ЗЛАТОКОЖАЯ ДЕВУШКА
Газета «Де-Мойн пост» потрясла мир величайшей сенсацией в истории человечества, и Билл Бакстер стал героем.
Через час после того, как новый выпуск газеты стали продавать на улицах, все дороги, ведущие к холму Келли, были забиты толпами любопытных, как обычными зеваками, так и профессионалами – репортерами, фотографами и корреспондентами агентств новостей, национальных и иностранных. Первыми прибыли агенты ФБР и военной разведки. Заграждения заставляли поворачивать назад тысячи автомобилей, кордоны и патрули задерживали пешеходов, истребители носились в небе и отгоняли частные самолеты, устремившиеся к холму Келли, как мотыльки к ночному фонарю.
Выжившая жертва аварии провела ночь в небольшой больнице доктора Блэкни, куда ее отвез Билл Бакстер. Она проснулась рано утром и лежала, неподвижно глядя на доктора Блэкни и сжимая простыни золотистыми пальцами. У входа в ее палату дежурили два федеральных агента; еще двести агентов охраняли больницу и оттесняли сплетничающие толпы желающих подивиться на чудо. Военный врач и тощий неприметный субъект – по слухам, представитель секретной службы – проверили диагноз доктора Блэкни, обнаружившего у пострадавшей закрытый перелом ключицы и сопровождавший его нервный шок; они одобрили выбранный врачом курс лечения. Женщина подчинялась указаниям больничного персонала с выражением беспомощного отвращения.
Секретность происходящего только разжигала любопытство прессы. Воображение разыгралось, предлагались самые нелепые гипотезы. Авария опьяняла, как ветер тропических островов, как намек на раскрытие невероятных тайн. Весь остальной мир выглядел теперь как набившая оскомину провинциальная окраина, самые неожиданные новости казались обыденными и тривиальными. Тысячи газетных и журнальных страниц были заполнены высосанными из пальца предположениями, по радио и по телевидению распространяли жадно поглощаемые слухи. публиковались бесчисленные фотографии, схемы, звездные карты и зарисовки воображаемых персонажей. Кому-то удалось даже раскопать фотографию Билла Бакстера – репортера, который, намереваясь взглянуть на впечатляющий метеорит, вместо него обнаружил потерпевший крушение звездолет и вытащил из него молодую женщину с золотистой кожей. Особый радужный глянец великолепному мыльному пузырю сенсации придавало то обстоятельство, производившее на всех и вся гипнотическое действие, что, по имеющимся сведениям, златокожая девушка была очень красива. Молода и фантастически прекрасна.
Билл Бакстер с самого начала отказывался расстаться со спасенной им женщиной. Каждую минуту, когда пациенткой не занимались врачи, он проводил в ее палате, сидя в кресле и тайком изучая ее лицо. Златокожая женщина стала для него чем-то близким, деликатным и драгоценным, как чудесный мерцающий самоцвет, найденный в ночи. Она завораживала его, она вызывала в нем самые яростные инстинкты бесстрашного защитника – как если бы она стала его собственностью, когда он извлек ее из пылающего корабля.
Уверенность Бакстера в своем праве быть ее ангелом-хранителем неохотно признавалась правительством – даже чиновники и солдафоны инстинктивно понимали, что нельзя было отказать тому, кто нашел сокровище, по меньшей мере в возможности любоваться на него, если не владеть им. Так или иначе, они признавали, что Бакстер мог выполнять функции представителя инопланетной гостьи не хуже любого другого. Доктор Блэкни рассматривал присутствие Билла как нечто само собой разумеющееся и желательное; федеральные агенты поглядывали на него, потихоньку обмениваясь саркастическими замечаниями, но не пытались ограничить возможности его общения с златокожей женщиной.
Она мало ела – главным образом пила бульон и фруктовые соки, иногда позволяя себе кусочек жареного хлеба, но с молчаливым отвращением отвергая яйца, молоко и мясо. Первые два дня она безвольно, почти неподвижно провела в постели, как если бы потрясенная постигшей ее катастрофой.
На третий день она приподнялась на локте, огляделась и пару минут смотрела в окно, после чего опять осторожно улеглась. Она не обратила внимания на Бакстера и доктора Блэкни, сидевших напротив и наблюдавших за ней.
