Книга: Как мы не стали бандой
Назад: Время, добавленное к первому дополнительному тайму
Дальше: Второй тайм дополнительного времени

Интерлюдия: Перерыв между первым и вторым таймами дополнительного времени

2011 ГОД
отборочный цикл
В Ливии начинается гражданская война, свергнут и убит глава этой страны Муаммар Каддафи.
Президент Дмитрий Медведев уступает свое место премьер-министру Владимиру Путину, тот выдвигает его на пост премьер-министра.
По итогам думских выборов «Единая Россия» теряет конституционное большинство. По всей стране проходят протесты против массовых фальсификаций, в Москве митинг на Болотной собирает несколько десятков тысяч человек.
Сборная России выходит на чемпионат Европы по футболу.
Выходят фильмы: «Человек, который изменил все», «Линкольн для адвоката», «Однажды в Ирландии», «Король говорит», «Очень плохая училка», «Высоцкий», «О чем еще говорят мужчины».

 

Станислав Линькович, Петр Кислицын, Антон Маяков, Дмитрий Хубариев

 

Станислав Линькович
(КАТАР — РОССИЯ, 1:1)
«Летите, голуби, летите и на макушку мне не срите», — хмуро мурлыкал Стас, пристраивая сумку в багажное отделение. Десять минут назад он опрокинул чашку кофе на клавиатуру ноутбука. Тот немедленно умер.
Стас любил полеты за то, что это время принадлежало только ему. Если срочные документы не припирали к стенке, он либо читал детективы, либо смотрел кино, которое заботливо накачивала в ноутбук секретарша. Поэтому он стал предпочитать бизнес-класс бизнес-джету. На рейсовом Стас, как правило, оказывался предоставлен сам себе, а в бизнес-джете приходилось разговаривать. На одну полезную или хотя бы интересную беседу приходилось пять о какой-то ерунде.
В этот раз не повезло по всем фронтам. Ноутбук умер, на руках не было ни чтения, ни кино. Все, с кем он был на конференции, улетели на джете за час до гибели ноутбука. Предстояло несколько часов поскучать и, может быть, попробовать вздремнуть.
Его ряд был пуст. Прямо за ним сидели две женщины, одна почти девочка, вторая явно старше. Перед посадкой Стас не успел разглядеть их лица. Если бы молодая девушка была одна, он наверняка попробовал бы с ней познакомиться. Почему нет?
Сразу стало понятно, что старшая женщина недовольна, а младшая над ней подшучивает.
— Твой отец, как назло мне, второй раз отправляет нас вместе в поездку, где тебе раздолье, а мне девать себя некуда, никаких культурных ценностей, никакого интеллектуального общества, слава богу, не запрещает книги с собой брать.
— Которые я и таскаю, не утруждать же пожилую женщину.
— Не хами.
— Хорошо, в общем, таскаю их я. В прошлый раз твой сын отправлял нас в Рим и Милан, вот уж культурных ценностей было вдоволь.
— Но ты таскалась по магазинам и клубам, а не со мной по музеям.
«Бабушка и внучка», — с интересом подумал Линькович. Они явно ссорились. Аудиоспектакль мог стать отличной заменой чтению и кино. Линькович махнул рукой стюардессе, чтобы она плеснула ему коньячку, отдыхать надо было со вкусом.
Бокал коньяка и недосып, наложившийся на взлет, вырубили его на несколько минут. Когда Стас проснулся, дискуссия сзади набирала обороты.
— Твой отец всегда смотрел в рот моему мужу, явно был папин сын. А твой дед…
— Он мне нравился.
— Представь себе и мне тоже, я его очень любила, даже когда выгнала, вот он меня, наверное, нет.
— И так прожили почти тридцать лет?
— Да, так бывает, один целует, а другой — подставляет щеку… Так вот, твой дед всегда не ладил с моим отцом. Комплексовал из-за того, что он нищий переводчик, а мой отец занимает важный пост в горкоме. У него мечта была стать самодостаточным, если не по должности, то хотя бы в деньгах. Перестройка его с толку и сбила окончательно. А вместе с ним и твоего папу.
