас не важно. Мне нужен канал с землей».
«У меня все готово. Пришлось, правда, повозиться немного с переподключением. В воде это не просто, сам понимаешь».
«Руки у тебя золотые», – ответил я.
«Факт. Ладно, даю тебе канал прямо на монитор. Пожелание по сетевой точке будет?»
«Конечно. Сможешь дать мне публичный канал связи с пресс-службой европейского парламента?»
«Я на него и настроилась. Лови».
Светящиеся буквы на забрале шлема уменьшились, и я различил упрощенную схему сервера пресс-службы парламента. Вызвав меню, я заказал форму ввода сообщения. Дальше можно было набирать текст, используя знаки Языка Охотников – компьютер сам переведет их в английские буквы.
Текст был простой и внятный, я решил обойтись без дешевого пафоса. Просто сообщил номер своего подкожного чипа, а также уверил парламентариев, что самостоятельно справиться с ракетой на орбите и запустившей ее установкой они не смогут. Аргументы я позаимствовал у Долговязого, но не очень грузился по этому поводу. Под конец я сообщил, что имею возможность решить все проблемы разом, поскольку взял контроль над биотехнеологической ракетной платформой, снаряженной восемью мощными термоядерными фугасами. Для подтверждения я сообщил координаты места, по которому прямо сейчас нанесу ракетный удар. И напоследок сообщил сетевую точку, через которую со мной можно связаться, чтобы утрясти некоторые формальности.
Отправив сообщение, я вызвал Молчунью и попросил подключить меня к сороковому ретранслятору в Антарктиде.
«Бес, ответь Копухе», – передал я в эфир.
«На связи Бес, – поползли у меня буковки по забралу. – Ты откуда так странно вышел на связь?»
«Все равно не поверишь. Я знаешь, что хотел сказать? Ты через двадцать минут не смотри в сторону полюса. А то глазки повредишь».
«В смысле?»
«Я тут немножко пострелять собрался. Ну, размяться, и все такое. Короче, вас сейчас тряхнет немного. Предупреди там всех. Бить буду точно по полюсу, радиус поражения составит километров сорок-пятьдесят».
«Откуда у тебя термоядерная ракета?»
Я пожалел, что буквы не передают эмоций.
«Со дна океана, Бес. Не взорвал я тогда Поганку. Так получилось. А сейчас она мне очень, очень понадобилась».
«Это твою жену взяли, да?»
«Угадал. Я как-то к ней привык, понимаешь. И замену ей не искал. В общем подумал-подумал и решил вернуть все как было. Скучно мне без нее, веришь?»
«Ты в порядке?»
«Более или менее. Торпедами охранной зоны нас потрепало немного, но это не беда. В общем береги глазки. Конец связи».
«Погоди, Копуха! – позвал Бес. – Ты что, решил Европе пригрозить?»
«Пока нет. Хочу для начала по-мирному поторговаться. Я ведь запросто могу решить проблему с орбитальным снарядом».
«Это добро. А зачем по полюсу долбить?»
«Чтобы поверили. Политики же врут все время, блефуют. По привычке подумают, что и я так. Не хочется выглядеть пустомелей».
«Не бей по Европе, там люди».
«Это уж как получится, Бес. Самому не хочется. Но если честно, я готов напустить то чудище, рядом с которым сейчас нахожусь, на любого, кто поднимет руку на Лесю. Слышал предложения по смертной казне? Аутодафе решили устроить. Ведьм поискать. Ну я устрою им аутодафе. Со всеми делами и адовым пламенем. Аминь, Бес, у меня дел много».
Я отключился и рванул на себя хитиновую крышку, прикрывающую доступ к пульту. Каково же было мое удивление, когда ниша оказалась пуста – лишь несколько стационарных зажимов пережимали крупные вены Поганки. Зажимы успели потемнеть от времени, а вены обросли мясом и кожей. По всему было видно, что пульт с корнем вырвали около года назад.
От неожиданности я обалдел. Надо же! Такой план разработал, так блестяще его осуществил, и надо же – в самом конце такой сюрприз сногсшибательный! Барракуда меня дери… Я опустился на дно, совершенно не представляя, что дальше делать. Стоило ли заваривать такую кашу, чтобы сесть в лужу со столь громким плеском? Эх, Копуха, Копуха…
И тут полузабытое воспоминание всплыло в памяти. Сон, Жаб на берегу тихой лагуны, и цифры, начерченные на песке. Они совершенно отчетливо запомнились, наверное после того, как я записал их на рекламном буклете. Но что это были за цифры? Код? К чему, интересно? И где пульт, с которого его можно ввести?
Конечно, я бы об этом вообще не стал думать, не окажись в столь идиотской ситуации. Но больше было не о чем думать, и я принялся примерять цифры так и сяк, раздумывая, к чему бы они могли подойти. Жаб не стал бы мне их транслировать в мозг, будь они бесполезны. Транслировать в мозг… Интересно, как он это проделывал с технической точки зрения? Как Леська, скорее всего. Стоит у него где-то ответная часть к моему нейрочипу, скорее всего снятая со стандартного программатора, он подсоединил к ней высокочастотный кабель и гонит изображение. Мозг, с ослабленными во сне мотивациями, легко воспринимает эти образы.
Но вообще, если смотреть применительно к Поганке, у меня в голове стояла ответная часть к ее нейрочипу. Но как-то не очень я понимал, что нужно для прямого воздействия.