Блэкни, седой сельский врач, не претендовавший на всеведение, задумчиво прищелкнул языком: «Нехорошо, что она такая вялая… Ведь она, в сущности, совершенно здорова, у нее все на месте. Температура тела у нее на градус выше нормальной, но это может быть нормально для представителей ее расы. В конце концов, мы о них ничего не знаем».
«Нормально? – Бакстер ухватился за это слово, как за соломинку. – Вы считаете, что она – нормальная женщина, доктор?»
Блэкни слегка улыбнулся: «Рентгеноскопия выявляет скелет, сходный с человеческим – и, судя по всему, вполне человеческие внутренние органы. Черты ее лица, фигура – о них вы можете судить сами. Ее отличает от нас только металлический блеск кожи».
«Но она, по всей видимости, в полубессознательном состоянии, – пробормотал Бакстер. – Она ничем не интересуется».
«Шок, – кивнул Блэкни. – Ее мозг только постепенно приспосабливается к новой реальности. Именно поэтому ее еще не переместили».
«Не переместили? – переспросил Бакстер. – Почему ее хотят переместить? Куда? Кто об этом распорядился?»
«Приказ из Вашингтона, – ответил Блэкни. – Но спешить некуда. Она ослабела, она в замешательстве. Ей нужно дать время, чтобы она собралась с мыслями. Здесь ей будет не хуже, чем в любом другом месте».
Бакстер всецело согласился с таким заключением. В Вашингтоне она была бы окружена должностными лицами, и его могли оттеснить или даже изолировать от нее. Потирая подбородок, он поджал губы: «Доктор, как по-вашему, сколько ей лет?»
«О… если они растут так же, как люди, ей лет девятнадцать или двадцать».
«В таком случае, в глазах закона она еще несовершеннолетняя… Как вы думаете, не могут ли меня назначить ее опекуном?»
Блэкни покачал головой: «Ни в коем случае, Билл. Не забывайте, что эта девушка – не какая-нибудь сирота, нуждающаяся в семейной опеке».
«Но кто-то должен за ней присматривать!» – настаивал Бакстер.
Блэкни снова усмехнулся: «Насколько я понимаю, ее возьмет под опеку правительство».
Бакстер нахмурился, засунул руки в карманы и сжал кулаки: «Ничего, мы еще посмотрим!»
На четвертый день, после полудня, Бакстера ожидал сюрприз: девушка сбросила покрывало и встала с постели, не проявляя ни малейших признаков слабости. Она подошла к окну и несколько минут разглядывала сад перед больницей доктора Блэкни. Бакстер суетился за ее спиной, как суматошная курица – он не хотел, чтобы она перенапрягалась, но в то же время не смел в чем-либо ей помешать. Наконец она повернулась к нему: в длинной белой ночной рубашке она выглядела абсурдно юной и безобидной. Теперь, казалось, она впервые заметила Бакстера и разглядела его с головы до ног – внимательно, но с небрежной прохладцей.
Бакстер применил метод, основанный на тысяче прецедентов. Он сделал шаг вперед, прикоснулся к своей груди и сказал: «Билл».
Она подняла брови, словно удивленная тем, что он был способен к какой-то мыслительной деятельности, и тихо повторила: «Билл».
Бакстер одобрительно кивнул и указал на нее: «Ты?»
Она прикоснулась к себе и произнесла слово, полное неразборчивых согласных и гортанных гласных – нечто вроде «Лурр-лу» или «Лурулу». Бакстер смог лишь приблизительно воспроизвести эти звуки.
Он принялся прилежно обучать ее языку – и, не проявляя особого энтузиазма, она мгновенно схватывала идеи и никогда не забывала однажды произнесенное слово.
Мало-помалу Бакстер начинал понимать, чтó с ней произошло – все было достаточно просто. Ее родной мир был, по ее выражению, «очень далеко, за потоком голубых звезд»; она называла свою планету «Гхх-Лектва». Не будучи способен воспроизвести начальный гортанный звук, Бакстер произносил это наименование «Лектва», что, судя по всему, забавляло девушку.
Она объяснила ему, что ее звездолет был чем-то вроде того, что на Земле называется «прогулочной яхтой». Земля ей попалась случайно, у нее не было никаких определенных причин для посещения Земли. Небрежный ремонт привел к неисправности одного из маневровых двигателей, отказавшего в критический момент, что привело к разрушительному крушению звездолета на холме Келли.
