СТАНЦИЯ ЭЙБЕРКРОМБИ
I
Две девушки игриво задавали вопросы, пытаясь разговорить охранника – сурового грузного субъекта с лошадиной физиономией и кожей, напоминавшей изъеденный водяными парами цинк.
Тот отвечал ни к чему не обязывающим ворчанием: «Придется вам подождать… ничего не знаю и знать не хочу».
Он подал знак сидевшей рядом с Джиной привлекательно одетой блондинке. Та поднялась на ноги. Охранник отодвинул внутреннюю дверь. Блондинка быстро прошла в следующую комнату – дверь закрылась у нее за спиной. Она осторожно сделала шаг вперед и тут же остановилась. Человек, сидевший на старомодном кожаном диване, разглядывал ее из-под полуприкрытых век.
Поначалу она не заметила ничего подозрительного. Этому молодому человеку – непримечательной, по ее мнению, внешности, не высокому и не приземистому, не коренастому и не худощавому – было не больше двадцати четырех или двадцати пяти лет. Его прическа и черты лица тоже ничем особенным не отличались, он носил неприметный сероватый костюм.
Поза человека на диване изменилась, он внезапно широко открыл глаза. Блондинка ощутила укол испуга. Может быть, она ошиблась?
«Сколько тебе лет?»
«Мне… двадцать лет».
«Разденься».
Девушка выпучила глаза, крепко сжимая сумочку пальцами с побелевшими от напряжения костяшками. Она порывисто вздохнула; интуиция подсказывала ей: «Подчинись ему сейчас, сдайся однажды – и он станет твоим хозяином до конца твоих дней».
«Нет… нет! Не буду я раздеваться».
Она поспешно отвернулась и протянула руку к ручке раздвижной двери. Молодой человек безучастно произнес: «Ты слишком старая, в любом случае».
Дверь рывком отодвинулась; блондинка быстро вышла в приемную, не глядя по сторонам.
К ее плечу кто-то прикоснулся. Она остановилась и взглянула сверху на чернобровое лицо, бледно-розовое с оттенком слоновой кости – юное, выражавшее живость и ум, с черными глазами, коротко подстриженными черными волосами, чудесной чистой кожей и не напомаженными губами.
Джина спросила: «Что там делается? Какую работу они предлагают?»
Блондинка натянуто ответила: «Не знаю. Я не успела ничего понять и сразу ушла. Ничего хорошего там нет». Она подняла голову и вышла на улицу.
Джина откинулась на спинку стула и задумчиво поджала губы. Прошла минута. Еще одна девушка, с раздувшимися от возмущения ноздрями, почти выбежала из внутреннего помещения и прошла к выходной двери, не глядя по сторонам.
Джина усмехнулась. У нее были маленькие, белые, очень острые зубы и широкий, выразительный и подвижный рот.
Охранник подал ей знак. Она вскочила и зашла во внутреннюю комнату.
Человек на диване молча курил. Перед ним поднималось серебристое облачко дыма, постепенно растворявшееся в воздухе. Джина подумала: «В его полной неподвижности есть что-то странное. Он весь сжался, напрягся».
Она заложила руки за спину и ждала, внимательно наблюдая за курильщиком.
«Сколько тебе лет?»
Как правило, на такие вопросы лучше было не отвечать прямо. Джина с улыбкой наклонила голову набок, что придавало ей дерзкий, бесшабашный вид: «А как вы думаете, сколько мне лет?»
«Шестнадцать или семнадцать».
«Что-то в этом роде».
Он кивнул: «Что-то в этом роде. Как тебя зовут?»
«Джина Парльé».
«С кем ты живешь?»
«Ни с кем. Я живу одна».
«Родители?»
«Умерли».
«Дед? Бабушка? Опекун?»
«Я одна».
Он кивнул: «И у тебя не было никаких неприятностей с полицией?»
Джина бросила на него тревожный взгляд: «Нет».
Он еще раз кивнул – этого было достаточно, чтобы по вздрогнувшему облачку дыма пробежала волна: «Разденься».
«Зачем?»
«Так проще всего проверить твою квалификацию».
«Что ж, пожалуй, в каком-то смысле это так и есть… Какую квалификацию – телесную или нравственную?»
