Сэмми лежала, смежив веки. Но ее глаза медленно открылись, когда Пайпер села у кровати.
– Вы… та, кто…
– Да. – Пайпер взяла ее за руку. – Меня зовут Пайпер Либби.
– Спасибо вам. – Глаза Сэмми начали закрываться.
– Отблагодари меня, назови имена тех, которые тебя изнасиловали.
В сумраке палаты – теплой палаты, потому что кондиционер не работал, – Сэмми покачала головой.
– Они пригрозили, что мне не поздоровится, если я скажу. – Она посмотрела на Пайпер. Коровьим взглядом, полным тупого смирения. – Они могут отыграться и на Литл Уолтере.
Пайпер кивнула:
– Я понимаю твой испуг. А теперь скажи мне, кто они. Назови их имена.
– Разве вы меня не слышали? – Теперь Сэмми не смотрела на Пайпер. – Они сказали, что…
Для долгих увещеваний времени у Пайпер не было: девушка могла отключиться в любой момент. Она схватила Сэмми за руку.
– Мне нужны эти имена, и ты мне их назовешь.
– Я не могу. – Из глаз Сэмми потекли слезы.
– Назовешь, потому что ты могла умереть, если бы я не подобрала тебя. – Она помолчала и вонзила кинжал еще глубже. После, возможно, о том пожалеет, но не сейчас. Сейчас эта девушка на кровати оставалась единственной преградой на пути к необходимым ей сведениям. – Не говоря уже о твоем ребенке. Он тоже мог умереть. Я спасла твою жизнь, я спасла его, и мне нужны эти имена!
– Нет. – Но сопротивление девушки слабело, и какая-то часть преподобной Пайпер Либби получала от этого истинное наслаждение. Потом она ужаснется. Подумает: Ты ничем не лучше тех парней, насилие – это насилие. Но тогда Пайпер получала удовольствие, точно так же, как получала его, сдергивая со стены дорогой сердцу постер и разрывая в клочья.
Мне нравится, потому что это горько, думала она. И потому что такова моя натура.
Она наклонилась над плачущей девушкой.
– Вытащи вату из ушей, Сэмми, потому что ты должна это услышать. Что они сделали однажды, они сделают снова. И когда они это сделают, когда какая-нибудь другая женщина появится здесь с окровавленной вульвой и, возможно, беременная от одного из этих насильников, я приду к тебе, и я скажу…
– Нет! Хватит!
– Ты в этом участвовала. Ты в этом участвовала, подзуживая их.
– Нет! – воскликнула Сэмми. – Не я, Джорджия! Джорджия их подзуживала!
Леденящее кровь отвращение охватило Пайпер. Женщина. Там была женщина. Красная брешь в голове еще расширилась. Скоро из нее могла потечь лава.
– Назови мне их имена.
И Сэмми назвала.
Джекки Уэттингтон и Линда Эверетт припарковались около «Мира еды». Супермаркет закрывался в пять вечера вместо привычных восьми. Рэндолф прислал их, опасаясь, что раннее закрытие может вызвать беспорядки. Нелепая идея, поскольку супермаркет практически пустовал. На парковке еще оставался с десяток автомобилей, и в медленных движениях последних покупателей чувствовалось оцепенение, словно всем им приснился один дурной сон. Работал единственный кассир, молодой парнишка Брюс Ярдли, брал наличные и выписывал расписки вместо того, чтобы прокатывать кредитные карточки. Мясной отдел заметно опустел, но курятины хватало, а стеллажи с консервами и бакалеей заполняли товары.
Они дожидались ухода последнего покупателя, когда зазвонил мобильник Линды. Она увидела, кто звонит, и у нее засосало под ложечкой: Марта Эдмундс, с которой оставались Джанель и Джуди в те дни, когда работали и Расти, и Линда, а после появления Купола такое случалось каждый день. Она нажала на кнопку приема.
– Марта? – Линда молила Бога, чтобы ничего не произошло и Марта позвонила лишь с вопросом: можно ли ей отвести девочек на городскую площадь, что-то в этом роде. – Все в порядке?
– Ну… да. Я думаю, да. – Линда пришла в ужас, слыша тревогу в голосе Марты. – Но… ты видела эти припадки?
– Господи… у нее был припадок?
– Думаю, да, – ответила Марта и тут же добавила: – Сейчас девочки в полном порядке, в другой комнате, раскрашивают картинки.
– Что случилось? Расскажи мне.
– Они сидели на качелях. Я занималась цветами, подготавливала к зиме.
– Марта, пожалуйста! – воскликнула Линда, и Джекки коснулась ее руки.
– Извини. Одри начала лаять. Поэтому я обернулась. Спросила: «Сладенькая, ты в порядке?» Она не ответила, просто слезла с качелей и села под ними… ты знаешь, в маленькую выбоину от ног. Она не упала, ничего такого, просто села на землю. Уставилась прямо перед собой и начала чмокать губами, а ты предупреждала, что за этим надо следить. Я подбежала… тряхнула ее… и она сказала… сейчас вспомню.