* * *
На седьмой день Блэкни объявил, что девушка была совершенно здорова, и Бакстер попросил медсестру купить и принести какую-нибудь одежду. Когда, через некоторое время, он зашел в палату, златокожая девушка с удовлетворением разглядывала себя в зеркале – ей и в голову не приходило, что среди туземцев могли существовать какие-нибудь правила приличия.
«Среди обломков корабля не нашлось ничего из моей одежды? – спросила она. – Это… – она указала на кашемировую юбку, – это очень колоритно, но натирает кожу и вызывает странное ощущение».
«Все сгорело, – запинаясь, ответил Бакстер, в глазах которого девушка выглядела просто великолепно. – Но если ты мне объяснишь, какая одежда тебе нужна, я мог бы ее заказать. В привычной одежде, конечно, ты будешь выделяться».
Она пожала плечами: «Я могу носить и это».
Бакстер задал наконец вопросы, давно уже не дававшие ему покоя: «Ты хочешь… ты надеешься вернуться домой? Можешь связаться с соплеменниками? Или знаешь, как построить космический корабль?»
Она смотрела в сад из окна: «Нет, мне известны только основные принципы… Лектва страшно далеко. Вряд ли я смогу туда вернуться».
Бакстер бросил на нее проницательный взгляд. Девушка говорила спокойно, отстраненно и очень тихо – тембр ее голоса напоминал о темном омуте в лесу. У Бакстера перехватило дыхание от жалости; наблюдая за инопланетянкой краем глаза, он взял одну из принесенных с собой книг, встал рядом с ней у окна и раскрыл карту.
«Мы здесь», – сказал он, указывая пальцем. Она наклонила голову; Бакстер изучал ее профиль. С тех пор, как он вытащил ее из горящего корабля, он еще ни разу не находился так близко к ней – и почувствовал странное трепещущее биение крови в шее.
Она взглянула на него, встретившись с Бакстером глубокими янтарно-золотистыми глазами. Она заметил, как изменились ее зрачки, и девушка слега отстранилась от него, опустив глаза обратно к карте: «Скажи мне больше о твоем мире».
Бакстер вкратце изложил историю цивилизации, показывая на карте Нил, Месопотамию и долину Инда. Он показал ей Грецию, дал общее описание эллинистической философии и ее влияния на европейскую культуру, упомянул в общих чертах о промышленной революции и о том, как она привела к нынешнему состоянию технологии.
«Так что теперь на Земле все еще существуют независимые территории, враждебные одна другой?»
«К сожалению, это так», – признал Бакстер.
«Сотни тысяч лет тому назад, – задумчиво произнесла Лурулу, – в нашей истории настал период, называемой „Эпохой безумия“. В те времена беловолосые южане и золотоволосые северяне намеренно убивали друг друга». Она помолчала, после чего рассеянно прибавила: «Их культурный уровень был примерно эквивалентен вашему».
Бакстер продолжал изучать ее внешность: «У тебя слегка золотистые волосы».
«Беловолосая и золотоволосая расы давно смешались. В эпоху варварства золотоволосые люди подвергались суровым преследованиям – они считались не столь достойными восхищения. Теперь все это кажется таким странным и жестоким!»
Она опустила книгу и снова повернулась к окну: «Я хотел бы прогуляться под солнечным светом. Ваше солнце похоже на наше». По небу пролетел самолет. «У вас на Земле уже научились летать по воздуху?» – с некоторым удивлением спросила она.
Бакстер заверил ее в том, что авиация была повсеместно распространена уже как минимум в течение двух десятилетий.
Она безразлично кивнула: «Понятно. Что ж – давай прогуляемся?»
«Как тебе угодно», – отозвался Бакстер.
Федеральные агенты, дежурившие в коридоре, последовали за ними на некотором расстоянии.
Лурулу указала на охранников малозаметным взмахом руки: «В чем заключается их функция? И в чем заключается твоя функция? Меня содержат в заключении?»
Бакстер поспешно заявил, что она была свободна и могла делать все, что хотела: «Они здесь просто для того, чтобы охранять тебя от назойливых чудаков. А я… я – твой друг». И он чопорно прибавил: «Если это не нравится, я не стану тебе навязываться».