Женщины замолчали. Стас понял, что когда-то слышал эти голоса, один — так точно. Однако встать и разглядывать лица посчитал неудобным. После ужина, решил он, встану как бы размять ноги и посмотрю на них.
— Твой сын не напоминает мне человека, сбитого с толку.
— «Твой сын», он отец тебе вообще-то.
— Что он сделал, кроме того, что писькой пошерудил?
— Даша!..
— Хорошо, прости, прости, отчим у меня был настоящий, хороший, добрый, маме с ним было отлично, я помню, как она убивалась, когда он умер так по-дурацки, а твой сын — ну, кроме совсем детских воспоминаний, ну ни фига. Пузатая фикция, хорошо, что при бабках.
— Он не жадный, это правда.
— Ну может быть, еще и веселый когда-то был, но в последнее время прямо лопается от важности, страна на нем, то-то страна такое говно.
— Я хотела, чтобы он другими вещами занимался.
— Живописью и пением?
— Какая ты остроумная. Наукой. Или журналистикой. Или чем-то еще нравственным. А от его нынешней работы меня тошнит.
— Вот как раз питание несут, всем будет весело, если стошнит.
— Даша!..
Стас так и не успел понять отношение Ивана Георгиевича к его занятиям. Наверное, было по душе то, что явно успешно, суть — наверное, нет. Не хватило откровенных разговоров, но как подгадать, как понять, что отец готов общаться? Неожиданная посиделка под футбол так и осталась единственным в своем роде событием. Хотя отношения после этого потеплели. Отец стал понемногу принимать помощь.
Стас регулярно привозил на дачу гостинцы и консервы для отцовских зверей. Еще один раз на даче «забылись» три бутылки виски. Это получилось удачно. Когда после смерти отца он разбирал дом, все они были початы весьма основательно. Линькович-младший взял их домой и делал по глотку в дни рождения родителей и в дни их смерти.
— Фамилия еще какая-то странная…
— Это псевдоним. Прадеда твоего отца арестовали в середине тридцатых, и его сын отрекся от «врага народа», взял псевдоним в честь любимого поэта, женился, родил твоего деда, ушел на войну и погиб честь по чести. Похоронка вроде как родительский грех отмолила. Жене о своей семье толком ничего не рассказывал. В середине пятидесятых годов, когда началась реабилитация, она пыталась узнать, какая настоящая фамилия, но расспрашивать оказалось некого. Было известно, что у деда была еще сестра старшая, родила мальчика, кажется, а потом ее выслали куда-то, концов опять же не найти. Хотя имя у него было редкое, очень необычное, пытались по нему, но где уж там.
— Отчество Владиленович оттуда же?
— Обычное для тех времен имя.
Отчество явно с чем-то ассоциировалось, но тут принесли ужин. Стас спросил еще коньяку. Он вспомнил прадеда, которого видел только на портрете в гостиной и фотографиях в книгах о войне. Его активно поминали в своих мемуарах прославленные маршалы: «Дивизия, которой командовал товарищ Линькович, заняла свои позиции», — а вот каким он был человеком, не было ни слова.
От деда и бабки остались две фотки — на упоминания в монографиях они не навоевали. А может быть, предок внучки воевал рядом с его дедом, оба они погибли, может быть, в одном бою. Стас пил редко, но сегодня коньяк шел.
— Ты сказала отцу, что хочешь поменять фамилию?
— Ба, не начинай.
— Ну когда-то надо, ведь невозможно всю жизнь скрывать.
— Так он уже знает, сначала орал, потом сказал, что деньги давать не будет, я сказала, чтобы он эти деньги себе в толстую жопу засунул. Бабуль, не плачь.
Тут несколько порций коньяка взяли верх над Стасом. Сквозь приятную дрему он дал себе слово обязательно познакомиться с соседками. А у младшей такой приятный голос. «Писькой пошерудил», вот стерва…
— Просыпайтесь, мы прилетели.
Стас с некоторым недоумением посмотрел на стюардессу.
— Просыпайтесь, мы в Москве, нам уже пора эконом-класс выпускать.
Линькович кивнул головой, вскочил, оглянулся, махнул взглядом по пустым сиденьям.