Я уже хотел задать эту задачку Молчунье, но тут меня самого осенило. Прав был Долговязый, бывают у меня озарения. Можно ведь допустить, что канал связи с Жабом у меня разблокирован, а выход на Поганку закрыт тем самым кодом, который написал на песке Жаб. Это логично, иначе я во сне мог бы ненароком запулить ракетами по координатам, которые одному дьяволу только известны. Значит, надо попросту передать цифры открытым кодом на мой нейрочип. А что может быть проще, если скафандр напрямую соединен с нервной системой?
Я осторожно, сам еще не представляя результат, поочередно сложил пальцы в жесты, обозначающие нужные цифры.
«Копуха?» – отозвалась Молчунья, уловив непонятный сигнал.
Я не стал отвечать. Введя последнюю цифру, я замер, ожидая хоть какого-то результата. И результат последовал! Я ожидал его где-то у себя в голове, но он проявился прямо на забрале шлема, переданный через нейроконтроль скафандра.
«Код принят, – пробежали зеленые буквы. – Канал доступа установлен. Выберите интерфейс».
Я выбрал стандартный интерфейс программатора и получил на экране карту мира в проекции Меркатора. Дальше все было просто и понятно – как на учениях по обезвреживанию ракетной платформы. Только на этот раз мне надо было включить не систему уничтожения, а перевести ракеты на ручной режим управления, и дать старт по введенным координатам. Включив трехминутный отсчет, я отплыл на приличное расстояние, чтобы меня не накрыло реактивными струями, и дождался, когда хитиновая ракета с двигателем, начиненным нитроклетчаткой, скроется в темноте над головой.
Через двадцать три минуты на связь вышел пресс-атташе европейского парламента. Я был очень рад с ним побеседовать. Вот только результат этой беседы выбил меня из колеи гораздо сильнее, чем отсутствие программатора у Поганки.
«Просим вас сохранять спокойствие, – бежали буковки по экрану. – К сожалению, почти сразу после задержания Вашей жены, гравилет полиции, на котором она должна была быть доставлена в порт, пропал с экранов радара. Вследствие этого она не предстала перед судебной комиссией».
«Блеф, – спокойно ответил я. – Откуда тогда вся шумиха, если вы ее не задерживали? Врете, как все политики. Мне тут очень темно, давление давит. Четыре километра – не шутка. Могу натворить дел невзначай. Мне ведь все равно куда ракеты пускать – в орбитальный снаряд или по вашему гребаному Брюсселю».
«Я Вас уверяю, Ваша жена не была задержана. Всю шумиху нам пришлось затеять, чтобы оправдать уже прошедшее сообщение о поимке дельфина с вживленным нейрочипом. Надо было принять меры, и мы попытались их принять. Но ввиду пропажи без вести главной подозреваемой нам пришлось раздувать шумиху до предела, чтобы удовлетворить праведный гнев общественности. У нас не было выхода».
«У меня его тоже нет, – ответил я. – Старт ракеты на Брюссель через пять минут. Кто не спрятался, я не виноват. Время подлета двадцать минут. Конец связи».
Я вывел на монитор карту и назначил новые координаты для пуска. Пять минут – достаточное время, чтобы отплыть на приличное расстояние. Надо же придумать такую чушь! Леся пропала. Какая случайность! Ой, ой, ой…
Самая большая собака на свете была готова сорваться с поводка. И никто на свете, кроме меня, не мог это остановить.
«Вот подлетят к небу все судьи и весь европейский совет, – подумал я с мрачным удовлетворением. – И поздно будет кричать «Не надо», и поздно будет врать, как обычно».
До старта оставалось четыре минуты. Честно говоря, я не знал, что делать после запуска. Скорее всего Леську мне все-таки отдадут. После первого взрыва у них не будет выбора, как выразился пресс-атташе. Жаль, что пришлось стрелять. Жаль. Мало кто поймет мои мотивации. Мало кто согласится, что для кого-то жизнь и свобода одного человека могут значить больше, чем весь остальной мир. Они не верят, что у меня хватит духу. И на их совести будет уничтожение Брюсселя, не на моей. Могли бы отдать Леську, и все. Было бы тихо и мирно.
И вдруг мне в уши ударило громом. Я только через мгновение понял, что это не гром, а биомембраны скафандра. Отвыкнув от человеческой речи за несколько суток, проведенных с глухонемой, я не сразу распознал знакомый до боли голос:
– Копуха, здесь Жаб. На связь! – тон у бывшего взводного нисколько не изменился. Командир от бога, чего уж тут говорить.
«На связи», – ответил я скорее рефлекторно, чем обдуманно.
– Отменяй пуск.
«С какой стати?» – я нашел в себе силы ему возразить.
– С такой. Уши прочисть.
Я не понял, к чему он, но в следующую секунду все стало ясно.
– Рома? – раздался Леськин голос. – Ты меня слышишь?
«Слышу, – ответил я, ощущая, как разгоняется сердце. – Ты где?»
– Прямо над тобой, на «Рапиде». Со мной все нормально. Жаб снял меня с гравилета, едва вы скрылись за горизонтом. Можешь представить, как полицейские удивились? Пришлось им у нас погостить, чтобы лишнего не болтали.
«Чего лишнего?» – не понял я.
– По плану Жаба я должна была пропасть без вести. Я бы тебе сообщила, но он не дал.
«Вот ублюдок», – подумал я. Затем добавил в эфир:
– Что он хочет?
– Не знаю.
– Отменяй пуск, Копуха, – снова прозвучал голос Жаба. – Леська тебя заждалась.
Я усмехнулся. Хотелось хоть раз сделать что-то наперекор Жабу. Вместо того, чтобы отменить пуск ракеты, я изменил для нее координаты цели. Раз уж есть у меня власть над самой большой собакой на свете, то пусть она сделает что-то хорошее.