Лурулу ничего не ответила – она прошлась по тротуару вдоль улицы, глядя направо и налево. Полиция установила заграждения с обеих сторон квартала – за ними собрались небольшие толпы любопытствующих, все еще надеявшихся взглянуть на инопланетянку. Охранники побежали вперед, чтобы оттеснить ближайшую группу репортеров и зевак.
Лурулу игнорировала окружающих – ее совершенно не беспокоили напряженные взгляды и возбужденные разговоры. Бакстер чувствовал себя неудобно и почему-то негодовал; девушка повернула на боковую улицу – он не отставал от нее ни на шаг. Судя по всему, Лурулу наслаждалась солнечным светом; она вытянула руки вверх, повернув ладони к небу, и словно ощупывала теплые лучи. Ее кожа блестела, как роскошный атлас. Она несколько раз глубоко вздохнула, глядя на дома, выстроившиеся вдоль улицы. Скромная больницы доктора Блэкни находилась в приятном пригороде, где росли тенистые старые вязы, а дома, окруженные садами, не слишком приближались к проезжей части.
Внезапно девушка повернулась к Бакстеру: «Значит, все ваши люди живут на поверхности?»
«Как тебе сказать… В других местах есть многоквартирные дома, – ответил Бакстер. – Некоторые поднимаются к небу на десятки метров. А как люди живут на Лектве?»
«У нас удобные жилища, плавающие в небе – иногда в ясном, солнечном небе, а иногда среди облаков. Там нет никакого шума, кроме вздохов ветра. Нам нравятся одиночество и великолепные виды».
Бакстеру было трудно в это поверить: «И никто не живет на земле? Домов у вас тоже нет?»
«О… – она неопределенно махнула рукой. – Иногда рядом с красивым озером или в лесу кто-нибудь устраивает избушку или ставит палатку. Поверхность Лектвы – по большей части дикая местность, за исключением индустриального района и фотосинтетических бассейнов».
«А кто работает на промышленных предприятиях?»
«Главным образом молодые люди – дети. Работа – часть их образования. Иногда они совершенствуют оборудование или разрабатывают новые биотипы… у вас есть такое слово? Нет? Неважно. Молодежь обслуживает машины. Через некоторое время те, кому это нравится, становятся дизайнерами, инженерами или техническими специалистами».
«А те, кому это не нравится?»
«О… – некоторые ничего не делают, другие становятся исследователями, изучают другие миры. Из других получаются художники и музыканты. Кое-кто занимается всем понемногу».
Несколько секунд Бакстер шагал в угрюмом молчании: «Мне такое общество представляется застойным… Похоже на то, что вы на Лектве соскучились».
Лурулу звонко рассмеялась, но никак не возразила и вообще никак не ответила, что вызвало у Бакстера еще большее раздражение.
«А преступники среди вас есть?» – спросил он наконец.
Она взглянула на него, все еще слегка улыбаясь: «На Лектве всем нравится жить, каждому нравится его собственная личность. Насильственное принуждение встречается очень редко, и в таких случаях применяется своего рода коррекция мозга».
Бакстер хмыкнул.
«Преступность свидетельствует о непопулярности общественного устройства, – как бы между прочим заметила инопланетянка, – о том, что культура не дает выхода человеческим стремлениям».
Бакстер спросил, не сдерживая некоторую примесь сарказма: «Как вы можете настолько уверенно судить об общественных проблемах, если на Лектве нет никаких проблем?»
Она пожала плечами: «Нам известны несколько миров, где социальные проблемы существуют. Мы организовали миссии на этих планетах, и туземцы постепенно реформируют свои общества».
Бакстер недоумевал: «То есть люди – такие люди, как мы – живут и на других планетах? Мне казалось очень странным даже то, что в двух мирах развились идентичные виды…»
Она лукаво улыбнулась, услышав последний термин: «Надо полагать, наше физиологическое устройство более или менее одинаково. Но я не стала бы говорить об „идентичности“».
Девушка задержалась, разглядывая клумбу огненно-красной герани. Бакстер подумал: «Как она отреагирует, если я обниму ее за талию?» Он уже приподнял было руку, но вслед за ними, поглядывая по сторонам, шагали охранники – они были слишком близко.
Лурулу и Бакстер дошли до угла и остановились. Здесь находился продуктовый магазин, и девушка не сводила глаз с мясного отдела. Широко раскрыв глаза, она повернулась к Бакстеру: «Это трупы животных?»