Подхватив сумку и выдав стюардессе привычные сто долларов на чай, он быстро зашагал по рукаву, надеясь догнать бабушку и внучку. Но тут зазвонил телефон. «Феодосий — тоже ведь редкое имя», — подумал Стас и пошел чуть медленнее, чтоб говорить не на бегу.

 

Петр Кислицын
(РОССИЯ — КАМЕРУН, 0:0)
— Пап, с тобой тренер хочет поговорить, ты завтра сможешь?
Пете очень нравилось, что сын занимается спортом и не абы каким, а хоккеем, и не просто гоняет шайбу, а еще тафгай команды. Когда мог, ходил на матч.
Однажды они с родителями одноклубников чуть не подрались с родней детей из другой команды. В другой раз Петя стукнул в подтрибунном помещении поганца судью, несправедливо удалившего Игоря Петровича.
Мир стоил пятихатку грина за моральный ущерб. Петя пожалел, что ударил слабо, за эти деньги можно было б и покалечить чутка.
В отличие от отца, Кислицын самый младший неплохо учился в школе. В одиннадцать лет он твердо заявил, что если из него не выйдет хоккеиста, станет врачом. Родители похвалили ребенка за рвение, но все же сочли, что, скорее всего, получается спортсмен во втором поколении.
Вот теперь и надо было решать. Тренер, в пересказе Игоря Петровича, говорил о том, что если играть всерьез, то надо подписывать контракт. Если нет, то тренер, конечно, из команды не гонит, но и смысла особого топтать лед не видит.
Разговаривать поехал Петя. По дороге он пытался понять, к чему сын склоняется сам. И поражался тому, какой Игорь Петрович умный.
— Если расшибусь всерьез через пару лет, то буду в полной жопе, ни образования, ни бабок. Но и врачом, раньше, чем к тридцати, ничего не заработаю, нет однозначного ответа.
Петя хорошо помнил, что в возрасте Игоря Петровича думал о том, как бы подраться, купит ли мать новые треники взамен порванных и пойдет ли Анька из соседнего подъезда погулять в брюках или юбке — последнее обстоятельство показывало отношение девочки к кавалерам…
Тренер и потенциальный агент могли бы уговорить Усаму Бен Ладена сфотографироваться с флагом США.
— У нас в стране дефицит защитников, особенно таких бойцовых, как Игорь, его дорога в команду мастеров будет легче, чем у многих, — пел агент.
— Парень, ты же хочешь быть чемпионом, так будь им, только потом меня не забывай, — подпевал тренер.
— Ну и раз ты держишь клюшку в руках, то наверняка мечтал об НХЛ, так вот до нее рукой подать, последнее усилие сделать, — заходил слева агент.
— Иначе что — пыхтеть в магазине грузчиком за зарплату, — долбил тренер.
Петю убеждали, что семья не будет знать горя и сможет наконец зажить по-человечески.
— За границей хоть раз были? Ну вот, скатаетесь всерьез и на полную халяву, — медом мазал агент.
— Уверен, что вы будете гордиться своим сыном, — поливал молоком и киселем тренер.
Под конец Кислицыным вручили проект договора и визитку конторы, в которой работал агент. Попросили связаться побыстрей. Визитку Петр прочитал очень внимательно и аккуратно положил в карман.
К машине шли молча. Петя старался не курить при сыне, но сейчас сдерживать себя не стал.
Игорь начал первым.
— Пап, я знаю, что с деньгами сейчас у нас не очень хорошо, не так, как раньше, но ты сможешь оплатить репетитора?
Петя изумленно посмотрел на сына.
— У меня плохо с физикой, а ее в мед надо сдавать, я даже и человека нашел, с которым заниматься надо, с ним Лара из параллельного класса занимается, репетитор не против группы.
Петя прикурил сигарету от сигареты:
— Ты забил на хоккей?
— Почему, — удивился сын, — всегда с ребятами поиграть можно, ну и на коммерческие всякие игры зовут, бывает. Я не ходил пока, тренер запрещал, но теперь, наверное, я сам решу, куда ходить, а куда нет.
Они уже сели в машину и медленно выруливали с парковки.
