Няк, няк, няк

1

Джим Ренни и Энди Сандерс наблюдали необычный закат со ступенек «Похоронного бюро Боуи». В семь вечера в муниципалитете намечалось еще одно «чрезвычайное экспертное заседание», и Большой Джим хотел прийти пораньше, чтобы подготовиться к нему, но в тот момент они стояли и наблюдали, как день умирал такой загадочной грязной смертью.

– Похоже на конец света. – В тихом голосе Энди слышалось благоговение.

– Выдумки! – фыркнул Большой Джим, и даже ему собственный голос показался очень уж резким – по простой причине: подумал он о том же. Впервые с момента появления Купола у него возникла мысль, что возникшая ситуация им не по зубам – ему не по зубам, – но мысль эту он с яростью отверг. – Ты видишь Христа, Господа нашего, спускающегося с неба?

– Нет, – признал Энди. Он видел только горожан, которых знал всю жизнь. Они группками стояли вдоль Главной улицы, не разговаривали, только смотрели на этот странный закат, прикрывая руками глаза.

– Ты видишь меня? – настаивал Большой Джим.

Энди повернулся к нему.

– Конечно, вижу. – В голосе звучало недоумение. – Конечно, вижу, Большой Джим.

– А это означает, что я не вознесся. Я уже много лет как отдал мое сердце Иисусу, и, будь это конец света, я бы здесь не стоял. Да и ты тоже.

– Наверное, нет. – Но в голосе Энди звучало сомнение. Если их ждали Небеса – и омовение кровью агнца, – почему они только что говорили со Стюартом Боуи о закрытии «нашего маленького дельца», как это называл Большой Джим. И как они вообще могли заниматься таким бизнесом? Как производство метамфетамина могло помочь спасению души?

Если бы Энди спросил об этом Большого Джима, то мог заранее предсказать ответ: цель иногда оправдывает средства. Цели в данном конкретном случае казались замечательными, сказочными: новая церковь Святого Искупителя (старая являла собой лачугу с оштукатуренными стенами и деревянным крестом на крыше); радиостанция, которая спасла множество душ (только Господь знал, сколько именно); десять процентов, которые они передавали – не привлекая к себе внимания, чеками, выписанными банком на Каймановых островах, – «Миссионерскому обществу Господа Иисуса», чтобы помочь «неприметным коричневым братьям», как нравилось называть их пастору Коггинсу.

Но, глядя на гигантский, размытый по небу закат, казалось, говорящий о том, что все человеческие дела мелки и никчемны, Энди пришлось признать: эти цели – всего лишь оправдание. Без денежного потока, который обеспечивало производство мета, его аптечный магазин разорился бы шестью годами раньше. То же самое произошло бы и с похоронным бюро. И – хотя человек, который сейчас стоял рядом с ним, никогда бы этого не признал, – с «Салоном подержанных автомобилей Джима Ренни».

– Я знаю, о чем ты думаешь, дружище, – ворвался в его размышления голос Большого Джима.

Энди застенчиво посмотрел на него. Большой Джим улыбался… но не яростной улыбкой. Наоборот, мягкой, понимающей. Энди улыбнулся в ответ… или попытался. Он считал, что многим обязан Большому Джиму. И в этом списке аптечный магазин и «БМВ» Клоди стояли далеко не на первом месте. Какой прок погибшей жене от «БМВ», пусть даже с парктроником и стереосистемой, управляемой голосом?

Когда все закончится и Доди вернется, я отдам «бумер» ей, решил Энди. Клоди одобрила бы.

Большой Джим протянул руку с короткими пальцами к заходящему солнцу, которое распласталось по западному горизонту как огромное отравленное яйцо.

– Ты думаешь, все это каким-то образом наша вина. И Бог наказывает нас за то, что мы напрасно удерживали город на плаву, когда для него наступили тяжелые времена. Это неправда, дружище. Бог тут ни при чем. Если бы ты сказал, что поражение во Вьетнаме – это от Бога, который предупреждал Америку, что она сходит с пути истинного, я бы с тобой согласился. Если бы ты сказал, что одиннадцатое сентября – реакция Высшего существа на решение Верховного суда, постановившего, что маленьким детям не обязательно начинать день с молитвы Богу, который их создал, я бы с тобой согласился. Но чтобы Бог наказывал Честерс-Милл, потому что мы не захотели его превращения в еще один город-призрак, вроде Джея или Миллинокета? – Он покачал головой: – Нет, сэр. Нет.

– Мы также клали неплохие деньги в собственные карманы, – робко заметил Энди.