«Можно сказать и так», – неохотно признал Бакстер.
«Вы едите мертвых животных?»
Необходимость постоянно оправдываться начинала раздражать Бакстера. «Они не ядовиты, – проворчал он, – и являются ценным источником белков».
«Вы не скармливали мне никакой плоти мертвых животных?»
«Пока что почти ничего такого ты не ела. Мы заметили, что ты предпочитаешь фрукты и зелень».
Лурулу отвернулась и поспешно прошла мимо магазина.
«В конце концов, – продолжал Бакстер, – что такое мясо? Всего лишь углерод, кислород и водород… Ты демонстрируешь странную одержимость – ее можно было бы назвать даже предрассудком».
Голос девушки снова стал одновременно безразличным, даже отчужденным: «Есть психологические причины, по которым мы не можем поедать умерших…»
* * *
На следующее утро перед входом в больницу остановился черный автомобиль безошибочно государственного вида; из него вышли человек в военной униформе и двое в гражданских костюмах. Охранники из ФБР слегка напряглись. Вполголоса обменявшись несколькими словами, трое новоприбывших поднялись по ступеням. В вестибюле их встретил доктор Блэкни.
«Я – генерал-майор Деверинг, прибыл по поручению ЦРУ. Это доктор Рейм из Института передовых исследований, а это – профессор Андерсон из Ледъярдского университета».
Доктор Блэкни поочередно пожал руку каждому из них – генерал-майору Деверингу, коренастому человеку с розовым бугристым носом и блестящими, слегка выпученными глазами, доктору Рейму – долговязому, тощему, торжественно выпрямившемуся, и профессору Андерсону – низенькому, толстенькому, но не менее торжественному.
«Надо полагать, вы прибыли в связи с моей пациенткой?» – спросил доктор Блэкни.
«Разумеется, – кивнул Деверинг. – Надеюсь, она достаточно хорошо себя чувствует для того, чтобы ответить на несколько вопросов? Мои агенты сообщили, что вчера она совершила прогулку и, насколько мне известно, беседовала с господином Бакстером».
Блэкни задумчиво прищурился и поджал губы: «Да, она достаточно здорова – физиологически. Идеально здорова, насколько я понимаю».
«В таком случае мы могли бы переместить ее в более доступное для нас место?» – предположил доктор Рейм, вопросительно подняв брови.
Блэкни с сомнением потирал подбородок: «Доступное? С какой целью?»
«Что за вопрос! Для того, чтобы мы могли изучать ее, провести различные обследования…»
«Опять же, в физиологическом отношении никаких проблем с ее переездом не предвидится, – повторил Блэкни. – Но ее юридический статус до сих пор не определен. На самом деле я не вижу никаких причин, по которым ее следовало бы „перемещать“ – если она сама не захочет переехать».
Генерал-майор Деверинг прищурился: «Невзирая на упомянутые вами обстоятельства, доктор, эта молодая женщина может предоставить информацию, имеющую огромное значение для всей страны. Неужели вы считаете, что нам не следует этим заняться? Так или иначе, вы не уполномочены нам препятствовать».
Блэкни слегка откинул голову назад, дважды открыл рот, чтобы ответить – и дважды закрыл его. Наконец он сказал: «Я уполномочен допускать или не допускать любых посетителей в мою больницу. Тем не менее, вы можете поговорить с пациенткой».
Деверинг сделал шаг вперед: «Будьте добры, проведите нас в ее палату».
«Пройдите за мной – сюда, по коридору».
Билл Бакстер сидел рядом с Лурулу у журнального столика и учил ее читать. Услышав шаги, он удивленно и раздраженно поднял голову.
Блэкни представил посетителей. Обратившись к Лурулу, врач сказал: «Эти люди хотели бы расспросить тебя о жизни на Лектве. Ты не возражаешь?»
Девушка взглянула на трех незнакомцев: «Нет».
Генерал-майор Деверинг слегка выступил вперед: «Мы подготовили довольно-таки широкомасштабную программу интервью и хотели бы, чтобы вы переехали вместе с нами в новое место жительства – что было бы удобнее для всех заинтересованных сторон».
Бакстер вскочил и закричал: «Ни в коем случае! Невероятная наглость! Прежде всего, не будет никакой „широкомасштабной программы интервью“, никаких допросов – как бы вы это ни называли!»