— С репетиторами мы разберемся, и с деньгами, так кассовый разрыв случился, но чего ты так, — Петя не мог поверить в свое счастье.
— Агент — говнюк какой-то скользкий, вежливый, упихивает круто, но глаза как у гондона. Они Васе Похвалову, который на три года старше, так же пели, а сломал он спину, так никто в больницу не приехал, тот же агент был, запомнил я его, так что я в доктора, ты же не против?
Пете хотелось открыть шампанское, жаль, под рукой не было:
— Игорь Петрович, ты выбрал, я согласился, станешь первым образованным Кислицыным, не то что я дурак.
— Ты не дурак, папа, просто девяностые лихими были у вас, — успокоил фразой из телевизора сын.
Петя молча курил. Время было странное, не все дожили до другого, но вот босс агента из него выбрался.
Петя помнил его с тех пор, как его звали Лимончиком. И меньше всего он хотел, чтобы он имел хоть какое-то отношение к его сыну.
Хорошо, что фамилию не вспомнили — или не знали.
Игорь даже и не представлял себе, какой своим отказом сделал подарок отцу.
Петя решил при случае съездить по адресу, указанному в визитке, и чуть-чуть поболтать, поделиться воспоминаниями.
А потом предстояло что-то решить с работой. Ох, не вовремя решил соскочить Галушкин, ох, не вовремя.
Петя ни секунды не верил, что шеф мертв. Разбитую машину и сгоревшее дотла тело видел, около закрытого гроба стоял, а в смерть «старшего» не верил. Не такой был он человек, чтобы взять и разбиться. Явно соскочил и прихватил с собой кассу.
С новым начальником общий язык не нашелся сразу, а денег Кислицыну платили много. Обошлись без спора. Петр выговорил три оклада, проставился ребятам и впервые за двадцать лет пошел в свободное плавание.
Сначала он пристроился в другой ЧОП, но там быстро затосковал. Функционал начальника смены охранников двадцати японских забегаловок его не слишком увлекал, хлопот много, денег — маловато. Суши Кислицын как еду не понимал.
Следующим этапом стал пост начальника службы безопасности строительного холдинга. Денег там уже не водилось, делать ничего не собирались, но надо было следить, чтобы не разворовали строительную технику. И там тоже Петя не задержался — оказалось, все уже разворовано. Жаль, не успел перехватить господина директора, когда тот пер в Шереметьево, можно было бы стрясти на память пару-тройку зарплат.
Теперь нужна была настоящая работа — раз уж сын решил получить хорошее образование.

 

Антон Маяков
(РОССИЯ — ИРЛАНДИЯ, 0:0)
Антон с трудом впихивал себя в пространство между креслом и столом, вместившись, тяжко вздохнул и осуждающе посмотрел на зазвеневшие на столе стаканы, чего, мол, испугались. Потом так же осуждающе посмотрел на Толю Крипуна.
— Все-таки твоему шоферу надо говновозами повелевать, а не приличных людей возить, это катастрофа — какой-то твой Митяй: воняет, жрет все время, да так, что все в брызгах, и добро бы водила был резвый, так нет, Москвы не знает.
— У тебя что-то личное к водилам как классу, — засмеялся Толя, изучая меню. — Девчонку у тебя Гаврила никогда не уводил?
Антон недовольно улыбнулся в ответ.
Нет, такого не было. По крайней мере, хотелось бы в это верить. Лиза рассказывала как-то, что ее первый спонсор — ныне председатель совета директоров «PR-Ассамблеи» — так достал ее, что она стала трахаться с охранником. Но это было явно до знакомства с Антоном, а кроме того, охранник — это не шофер.
Нелюбовь к водилам пришла из детства.
Маяков помнил взгляд водителя деда, когда тот привозил сановного мужа посмотреть на нищую родню. И когда вдруг доводилось катать ее, всячески давал понять, что воспринимает это как ненужное обременение, особенно когда с ними был отец. А однажды в такси денег у отца хватило в обрез. Водитель с видимой брезгливостью катал по ладони четыре пятачка, как бы давая понять, что с такими финансами в такси не садятся. А деньги и правда были последние, просто у матери разболелись ноги.