Что правда, то правда. Они не только поддерживали свои предприятия и протягивали руку помощи неприметным коричневым братьям. У Энди был свой счет на Каймановых островах. И на каждый доллар, достававшийся Сандерсу – или, к слову сказать, Боуи, – Большой Джим, и Энди мог на это поспорить, получал три. Может, и четыре.

– Трудящийся достоин пропитания, – назидательно, но мягко указал Большой Джим. – От Матфея, десять-десять. – Правда, не удосужился процитировать предыдущий стих: «Не берите с собой ни золота, ни серебра, ни меди в пояса свои». Ренни посмотрел на часы. – Раз уж разговор зашел о работе, дружище, нам пора. Нужно многое решить. – И он зашагал к муниципалитету. Энди последовал за ним, не отрывая глаз от заката, который пылал так ярко, что вызвал у него ассоциации с воспаленной плотью. – В любом случае ты слышал Стюарта – мы закрыли лавочку. «Все сделано и застегнуто», как сказал маленький мальчик, когда впервые воспользовался ширинкой. Стюарт сам говорил с Шефом.

– Тот еще тип, – мрачно пробурчал Энди.

Большой Джим хохотнул.

– О Филе не волнуйся. Мы закрылись и останемся закрытыми, пока не закончится кризис. Более того, возможно, это знак, что закрыться нам надо навсегда. Знак свыше.

– Это было бы хорошо, – ответил Энди. И тут же его неприятно поразила мысль: когда Купол исчезнет, Большой Джим может передумать, а если он передумает, Энди с ним согласится. Как и Стюарт Боуи, как и его брат Фернолд. С радостью. Отчасти потому, что деньги такие большие – не говоря о том, что с них не нужно платить налоги, – отчасти потому, что все они уже очень глубоко завязли. Он вспомнил слова одной давно ушедшей кинозвезды: «К тому времени, когда я понял, что не люблю играть, я стал слишком богатым, чтобы завязать с этим».

– Тревожиться не о чем, – продолжил Большой Джим. – Через пару недель мы начнем завозить пропан в город, разрешится ситуация с Куполом или нет. Мы воспользуемся городскими грузовиками, на которых возят песок. Ты же помнишь, как работает механическая коробка передач?

– Да, – мрачно ответил Энди.

– И… – Большой Джим просиял, так ему понравилась осенившая его идея. – Мы сможем воспользоваться катафалком Стю! Тогда часть баллонов удастся переправить в город скорее.

Энди промолчал. Ему не нравилось, что они экспроприировали (так называл это Большой Джим) огромное количество пропана из различных городских источников, но по всему выходило, что это самый безопасный путь. Производство они поставили на широкую ногу, – отсюда существенный расход пропана (и мощный выброс вредных газов). Большой Джим прямо указал, что закупка пропана в больших количествах может вызвать подозрения. Так же как и закупка большого количества лекарств, отпускаемых без рецепта, которые использовались в процессе производства.

Конечно, наличие аптечного магазина облегчало такие приобретения, хотя Энди очень нервничал из-за объемов робитуссина и судафеда, которые приходили в Честерс-Милл. Он думал, что именно на этом они и погорят. Но ранее не принимал во внимание огромный запас контейнеров и баллонов с пропаном, складированных за зданием радиостанции ХНВ.

– Между прочим, сегодня в муниципалитете электричества будет в достатке. – Большой Джим говорил таким тоном, будто сообщал приятный сюрприз. – Я попросил Рэндолфа послать моего парня и его приятеля Френки в больницу и взять один из их контейнеров для нашего генератора.

На лице Энди отразилась тревога:

– Но мы уже взяли…

– Знаю, – мягко прервал его Ренни. – Знаю, что взяли. Не волнуйся из-за «Кэтрин Рассел», пока пропана у них предостаточно.

– Ты мог бы взять их на радиостанции… там их очень много…

– Больница ближе. И так безопаснее. Пит Рэндолф – наш человек, но это не означает, что его надо посвящать в это наше маленькое дельце. Теперь или вообще.

Последнее замечание окончательно убедило Энди, что на самом деле Ренни не собирается закрывать фабрику.

– Джим, если мы начнем возвращать пропан в город, что мы скажем насчет того, где он был? Сошлемся на Газовую фею, которая сначала взяла пропан, а потом решила вернуть?

Ренни нахмурился:

– Ты думаешь, это смешно, дружище?

– Нет, я думаю, это страшно!

– У меня есть план. Мы объявим о создании городского склада топлива и о необходимости нормирования пропана, если возникнет такая необходимость. И печного топлива, если придумаем, как использовать его при отключенном электричестве. Мне не по душе идея нормирования – это совсем не по-американски, – но нельзя забывать про ту басню про стрекозу и муравья. В городе полно олухов, которые используют все за месяц, а потом будут орать на нас, требуя, чтобы мы заботились о них при первых признаках похолодания!