Деверинг смерил его каменным взглядом: «Хотел бы вам напомнить, господин Бакстер, что у вас нет никаких официальных полномочий по отношению к этой молодой особе – а также о том, что она находится под опекой и на иждивении правительства, в связи с чем вступили в действие законы об охране государственных тайн».
«У вас есть с собой ордер на ее арест? – поинтересовался Бакстер. – Если нет, вы находитесь в гораздо худшем положении, чем я – в той мере, в какой это касается официальных полномочий. Я хорошо понимаю, почему вы желаете провести интервью. Вы хотите получить полезные сведения – и в этом я могу вам помочь – но вам придется задавать свои вопросы здесь, и не дольше одного часа в день. Причем расписание ваших интервью должно соответствовать пожеланиям девушки, а она не обязана учитывать ваши пожелания».
Доктор Блэкни вмешался: «Господа! Предлагаю предоставить самой девушке принимать относящиеся к ней решения. В конце концов, только от нее зависит, пожелает ли она отвечать на ваши вопросы».
Лурулу наблюдала за происходящим, слегка нахмурившись: «Я не хочу никуда уходить с этими людьми. Но я отвечу на их вопросы».
В палату зашла медсестра – она что-то прошептала на ухо доктору Блэкни. Блэкни, сидевший в кресле, поднял брови и быстро поднялся на ноги: «Прошу меня извинить, мне позвонил президент».
«Позвольте мне поговорить с ним! – возбужденно выпалил Бакстер. – Его заинтересует то, что я могу ему сообщить».
Блэкни проигнорировал его и вышел из палаты. Наступила напряженная тишина. Деверинг и Бакстер злобно поглядывали друг на друга, а ученые рассматривали лектванскую женщину. Она же, не замечая присутствующих, наблюдала за колибри, порхающей за окном.
Блэкни вернулся, тяжело дыша. Снова обращаясь исключительно к Лурулу, он сказал: «Президент пригласил тебя провести неделю в Белом Доме».
Лурулу невольно взглянула на Бакстера. Тот проворчал: «В сложившихся обстоятельствах для нее это был бы, наверное, лучший вариант. Когда начнется ее визит?»
Блэкни задумался: «Надо полагать, сегодня же. Я не позаботился спросить».
Бакстер отвернулся от врача: «Тогда мы могли бы отправиться туда сию минуту».
Деверинг раздраженно вышел из палаты, не говоря из слова. Двое ученых, слегка поклонившись лектванской женщине, тоже удалились.
* * *
В Вашингтоне прибытие лектванской гостьи вызвало беспрецедентную суматоху. Прежде всего, она не была обычной знаменитостью. Она не сколотила и не разрушила какую-нибудь империю, ее не занимала какую-либо выборную должность, она не кривлялась на сцене или на экране и не символизировала какие-либо пороки или извращения. Она была посетительницей из другого, надзвездного мира. Кроме того, о ней говорили, как о девушке чудесной красоты. Все это производило драматический эффект.
Лурулу, судя по всему, оставалась безразличной к тому впечатлению, которое она производила. Она приняла участие в нескольких приемах и вечеринках, сходила в оперный театр и получила множество подарков от жаждущих рекламы изготовителей всякой продукции – четыре новых автомобиля, всевозможные предметы одежды, духи и корзины с фруктами. Один строительный подрядчик предложил предоставить ей дом, соответствующий любым ее пожеланиям. Для нее устроили роскошную экскурсию по Нью-Йорку. Госпожа Блисс, проводившая экскурсию, спросила лектванку: существуют ли подобные монументальные сооружения на ее планете? «Нет», – ответила Лурулу. Насколько ей было известно, на Лектве не было ни одного здания выше трех этажей и ни одного моста длиннее, чем бревно, перекинутое через ручей.
«Нам не нужны такие огромные массы, – объяснила она госпоже Блисс. – У нас люди никогда не собираются многочисленными группами, которым потребовались бы большие помещения, а реки и моря – всего лишь поверхность планеты, высоко над которой мы проводим бóльшую часть жизни».