Антон не мог забыть и бомбилу, который вытащил у него из бумажника двадцать долларов. Для Маякова января 1995 года это были значительные деньги.
Приключений вообще было много. Однажды редакционный шофер не встретил самолет, на котором Антон возвращался из командировки. Прождав полтора часа и не имея никаких известий о машине, Маяков ловко вписался в маршрутку до метро. Выяснилось, что машина приехала на два часа позже. Водила наверняка бомбил, но сослался на пробки. А потом отловил юного корреспондента и долго читал ему нотацию о том, как журналисты, прежде всего начинающие, по-скотски относятся к рабочим людям.
Именно шоферы, а не официанты или милиционеры стали для Антона символом того, от чего он бежал и чего боялся, — бедности и непризнанности.
На самом-то деле бедности он практически и не застал, деда поперли из горкома в 1985 году, а уже в 1987-м отец стал нормально зарабатывать. А пока дед был в силе, в помощи никогда не отказывал. Но обязательно настаивал на том, чтобы просил отец, а не мать, и выдавал просимое с какими-то оскорбительными нюансами: вроде конверта на столе, как для горничной. Часть пайка опять же посылал с шофером. Причин нелюбви деда к отцу он не знал и спрашивать, после одного случая в детстве, не решался.
Но всего этого Толе говорить не следовало.
У них был куда более существенный сюжет для беседы. Антон еще летом помог нескольким своим «партнерам» из регионов вклеиться на проходные места в список обновляемой партии «Правое дело», которую как раз возглавил миллиардер Михаил Прохоров. Делал он это руками Толи. Дело выглядело крайне простым и удачным.
Ситуация теперь решительно менялась.
Принятые решения, о которых стране предстояло узнать через пару недель, оставляли и «Правое дело», и ее импозантного лидера фактически вне думской кампании. Вбухивать ресурс не имело никакого смысла, надо было понять, как аккуратно выйти из ситуации. Возвращать деньги было бы против всяких традиций, да и не было под рукой свободных денег: большие доходы — большие расходы.
Но только было друзья, насладившись первыми закусками, приступили к деловому разговору, за столик хлопнулся Кряжев, бизнес-чиновник из госкорпорации, от которого зависел небольшой по деньгам, но важный для репутации конторы контракт. Отвязаться от него не было никакой возможности. Незваный гость плеснул себе винца и, иронически, как ему казалось, улыбаясь, начал рассказывать, как у одного из членов совета директоров молодая жена взбесилась от безделья и стала «сосать у шофера», а товарищ, расстроившись, налепил херни на совещании с первыми лицами…
Антон давно научился слушать неинтересного себе человека так, что слова проскакивали как-то мимо.
«Дотащить выборы, думские и президентские, потом попросить должность поспокойней в чем-нибудь газовом, или нефтяном, или без разницы, — или просто с близнецами умотать на курорт, помириться с Дашей наконец, книжку написать».
Антон ловко чокнулся бокалом с Кряжевым, прилежно захохотал вслед за Толей и, чуть привстав, обнялся с нежданным гостем, которого, к счастью, понесло к другому столику.
— Знаешь, Толя, а давай завтра обсудим с утра, что делать, а сегодня просто винца попьем?
Крипун недовольно сморщился, но кивнул головой и помахал рукой официанту. Когда Маяков решал, что надо отдохнуть, даже Владимир Путин, наверное, не смог бы заставить его работать. Моментов таких становилось все больше и больше.

 

Дмитрий Хубариев
(ГРЕЦИЯ — РОССИЯ, 1:1)
Времени в запасе было немного, а коробка с материалами для учредительного съезда партии «Славная Россия» получилась слишком тяжелой и неудобной. Хубариев решил поймать машину. От битой «девятки» с плохо говорящим по-русски водителем он отказался. С официальным такси не сошлись в цене. Следом остановилась ладная иномарка, люксовая, прикинул Дима по старой памяти.
Стекло опустилось, Дима без особой надежды спросил:
— До Измайлова не подбросите?
— Садись, Хубариев, покатаю тебя, чего уж тут, — сказала Лиза это так просто, как будто они попрощались позавчера.