Он не ответил и продолжал безучастно ее разглядывать сквозь поднимавшуюся перед его глазами пелену дыма.
Джина пожала плечами; ее руки сделали несколько быстрых движений – взялись за блузу по бокам, поднялись к шее, прикоснулись к юбке в талии, скрылись за спиной, опустились вдоль ног: она обнажилась.
Наблюдатель еще раз затянулся сигаретой, выпустил дым, погасил окурок в пепельнице, поднялся на ноги и медленно приблизился к ней.
«Он хочет меня напугать», – подумала Джина и усмехнулась. Пусть попробует!
Молодой человек остановился в полуметре от нее, глядя ей прямо в глаза: «Ты действительно хочешь заработать миллион?»
«Иначе почему бы я сюда пришла?»
«Ты буквально поняла текст объявления?»
«А как еще его можно было понять?»
«Как метафору, как преувеличение».
Она ухмыльнулась, обнажив острые белые зубы: «Не знаю, о чем вы говорите. Так или иначе – я здесь. Если вы поместили объявление только для того, чтобы разглядывать голых девушек, я уйду».
Выражение его лица не изменилось. «Странно!» – подумала Джина. Поза и движения, поворот головы, неподвижно сосредоточенные глаза – все в этом молодом человеке производило странное впечатление. Он сказал – так, как будто ее не слышал: «На объявление отозвались немногие».
«Меня это не касается. Я хочу получить миллион долларов. Что для этого потребуется? Шантаж? Мне придется выдавать себя за кого-то?»
Он игнорировал ее вопросы: «Что ты сделаешь с миллионом, если его получишь?»
«Не знаю… Не стала бы об этом беспокоиться, пока деньги не будут у меня в руках. Вы уже проверили мою квалификацию? Здесь прохладно».
Он быстро отвернулся, подошел к дивану и уселся. Джина быстро натянула юбку и блузу, тоже подошла к дивану и осторожно присела, повернувшись к нему лицом.
Он сухо произнес: «Ты соответствуешь требованиям – даже слишком!»
«Как это понимать?»
«Неважно».
Джина наклонила голову набок и рассмеялась. Она выглядела, как здоровая хорошенькая школьница, которой полезно было бы чаще гулять под солнцем: «Так расскажите – что я должна сделать, чтобы заработать миллион долларов?»
«Тебе предстоит выйти замуж за богатого молодого человека, страдающего… скажем так, неизлечимой болезнью. Когда он умрет, его имущество достанется тебе. Ты продашь мне это имущество за миллион долларов».
«Очевидно, его имущество стóит больше миллиона».
Он ответил на вопрос, которого она не задавала: «Речь идет примерно о миллиарде».
«О каком заболевании вы говорите? Я могу заразиться?»
«Обо всем, что связано с болезнью, позабочусь я. Ты не заразишься, если не будешь совать свой нос, куда не следует».
«О! Понятно… Расскажите о нем поподробнее. Он хорошо выглядит? Большой и сильный? Мне будет его жаль, если он умрет?»
«Ему восемнадцать лет. Он интересуется, главным образом, своей коллекцией. Зоология его тоже интересует, – язвительно прибавил он. – Твой будущий супруг – выдающийся зоолог. Его зовут Эрл Эйберкромби. Он, – молодой человек поднял руку к потолку, – владелец Станции Эйберкромби».
Джина уставилась на него и неуверенно рассмеялась: «Миллион долларов можно было бы заработать и проще… Эрл Эйберкромби?»
«Побрезгуешь?»
«Наяву – нет. Но мне будут сниться кошмары».
«Принимай решение».
Джина скромно опустила глаза к рукам, сложенным на коленях: «Миллион – очень небольшая часть миллиарда».
Он взглянул на нее почти одобрительно: «Действительно, небольшая».
Джина поднялась на ноги – грациозная, как танцовщица: «Вам останется только подписать чек. Выходить за него замуж и ложиться с ним в постель придется мне».
«На Станции Эйберкромби нет постелей».
«Так как он живет на станции, может быть, он мной даже не заинтересуется».
«Эрл – не такой, как другие, – отозвался немногословный наблюдатель. – Ему нравятся земные девушки».
«Учитывайте, что, когда он умрет, вам придется обойтись тем, что я захочу вам отдать. Кроме того, его имущество может быть передано под опеку распорядителей».