Бакстер постоянно сопровождал инопланетянку, и теперь она одобряла его привязанность. Бакстер понимал, чтó ей нравилось и не нравилось, а также защищал ее от большинства желавших пригласить ее великосветских дам и торговых агентов. По мере того, как лектванка находила его полезным, Бакстер чувствовал, что его присутствие ей необходимо, и теперь его не интересовало ничто на свете, кроме Лурулу.
До его ушей дошли похабные слухи, о чем он вынужден был с беспокойством сообщить лектванке. Она удивилась: «Неужели?» – и полностью потеряла интерес к этому вопросу. Бакстер разозлился и ушел.
Он организовал ежедневные двухчасовые интервью девушки с учеными – биологами, физиками, лингвистами, историками, антропологами, астрономами, инженерами, военными технологами, химиками, бактериологами, психологами и прочими. В целом они находили ее сведения обширными и возбуждающими большой интерес, но расплывчатыми в деталях – они оказались полезными главным образом лишь в том, что она сумела обозначить границы еще не изученных областей знания.
После одного из таких «заседаний» Бакстер нашел ее в квартире, которую он для нее арендовал – девушка сидела на диване в полном одиночестве. Уже сгущались сумерки – она смотрела куда-то вдаль, за вершины деревьев в парке, в бледно сияющее серовато-голубое небо.
Он присел рядом с ней: «Ты устала?»
«Да – очень устала. Устала от любопытных людей… от многословных вопросов… от разговоров… от всей этой чепухи».
Бакстер ничего не сказал и тоже сидел, глядя на сумеречное небо. Она почувствовала характер его молчания: «Прошу прощения, Билл. Говорить с тобой я никогда не устану».
Его настроение мгновенно изменилось; он почувствовал близость к ней – более интимную, чем когда-либо за все время их знакомства.
«Ты никогда не рассказывала о своей личной жизни, – смущенно начал он. – Ты была… замужем?»
«Нет», – тихо ответила она.
Бакстер ждал.
«Я была художницей – если это можно так назвать, на Земле такое искусство неизвестно, – лектванка говорила тихо, не отрывая глаз от темнеющего неба. – Мы представляем себе в уме цвета, перемещения, звуки, пространства, ощущения, настроения – все это движется, изменяется, развивается. Подготовив созданную последовательность, автор воображает ее настолько ярко и живо, насколько это возможно – и регистрирует ее с помощью психозаписывающего устройства. Для того, чтобы воспроизвести эту последовательность, достаточно вставить запись в предназначенный для этого аппарат, и в уме наблюдателя возникают те же сцены и ощущения. Наблюдатель воспринимает движения, сочетания цветов, изменения потоков и объемов пространства, фантазии художника, а также виды, звуки и, что важнее всего, различные настроения… Научиться управлять психической средой очень трудно, для этого требуется невероятное сосредоточение воображения. Я была всего лишь новичком в этом жанре, но некоторые мои „представления“ заслужили похвалу».
«Это очень интересно», – тяжело вздохнув, сказал Бакстер. Помолчав, он прибавил: «Лурулу!»
«Да?»
«У тебя есть какие-нибудь планы на будущее?»
Она тоже вздохнула: «Нет. Ничего нет. Моя жизнь опустела». Она смотрела на небо – там стали появляться первые звезды: «Где-то там остался мой родной мир – осталось все, что я люблю».
Бакстер наклонился к ней: «Лурулу! Ты выйдешь за меня замуж?»
Она повернулась к нему: «Замуж? Нет, Билл, я не выйду за тебя замуж».
«Я тебя очень люблю, – говорил он, глядя в небо. – Важнее тебя для меня нет никого и ничего в этом мире. Я тебе поклоняюсь – всему, что ты делаешь – всему, что ты говоришь – всему, к чему ты прикасаешься… Может быть, ты меня ни в грош не ставишь – хотя надеюсь, что это не так – но я тебе нужен, и я сделаю все что угодно, лишь бы ты была счастлива».
Лектванка бледно, отстраненно улыбнулась: «На Лектве мы совокупляемся, когда находим кого-нибудь, кто вступает с нами в психический резонанс. Тебе мы можем казаться холоднокровными».
«Может быть, между нами установится психическое соответствие?» – предположил Бакстер.
Она почти незаметно содрогнулась: «Нет, Билл. Это… немыслимо».
Бакстер встал: «Спокойной ночи». У двери он задержался и оглянулся: она продолжала сидеть в темноте, глядя на ночное небо, на далекие белые звезды.