Дима послушно забрался на заднее сиденье, примостив коробку рядом. Программные заявления патриотической партии должны были помочь ему. Может быть, даже больше, чем самой партии, ее дела были совсем неважнецкие.
В остальном к неожиданному свиданию Дима невольно снарядился как надо.
В 2005 году бабушка настояла, чтобы он сшил из давно запасенных отрезов пару строгих костюмов. Съезд партии стоил того, чтобы выгулять один из них. Плащ тоже казался вполне себе.
— Как живешь, Хубариев, чем занимаешься, ой, прости, сейчас, — следующие три минуты Лиза болтала с Нелли о вечеринке, на которую надо вылетать «край послезавтра». Говорила она по айфону самой последней модели, это навело Хубариева на мысль, он залез в карман и кое-что сделал со своей старой «нокией».
Вообще было время собраться с мыслями.
Большого веб-дизайнера из Димы не вышло. Он мог верстать, мог что-то нарисовать, но на московском рынке таких хватало: без куска хлеба не сидел, но и масло на него намазывал нечасто. Хорошим подспорьем оказалась поддержка и модерация кинологического форума. Заработок этот получился почти случайно.
Контракт фирмы, в которой он работал с блоком «Родина», обогатил Диму знакомством с депутатом Госдумы Соловьевым, занимавшим крайне радикальные позиции даже для Глазьева и Рогозина. Хубариеву эти взгляды казались даже несколько умеренными.
Через полгода они с депутатом уже дружили. Однажды, подвыпив на небольшом сабантуе, Дима рассказал Соловьеву и его помощнику, как они наказали жадного хозяина квартиры, который не стал платить за ремонт (фамилии он, впрочем, опаски ради не помянул), тот смеялся как сумасшедший и с тех пор называл Хубариева не иначе как партизаном. Сам депутат рассказывал, как оборонял Белый дом и в 1991-м, и в 1993 году, а потом десять лет болтался по разным партийкам в надежде на реванш. Вот только с «Родиной» и срослось.
В 2007 году депутат из Думы вылетел, но не оставлял надежд вернуться туда на волне национального подъема и народного возмущения против власти олигархов. Дима бескорыстно верстал все учредительные документы для каждой безуспешной регистрации и активно участвовал в партийных собраниях соратников. Один из них и устроил Хубариеву подработку с кинологическим форумом.
Да и сам бывший депутат несколько раз вручал Диме средней толщины конверты: «До революции еще надо дожить, брат». Отказываться было не с руки, особенно теперь.
И вот про эту суетную и небогатую, но складную жизнь рассказывать Лизе совсем не хотелось.
А уж про Люсю и Кваку тем более. А Люся как раз могла и позвонить, потому и звук на родной такой «нокии» он выключил.
Лиза выключила телефон и улыбнулась Диме.
— Веб-дизайнер, — коротко ответил он и спросил, можно ли в машине курить.
— Нет, Мася явно будет против, — сказала девушка.
Из лежавшей на переднем сиденье переноски донеслось подтверждающее тявкание.
— Ну раз Мася против, то, конечно же, не буду. Ты — чего, как?
— Я? Благотворительностью всякой занимаюсь, у нас с подругами фонд есть, помогаем детишкам неимущим, ну вообще неимущим…
— Автомобиль детишки накрошили? На завтраках сэкономила?
— Хубариев, не нуди, конечно же, друзья не дают пропасть с голоду молодой красивой девушке и совсем не хотят, чтобы ее прекрасные ноги отдавили в метро.
— Это я за, это я приветствую, твои ноги беречь надо.
Разговор затих. Несколько лет назад, когда Дима обходил ночные клубы в надежде встретить Лизу, он составил себе сценарий встречи. Этих идей давно не было, вообще говорить с этой фифой сраной совсем не хотелось.
— А что ты едешь в Измайлово? — заинтересовалась Лиза. — И что это у тебя за коробка?
Следующие несколько минут Дмитрий Хубариев, как некогда в школьные годы, читал политинформацию о текущем моменте и необходимости национального подъема.