«Не обязательно. Согласно гражданскому кодексу Станции Эйберкромби, имуществом может распоряжаться любое лицо, достигшее шестнадцатилетнего возраста. Эрлу восемнадцать лет. Он полностью контролирует всю станцию – если не считать нескольких несущественных ограничений. О передаче прав собственности я позабочусь». Он подошел к двери и раздвинул ее: «Хаммонд!»
В комнату молча зашел охранник с продолговатой физиономией.
«Я ее нанял. Скажите другим, чтобы шли домой».
Закрыв дверь, молодой человек повернулся к Джине: «Я хочу, чтобы ты со мной поужинала».
«Я не одета к ужину».
«К тебе придет модельер. Постарайся приготовиться за час».
Он вышел, дверь закрылась. Джина потянулась, откинула голову назад и беззвучно, торжествующе рассмеялась. Подняв руки над головой, она сделала шаг вперед и ловко прошлась колесом по ковру, закончив заключительный прыжок перед окном.
Опустившись на колени, она сложила руки на подоконнике, опустила подбородок на ладони и стала смотреть сверху на Метрóполь. Сгущались сумерки. Три четверти поля зрения занимало огромное золотисто-серое небо. В трехстах метрах под окном виднелись бледно-серые, сиреневые и черные крыши; между ними по едва различимым дорогам сновали потоки золотистых огоньков. Справа к гористым окраинам беззвучно скользили по невидимым желобам силовых полей летательные аппараты – усталые нормальные люди возвращались в нормальные уютные жилища. Что бы они подумали, если бы знали, что за ними наблюдает она, Джина Парльé? Например, вот этот субъект в глянцевом «Небесном страннике» с бледно-зелеными шевронами… Она представила себе пилота: пухлого, с лысеющим лбом, изборожденным морщинами повседневных забот. Он торопился домой, к жене, терпеливо выслушивающей его похвальбы или ворчание. «Послушные скоты со своими послушными коровами!» – беззлобно подумала Джина. Какой мужчина смог бы ее подчинить? Родился ли на свет человек достаточно дикий, проницательный и безжалостный?
Вспомнив о новой работе, она поморщилась. Госпожа Джина Эйберкромби! Она взглянула на небо. Звезды еще не зажглись, и огни Станции Эйберкромби нельзя было заметить.
Миллион долларов, подумать только! «Что ты сделаешь с миллионом, если его получишь?» – спросил ее странный работодатель. Теперь, когда она пыталась ответить себе на этот вопрос, такая перспектива вызвала у нее внутреннюю неловкость, от нее перехватывало дыхание.
Что она почувствует? Как она… Джина с раздражением отпрянула от мысли о богатстве, как если бы к ней лучше было не прикасаться. «К черту! – сказала себе Джина. – Время беспокоиться наступит, когда я получу деньги… Миллион долларов. Не слишком щедрая доля миллиарда, по сути дела. Два миллиона меня вполне устроили бы».
Она проследила глазами за элегантным красным аэроглиссером, круто нырнувшим к стоянке: новенький, с иголочки «Маршалл-лунатик»! Такой она хотела бы иметь. Такой она купит себе первым делом.
Дверь раздвинулась. В комнату заглянул охранник Хаммонд. Тут же зашел модельер, толкавший перед собой тележку с принадлежностями – стройный маленький блондин с яркими глазами топазового оттенка.
Джина отвернулась от окна. Модельер – судя по надписи, нанесенной по трафарету на эмалированную коробку, его звали Андре, – попросил ее перейти на хорошо освещенное место и принялся ходить вокруг Джины, разглядывая ее с головы до ног.
«Да-да, – бормотал он, то поджимая, то выпячивая губы. – Да, конечно… Так что же хотела бы надеть уважаемая леди?»
«Вечернее платье, надо полагать».
Андре кивнул: «Господин Фозерингей упомянул о наряде для торжественного вечернего приема».
Значит, так звали молодого курильщика: Фозерингей.
Модельер поднял экран, установленный на тележке: «Будьте так любезны, взгляните на некоторые из моих образцов: может быть, вам что-то понравится».
На экране появились шагающие, улыбающиеся, разворачивающиеся и уходящие модели.
«Что-нибудь в этом роде», – показала пальцем Джина.