Вернувшись к себе, Бакстер нашел ожидавшего его доктора Блэкни, удобно устроившегося на диване с газетой в руках. Билл приветствовал врача – тепло, но сдержанно. Блэкни внимательно следил за Бакстером, пока тот смешивал пару крепких коктейлей.
«Я хотел узнать, как поживает моя бывшая пациентка, как она приспособилась к жизни на Земле».
Билл ничего не ответил.
«Не желаете поделиться своим мнением?» – спросил Блэкни.
Билл пожал плечами: «Она в порядке, более или менее. Очень устала от бесконечного общения с людьми… Я только что попросил ее выйти за меня замуж».
Сжимая в руке бокал, Блэкни откинулся на спинку кресла: «И она отказала вам…»
«Примерно так оно и есть».
Блэкни опустил бокал на столик и приподнял лежавшую рядом с ним книгу: «Мне это случайно попалось на глаза, когда я разбирал всякое старье… Меня заинтересовала одна глава – она довольно длинная, и я не буду читать ее вслух. Но суть вот в чем…» Врач открыл книгу на странице, заполненной мелким текстом, и бросил быстрый взгляд на Бакстера: «Кстати, книга эта называется «Странные предания семи морей». Ее опубликовали в 1839 году, а упомянутая глава называется «Кораблекрушение у берегов Гвинеи: дневник очевидца».
Она посвящена описанию кораблекрушения, случившегося в 1835 году – британский корабль затонул во время шторма у берегов Экваториальной Африки. Посреди всеобщего смятения некая мисс Нэнси Мэррон, девушка из хорошей семьи, оказалась одна в шлюпке. Шлюпка выдержала натиск бури, и через некоторое время ее отнесло к небольшому острову, в те времена еще не помеченному на картах, но теперь известного под наименованием «Матемба». Континентальный берег Африки находится на расстоянии примерно пятидесяти километров от этого островка, за горизонтом – о чем, естественно, Нэнси Мэррон не подозревала. Так или иначе, она смогла выбраться на берег. Туземец нашел ее на пляже и взял с собой в племенную деревню, – врач перевернул страницу. – Девушку встретили с огромным почтением. Туземцы никогда не видели белокожих людей – ни мужчин, ни женщин – и считали ее божеством. Они построили для нее великолепную новую хижину с крышей из сухих пальмовых листьев, они приносили ей еду – хотя, как она отмечает в своем дневнике, большинство этих продуктов – слизней, кишки и тому подобное – она находила несъедобными. Кроме того, туземцы оказались каннибалами – они поедали тела всех умерших соплеменников».
Блэкни поднял глаза: «В дневнике содержится достаточно объективное описание местных обычаев. Нэнси отличалась наблюдательностью, умела хорошо писать и, в общем и в целом, не надоедает читателю жалобами на невозможность вернуться домой. Она выучила язык туземцев и узнала, что она была первой белой женщиной, когда-либо посетившей Матембу, и что суда никогда не приближались к этому острову. Это обстоятельство заставило ее расстаться с любыми оставшимися надеждами. Последняя запись в ее дневнике гласит: «Я больше не могу жить среди этих дикарей, несмотря на их дружелюбие. У меня болит душа, я тоскую по Англии, по лицам моих родственников, по звукам нашего благословенного языка, по запахам и звукам старой доброй сельской местности. Я знаю, что никогда в жизни не увижу и не услышу их снова – и не могу больше выносить это кошмарное одиночество. У меня есть нож, и мне будет очень легко им воспользоваться. Да поймет и да простит меня Бог».
Блэкни снова взглянул на Бакстера: «На этом кончается ее дневник».
Бакстер сидел неподвижно, как статуя.
«Странно, не правда ли?» – спросил Блэкни.
«Очень странно», – отозвался Бакстер.
Через несколько секунд он вскочил на ноги: «Одну минуту, Блэкни…» Взбежав вверх по лестнице – перепрыгивая через две ступеньки сразу – он повернул в коридор, остановился у белой двери, нажал кнопку звонка и стал ждать. Он ждал и ждал…
Бакстер навалился плечом на дверь – полотно вокруг врезного замка разлетелось в щепки, и он ввалился в темную комнату. Включив свет, Бакстер застыл, глядя на золотистую фигуру, лежавшую на полу – из ее груди еще струилась алая кровь…