Вот оно, подумала Линда. Останови Хэллоуин! Ты должен остановить Хэллоуин!
Но нет. Услышала совсем другое.
– Она сказала: Падают розовые звезды. Розовые звезды падают в ряд. Потом добавила: Так темно и все плохо пахнет. После этого пришла в себя, и теперь все хорошо.
– Слава Тебе, Господи. – Тут она вспомнила про пятилетнюю дочку. – А как Джуди? Она не расстроилась?
Последовала долгая пауза, прежде чем в трубке послышалось: «Ох!»
– Ох? Что значит ох?
– Это случилось с Джуди, Линда. На сей раз с Джуди.
«Я хочу поиграть в другую игру, о которой ты говорила», – сказал Эйден Каролин Стерджес, когда они остановились на городской площади, чтобы поговорить с Расти. Игра эта называлась «Красный свет», хотя Каролин весьма смутно помнила правила – неудивительно, учитывая, что сама в последний раз играла в нее шести- или семилетней.
Но, стоя под деревом в просторном дворе дома сущенника, вспомнила. И что неожиданно, вспомнил их и Терстон, который не просто согласился в нее сыграть – ему не терпелось принять участие в этой игре.
– Помните, – наставлял он детей (которые, судя по всему, еще не познали удовольствий, связанных с этой игрой), – она может считать до десяти сколь угодно быстро, и, если поймает вас в движении, вам придется вернуться назад.
– Меня не поймает, – заявила Элис.
– Меня тоже, – не остался в долгу Эйден.
– Это мы еще посмотрим. – Каролин повернулась лицом к дереву: – Один, два, три четыре… пять, шесть… семь… восемь-девять-десять… Красный свет!
Она развернулась. Элис, улыбаясь, стояла, далеко вытянув ногу, не успев сделать огромный шаг. Улыбался и Терстон, выбросив вперед руки, как в «Призраке оперы», пальцы напоминали когти. Каролин уловила только легкое движение Эйдена, но даже не подумала о том, чтобы вернуть его в исходную позицию. Мальчик выглядел очень уж счастливым, и она не собиралась портить ему настроение.
– Хорошо, – кивнула Каролин. – Хорошие маленькие статуи. Теперь второй раунд. – Повернулась к дереву, опять сосчитала до десяти, испытывая сладостный детский страх от осознания того, что люди двигаются, пока она стоит спиной к ним. – Одиндва тричетыре пятьшесть семьвосемьдевятьдесять Ккрасныйсвет!
Она развернулась. Элис находилась всего в двадцати футах от нее. Эйден отстал шагов на десять, дрожал, стоя на одной ноге, на колене виднелась старая царапина. Терс оказался позади мальчика, одну руку прижимал к груди, как оратор, улыбался. Ее, конечно, осалила бы Элис, но ничего плохого Каролин в этом не видела. Во второй игре водить пришлось бы девочке, и в выигрыше остался бы младший брат. Они с Терсом позаботились бы об этом.
Она вновь повернулась к дереву:
– Одиндватриче…
И тут Элис закричала.
Каролин обернулась и увидела лежащего на земле Эйдена Эпплтона. Сначала подумала, что он все еще пытается продолжить игру. Ногу – со старой царапиной на колене – мальчик согнул, словно пытался бежать на спине. Его широко раскрытые глаза смотрели в небо. Губы образовали букву «О». И темное пятно расширялось на шортах. Каролин бросилась к мальчику.
– Что с ним? – спросила Элис, и Каролин увидела, как напряжение этого ужасного уик-энда выплеснулось на ее лицо. – Он в порядке?
– Эйден! – позвал Терс. – Как ты, малыш?
Эйдена продолжало трясти, губы словно что-то всасывали через невидимую соломинку. Согнутая нога разогнулась… потом что-то пнула. Плечи подергивались.
– У него что-то вроде припадка, – пояснила Каролин. – Возможно, переволновался. Думаю, он сам придет в себя, если мы несколько минут не…
– Падают розовые звезды, – сказал Эйден. – Оставляют за собой следы. Это красиво. Это страшно. Все смотрят. Никаких гадостей, только сладости. Трудно дышать. Он называет себя Шефом. Это его вина. Он все заварил.
Каролин и Терстон посмотрели друг на друга. Элис опустилась на колени рядом с братом, взяла его за руку.
– Розовые звезды, – повторил Эйден. – Они падают. Падают, па…
– Очнись! – крикнула Элис ему в лицо. – Перестань нас пугать!
Терстон Маршалл мягко коснулся ее плеча:
– Милая, не думаю, что это помогает.
Элис не обратила на него ни малейшего внимания.
– Очнись, ты… ты, говнюк!
И Эйден очнулся. В недоумении посмотрел на заплаканное лицо сестры. Потом перевел взгляд на Каролин, улыбнулся – и более сладкой улыбки она не видела никогда в жизни.
– Я выиграл? – спросил он.