Андре отозвался одобрительным жестом и прищелкнул пальцами: «У мадемуазель тонкий вкус! А теперь посмотрим… Если мадемуазель позволит мне помочь…»
Он ловко расстегнул ее блузу и юбку, сложил их на диване: «Прежде всего нам следует освежиться». Модельер выбрал один из инструментов и, деликатно поддерживая кисти Джины большим и указательным пальцами, опрыскал ее предплечья сначала прохладным туманом, а затем теплым надушенным воздухом. Джина почувствовала покалывание, свежесть и бодрость кожи.
Андре постучал пальцем по подбородку: «Теперь нанесем основу».
Джина стояла, полузакрыв глаза, пока модельер суетился вокруг нее, то отходя на шаг, то делая шепотом какие-то замечания и сопровождая их жестами, понятными только ему самому.
Он опрыскал ее составом, образовавшим серо-зеленую сетку, прикасаясь к постепенно твердеющим нитям и натягивая их. Затем модельер отрегулировал ребристые круглые головки на концах гибкой трубки, туго обернул трубкой ее талию и тут же ослабил натяжение – из трубки стало выделяться блестящее полотнище черно-зеленого шелка. Андре искусно сгибал и поворачивал трубку. Положив трубку обратно в коробку на тележке, он принялся растягивать, скручивать, сминать и разминать застывающий шелк.
После этого модельер опрыскал ее бледно-белым составом, быстро подскочил почти вплотную и стал складывать, формовать, прищемлять и растягивать материал, ниспадавший с плеч перекрученными лентами и образовавший свободную шелестящую юбку.
«Теперь – перчатки». Андре нанес на предплечья и руки Джины теплую черно-зеленую пульпу, превратившуюся в искрящийся звездочками бархат, и привычными умелыми движениями ножниц обнажил вырезами тыльные стороны ее рук.
«Тапочки!» Джина надела черные атласные туфельки, покрытые светящейся изумрудно-зеленой сеткой.
«А теперь – украшения». Андре подвесил красную серьгу под мочкой правого уха Джины и надел ей на правую руку браслет с неограненным рубином.
«Аромат – самую малость! „Левайёр“, конечно». Он опрыскал ее духáми, напоминавшими о цветочной клумбе где-то в Средней Азии. «Теперь мадемуазель одета, – заключил модельер. – И, должен признаться… – тут он поклонился с таким жестом, словно снял шляпу и провел ею по полу, – мадемуазель выглядит, как воплощение изысканной красоты».
Андре нажал какую-то кнопку на боковой панели тележки. Развернулось высокое зеркало.
Джина изучила свое отражение. Пылкая наяда! Когда она получит миллион долларов – лучше два миллиона – она непременно сделает Андре своим персональным модельером.
Андре все еще бормотал комплименты: «Непревзойденная возвышенность! Чаровница. Впечатляюще, неподражаемо! Никто не сможет оторвать глаз…»
Дверь отодвинулась, в комнату зашел Фозерингей. Андре низко поклонился и сложил руки на животе.
Фозерингей взглянул на Джину: «Ты готова. Хорошо. Пойдем!»
Джина подумала: «Лучше всего покончить с этим здесь и сейчас».
«Куда?» – спросила она.
Фозерингей слегка нахмурился и отошел на пару шагов, чтобы пропустить Андре, удалившегося вместе с тележкой.
Джина сказала: «Я пришла сюда по своей воле. Я зашла в эту комнату сама, меня никто не принуждал. При этом я прекрасно понимала, чтó делала. Теперь вы говорите мне: „Пойдем!“ Прежде всего я должна знать, куда мы идем. А потом уже решу, пойду я туда или нет».
«Похоже на то, что ты не слишком нуждаешься в миллионе долларов».
«В двух миллионах. И я достаточно в них нуждаюсь, чтобы потратить весь вечер на предварительное расследование… Если я не получу эти деньги сегодня, я получу их завтра или на следующей неделе. Так или иначе я их получу, я давно так решила. Что скажете?» – она опустилась в воздушном реверансе.
Зрачки Фозерингея сузились. Он сказал, сдержанно и размеренно: «Хорошо. Два миллиона. Теперь мы поднимемся на крышу и поужинаем. Тем временем ты получишь указания».