– Ты же не думаешь, что все затянется на месяц?

– Разумеется, нет, но ты знаешь, как говорят старожилы: надеясь на лучшее, готовься к худшему.

Энди хотел было напомнить, что они уже использовали немалое количество городских запасов пропана на изготовление кристаллического мета, но предугадал ответ Большого Джима: «Откуда мы могли знать?»

Разумеется, не могли. Кто в здравом уме мог предположить, что их так неожиданно отсекут от всех ресурсов? При том что обычно ты строишь планы на все случаи жизни. И даже больше. Так уж устроена Америка. Чего-то не предусмотреть – оскорбление разума и духа.

– Ты не единственный, кому не понравится идея нормирования.

– Вот почему нам нужна полиция. Мы все скорбим о Гови Перкинсе, но он сейчас с Иисусом, а у нас Пит Рэндолф. Что в сложившейся ситуации для города плюс. Потому что он слушает. – Ренни наставил палец на Энди. – Люди в этом городе, собственно, как и везде, не очень-то отличаются от детей, когда речь заходит об их интересах. Сколько раз я тебе это говорил?

– Много. – Энди вздохнул.

– И что надо заставлять детей делать?

– Есть овощи, если они хотят получить десерт.

– Да. А иногда приходится и щелкнуть кнутом.

– Раз уж об этом зашла речь. На поле Динсмора я разговаривал с Самантой Буши… одной из подруг Доди. Она говорит, что некоторые копы вели себя грубо. Очень грубо. Нам надо бы поговорить об этом с чифом Рэндолфом.

Джим нахмурился:

– А чего ты ожидал, дружище? Белых перчаток? Там чуть не произошел бунт. У нас, в Честерс-Милле, едва не начался ёханый бунт!

– Я знаю, ты прав, но все-таки…

– Я знаю эту Буши. Знал всю ее семью. Наркоманы, автомобильные воры, не возвращали ссуды, не платили налогов. Все те, кого мы называли белой швалью, пока это не стало политически некорректным. Люди, на которых мы должны сейчас обращать самое пристальное внимание. Те самые люди. Они могут разорвать город в клочья, получи хоть малейший шанс. Этого ты хочешь?

– Нет, разумеется, нет…

Но Большой Джим уже разошелся:

– В каждом городе есть свои муравьи – это хорошо – и свои стрекозы, что не очень хорошо, но мы должны с ними жить, поскольку понимаем таких, как они, и можем заставить делать то, что в их же интересах. Даже если иной раз приходится на них надавить. Но в каждом городе есть и своя саранча, совсем как в Библии, и это люди, подобные Буши. На них мы должны опустить свой молот. Нравится тебе или нет, но личной свободой придется поступиться, пока все это не закончится. И мы тоже приносим жертвы. Разве не собираемся закрыть наше маленькое дельце?

Энди не стал возражать, что выбора у них нет, поскольку произведенную продукцию все равно нельзя вывезти из города, ограничился коротким «да». Он не хотел больше говорить об этом, и его страшило грядущее заседание, которое могло затянуться до полуночи. Желание у него было одно: вернуться в пустой дом, выпить чего-нибудь крепкого, а потом прилечь, думать о Клоди и плакать, пока не придет сон.

– Самое важное сейчас, дружище, – удержать корабль на плаву. Это означает – закон, и порядок, и надзор. Наш надзор, потому что мы не стрекозы. Мы – муравьи. Муравьи-солдаты. – Большой Джим задумался. А когда заговорил вновь, тон его стал предельно деловым: – Я пересматриваю наше решение позволить «Миру еды» работать в обычном режиме. Я не говорю, что мы должны немедленно закрыть супермаркет – пока это ни к чему, – в ближайшие пару дней нам надо не сводить с него глаз. Как гребаным коршунам. То же самое относится и к «Бензину и бакалее». И наверное, будет неплохо экспроприировать часть наиболее раскупаемых продуктов для нашего персонала…

Он остановился, глядя на лестницу, ведущую к дверям муниципалитета. Не мог поверить своим глазам и поднял руку, чтобы прикрыть их от яростного заката. Ничего не изменилось. Наверху сидели Бренда Перкинс и этот треханый смутьян Дейл Барбара. И не бок о бок. Между ними, оживленно болтая с вдовой чифа Перкинса, расположилась Андреа Гриннел, третий член городского управления. И они передавали из рук в руки какие-то листы бумаги.

Большому Джиму это не понравилось.

Совершенно не понравилось.