Лиза хохотала:
— Вот все могла, конечно, представить себе, но прыжок из тихого запечного таракана в спасителя страны — да никогда. Ох, Хубариев, ох, носит тебя.
— Это я тихий запечный таракан?
— Ну а как еще, готов был сидеть всю жизнь в маленьком городишке, чинить чужие хорошие тачки, может быть, накопить на свою поплоше со временем, тихо попердывать от страха, что тебя когда-нибудь найдут те, с кем ты по какому-то наитию повел себя как мужчина. Да если бы не я, ты бы там до сих пор жил, — а вот красивый мужчина в хорошем костюме, родину спасает не пойми от кого и не пойми зачем.
— Какой ты стала сукой, однако.
— Всегда была такой.
Снова замолчали. Диме казалось, что он находится на съемках мыльной оперы. Лиза между тем продолжала:
— А как мне не стать сукой, когда любимый и первый мужчина хоронит себя заживо и щедро готов подвинуться в этом импровизированном гробу, чтобы я прилегла рядом. А чего уж там, скоротали бы единственную жизнь за починкой машин, варкой пельменей и копанием картошки.
— Я ж обещал Москву.
— Я год этого ждала, год, вот потерпи, сейчас я то, сейчас я се, купить тебе плеер? Ты ни-че-го не хо-тел при-ду-мы-вать!.. Те-бе нра-ви-лось все.
Лиза достала тонкую сигарету, сломала ее, достала новую и закурила, чуть приоткрыв окно. Это немного успокоило Диму, ему нужны были паузы.
— Может, и я закурю?
— Да уж кури, Хубариев, хотя что там у тебя, «Мальборо»? Ох ты, не «Петр Первый», ну и хорошо, а то потом проветривать до утра.
Дима, как и десять лет назад, курил дешевые сигареты, а «Мальборо», вынужденно купленный в кафе, лежал в кармане плаща чуть ли не полгода.
— А ты вообще лучше, чем ожидалось, я боялась бомжа встретить, особенно когда про руку узнала, кстати, покажи. Ох ужас какой, что больно было?
— Веселого мало.
— Как это получилось?
— Включил машину водитель, когда у меня рука там была. А когда ты узнала?
— Толком только через два года, когда приехала тетку хоронить.
— Зинаида Ивановна умерла?
— О-о-о, уехал из городка как отрезал, а так нахваливал мне его тишину и покой. Умерла. Я приехала, с похоронами помогла, у нее, оказывается, сын жил на Севере, так он быстренько вселился в квартирку со всей семьей, на меня букой смотрел, пока я не объяснила, что ни фига не претендую на их мощную жилплощадь, погуляла по нашим местам, тебя вспомнила, поплакала чуть-чуть. Ну и на автосервис зашла, там мне про тебя и рассказали. Порадовалась, что пораньше на день уехала.
— Почему?
— Если бы узнала про руку, не смогла. Кинулась бы ухаживать. Осталась бы с тобой, стали бы заправскими идеальными запечными тараканами.
— Ты счастлива, Лиза?
— Пошел ты… Хубариев, ждешь, что раскаюсь, зарыдаю и у нас случится катарсис с сексом прямо в салоне автомобиля, не раскатывай губу.
— Просто хотелось добавить немного романтики.
— У тебя все получилось.
Машина неумолимо приближалась к Измайлову. Уже видны были башни гостиничного комплекса, в одной из которых и собиралась учредиться партия. Дима хотел было закурить вторую, но решил не травмировать собаку.
— А вообще женись, Хубариев, тебе надо, и детей заведи. Таких, как ты, надо размножать.
— Каких таких?
— Надежных, хороших, рукастых, без тебя цивилизация пропадет. О, вот и приехали, тебе сюда? На тебе визитку мою, звони, пиши, на самом деле рада была видеть, ой, прости, звонок. Мао, это Ли, да, скоро буду.
Дима уже шагал к входу в гостиницу. Визитку он незаметно выкинул в урну, все равно звонить незачем. Ему хотелось петь и смеяться от того, как же хорошо, что он не нашел Лизу несколько лет назад.
Назад: Время, добавленное к первому дополнительному тайму
Дальше: Второй тайм дополнительного времени